Глава 28
Взрыв
Получив приказ, Орлов разгладил усы и сказал назначенным атаковать командирам первого и второго эскадронов полковникам Захаржевскому и Велио:
— Атаковать на таком небольшом расстоянии, по гололеду и без отпущенных палашей — самоубийство. Но нам не привыкать. Под Аустерлицем не уцелел почти никто. Так выполним свой долг. — И громко приказал: — Первая шеренга! К атаке!
Эскадроны отделились от своих и выстроились к атаке.
Весь фас каре московцев взял прицел.
— Марш! Марш! — скомандовал Орлов. Конница без особого воодушевления пошла в атаку.
В этот момент перед строем московцев выбежал Михаил Бестужев и крикнул:
— Отставить! — Этим он предотвратил расстрел конногвардейцев.
Со стороны каре, однако, прозвучали разрозненные выстрелы, большей частью, правда, ушедшие в воздух или попавшие в кирасы, которые заставили всадников поворотить коней и отойти на прежнее место. При этом развернувшиеся кавалеристы прошли перед фронтом каре и могли быть уничтожены одним залпом, если бы пехотинцы этого захотели. На этом атака завершилась. Похоже, что гвардейцы не хотели сражаться друг с другом. Безуспешно повторив пару раз этот маневр, Орлов посчитал долг выполненным. В результате несколько человек все же были ранены, а у полковника Велио, командира второго эскадрона, раздроблена рука, которую пришлось отнять.
Между тем, отдав приказ Орлову атаковать, Николай Павлович подозвал полковника Геруа.
— Ну, Александр Константинович, зарабатывай генерал-адьютантство. Закопай мне моряков.
— Слушаюсь! — Поднятая к шляпе рука полковника слегка дрогнула, но лицо осталось спокойным. Геруа отъехал от скопища густых золотых эполет, проехал по Гороховой, выбрался к Исаакиевскому собору со стороны Крюкова канала. Здесь он спешился и подошел к забору, не обращая внимания на случайных прохожих. С этой стороны войск не было и забор моряками не охранялся. Полковник опустился на колено, приподнял камень, открыв выложенную мхом, собирающим влагу, выемку, в которой обнаружилось нечто, напоминающее спуск новейшего капсюльного пистолета, и уходящую в землю гуттаперчевую трубку, наполненную серым зернистым веществом.
— Господин полковник, что вы де… — молниеносно развернувшись направо, Геруа увидел моряка из 27-го флотского экипажа, вероятно, решившего присоединиться к гвардейцам. Рука полковника нырнула под фалду мундира и появилась, сжимая кортик. Моряк схватился за свой, но удар начальника саперов был стремителен как укус змеи. Со стоном моряк повалился на снег, заливая его кровью. Геруа развернулся к таинственному механизму, взвел курок и спустил. Сверкнул огонек, раздался слабый щелчок, и гуттаперчевый шнур занялся шипящим пламенем, стремительно ушедшим в глубь земли.
Пока какие-то прохожие бросились на помощь раненому моряку, полковник подошел к своему коню, сел в седло и уехал прочь.
Петр Ломоносов появился на Сенатской площади как раз в ту минуту, когда сюда подошла гренадерская рота Сутгофа. Евгения Оболенского, принявшего на себя главенство, он нашел одновременно с артиллерийским штабс-капитаном Иваном Пущиным. Артиллерист, торопясь, доложил, что Сенат пуст, сенаторы уже принесли присягу Николаю и разъехались. Сторонников Константина, включая членов Государственного совета Лопухина и Мордвинова, вероятно, не предупредили о собрании, и они также отсутствуют. Оболенский пожал плечами и ответил, что его более беспокоит отсутствие Трубецкого.
— Приедет Милорадович, нас поведет! — уверенно заявил Пущин, на что Оболенский задумчиво покачал головой.
Ломоносов видел, как построился против них, сверкая кирасами, Конный полк; как был поставлен между порядками конницы батальон Ивана Шипова, как по Галерной выдвинулся Павловский полк, а на углу, возле лобановского дома, выстроились ряды измайловцев, недоступные огню Гвардейского экипажа. Он понимал, что риск проигрыша возрастает с каждой минутой. Между делом Ломоносов сходил к конногвардейцам и перебросился с ними несколькими словами, из которых стало ясно, что они не в восторге от перспектив междуусобной бойни. Об этом он сказал Оболенскому, братьям Бестужевым и Щепину-Ростовскому. В этот момент показался генерал Милорадович. Он скакал к войскам в сиянии своей славы, и вдруг в тот момент, когда собрался приветствовать их, вздрогнул, осел в седле, с его лица стерлись краски жизни, и он нелепо съехал на землю. Тысячные отряды людей вздрогнули в едином порыве.
