Книга: За столбами Мелькарта
Назад: Во власти волн
Дальше: Снова в Карфагене

Морской бой

Первые проблески зари легли на волны. Море уже успокоилось и тихо колыхалось между горизонтом и прибрежными скалами, как вино в поднятой чаше.
С мрачным упорством Ганнон брёл по пустынному берегу. Острые камни ранили его босые ноги. Вскоре он совсем выбился из сил и присел на обломок скалы. И вдруг он услышал тонкое блеяние. Оглянувшись, шагах в десяти от себя он увидел человека с большой суковатой палкой в руках. Поодаль щипали траву овцы.
Пастух стоял неподвижно, как статуя. В его голубых глазах застыл испуг: «Кто это? Человек моря! Тогда это враг. Ведь люди моря лживы, как само море, которому они продали свою душу. То оно кажется спокойным и ласковым, как весеннее утро, кротким, как ягнёнок, то вдруг по нему проносится буря, в порыве гнева разбивающая рыбачьи лодки, сокрушающая всё, что попадётся ей на пути. Так и люди моря. Порой они кажутся приветливыми и радушными, они могут угостить вас вином, веселящим сердце, одарить красивыми тканями, но вдруг в них просыпается безумие. С пылающими глазами, искажёнными от ярости лицами они бросаются на мирных поселян, скручивают своими плетёными ремнями их руки и ноги и тащат на корабли. И редко-редко возвращаются на родину те, кого они увели с собой, возвращаются с телом, покрытым рубцами, и душой, исковерканной рабством».
Эти мысли, казалось, отражались в испуганном взгляде пастуха.
«Но этот чужеземец не вооружён. На нём нет ничего, кроме шкуры, похожей на медвежью. Он не опасен».
— Где я? — спросил Ганнон на языке эллинов и тотчас же повторил свой вопрос на финикийском языке.
Пастух отрицательно покачал головой. Он не понял слов Ганнона. Но там, в Кумах, — пастух указал на глубоко вдающийся в море мыс, — ему смогут помочь.
Среди странно звучащих слов Ганнон уловил одно, показавшееся ему знакомым: «Кумы».
«Так вот куда меня забросила судьба! К Кумам! На берег Италии!»
И вот он снова бредёт, держась ближе к морю, где камни, казалось, были менее острыми. Солнце пригревало сильнее, и Ганнон уже не чувствовал холода. Но голод! Тошнота подступала к горлу. Кружилась голова. Присев на корточки, Ганнон подобрал моллюска и жадно проглотил. Но ощущение слабости не покидало его. Ганнон прилёг на песок и прикрыл глаза ладонью от солнца.
Затем он встал, задумчиво глядя на море. Казалось, оно что-то шептало, властно и нежно. Снова с необъяснимой силой оно звало его к себе.
«Море! — думал Ганнон. — Сколько ты дало мне радости! Каким могучим трепетом и страстным восторгом ты наполняло моё сердце! Какие красоты ты открыло моему взору! Но сколько горя ты мне принесло! Может быть, и правы те, что говорят, будто ты ревниво? Ты поглотило всех моих друзей, всех, кого я любил».
Взгляд Ганнона блуждал, но вдруг остановился на одной точке. На горизонте показались корабли.
— Один, два, три… — считал он вполголоса. — Десять кораблей.
Это были одномачтовые триеры. Из воды, как хищные клювы, выдавались тараны. На носу первой триеры белела статуя. Да, это эллинские суда. Они направляются к берегу. Наверное, хотят высадиться. Нет, триеры повернули и пошли вдоль берега. Зачем же они это сделали?
