Глава 22
Совещание в Главном штабе
А в Петербурге события развивались так. Двадцать пятого ноября цесаревич Николай получил письмо от генерала Дибича о том, что государь при смерти. Но такие же письма получили председатель Государственного совета, Светлейший князь семидесятилетний Петр Васильевич Лопухин, блиставший талантами еще при императрице Екатерине Второй; генерал-губернатор граф Михаил Андреевич Милорадович (бывший дежурный генерал Суворова и герой 12-го года); главные командиры армии и Гвардии.
Цесаревич был как в огне — власть освобождалась, но ее надо было перенять твердой рукой, чтобы не уплыла к Константину (бумаги ничего не решают — решают войска). Съездив в Аничков дворец, к жене, он возвратился в Зимний вместе со своими вещами. Он проводил тревожные ночи в обществе верного флигель-адъютанта, полковника Вольдемара Фердинанда Адлерберга, которого по его первому имени звал Эдуардом. Эдик-Вольдемар был однокашником Павла Пестеля, и из-за того, что Пестель вышел первым в выпуске, ему пришлось выйти вторым. Смолоду Адлерберг был лысоват и носил пышные усы и бачки, подражая своему патрону. Он был сыном гувернантки цесаревича, сестры генерал-лейтенанта Багговута, командира пехотного корпуса, павшего в 1812 году.
Два дня спустя к дежурному генералу Главного штаба, ровеснику Милорадовича, Алексею Николаевичу Потапову пришло письмо о кончине императора. На следующий день было назначено заседание Государственного совета.
Однако утром к цесаревичу пришел в расшитом парадном мундире, с орденской лентой через плечо, позвякивая многочисленными орденами, пятидесятичетырехлетний генерал от инфантерии Михаил Андреевич Милорадович. Его узкое чеканное лицо черногорца отражало значительность исполняемой миссии. На пальце у него Николай заметил новый перстень с портретом усопшего государя, которого Милорадович обожал.
— Ваше императорское высочество, я прошу вас пройти со мной на совещание высших военных чинов Империи, из присутствующих в столице, — сказал он твердым голосом. Мысль цесаревича метнулась: «Знают?! Но откуда? Клейнмихель и Чернышев не могли проболтаться, остальные не знают. Значит, просто используют случай…» Николай кликнул Адлерберга, они вышли из кабинета и по коридорам Зимнего втроем спусились к выходу на Дворцовую площадь. Часовой в форме Преображенского полка отдал честь — сегодня в карауле была рота преображенцев, — и Николай несколько успокоился.
Выйдя из дворца, они пересекли заснеженную площадь и вошли в здание Главного штаба, направившись в зал заседаний. Там, за большим столом, сидело только трое пятидесятилетних генералов: узколицый высоколобый псковитянин, дежурный генерал Главного штаба (то есть заместитель начштаба Дибича) Алексей Николаевич Потапов, еще несколько лет назад дежурный генерал при великом князе Константине; самый старший (ему исполнилось пятьдесят пять), генерал от кавалерии, командир Гвардейского корпуса Александр Львович Воинов, жесткое прямоугольное лицо которого обрамляли баки; самый младший — Александр Иванович Нейгардт, начальник штаба Гвардии.
Не ожидая приглашения, Николай сел на пустующий стул, и Милорадович последовал его примеру.
— Ваше императорское высочество, — обратился к цесаревичу генерал Потапов. — В сложившейся ситуации экстренный Военный совет решил рекомендовать вам принести присягу Константину Павловичу.
Эти люди распоряжались шестьюдесятью тысячами войск, расположенных в Петербурге и его окрестностях. Их мнением нельзя было пренебречь.
— Вам не приходит в голову, что может быть какое-то завещание покойного государя, иначе решавшее этот вопрос? — бросил пробный камень цесаревич. — Он, помнится, говорил мне об этом. И, кажется, даже возлагал надежды на меня, зачем и дал мне титул цесаревича.
— Государей по завещанию не назначают; есть установление государя Павла Первого об определенном порядке наследования, отменившее известный указ Петра Великого о назначении императором наследника престола, — ответил за всех Милорадович. — Государь Александр нарушить отцовское постановление не мог. Вы должны наследовать после Константина Павловича, так как у него нет законного наследника…
— Хорошо, я соглашусь с вами, — отвечал Николай, сам меж тем лихорадочно соображая, как выбить командование из-под этих генералов при помощи нижестоящих начальников. Из дивизионных командиров, присутствующих в городе, он мог совершенно определенно рассчитывать только на опытного в интригах Александра Христофоровича Бенкендорфа.