Петру отчетливо становилось ясно, кто контролирует ситуацию. Потом показались бегущие гренадеры и растерявшийся Панов. Взятие Зимнего дворца не удалось. Панов оправдывался большими потерями, но налицо была нехватка не более полусотни людей.
— Надо выводить людей с площади, — сказал Ломоносов Оболенскому.
— Один батальон в Исаакии удержит позицию, а остальным тут делать нечего. Рано или поздно заряды к орудиям доставят и нам конец.
— Хорошо, возьмите гренадер и стройте к атаке: выйдем мимо Крюкова канала.
Майор отправился через площадь к Панову.
— Стройтесь в колонну, пойдем мимо Исаакия.
Однако едва они перестроились, как началась атака кавалергардов на московцев, повторявшаяся несколько раз. Гренадеры хотели оказать помощь, но едва сдвинулись, как конные пионеры толкнули павловцев вперед, и войска едва не сошлись в рукопашной. А затем…
Затем точно само небо раскололось в огненной вспышке — сияющая глава Исаакия, будто вершина вулкана, разверзлась в огне и, поколебавшись мгновение, рухнула вниз, во двор, где стояли роты моряков Гвардейского экипажа. Грохот пролетел над площадью, порывом ветра сдувало шапки с людей, обрушившийся храм заволокло облаком дыма. Геруа перестарался с количеством взрывчатки. Петр сразу признал мощный взрыв артиллерийского пороха, но кто бы объяснил это тысячной толпе зевак, которая при виде такого проявления небесного гнева в едином порыве опустилась на колени, истово крестясь.
До колонны гренадер долетели вопли и стоны сотен раненых. Сотни моряков были задавлены насмерть рухнувшими вниз сотнями тонн камня, и еще несколько сотен ранено или ушиблено обломками.
В этот момент на площади показались солдаты, катившие пушки; орудия были уже заряжены картечью.
— Увы, я должен пролить кровь моих подданных в первый день моего правления! — сокрушенно сказал Николай сопровождающему его генерал-адъютанту графу Иллариону Васильчикову. Васильчиков был прежним командующим гвардейским корпусом, его отставили после истории с бунтом в Семеновском полку. (Тогда же и его начштаба Бенкендорф был переведен на дивизию.) Несмотря на прошлые разногласия, Николай с Васильчиковым сразу нашли общий язык — оба были людьми жестокими и властолюбивыми. Кроме того, оба они ненавидели любимца прежнего царя — генерала Аракчеева. У пушек суетился, наводя, полковник Нестеровский. Затем он отбежал назад, показывая, что все готово к залпу.
— Пальба орудиями по порядку; правый фланг, начинай! Первая! — звонким голосом затем крикнул Николай, поворотясь к артиллеристам. Однако выстрел не прозвучал.
— Что ты не стреляешь?! — накинулся поручик Бакунин на канонира.
— Свои, вашбродь… — отвечал тот, медля.
— Ежели б я стоял перед дулом, ты б и то должен стрелять! — рявкнул поручик, вырывая фитиль и сам поднося его к пальнику. Тотчас орудие, подпрыгнув, изрыгнуло огонь. За ним второе, третье, четвертое… Затем, без перерыва, последовала вторая очередь картечей. В каждом заряде было по двести кованых чугунных пуль. Первый выстрел, лишь частью задевший гренадер, был встречен криком «ура!» и ответным залпом, но остальные, направленные точнее, в середину построений гренадер и московцев, произвели ужасные опустошения. Многие десятки убитых валялись на земле, сотни были ранены.
Гренадеры кинулись на Галерную, столкнувшись с павловцами. Напор был столь велик, что бегущие прорвались до того места, где стоял эскадрон конно-пионер во главе с Зассом. Конные пионеры стали рубить бегущих гренадер, редко получая в ответ выстрел или укол штыком. Константин Константинович тоже решил размять руку. Он приметил человека громадного роста, увлеченного толпой бегущих, точно мощное дерево, увлекаемое половодьем. Этот человек, размахивая палашом, пытался привести бегущих в чувство, сплотить их для отпора. Направив своего скакуна в сторону незнакомца, Засс взмахнул палашом, стремительно обрушив его вниз. Не было, пожалуй, человека, который смог бы отразить эту стальную молнию. Но удар был молниеносно отпарирован палашом с такой силой, что златоустовский клинок полковника преломился. Затем в левой руке незнакомца появился пистолет, и, когда он поднял взгляд на Засса, полковник узнал в нем того майора Подольского кирасирского, что разгуливал у Бельведера в обществе Лунина. Одновременно с воспомининием вспыхнул выстрел, и полковник почувствовал, что его конь валится наземь, увлекая всадника и придавливая его ногу к земле… Через минуту пионеры выручили своего командира, но майора он уже потерял из вида.
