Пленение и наказание Булдуина

И вот я снова руководил обороной Тулузы, готовил фуражные отряды, занимался набором и подготовкой новобранцев.

Снова крестоносцы долбили стены и забрасывали город каменьями из катапульт, и снова камни и стрелы неслись на них из-за крепостных стен. Войска пилигримов то редели, потому что из них уходили считавшие, что уже достаточно послужили Господу рыцари, то снова пополнялись новыми силами.

Катар тоже, как будто, не становилось меньше. Бывали случаи, что перед тем как должны уже были рухнуть крепостные стены какого-нибудь города, толпы ее защитников и простых горожан вставали на колени перед находящимися в городе Совершенными с просьбой принять их в лоно Церкви Любви. Сразу же после посвящения, не успев согрешить даже в мыслях, они всходили на костер, откуда, как известно, прямая дорога на небеса.

Казалось, что вторжению не будет конца и все жертвы напрасны. Пал замок Лавор, принеся Церкви Любви новых мучеников в лице его хозяйки, прекрасной, воспетой трубадурами Геральды, ее брата Аймерика и всех оставшихся им верными вассалов.

Донну Геральду, которую много лет почитал мой сеньор, фанатики сбросили в колодец и закидали камнями.

Я никогда не говорил с Раймоном о ее смерти, как не обсуждал и смерть других. Уже народилось новое поколение тулузцев, не знавших, что такое жизнь без войны. Рушилось все, что мы считали своим миром, повсеместно слышалась французская и английская речь вместо провансальской, вместе с монастырями и аббатствами погибали их библиотеки.

В это время, а точнее, сразу же после смерти Раймона-Роже, на сторону опального графа Тулузы встал его родственник Петр Арагонский, который открыто выступал против нехристианских деяний легатов. Еще в самом начале вторжения король Арагона отправил посольство в Ватикан с единственной целью – пожаловаться понтифику на беззаконие, творимое в тулузских землях.

Теперь же его послы снова обивали пороги Ватикана с требованием немедленно вернуть незаконно отобранные земли и устроить новый Собор, уполномоченный рассмотреть деятельность де Монфора.

При этом они недвусмысленно давали понять Иннокентию, что дальнейший разгром Тулузы не даст начаться очередному и заранее запланированному крестовому походу против извечных врагов христианского мира – сарацинов.

Потому что невозможно одновременно содержать две огромные армии, воюющие в разных частях света, как нереально сесть одним седалищем сразу же на двух лошадей. Все эти справедливые требования не могли не довести легатов до белого каления, так как в результате заступничества знаменитого короля им приходилось бороться с еретиками в Тулузе и одновременно с тем отвечать за каждый свой новый шаг перед Ватиканом.

В 1213 году Петр Арагонский вручил папским легатам петицию, в которой – неслыханное дело – предлагал отнестись к лишенным имущества тулузским дворянам милостиво, а не справедливо. Чисто катарское выражение. Арагонский предлагал – и к его предложению прилагали свои печати графы Фуа и Комменжа – отдать все отобранные у Раймона земли в пользу Арагона, который стал бы лишь формальным сюзереном, так как тут же передал бы их истинным хозяевам, разумеется, после того, как они поклялись бы в верности церкви.

Ручательство короля могло бы положить конец войне и разрушению графства Тулузского, так как оно содержало в себе необходимые гарантии и позволяло считать поход против еретиков юга победоносным. Но Арнольд из Сито усмотрел в гарантиях короля Арагонского стремление вернуть все на круги своя и пригрозил королю, а заодно и всем его вассалам, отлучением от церкви.

В сентябре того же года произошло решающее сражение при Мюрэ, на котором встретились силы романской коалиции, подкрепляемые каталонскими идальго короля Арагонского, и крестоносцы.

На тот период Раймону уже исполнилось пятьдесят семь лет; годы не сделали его более привлекательным, но при этом он был самым знаменитым и почитаемым монархом. Когда Раймон Шестой и Петр Арагонский появлялись среди своих воинов, те встречали их криками восторга, горожане толпами вели в шатры про славленных рыцарей и знаменитых монархов своих дочерей и жен, стараясь поддержать воинов-защитников, выказывая им таким образом свои верноподданнические чувства.

Как оказалось позже, именно эти подношения и сгубили славного короля Арагона, но об это позже. Я хочу вернуться к младшему брату Раймона Булдуину, о котором совершенно не упоминал с того времени, когда последний был еще ребенком. На самом деле мне никогда не было дела до этого парня. Сначала граф Раймон Пятый держал меня при себе, затем приставил к своему старшему сыну, которому я был и учителем, и телохранителем в одном лице.

