Когда лакей объявил о приходе Люберова, семья садилась ужинать. Вроде бы не вовремя, визиты в соответствии с новой модой полагалось делать днем, но Варвара Петровна с легкостью пренебрегла условностями.

— Проси, прямо к столу проси.

Клеопатра переменилась в лице, так и обмерла, но никто этого не заметил, все взгляды были обращены на дверь. Матвей не выдержал, сорвался с места и, приговаривая: «Сподобился друг Родион, выкинул дурь из головы…», пошел встречать гостя и вскоре ввел его в столовую. Увидя накрытый стол, Родион смутился, попятился к двери, но Матвей цепко держал его за плечо. Все улыбались, хозяйка громко выражала свою радость, обе приживалки квохтали что-то ей в тон. Клеопатра робко кивнула, не поднимая глаз.

— Присаживайтесь, Родион Андреевич. Правильно ли я назвала вас? А мы вас давно ждем. Я и Матвея спрашивала, что не ведешь приятеля в дом? Позабавил бы нас разговором. Вы ведь, говорят, в высоких сферах вращаетесь?

«Врагу не пожелаю такой высоты», — подумал Родион, но произнес нужные слова, расшаркался и сел за стол напротив Клеопатры.

Видно было, что гость не склонен вести светский разговор, более того, не в силах. Варвара Петровна приписала это смущению и не закрывала рта во время всей трапезы.

— Кушанья у нас скромные, гостей не ждали, но свинина свежайшая, вчера из деревни прислали. Вот утя жареная и пирог с телом живой рыбы. Елисейка, дай барину утицу. Вы какой кусочек больше любите — ножку или грудинку?

Родион благодарил, кивал, улыбался, а сам не мог отвести взгляда от рук Клеопатры. Правой она держала вилку и неловко ковыряла мясо, а левую, неестественно распухшую и облаченную в серую перчатку, прятала под столом, и только иногда подвигала ею тарелку, которая норовила уехать вбок. Варвара Петровна заметила взгляд Родиона и тут же объяснила неуклюжие действия племянницы.

— Ночью форточку открывала, да, видно, замочек заел, она, бедная, стекло и разбила. Весь подоконник стеклом был засыпан, а рука — сплошные раны.

— Больно было? — участливо спросил Родион.

Клеопатра дернула головой, выражая отрицание, и опять уткнулась в тарелку.

— Бальзама целую банку извели. Ничего, Клеопатра, до свадьбы заживет.

Матвей слушал разглагольствования тетушки, наблюдал за смущенной сестрой, а сам думал, что заставило Родиона вот так с бухты-барахты нанести визит. Наконец ужин кончился. Хозяйка пригласила всех в гостиную: «Сейчас кофий подадут…»

— Ты мне нужен, — успел шепнуть Родион, и Матвей сразу откликнулся.

— Я, тетенька, кофий на ночь не пью. Излишне бодрит, знаете. А Родион так и в рот его не берет. Мы в сад пойдем. Погода, право, отличная.

— Я сама этот кофий терпеть не могу, — согласилась Варвара Петровна. — Горький он, а уж дорогой! Для гостей только и держим. В сад пойдете, Клепушку с собой возьмите.

Матвей тут же воспротивился настойчивой просьбе тетки, но Родион сказал, что будет счастлив присутствием княжны Клеопатры, вот только прохладно… и еще могут быть комары… и еще роса…

— Я пойду с вами, — согласно прошептала Клеопатра.

Пока горничная ходила за мантильей, Матвей и Родион обменялись в дверях быстрыми репликами.

— Что случилось?

— Я видел… — Названную Родионом фамилию девушка не разобрала.

По кленовой аллее шли быстро, словно торопились к назначенному сроку, Клеопатра еле поспевала за ними. От быстрой ходьбы заболела рука, и она спрятала ее под мантилью, как больного ребенка. Около скамейки под кленом оба остановились, и сразу, на одном дыхании, Родион выпалил фразу, будто сбросил с плеч вязанку дров:

— Я видел Шамбера в манеже. Он разговаривал с Бироном.

Смысл дальнейшего разговора остался для Клеопатры непонятным. Матвей спрашивал, Родион отвечал, оба горячились. Какое дело брату до всесильного фаворита государыни, который разговаривает с каким-то там французом? Они беседовали о пропавших деньгах. Мир обезумел, все говорят о золоте. Звонкой монетой готовы мерить чувства, здоровье, виды на будущее, золото — цена Матвеева страха, ясно, что он напуган. А может, удивлен? Оказывается, неведомый француз назвал в разговоре с Бироном его имя. Нет, напуган, конечно, если Родион повторяет на все лады: «Ты должен уехать… я не знаю куда, но немедленно…»

— Вздор, вздор, — твердил Матвей, сжимая голову руками с такой силой, словно силился ее раздавить.

— А кто такой Шамбер?

Только тут они, казалось, вспомнили, что Клеопатра сидит с ними рядом на скамейке.

— Ах, Клепа, помолчи, без тебя тошно, — с раздражением отозвался Матвей, а учтивый Родион вскочил на ноги:

— Простите, Клеопатра Николаевна, что мы ведем разговор, который вам не интересен. Но я не без умысла позвал вас в сад. Шамбер — это человек, который напал на Матвея после бала. Помните? Этот человек опасен. Я умоляю вас, помогите мне уговорить Матвея уехать из Петербурга хотя бы на время, скажем, в командировку.

— Я этого Шамбера еще по Парижу знаю, — добавил Матвей. — Прицепился ко мне, как репей, не оторвешь.

— Значит, ты от него спрятаться должен? Можно в Видное уехать, — робко предложила Клеопатра.

В конце аллеи мелькнула фигура старика Евстафия. Клеопатра решила, что сторож делает обычный обход сада, барыня велела, чтоб проверял все дальние углы, нет ли где злоумышленников. Но, к ее удивлению, старик направился к ним. По старой солдатской привычке он отмахивал рукой, словно в строю шел, у скамейки с трудом перевел дух:

— Барин, Матвей Николаевич, там вас спрашивают.

— Кто?

— Двое господ. Один партикулярный, другой военный.

— Вот не ко времени! Это Пашка Барноволоков с Фигелем, — ответил он на вопросительный взгляд Родиона, — приятели мои по полку.

— Опять карточный долг? — всполошилась Клеопатра.

— Да отдал я все долги! Фигель влип в историю, ему надо помочь, но дело вполне может подождать до утра. Сидите здесь, я сейчас вернусь.

Вот они и одни, вдвоем с Родионом.