Подготовка к войне
Был ли прав Раймон, идя на бесконечные переговоры, унижения и уступки? Во всяком случае, он выиграл два года, за время которых мы сумели должным образом укрепить тулузские военные силы, подготавливая воинов и запасая наряду с продовольствием все необходимое для отражения атак.
Все это время Раймон неустанно слал письма в Рим и общался с папскими легатами, заверяя их в своей преданности и верности. Он унижался и клянчил, лебезил и забрасывал церковных сановников подарками, а приходы – богатыми подношениями. За это время он снискал множество позорных прозвищ, самыми скромными из которых были «Раймон-полижи-задницу» и «Раймон-политическая-шлюшка».
Он много пил и почти совсем забыл о былых развлечениях, сосредоточившись на одной мысли, на одной цели – любой ценой спасти Тулузу. Раймон просил своих вассалов послушаться Рима и формально отречься от него, спасая тем самым жизни себе и своим подданным.
Ответом ему было негодование. Рыцари считали себя глубоко уязвленными подобным предложением. Гордо поднимая головы и выпятив грудь, они восклицали высокопарные речи, обещая погибнуть ради любимого графа и положить рядом с собой всех своих домочадцев, челядь и крестьян.
С глубокой скорбью Раймон взирал на все эти благородные выкрики и помпезные словеса, не в силах что-либо предпринять или попытаться объяснить свое поведение.
Но так или иначе – два года он выиграл, отсрочив расправу над графством. За это время его сестра, благородная виконтесса Каркассона, выводила из южных провинций катар, нередко лично сопровождая их до портов, где уже были наняты корабли. Эта отважная женщина была истинной дочерью Раймона Пятого и потомком легендарного князя Гурсио, ибо, не требуя почестей и славы, она совершала свои маленькие подвиги, держа эту свою деятельность в строжайшей тайне.
Интересно, что именно общее горе и забота о благе подданных вдруг сплотили находящихся много лет в ссоре брата и сестру. Думаю, что Аделаида была единственным человеком, по-настоящему понявшим Раймона и поддержавшим его в момент испытаний.
Все чаще теперь я задумывался над справедливостью предсказания благородного Иоганеса Литтенбаха из Анжу, считавшего Раймона единственным человеком, способным спасти нашу несчастную Тулузу. Тем не менее я сам никогда бы не согласился заплатить за это такую цену, какую заплатил мой хозяин. Да что я – никто бы не согласился!..
Все чаще я видел один и тот же сон: окровавленный Раймон распластался на черном каменном кресте с непонятными иероглифами и рядом я, который ни чем не может ему помочь. В этом сне Раймон то был десятилетним отроком, таким, каким я возил его познакомиться с Литтенбахом, то юношей, рядом с которым, сидя в своем гробу, рыдала черноволосая Глория, которую он только что до этого пробудил ото сна. Но чаще я видел его уже стариком, испуганным, седовласым старцем, которого стаскивали с трона, вырывали из рук меч и в одной длинной рубахе тащили через весь город, для того чтобы бросить на черный камень.
При этом старик то плакал, то смеялся, то отпускал непристойные ругательства. Потом я видел кровь, льющуюся из-под ножа палача, и полные боли и тоски глаза Раймона.
– Ну что, мой дурачок Анри, ты видишь, я принес жертву, и на моей крови выросли прекрасные алые розы, и лоза, стегавшая до этого мое тело, снова зазеленела и вот-вот начнет плодоносить. Я жил любя и умираю не потому, что меня убивают, а потому, что не могу больше сдерживать в себе всех этих цветов, которые смогут жить, лишь когда я расстанусь с жизнью. В ту же секунду из глаз, носа, рта и ушей Раймона начали ползти зеленые стебли с нежными бутонами, которые раскрывались, являя миру удивительную красоту...
– Помоги мне! – услышал я голос Раймона. – Помоги им, выпусти пленников на свободу, дай мне покой!
В следующий момент я поднял свой меч и рассек им тело моего несчастного хозяина, выпустив на свет божий томящиеся в нем цветы. Мгновенье – и я перестал видеть Раймона за мириадами живых цветов.
