Глава 46
По своей воле
Между тем Ломоносов и его люди поднимались вверх по Оби: где под парусом, где нанимали лошадей, тянувших по берегу «купеческую ладью», как упорно именовали они свое суденышко перед чужими. Благо деньги позволяли им ускорить свое продвижение. Каждый день, чтобы не затекали мышцы, все по очереди брались за весла и гребли по нескольку часов, точно ватага Стеньки Разина, поднимающаяся вверх по Волге. Тогда тишину над рекой нарушали исполняемые слаженым хором дикие и протяжные песни русских матросов, бурлаков и разбойников. От весел руки офицеров загрубели, но зато эта совместная работа спаивала команду Ломоносова воедино.
Медленно проплывали мимо берега: западный — равнинный, пересеченный протоками, расстилался зеленью до горизонта, а восточный — высокий, с желтыми стенами обрывов, наверху иссеченных корнями и увенчанных бесконечными кронами тайги. Навстречу попадались ладьи и барки, а некоторые поднимались, и их они обгоняли. В низовья подрядчики везли казенные запасы зерна и водки. Снизу доставляли в большие сибирские города рыбу, оленьи и тюленьи шкуры.
На баркасе устроили навес от дождя и очажок для приготовления еды и отпугивания дымом вездесущей мошки. Впрочем, на реке она почти не досаждала. Над водой ее сдувал ветер, а вот на суше — как повезет. Останавливаясь на ночь, они сразу разводили костры, чтобы отгонять мошку, в безветрие налетавшую тучами и доводящую до исступления.
День тянулся за днем в работе и разговорах. Благодаря медленному течению Оби, парусу и лошадям иногда в сутки проходили вверх по реке по пятьдесят верст.
Из рассказов спускавшихся навстречу купцов, им стало известно о казни пятерых своих товарищей и о том, что еще сотня или более осуждены на каторгу. Вслед за этим на лодке состоялась любопытная беседа. Вопрос поднял Иван Шимков:
— Что мы будем делать, когда наших друзей повезут Сибирским трактом? — спросил он товарищей. — Каким образом мы попытаемся их выручить?
— Очень просто. Надо организовать засаду и перехватить их, когда повезут на каторгу, — ответил, не думая, подпоручик Лихарев.
— Наверняка их повезут мелкими партиями, — остудил пыл друзей Ломоносов. — Если перехватим одну, — другие партии задержат. Нам надо добраться туда, где их соберут всех. А там — или устроим им побег, или взбунтуем каторжных и опять же устроим побег.
— А куда их повезут, как вы думаете, господа? — задумчиво спросил московский унтер Александр Луцкий.
— Скорее всего, на Нерчинскую каторгу, во глубину сибирских руд. Ну а мы с вами, господа, туда отправимся сами, без принуждения…
Тут же они узнали и о начале очередной русско-персидской войны. В Закавказье вторглась стотысячная армия персов. Эта весть слегка смутила Ломоносова и его товарищей — они чувствовали себя невольными дезертирами, в то время как их прежние друзья могли проливать кровь. Но они успокоили себя тем, что Персия не может считаться достойной противницей и будет разгромлена кавказскими войсками…
…В конце сентября они вошли в устье Томи, и на следующие сутки впереди завиднелись пристани и набережные Томска — последнего на восток крупного города Тобольской губернии…
…В начале XVII века Борис Годунов послал сургутского казачьего голову Гаврилу Писемского и тобольского стрелецкого голову Василия Тыркова основать острог на реке Томи, в татарских землях, для покорения этих земель и защиты населения от кочевых киргиз. Как ужились два этих орла в одной норе, история скупо сообщает, но острог исправно послужил целое столетие. С учреждением Сибирского тракта, указом о котором ознаменовалось начало петровского правления (дорога, правда, обустроена была лишь во времена Анны Иоанновны), город приобрел важное транспортное значение. Несмотря на то что во времена императора Александра тракт сместился к югу, на Омск и Красноярск, Томск сохранил узловое значение. Но с тех пор как на новой дороге возникли значительные ямские сообщества, основная часть грузов транспортировалась сухим путем. Протяженные обветшавшие пристани выдавали прежнюю значительность этого перевалочного пункта. Однако подгнившие причалы, немногочисленные пришвартовавшиеся суда свидетельствовали о давнем упадке речного пути.
В это время здесь проживало почти одиннадцать тысяч жителей. Председателем Томского губернского правления был отставной военный Игнатий Иванович Соколовский, до того губернатор, ставленник Сперанского. Он издавна приобрел репутацию заступника бедных и сирот. Но при Николае не слишком долго удержался у власти.
Сразу, как только пристали к берегу, путешественники подверглись нападению стражника, который пожелал немедля увидеть их паспорта. Полицейский надеялся на поживу с темных мужиков, но, увидев законным образом оформленные документы, понял, что придраться не к чему, и потерял к приезжим всякий интерес.
Между тем насущной заботой приезжих было сбыть с рук баркас и купить лошадей для сухопутного путешествия. Глубокая и вместительная лодка, в которой спокойно разместились два десятка человек со всеми припасами и упряжью для такого же количества лошадей, представляла немалую ценность на глубокой реке.
И в это время, как на заказ, на пристани показалась группа представительных людей, спустившихся с горы на колясках. Среди подъехавших выделялся довольно рослый пожилой мужчина с твердым правильным лицом, в атласной поддевке и сюртуке с шелковым жилетом. На ногах его блестели лаковые сапоги. Это был знаменитый томский купец Федот Иванович Попов.