Холодно простившись с генералами, Николай вернулся в Зимний. Не заходя к себе, он отправился в расположенные на втором этаже апартаменты вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Он решил посоветоваться со своей матерью, которую уважал как умную и волевую женщину, суровую немецкую принцессу, внушавшую почтение сыновьям. Он нашел, что потерявшая сына матрона давно пришла в себя и выглядела весьма неплохо для своих семидесяти с лишним лет. Николай начал разговор прямо:
— Матушка, я имел разговор с генералами Милорадовичем и Потаповым, и они настаивают, чтобы я присягнул Константину. Но разве более молодой принц и, как вы говорили, самый ваш любимый, полный энергии — не лучший государь для России?
— Сын мой, я все же считаю, что ты должен присягнуть. Можешь надеяться, я всегда буду арбитром между вами, если возникнут трения…
— Спасибо за совет, матушка, последую ему, — ответил Николай, выходя от матери.
— Ай да матушка! — шепнул он про себя. Мать десятерых детей, полжизни она была свидетельницей того, как Екатерина Великая правила при живом наследнике, и даже хотела его лишить права на престол. И Мария Федоровна была той, кто наотрез отказала всесильной императрице в согласии заменить своего мужа в качестве наследника престола малолетним Александром, любимым внуком Екатерины. А после гибели Павла она даже предприняла попытку повторить блестящее правление покойной императрицы. Впрочем, в тот раз Александр крепко удержал власть.
Похоже, Мария Федоровна еще раз хотела попытаться стать правящей императрицей. Кукловодом при марионетках. Она же не знала, что кончина ее сына также не была делом случая, как в свое время и мужа, и кое-кто успел подготовиться к ней заранее. Всего через три года вдовствующая императрица скончается — но пока она была жива и полна энергии. Николай вспомнил кольцо на руке Милорадовича, теперь зная, кем оно было подарено. Вдовствующая императрица могла опереться на своего брата Александра Вюртембергского, главноуправляющего ведомством путей сообщения; на его сына Евгения, командира Второго пехотного корпуса; на министра финансов, белобрысого, крутолобого, как пермяк, чем-то похожего на Пестеля, Егора Францевича Канкрина — сына выходца из Ганау; на председателя Госсовета Петра Васильевича Лопухина, с которым ее связывала давняя дружба; на его заместителя князя Куракина; на пайщиков Русско-Американской компании, среди которых самым весомым был похожий на престарелого Бенджамена Франклина адмирал Николай Семенович Мордвинов, член Государственного совета и председатель Вольного экономического общества… За нее, вероятно, выступил бы и австрийский посол: Австрия играла доминирующую роль в Германском союзе, всячески ограничивая Пруссию, на чьей принцессе был женат Николай. Однако без Милорадовича Марии Федоровне было не сладить со своим сыном.
Но не она затеяла заговор и не ей с ее кликой было пожинать плоды.
Однако за кого на самом деле выступает генерал — за нее или за былого сослуживца и товарища по оружию Константина Павловича? Если последнее — договориться с ним будет труднее…
Пока Николай был вынужден подчиниться давлению. Оставалось играть роль до конца: он отправился в Малую дворцовую церковь (Большую ремонтировали) и там торжественно принес присягу Константину — задыхаясь от рыданий, со слезами ярости на глазах, своим глубоким чувством удивив даже читавшего текст присяги священника.
Днем собрался Государственный совет — как обычно, на втором этаже, в Адмиралтейской, западной части дворца, близ Малой церкви. В Госсовете Николай имел ряд приверженцев, первым среди которых был Александр Николаевич Голицын, друг детства покойного государя и наиболее доверенный сподвижник его, бывший министр народного просвещения. Правда, он был известнейший масон, а верхушка масонства находилась в Англии — поэтому, пытаясь отстраниться от британцев, Александр I удалил его со всех официальных постов. Однако, как и прежде, он был весьма влиятелен при дворе. Ему было обещано Министерство уделов, управлявшее императорскими поместьями. Некоторые называли Голицина одним из самых низких лицемеров своего времени.
Сторонники Николая напирали на то, что государь неслучайно дал титул цесаревича еще одному великому князю, женатому династическим браком. Однако, не будучи членом Госсовета, сам цесаревич в заседании не участвовал. Как он и предвидел, там возобладало мнение членов совета Лопухина, Милорадовича и Мордвинова о немедленной присяге Константину. Между тем поступило известие из гвардии, что там присяга уже началась.