Между тем забили дробь пальбе из пушек.
— Преследовать бегущих! — распорядился Николай. Несколько эскадронов Конного полка поскакали вслед бежавшим солдатам по Английской набережной. Московцы попрыгали на лед Невы, и там Александр Бестужев попытался построить их повзводно для того, чтобы попытаться взять Петропавловку. Но к Исаакиевскому мосту выкатили пушки и сделали выстрелы ядрами, разбившими лед под ногами солдат. Солдаты стали проваливаться под лед и обратились в дальнейшее бегство.
Между тем и Кавалергардский полк собрался ударить в тыл бегущим гренадерам. Но путь ему пересек внезапно стронувшийся с места Второй Преображенский батальон Шипова, который направился как бы с той же целью, но и сам запоздал, и не позволил кавалерии обрушиться на бегущих. Николай не стал сразу реагировать на этот случай, пообещав себе позднее разобраться.
Два орудия были выдвинуты к Исаакиевскому мосту и наведены на занимавших его финляндцев барона Розена. Так как никто не знал, что зарядов уже нет, финляндцы быстро очистили мост, устрашенные предыдущими событиями.
Деморализованных ужасной катастрофой моряков Гвардейского экипажа взял в плен без единого выстрела выдвинувшийся Измайловский полк.
К полудню на площади, кроме убитых и раненых, остались лишь верные или не проявившие склонности к бунту войска.
— Александр Христофорович! — обратился Николай к генералу Бенкендорфу. — Берите четыре эскадрона конногвардейцев и еще конно-пионеров Засса и отправляйтесь ловить изменников на Васильевском острове. Назначаю вас его генерал-губернатором. Два эскадрона останутся на этой стороне с тем же заданием, ими под вашим командованием пусть руководит Орлов.
— Слушаюсь! — Генерал-адъютант взял под козырек.
Генералу Васильчикову Николай велел оставаться у Сената и отдал ему в команду Измайловский и Павловский полки и часть артиллерии. У Гороховой, на Адмиралтейской площади оставил лейб-гвардии Егерский полк и за ними четыре эскадрона Кавалергардского полка. Зимний был окружен артиллерией, на Дворцовой площади у парадного подъезда стал Преображенский полк, левее — два эскадрона кавалергардов. Во дворе находились саперы.
В это время из-за города подошли Драгунский полк под командой полковника Чичерина и Гусарский под командой старшего полковника полка Арпсгофена.
Санкт-Петербург тем временем превратился в арену поиска и захвата беглецов. Бенкендорф действовал энергично, со сноровкой настоящего полицейского, повсюду рассылая конные и пешие патрули и расставляя караулы. Он сбил несколько команд и отправил по городским линиям, дав четкие инструкции. Солдаты не вламывались в дома, а обшаривали дворы и подвалы, где могли укрыться беглые рядовые. Главное было лишить противника живой силы — мятежными офицерами можно заняться после. Захваченных солдат противной стороны, частью на площади, частью в городе, в колоннах вели в Петропавловскую крепость и набивали ими казематы. Петербургский полицмейстер Александр Шульгин, пьяный более чем обыкновенно, был у Бенкендорфа на посылках. Ему же дали неприятное поручение: разобрать завалы у Исаакия и убрать трупы от собора, с площади и с прилегающих улиц. Немедленно были вызваны пожарные, которые вместе с полицейскими занялись разборкой руин и складыванием трупов у ограды. Пьяный Шульгин ничего лучше не придумал, чем сбросить их в реку с наступлением темноты, о чем и отдал приказ.
Вечером мороз усилился. Дворцовая, Адмиралтейская и Сенатская площади выглядели как стан в завоеванном городе — горели многочисленные костры, возле которых оставленные в карауле гвардейские солдаты грелись и ели принесенный из казарм горячий обед. По краям площадей были протянуты цепи застрельщиков, по углам стояли караулы и при них заряженные орудия. Повсюду ходили военные патрули.
Всю ночь подчиненные Шульгина, крестясь, сбрасывали трупы в проруби на Неве.
