Глава 64
Берег дальний…
Под нависшим серым ноябрьским небом 1827 года свинцовые волны холодного Северного моря разбивались о низменные берега острова, расположенного в устье Шельды. Ветер лениво крутил крылья ветряков, стоящих прямо на набережной порта Флиссинген. В это время, отделившись от туманного горизонта, к порту приблизилось большое трехмачтовое судно, истрепанное волнами дальних морей. Когда оно уже подходило к пристани, на его борту стало возможно различить свежеобновленную надпись: «Betrouwbaar»…
Остров Валхерн, принадлежащий к нидерландской провинции Зеландия, плоский как блин и продуваемый ветрами со всех сторон света. В туманные дни он подобен краю обитаемого мира. Именно такое впечатление он и произвел на три десятка иноземцев, спустившихся с борта корабля на пристань. Все они были скромно, но добротно одеты по нынешнему холодному времени года. Многие из них отличались высоким ростом, впрочем, довольно обычным среди голландцев. Во всяком случае, несмотря на загар, приобретенный в жарких широтах, ясно было, что это не южане. Пожитков у них было немного.
Флиссинген служил аванпортом значительного торгового города Миддлбурга, расположенного всего в двух верстах в глубь суши — столицы острова, где находятся обширные склады, некогда принадлежавшие Ост-Индской компании. Именно туда и направились прибывшие путешественники — пешком, чтобы размять ноги после долгого плавания.
…Еще в эпоху викингов на другом берегу Шельды возник Антверпен, великий город нидерландской морской торговли. Но Реформация и война за независимость от Испании в XVI веке разделили Нидерланды: на левом берегу Шельды остались католические области, преданные испанскому королю. На правом — по-преимуществу протестантские, подчинявшиеся штатгальтеру Оранскому. И в городок Миддлбург, спасаясь от испанцев, бежали многие купцы-протестанты из Антверпена. Именно благодаря их капиталам и опыту старинный фризский город и превратился в крупный центр заморской торговли…
…Неторопливо текут каналы Миддлбурга, пересеченные разводными мостами. В центре городка возвышается ратуша XV века и громадный протестантский собор XVI столетия. Собор примыкает к кольцевидному замку древнего аббатства. Весь центр также имеет в плане форму круга, словно повторяя очертания древнего кольца стен.
— Да, чистенько живут! — заметил Оболенский, обращаясь к своим товарищам, когда они, громыхая моряцкими сапогами, прогуливались толпой, разглядывая небольшие старые одно-двухэтажные городские дома с черепичными крышами и поднимающиеся над ними громадные соборы. Вещи свои они оставили в гостинице, где представились моряками разных наций: кто немцем, кто французом, а кто и русским — кому что позволяло знание иностранного языка. С моряцкими документами им помог за сходную мзду капитан Враенстийн.
Нельзя сказать, что плавание по жарким тропическим морям, по Индийскому океану и вокруг мыса Горн и Зеленого Мыса прошло для русских совсем безболезненно. Казак Нелюбин, хворавший еще после варварской ампутации руки, не вынес плавания и скончался на траверсе Цейлона. Не выдержало и здоровье одного из спасенных с каторги поручика-артиллериста Якова Андреевича, который умер на руках товарищей неподалеку от мыса Горн. Остальные, к счастью, доплыли живые и более или менее здоровые…
— Кстати, не лучше ли нам будет перебраться во Францию? — предложил Оболенский.
— Наследник голландского короля Вильгельма, как ни крути, женат на сестре нынешнего русского императора, Анне Павловне! И влияние русского царя тут велико. Нас могут разоблачить, схватить и выдать, как княжну Тараканову!
— Ну, на княжну вы не похожи! — заметил Ломоносов, вызвав всеобщий смех.
— Однако и во Франции Россия имеет длинные руки, — заметил некстати Барятинский.
После длительного совещания, состоявшегося под вечер в гостинице, решено было обустраиваться в нескольких разных местах, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но поддерживать связь, дабы иметь возможность выручить друг-друга. Разовая субсидия от российского императорского правительства, разложенная по объемистым и увесистым мешочкам, это позволяла.
К участию в политике пока никого из беглецов не тянуло. Идея присоединиться к Константину Павловичу одобрения не нашла: цесаревич показал себя плохим вождем, потеряв почти всех сторонников в России. Сейчас он был почти изолирован в Польше, где положение его можно было назвать прочным лишь на ближайшую перспективу.
О чем некоторые жалели — о невозможности увидеть любимых и близких.
…Примерно через год после этого, осенью 1828-го, когда шла уже война с Турцией, харьковский помещик Николай Васильевич Жуков подал в МИД прошение о получении им и его дочерью с маленьким сыном заграничных паспортов на выезд на воды в Германию. В том ему отказано не было. В начале зимы отец с дочерью выехали на воды в Баден-Бадене. Оттуда они несколько позднее поехали в Швейцарию. В каком-то швейцарском селении дочь Жукова на ручье провалившись с ребенком под лед, сильно застудилась и подхватила жесточайшую лихорадку. От нее она сгорела в три дня, не смогли спасти и ребенка. Осиротевший отец схоронил своих на сельском кладбище и поехал в Россию. По возвращении им сданы были в губернское правление заграничные паспорта и предъявлено свидетельство о смерти, составленное швейцарским врачом и заверенное лютеранским священником.
До конца жизни проживал Жуков в своем поместье, никуда более не выезжая.
