Отец дал мне задание… Но какое, помилуй Бог? При чем здесь портрет умершей тетки? У этого портрета отец взорвался и наговорил много ругательных слов. Но никакого нового, особенного разговора там не было, все старые обиды перемывали.

Родион круто повернулся на каблуках, подошел к столу и сел. Хватит бесцельно бегать по горнице. Совсем ополоумел, честное слово. Метель завывала за окном. Флор спал на лавке, из-под овчинного тулупа торчали огромные, растоптанные ступни в шерстяных носках. На правой дыра… нет, на левой. Родион тряхнул головой, он с ума, что ли, сходит. Какое ему дело до дырявых Флоровых носков? Он вдруг остро позавидовал безмятежному сну слуги. Тот спал тихо и сладко, только вздрагивал время от времени и сучил ногами. И опять на ум пришла собака, которая вот так же вздрагивает во сне после трудной работы на охоте.

Чертов флюгер! Нет, это невозможно слушать, от его скрипа ноет затылочная кость, а звуки то тише, то громче… Завтра съеду с этой квартиры, от этого паскудного флюгера! Только помни, поручик Люберов, ты теперь нищий!

Родион не заметил, как опять очутился на ногах. Особое недоумение вызывало слово «шифр». Слово это пугало. Шифр — значит серьезная тайна. От кого? И какие особые секреты могут быть у скромного русского дворянина. Или отец как-то снесся с иностранными министрами, скажем, шведскими? Он ведь был в Швеции… Страшно подумать, что случилось бы, если бы Флор с эдаким-то письмом был бы схвачен. Смерть неминуемая! Однако все это чушь и вздор. Какие там шведские министры? Может быть, отец сносился с Англией по своим суконным делам, но при чем здесь шифр?

Начнем сначала… Родион снова принялся читать письмо. Это послание надобно выучить наизусть, а потом сжечь. Если его арестуют, то желательно не иметь подобной улики на руках. Но прежде чем жечь, он должен понять. Но как понять, если это письмо тоже шифр?

Почему он очутился вместе с отцом около портрета? И когда?.. После обеда, в загородной усадьбе Колокольцы. Поели, а потом и поссорились. Вернее, это отец ругался, а он головой кивал. А спорили они все о том же, об овчарном заводе.

— Что я тебе ни скажу — все не так. Я понимаю, армия для молодого человека самое приличное занятие. Но на кого я завод оставлю? Наследник-то один. А ты ведь моих овец не примешь, постесняешься. Так или не так, говори отцу! По глазам вижу, что так. А я считаю, если государь Петр уважал ремесла и сам у токарного станка стоял, то и мне заводская работа пристала.

— В ремеслах ли дело! Петр потому велик, что был воином. Он флот построил, по морю гулял и Швецию сокрушил.

— Ведь не все время война лютует, наступает и мир. Но иной в безмятежной мирной жизни остается праздным, а другой хочет государству подсобить. Мудрый сельский житель существует в земельных и экономических упражнениях, регулирует сад или цветник, другой разводит свиней, а я вот сукна тку для человечества. Жизни нужно много потреб, а для них необходимо идти в ногу с быстротекущим временем.

— Насчет быстротекущего времени я согласен.

— Вот посмотри, тетка твоя покойная. Платье на ней немецкого фасона, но из камлота, сотканного на русской прядильне. И шейку-то она вот как гордо держит! Была она красавица и умница. Грамоте знала, а потому указует пальчиком на книгу. Петр издал указ — неграмотных девиц не венчать! До этого указа девы затворницами жили, а она нет! Во славу государства российского на ассамблеях десять пар туфель станцевала. А как же… надобно отечеству. Тогда на ассамблеи барабанным боем созывали, дамы и девицы старше десяти лет непременно должны были являться в залы и танцевать до упаду с изяществом. Умерла молодой, сгорела, как свеча.

— Батюшка, ну как можно сравнивать: ваше предприятие и танцы на балу…

— Дурак ты, Родька.