Но вот из-за мыса, на который указал Ганнону пастух, показалась другая эскадра. Длинные суда с узкой и заострённой кормой. Треугольные паруса. «Что же это?» — подумал Ганнон. Эскадру замыкал большой корабль, очень вытянутый, с высоким носом и изогнутой, как гусиная шея, кормой. Квадратные паруса! Ганнон вздрогнул. Этот корабль он узнал бы из тысячи. Ведь это «Сын бури»! Правда, его борта выкрашены в голубой, излюбленный пиратами цвет и на носу укреплён шест с каким-то полотнищем, но всё равно это он, его корабль! Значит, этруску удалось привести «Сына бури» к себе в Этрурию. Может быть, и сейчас этот вероломный пират ведёт его корабль и на борту «Сына бури» Синта и Гискон? Или он успел уже выдать их Магарбалу? Продать в рабство! Сердце Ганнона захлестнула острая боль.
«А другие корабли? Тоже этрусские? Целых двадцать кораблей. Плохо же придётся эллинам!»
Но вот по сигналу с «Сына бури» этруски повернули свои корабли к берегу. Да, они хотят перехватить эллинские суда! А на них — он это ясно видит — матросы убирают паруса, снимают мачты. Значит, они хотят принять бой. Но «Сын бури» идёт с гордо развевающимися парусами. Огромный, с высокими бортами, он кажется среди других кораблей целой крепостью.
Этруски уже почти настигли эллинов. Но что это? На горизонте новая флотилия. Корабли выстроены в две линии. Их не меньше сорока. Да, это эллинские суда.
И только тут Ганнон разгадал план эллинского наварха — прижать этрусков к берегу, бросить их на прибрежные камни. Десять эллинских триер были только приманкой. Этруски бросились за нею, как лев за ягнёнком, а в это время вышли охотники.
С интересом ждал Ганнон, что предпримут этруски. Им ничего не оставалось делать, как выброситься на берег. Но нет! «Сын бури», развернувшись, двинулся на эллинскую триеру. Он ловко лавирует, меняя каждый раз направление, и за ним, как волчья стая за вожаком, следуют другие этрусские корабли.
Манёвр «Сына бури» застиг, видимо, эллинов врасплох. Они ещё не успели убрать паруса, и это было уже поздно делать. Фланги эллинских кораблей выдвинулись вперёд, и теперь они шли двумя полукружиями. На их палубах моряки размахивали мечами, топорами, крючьями, устрашающе кричали. Но этруски не думали отступать.
«Сын бури» приближался к эллинской триере. Казалось, сейчас они столкнутся носами, но в последнее мгновение этруски развернули корабль, и он прошёл борт о борт с триерой. Раздался треск её вёсел. Теперь эллинское судно вышло из строя и не могло гнаться за «Сыном бури», который шёл на парусах и на вёслах. Это был хорошо известный Ганнону приём. Но этруски проделали его так ловко, что возглас восхищения невольно вырвался из уст Ганнона.
«Сын бури» прорвал первую линию вражеских кораблей, но за нею была вторая. На этот раз эллины решили не допустить прорыва. Они сгустили свой строй. «Сын бури» заметался, как волк среди стаи псов. Абордаж ему не страшен, так как у него высокие борта. Но, чтобы идти самому на абордаж, надо было спустить паруса. И этим занялись этруски.
Но паруса ещё не были спущены и наполовину, как одной из эллинских триер удалось подойти к корме этрусского корабля. С разгону она ударила тараном ниже кормового весла. Треск напомнил удар грома. «Сын бури» накренился. Мачта с полуспущенными парусами легла на воду. Киль задрался кверху.
«Сына бури» несло к берегу. И вот до Ганнона донеслась песня: её мелодия была хорошо ему знакома.
Трепещет лазоревый парус,
Гаула, как чайка, быстра.
Как буря, страшна наша ярость —
Ведь смерть нам родная сестра…
Родная сестра…

Ганнон стоял у самого берега. Ему нечего было прятаться! Пусть его видят! Пусть знают: это его корабль! Он отдал ему всё лучшее, что у него было. Он сам готовил его к плаванию, сам, своими руками, ощупывал на нём каждый медный гвоздь, каждую доску. Этот киль разрезал волны океана! Эти паруса окрашивал ветер пустыни. По этой палубе ходила Синта, его Синта! Может быть, она и сейчас на нём, а он, её супруг, ничем не может ей помочь!
— Проклятый этруск!..
