Еще один покойник
С немногочисленной свитой в сто человек, включая меня, Романе отправился в Анжу, где жил престарелый астролог. Справа от лошади Раймона брела гнедая катара, именовавшего себя братом Христианом, слева месил грязь мой конь. После дождя дороги раскисли и представляли собой довольно-таки опасное дело для конного путника и весьма мерзкое – для пешего.
Романе казался печальным, его плечи покрывала теплая накидка с тонким рисунком, у пояса не было никакого оружия.
– Отчего вы невеселы, мой господин? – попытался я немного расшевелить Раймона. – Не успеет зайти солнышко, как мы будем на месте. Сбывается ваша самая заветная мечта, а уже через неделю вы получите посвящение. Разве это не то, чего вы добивались от отца?
– Конечно, милый Анри, – голос Раймона был тихим, словно шелест листьев. Кроме того, он упорно смотрел прямо перед собой, то ли на жидкую грязь, по которой с превеликим трудом шествовали наши кони, то ли на холку своего коня, так что мне при моем росте пришлось согнуться в три погибели, приблизив свое лицо к лицу молодого господина.
– Быть может, вы передумали? – с надеждой в голосе осведомился я. – В таком случае нам следует отправиться в Тулузу и обрадовать вашего благородного родителя. Вы можете прямо сейчас составить послание, и я отправлю его вместе с одним из моих бездельников.
Я кивнул в сторону нашей свиты.
– Никто никуда не поскачет. Я не передумал и не отступлю.
Мальчик нахмурился.
– Тогда отчего же вы так печальны, благородный рыцарь?
В этот момент мой конь споткнулся, и я чуть было не вылетел из седла. Выправившись, я услышал ответ Раймона.
– Ты хочешь, чтобы я веселился, а чему мне веселиться? Этот мир создал Сатана, и все мы здесь его заложники. Чему может радоваться пленник? Я мечтаю сделаться катаром, получить посвящение, после чего я надену на себя белые одежды чистоты и невинности, заберусь на самую высокую скалу и шагну в пропасть. Человеческая природа слаба, я не уверен, что сумею оставаться чистым долгое время, поэтому я убью себя сразу же, не запятнанным и не успевшим согрешить вновь.
– Мир создан не Сатаной! – не заметив, я начал говорить громче. – Мир создан Творцом всего живого – Богом! Что же касается пленения ангелов, о которых говорит катарское вероучение, то я в своей жизни навидался людей, в которых, похоже, никогда и не горел божественный свет. Если бы вы, господин, побывали там, где бывал я, пожалуй, вы сказали бы, что Сатана научился творить жизнь, ибо в людях, о которых говорю я, нет ничего, что указывало бы на их божественное происхождение.
– Нет! В каждом человеке есть свет божий! – горячо зашептал Раймон. – В каждом, Анри, и даже в тебе!
– Но не лучше ли жить и объяснять другим людям, кто они такие на самом деле? Как можно думать только о себе?
– Будь у меня сила, – Раймон сжал кулаки, – будь у меня сила, словно у апостола, я, наверное, сумел бы помочь людям. Но я слаб, Анри. Например, я вижу, что моя мать, та, которая должна слыть образцом добродетели и христианского смирения, спит со слугами. Моя сестра Аделаида всему учится у матери. Я знаю, что должен возненавидеть мать за это, но не могу. Я хочу стать катаром, уйти в общину. Я решил – значит, мои помыслы должны быть лишь о Боге, но почему-то я постоянно думаю, как там отец, и не учинил ли чего Булдуин. Ведь за ним еще няньки должны ходить.
Я думаю о разбойниках в темнице замка, мне не нравится, когда их пытают, хотя без этого никак. Но большинство из них все равно ничего не скажут, хоть шкуру с них с живых снимай. Но... разве пытать других людей, пусть даже они разбойники и убийцы, по-божески? По-христиански? Я бы придавал их быстрой и непозорной смерти. Потому что разбойников нужно уничтожать – они грабят и убивают наших подданных. Рыцарский долг – защищать доверенных нам людей.
Я не могу не думать об этом. О людях, которые не знают, что на самом деле они ангелы. Поэтому мне жалко их – жалко добрых, а злых еще жальче. Ведь с каждым шагом они все дальше и дальше от Бога...
И самое страшное, что все они – эти женщины, друзья, семья, даже враги – все они стараются ввести тебя в искушение, с тем чтобы привязать к себе самыми крепкими веревками. Все они желают моей погибели. Поэтому я и должен ненавидеть их, но я не могу, я...
Дорога сделалась суше и ровнее, Раймон пришпорил своего коня, вылетев вперед процессии.