Федот Иванович был самым дельным из четырех братьев — Ивановичей. Поповы была верхотурьинская купеческая семья, патриархом которой являлся дядя Ивановичей, Андрей Яковлевич. Вышли они из горного дела, а ничто, кроме войны, так не вырабатывает твердый характер, как рудник. Поднимались Поповы винными откупами — оплачивая государству будущий доход от виноторговли и торгуя хлебным вином, которое сами и выкуривали, — дело это было прибыльное, хотя и довольно темное…
С начала века Поповы брали крупные подряды на поставку соли и хлеба в казенные магазины Западной Сибири. В общем, благодаря подрядам величина капиталов, бывших у них в обороте, была сопоставима с размахом знаменитых иркутских купцов Сибиряковых, предводительствуемых Михаилом Васильевичем, гремевшим еще с екатерининского времени. Разумеется, все монопольные подряды на сотни тысяч рублей, иногда достигавшие и миллиона, причем часто — с поставкой по завышенным расценкам, — были возможны только в доле с губернаторами. Одни подрядчики входили в губернаторский фавор, другие выходили — но надежные Поповы всегда оставались в цене. Однако налаженное дело подпортил Сперанский. Появившись в Сибири, он предложил меры по раздроблению крупных подрядов, которые и были приняты. Цены упали. Ведомства, занимавшиеся снабжением солью и зерном, в значительной мере перешли на казенных подрядчиков. Из-за всего этого Поповым пришлось даже отдать в казну свою обскую транспортную флотилию. Брат Федота, Степан, ушел в рудное дело в Усть-Каменогорске, где был успешен… Сам же Федот Иванович занялся чайной кяхтинской торговлей, соперничая с Ксенофонтом Михайловичем Сибиряковым и перевозя тысячи пудов товара в оба конца: с китайской границы в Нижний Новгород и обратно. Кроме того, наметилось такое выгодное и ответственное дело, как поставки казенного свинца с кабинетских заводов в Нерчинске в Санкт-Петербургский Арсенал.
Недавно же старик Андрей Яковлевич прибыл из одного из своих долгих пребываний в Петербурге и привез высочайшее разрешение на поиски и добычу в Сибири золота. В случае удачи обещаны были значительные льготы …
Сейчас Федот Иванович, окруженный своими приказчиками, шел смотреть доставленный на судне из Тобольска товар, предназначенный для кяхтинского промена, и заодно собрался заказать себе катер для речных поездок. Товару было почти на миллион рублей, и оставлять его до зимы в Томске не хотелось. Между тем шедший рядом главный его приказчик Иван Дмитриевич Асташев, бывший чиновник, жаловался, что, на зиму глядя, трудно набрать людей для сопровождения груза в Забайкалье. (Впоследствии благодаря ловкости Асташев выбился в миллионщики, заняв в Томске место давно покойных к тому времени старших Поповых.)
В это время гордые обводы морского баркаса привлекли к себе внимание Попова. Один из младших приказчиков, получив указание, мигом подбежал к людям Ломоносова.
— Кто таковы будете? — спросил он, не здороваясь.
— Обдорски обыватели, — степенно отвечал Павел Куроптев. — А што?
— Счас бегите к хозяину, Федоту Ивановичу, да поклонитеся — и он вам сделает великую милость и всякое ободренье.
— Да кто ж он таков? — встрял Ломоносов.
— Наипервейший купец сибирской! — был ответ.
Слегка заинтригованные такой характеристикой, Ломоносов с Куроптевым подошли к группе, окружавшей томского воротилу.
— Поморы, стало? — утвердительно спросил Попов, разглядывая с прищуром вновь прибывших.
— Точно так, ваша милость, — не кланяясь, отвечал Петр.
Не был бы Федот Иванович купцом такого размаха, если бы за свою долгую жизнь не изучил досконально человека. Вот и здесь он привычно всмотрелся в людей.
В Ломоносове, помимо поморского типа внешности, доставшейся от предков, сразу угадал он военного человека — отставного или беглого, не предполагая, конечно, что перед ним целый майор.
— Хочу вашу лодку купить. — И тут же назвал предлагаемую цену — даже и по сибирской дешевизне невысокую. Впрочем, дороже, коль скоро лед должен был появиться на реках, сейчас все равно никто бы не дал.
— Идет, — ответил Петр, не торгуясь.
— Ну я вижу, ты решаешь все быстро. Это мне по нраву. Эй, Васька, давай деньги и сладь купчую! — махнул Попов приказчику.
— Тебя как зовут, человек? — вновь обратился он к Петру.
— Петр, — ответил он спокойно, так как в паспортах поменяны были только фамилии.
— Сказывал Васька, что обдорские вы?
— Точно так, с обских низовий.
— Не беглые? Паспорта у вас в порядке?
— Точно так, твоя милость, — ответил Ломоносов, уверенно глядя в глаза Попову.
— Так. И куда путь держите?
— Заработку ищем. Хотим к торговлишке кяхтинской пристроиться. Люди мы честные, работящие.
— И есть с чем?
— Капиталов ищще нету.
— Ну, так я вижу, рожи у вас честные, а потому предлагаю: мне двенадцать еще человек нужны с приказчиком, товар на Кяхту везти. От разбойничков беречь. И матросами на судне на Байкале поработать — там людей недостача. Оплата сдельная. Ну, решаешь?
— Нас восемнадцать, твоя милость.
— Мне двенадцать надобны.
— Так пушшай. Остальные тоды на своем кошту поедут.
— Ну, тогда пущай, мне не в убыток. Сладили?
— Сладили.
— Ну, тоды собирайтеся с богом, молодцы. С Василием идите, приказчиком, — он вас пристроит, наставит, как ехать с обозом. Подпишите с ним условие на год, что поступаете на мою службу. Паспорта свои, как положено, ему отдадите. Ступай.