Ганнон закричал, и крик его слился с плеском волн, с воплями тонущих, с ударами вёсел.
Корабль тонул. Нос его уже вошёл в воду, как меч в ножны. На корме ещё держалось несколько человек. Но вот и она с засасывающим звуком исчезла под волнами. Ганнон не отрывал взгляда от воды, забурлившей в том месте, где скрылся корабль. Эллины спустили лодки. Но победители не думали спасать вражеских моряков. Они подплывали к ним и вёслами отправляли ко дну.
Бой ещё продолжался, но взгляд Ганнона был прикован к нескольким доскам — это было всё, что осталось от «Сына бури». Ганнон упорно чего-то ждал от моря, а оно подбрасывало на своих волнах мертвецов.
«Вот и конец, — размышлял Ганнон. — Целых сто лет боролись этруски и эллины за эту приморскую плодородную долину, называемую Счастливой Кампанией! И исход борьбы решился на море. Этрусский флот разбит! Теперь эллины станут ещё сильнее. Нет, я был прав: не в Сицилии и не в Италии наше будущее, а на берегах океана, там, где так много богатств! Протяни руку и возьми их: и золото, и слоновую кость, и железное дерево, и чёрных невольников!»
Но что делают эллины? Вот они вылавливают крючьями обломки кораблей и свозят их на прибрежный скалистый островок. Там они сооружают из этих обломков пирамиду. Ганнон давно уже слышал об этом эллинском обычае. Это у них называется «водружать трофей». Эллины считают свою победу неполной, если в честь её не воздвигнут памятник из обломков вражеских кораблей или оружия — если бой происходил на суше.
Пропев хвалу богам, эллины возвратились на корабли, расцвеченные победными флагами. С поднятыми парусами триеры уходили в открытое море.
Долго стоял Ганнон на берегу. Затем он медленно двинулся в путь. Неподалёку он увидел бревно, выброшенное на берег волнами. На бревне сидел небольшой рыжий зверёк. Да, это был хорёк, купленный им в Гадесе. При приближении человека хорёк спрыгнул на берег и скрылся в кустах.
Ганнон смотрел ему вслед. Ему вспомнился тот жаркий день, когда он вместе с Мидаклитом, Малхом и Гисконом бродил по базару Гадеса. Тогда всё было у него впереди. «Гимера и Кумы, — думал Ганнон, — вас разделяет шесть лет. Какие это годы! Неужели все жертвы оказались напрасными?»
Всё ближе и ближе были Кумы. Ганнон знал обычаи прибрежных жителей. Они считали всё, что выбросят волны на их берег, своей добычей. Они ожидали бури или морского сражения, как землепашцы ждут жатвы. Порой они во время бури разжигали костры, чтобы привлечь корабли на прибрежные скалы, а потом вылавливали баграми доски, кожи, парусину — всё, что оставалось от корабля. Если кому-нибудь из моряков удавалось избежать гибели, они продавали его на ближайшем невольничьем рынке. Люди суши, они мстили морю.
Единственным спасением Ганнона было найти в Кумах карфагенскую купеческую гаулу. Они, как ему было известно, нередко заходили сюда за хлебом, лесом или рабами. Но как ему незамеченным пробраться в гавань?
Уже вечерело, когда Ганнон увидел лепившиеся по холмам, точно улитки на скалах, белые домики эллинских колонистов. Сойдя с тропы, он укрылся в винограднике. Утоляя голод и жажду сочными ягодами, он пристально вглядывался вдаль и прислушивался. Шумели морские волны. Откуда-то слышалось блеяние овец. Но почему не видно людей?
Но вот холмы озарились факелами. Послышались пение и радостные крики.
И тогда Ганнон понял всё. Люди возвращались из гавани. Там они приветствовали моряков, вернувшихся с победой над этрусками. Сейчас они ещё будут пить вино, петь, а потом свалятся в изнеможении. Тогда он выйдет из своего убежища и проникнет в гавань. Если там окажется купеческий карфагенский корабль — он спасён.
Назад: Во власти волн
Дальше: Снова в Карфагене