Вот и весь разговор около дамы в красном платье. И как в этой беседе найти отгадку? Да, как он позабыл?.. За обеденным столом был еще разговор — странный. Отец говорил, что у государыни нет достойных советчиков, и ругал Бирона. Может быть, он не только со мной эту тему обсуждал? На хороший донос здесь хватит… но при чем здесь тетка в камлоте отечественного производства? А вдруг на оборотной стороне портрета написано что-то? Во всяком случае эту парсуну надо увидеть, и чем скорей, тем лучше. Усадьба Колокольцы принадлежит теперь государству, попасть туда будет мудрено, но еще мудренее добраться до Петербурга. Он должен как можно скорее получить аудиенцию у генерал-майора Ласси. Если тот до сих пор не сдал его властям, то на помощь старого генерала можно рассчитывать.

Попасть к Ласси было сложно, генерал стоял во главе целой армии, человек он занятой и не разменивался на пустые встречи с подчиненными. Но судьба на этот раз сжалилась над Родионом и послала ему свое ободрение. Так Демон — греческий бог рока, напал внезапно, в мгновение ока смял всю его жизнь, но тут же исчез, оставив его в покое. Болтаясь в приемной Ласси, Родион нос к носу столкнулся с генералом бароном фон Галлардом, приехавшим накануне из Петербурга. Родион мог с полным правом назвать барона своим благодетелем. Именно он записал его мальчишкой в свою дивизию, с помощью все того же фон Галларда Родион получил первый офицерский чин. Позднее в Ревеле барон видел поручика Люберова и каждый раз осведомлялся, как Родион продвигается по службе, довольны ли им командиры, как поживают родители, то есть по-отечески заботился о своем протеже. И вот опять встретились.

— Ты как здесь?

— Служу, господин генерал.

— А что в прихожей топчешься? Проштрафился?

— Ваше сиятельство, у меня к генерал-майору Ласси приватный разговор, но я бы предпочел прежде обсудить эту тему с вами, — сказал Родион дрогнувшим голосом и добавил неожиданно для себя: — Мне вас Бог послал.

В тот же вечер фон Галлард встретился с Родионом, не будем расписывать, где да как. Разговор состоялся откровенный. Барон был знаком со старшим Люберовым, и Родион ждал, что Галлард обронит хоть одну фразу типа: «это недоразумение, ваш отец достойный человек» или «это недоразумение, все непременно скоро разъяснится». Но ничего этого не было сказано. Галлард стал невероятно серьезен, ссутулился и даже как-то уменьшился, что было невероятно при его огромном росте. Он долго молчал, потом вдруг спросил, знает ли Ласси об аресте, но, не дожидаясь ответа, сам себе ответил:

— Коли он тебя своей волей в Риге оставил, то, конечно, знает. А что ты от генерал-майора хотел?

— Мне нужно в Петербург.

— И думать забудь. Сиди тихо, как мышь. Не хватились тебя, и слава Богу.

— А если хватятся? — Слова эти сами вылетели, Родион хотел сказать, что в Петербург ему надо, чтобы похлопотать за родителей, и уж если отца не удастся спасти, то хоть добиться облегчения участи матушки.

Фон Галлард, однако, оценил его слова по достоинству.

— А ведь ты прав. В Петербурге тебя искать не будут. Хорошо бы тебя эдак… — он повертел пальцами, — упрятать. Я тут кой с кем посоветуюсь. Завтра приходи сюда же, вечером.

Родион понял, что Галлард решил посоветоваться, конечно, с Ласси, и если эти двое найдут общий язык, то у него есть надежда очутиться в Петербурге.

На следующий день барон фон Галлард был сух и точен.

— Мне помнится, ты, Люберов, бумагу писал с просьбой о переводе тебя в кирасирский полк. Было такое?

— Так точно, господин генерал.

— Этот полк расквартирован сейчас в Петербурге, но направить туда я тебя не могу. А раз ты туда стремился, значит, хотел к лошадям ближе. Так?

Родион кивнул.