Генерал Потапов отослал письмо в Варшаву, где просил Константина Павловича как можно скорее прибыть в Петербург, чтобы разрешить образовавшийся кризис.
Однако цесаревич Константин не мог исполнить пожеланий Потапова. За день до прибытия петербургского фельдъегеря с письмами он получил послание из Митавы от командующего Первым корпусом Паскевича. Иван Федорович сообщал, что его императорское высочество Константин не будет пропущен из Польши в Петербург ни один, ни с войсками — для чего корпус разворачивается на дороге из Варшавы. Еще хуже было извещение из Могилева от Остен-Сакена, командующего Первой армией, о том, что он не поддержит Константина и что войска Третьего корпуса также приведены в готовность. Судя по лаконичному и энергичному стилю, письмо составил генерал Толь. О морском пути нечего было и думать: Польша не имела выхода к морю, и пруссаки не пропустили бы великого князя, представляющего угрозу для королевского зятя.
Один только гонец из Второй армии вселил в усталое сердце цесаревича Константина некоторую надежду, привезя сообщение о твердой поддержке законного наследника. Между тем адъютант Константина Михаил Лунин уже составил десятки писем, которые были отправлены в Киев, Одессу, Москву, Петербург, на Кавказ с обрашением к видным персонам империи.
Меж тем Николай Павлович тоже не терял времени даром. Он встретился со многими людьми, от которых надеялся получить практическую помощь. Например с начальником артиллерии всего Гвардейского корпуса (артиллерия очень важна в городских сражениях, как показал опыт Бонапарта), тридцатисемилетним генерал-майором Иваном Онуфриевичем Сухозанетом, внешне чем-то похожим на Чернышева, — не состоятельным витебским дворянином, выслужившим свой чин на войне.
Не откладывая в долгий ящик, он провел совещание со своим давним соратником, сорокадвухлетним генерал-адъютантом Александром Христофоровичем Бенкендорфом, остзейцем, героем 12-го года, командиром гвардейской Кирасирской дивизии, включавшей четыре самых блестящих полка России: Кавалергардский, лейб-гвардии Конный, лейб-гвардии Кирасирский и Лейб-Кирасирский Ее Величества. Бенкендорф был сыном одного из приближенных к императрице-матери офицеров, почему и пользовался ее покровительством. Но они также были очень дружны с Михаилом Павловичем, и генерал, которого не раз попрекали немецким происхождением апологеты Константина, сделался всецело сторонником Николая. По его настоятельнейшему совету переговорил цесаревич и с полковыми командирами: прежде всего полковыми первой бригады, расквартированной в столице, — командиром Кавалергардского полка — хладнокровным полковником Степаном Федоровичем Апраксиным, и Конного — любимцем покойного государя, бригадным начальником, генерал-майором Алексеем Федоровичем Орловым — родным братом командующего шестнадцатой дивизией Второй армии. И во второй бригаде начальники удостоились такого же разговора. Не остались не охваченными также и командиры находящихся под Петербургом полков легкой гвардейской кавалерии. По одному доставляли их к его императорскому высочеству во дворец, где он их и обрабатывал.
Затем наступила очередь общаться с пехотными командирами. Первым из них был командующий гвардейской пехотой пятидесятипятилетний участник всех войн с Наполеоном генерал-лейтенант Карл Иванович Бистром, такой же любимец солдат, как и Милорадович. Однако в свое время, когда Бистром командовал лейб-гвардии Егерским полком, а цесаревич бригадой, у них вышло столкновение. Тогдашний командующий гвардией генерал-адъютант Илларион Васильевич Васильчиков вынудил Николая извиняться перед своим полковым командиром. Можно было представить, что вряд ли цесаревич питал теперь теплые чувства к тому, кто стал причиной его «унижения», и поэтому Карл Иванович мог ожидать подвоха. Цесаревич предпринял попытку прощупать почву, однако, как и ожидалось, Бистром почтительно, но твердо выразил согласие со старшими генералами. Николай подозревал, что и тут не обошлось без влияния его матушки. Но, пользуясь тем, что он являлся командиром второй гвардейской дивизии, цесаревич переговорил непосредственно с командирами своих бригад и полков, среди которых трое были его прямыми креатурами. Также имел он беседы и с бригадными и полковыми командирами первой гвардейской дивизии своего брата Михаила. Всем было обещано повышение в чинах, флигель-адъютантство, старшим начальникам посулено генерал-адъютантство. Совсем высоким — титулы и почетные награды. Командиры по-разному отреагировали на предложения Николая Павловича — от откровенной поддержки, до осторожно-неопределенных ссылок на приказы прямого начальства.