Так что я обращал внимание на Булдуина постольку, поскольку тот находился рядом. Формально Булдуин был на стороне Раймона вплоть до последнего Собора в Сен-Жиле, когда тот потерял всю свою власть. Позже он открыто перешел на сторону аббата Сито и крестового похода, а на самом деле просто пытался подобрать, что плохо лежало, или выклянчить у легатов передачи земель брата в свое пользование.

Во время сражения при Мюрэ братья наконец встретились, и Булдуин был пленен. Раймон затащил его в замок Шато де Лольми, где судил за измену и приговорил к смерти.

На следующее утро на площади у церкви был спешно сооружен эшафот и плаха. Булдуина, бледного и трясущегося от страха, ждал палач. При виде его Булдуин упал в обморок, так что до эшафота его несли на руках.

Рыцари Булдуина, с цепями на руках и в простых рубахах на голое тело, ждали своей очереди покинуть этот свет. После того как священник и Совершенный исповедовали их и дали последнее утешение, с кубком в руках и изрядно навеселе перед осужденными предстал сам Раймон.

– Ну что, сукины дети, обосрались?! – весело приветствовал он мятежников. – Впрочем, я не держу на вас зла. – Он икнул и, проливая вино на свой дорогой наряд, подошел к одному из осужденных. – Боже мой, клянусь апостолом, это же Дени из Монреаля, славный рыцарь, большая честь сражаться с таким воином. А это, – он засеменил к другому пленнику, – это же Джон из Сайсака. – Он отпил вина. Казалось, что Раймон едва стоит на ногах, как вдруг он взглянул на осужденных совершенно трезвыми глазами и, бросив пажу кубок, безошибочно назвал имена и титулы всех приговоренных дворян, которые теперь ждали смерти вместе со своим недостойным командиром.

– Славная подобралась компания, – вздохнул он, отметив последнего рыцаря. – Ну, что ж, конечно, все вы здорово влипли, спутавшись с моим братиком. Но ничего не поделаешь, если он такой дурак, чтобы покушаться на мою собственность, выступая против собственного сеньора, Бог ему судья. Вас я как раз могу понять. Что ж, если вы дадите мне клятву, что не будете больше сражаться против меня, я помилую вас. Если нет, – он помедлил, глядя в небо, которое вдруг начало заволакиваться тучами, – вы либо умрете, либо разделите участь своего, с позволения сказать, сеньора, который отправится в ссылку туда, куда я это ему укажу. Я правильно рассудил, Анри?

Я с радостью стянул с головы колпак палача. Надо ли говорить, что в воинстве Раймона, равно как и среди рыцарей короля Арагонского, не было человека, способного соперничать со мной в росте и силе. А значит, я как никто другой подходил на роль чудовища-палача в придуманной Раймоном и Петром мистерии, чтобы до смерти напугать его непутевого братца.

Обливаясь слезами благодарности или стыда, Булдуин тут же поклялся не вредить более своему старшему брату, то же сделали и его люди, после чего мы все сели за веселый пир, слушая трубадуров, состязаясь в скорости поглощения вина и великолепных блюд и целуя присланных из окрестных городов и деревень девчонок.

Кстати, о женщинах. Я уже хотел как-то рассказать о том, что именно женщины сгубили славного короля Петра из Арагона.

А было это так. Перед решающей битвой, по заведенному не помню когда обычаю, Петр из Арагона гулял на пиру, во время которого ему, Раймону и всем доблестным рыцарям, находящимся в лагере, были предоставлены самые красивые женщины тех мест.

Покойный Мишель де Савер всегда предупреждал своих учеников от излишнего употребления вина и расходования сил на любовные утехи перед боем.

Против вина я лично ничего не имею, так как отродясь плохо хмелею и не был до сих пор свален с ног винным бесом. Совсем другое дело – мерзкое пиво, которое так нравится англичанам и германцам. С этого подлого напитка неизменно тянет сходить по нужде, так что во время боя приходится делать это под себя, что малость неудобно.

Что до прекрасных дам, то сам я никогда не верил, будто бы силы рыцаря могут пострадать в результате постельных утех, тем не менее обычно я ограничивал себя. Одна, возможно, две девушки перед боем, мне кажется, не должны возбраняться даже самыми строгими судьями чужой нравственности. Но в ту ночь арагонский сеньор, похоже, перебрал и с вином, и с женщинами, так что на утро не мог держаться на ногах во время совершения мессы. О чем свидетельствую я лично.

В тот же день он был убит в бою, сраженный двумя знаменитыми французскими рыцарями-крестоносцами Аленом де Руси и Флораном де Биллем.

Должно быть, в благодарность за спасение верного сына церкви и ее защитника – рыцаря Булдуина и его приближенных, в том же проклятом 1213 году Арнольд из Сито отлучил моего господина в шестой, и, как оказалось впоследствии, в последний раз.