— В моих силах рекомендовать тебя… — он совершенно по-простонародному почесал в затылке, — словом, служить ты будешь в непосредственной близости от лошадей. Сейчас при прямом участии графа Бирона учинена у нас Конюшенная канцелярия. Ныне оная канцелярия получила особый регламент и должности шталмейстерские, провиантмейстерские, фуражмейстерские и прочие…

— Уж не на конюшню ли вы хотите меня отправить, ваше сиятельство? — потрясенно спросил Родион.

— Не на конюшню, а на конный завод, что организуется вблизи столицы стараниями графа Бирона.

«Завод? — пронеслось в голове. — Но не овчарный же, конный, а это совсем другое дело», — успокоил себя Родион, однако генерал по-своему понял растерянное выражение на лице собеседника.

— Пойми, поручик, там тебя искать никто не будет. Все, что касается лошадей, для графа Бирона свято. Туда-то люди из Тайной канцелярии не сунутся. А ты будешь продолжать службу в том же чине. Многие бы в столице за честь почли служить под началом Бирона, но не знают толка в лошадях. И еще… В Петербурге притулиться тебе негде и соваться никуда не след. Я вот тебе здесь начертал… — Он протянул бумагу, на которой был изображен план с рекой Фонтанкой и квадратами домов, внизу несколько объясняющих слов и фамилия: Сурмилов.

— Что это, ваше сиятельство?

— Это усадьба загородная — дача. Она принадлежит одному моему знакомцу, который сейчас за границей, в Париже, кажется. В большом доме живет сторож, а два флигелька пустые, передашь сторожу писульку от меня, он тебя во флигелек и пустит. А это рекомендательное письмо в Конюшенную канцелярию.

— Как мне благодарить вас, ваше сиятельство?

— Э… друг мой, от тюрьмы и от сумы кто волен? Истинно русская пословица. Напоследок выслушай совет, а лучше — приказ. Не вздумай хлопотать за родителей, пороги у вельмож обивать или письма жалобные писать. Это бесполезно. Помочь не поможешь, а сам под арест загремишь. Да еще хлопотами глупыми только ухудшишь положение родителей. Арест их прошел тихо. Я в Петербурге был и то ничего не знал. А ежели процесс тихо начался, он тихо и кончится. И помни, если тебя в столице и защитит кто, то этим человеком будет граф Бирон.

Упаковывая багаж, Родион неожиданно натолкнулся на последнее письмо отца, всунутое в одну из книг. С особо грустным и умилительным чувством всматривался он в руку родителя, и вдруг словно по сердцу резануло: «…и в том, что все будет исполнено в соответствии с устным договором, я словом своим поклялся, посему, если со мной приключится какая-либо неурядица, то тебе, как наследнику моему, надлежит все выполнить и честь отцовскую спасти». Отцовскую честь… Но ведь в этом письме говорится только о сыне князя Козловского, чье наследство отец взялся обеспечить. А если все люберовское состояние перешло в казну, то князь Матвей остается ни с чем. Не об этом ли слове чести толковал отец, рассказывая матушке про картину?

Невероятно… Это значит, что отец в момент ареста думал о своем обязательстве? Мол, все отобрали, но честь моя при мне! Что же мне надлежит искать? Какой-то документ или расписку, по которым я смогу требовать у казны возврата чужого имущества?

Мысль эта совершенно обескуражила Родиона. Одно дело стараться ради родителей или для целей высоких, например безопасности родины, но совсем другое лезть в петлю за неведомого шляхтича, которого и не видел никогда. И как-то все обесценилось вдруг, и паковаться расхотелось, и отъезд его из полка показался глупостью, ребячеством.

И только в почтовой карете, которая мчала его по заснеженным полям в Петербург, переосмыслил Родион ситуацию. Во-первых, он и сам толком не знает, что найдет, увидев вновь портрет тетки. А во-вторых, и это главное, на что бы ни указал отец, о чем бы ни попросил сына в тяжелый час, просьба его свята, она как приказ. Главное — защитить честь семьи, и не важно, за кого ты ответчик — за неведомого барчука или за саму Россию, которая потащила отца на расправу.