Затерянный остров

Сильный ветер надувал паруса и гнал судно вперёд. Две его заострённые мачты покачивались, точно две пальмы на равнине. За кормой крутилась белая лента кипящей пены.

Как приятно ощущать себя частицей этого огромного, вечно колеблющегося мира, знать, что никто до тебя не разрезал килем эту волну, не дышал этим влажным воздухом.

Ганнон пробыл в Керне ровно столько, сколько было необходимо для снаряжения гаулы. Сочувствие, встреченное им среди матросов, вдохнуло надежду. Он мог рассчитывать на их помощь. Конечно, он понимал, что найти след «Сына бури» в океане труднее, чем отыскать бусинку в песчаном холме. Но он сделает всё для спасения Синты, он отомстит вероломным пиратам и вернёт республике корабль.

Вслушиваясь, как поёт ветер в снастях, как дрожит под ногами палуба, Ганнон вспоминал удивительно верные слова Малха: «У каждого корабля своя душа!» «Око Мелькарта» был устойчив и послушен воле кормчего. Но ему не хватало той лёгкости и изящества в движениях, которыми отличался «Сын бури». «Око Мелькарта» был тружеником, а «Сын бури» — беспечным баловнем судьбы. И хотя он изменил своему господину и ходит сейчас под чужим флагом, Ганнон сохранил к нему чувство нежности, как к блудному сыну.

С утра океан был спокойным, но к полудню подкрались тучи, чёрные, как кровь каракатицы. С берега подул резкий восточный ветер. Он то стихал, то с ещё большей силой свистел в снастях. Океан стал белым от пенных гребней волн. Туго натянутые канаты тревожно звенели, как струны, по которым ударяют пальцы чьей-то огромной невидимой руки.

— Когда стихнет этот проклятый ветер! — простонал один из матросов.

— Ты хочешь навлечь на нас беду! — набросился на него Адгарбал. — У ветра есть уши!

Моряки бросали за борт испечённые ещё в Карфагене ячменные лепёшки. Они срывали со своих ушей серьги, снимали ожерелья, всё, что им было дорого и напоминало о доме, и кидали на палубу. Волны слизывали эти дары своими языками. Море и ветер казались людям ненасытными чудовищами, не знающими иной власти, кроме своей собственной. Их нельзя было смягчить слезами или мольбами. Их ярость можно утолить только жертвами. Но как часто они, обуреваемые жаждой разрушения и смерти, отвергают бескровные жертвы!

Ветер всё усиливался. Холодные брызги били в лицо. Страшно было разомкнуть губы. Казалось, вихрь ворвётся внутрь и разорвёт тебя на куски. Застонала мачта. Короткий и жалобный звук казался криком боли. Высоко над головой, как крылья огромной птицы, бешено захлопали паруса. Знаками Ганнон показал, что пора их снимать. Матросы подтянули паруса к реям, вынули мачту из гнезда и укрепили её и реи на палубе дубовыми брусьями. На нижней палубе они привязали вёсла, сняли уключины. Отвели гребцов в трюм.

Волны поднимались всё выше и с грохотом обрушивались на палубу. Грохот был оглушительным, и его уже не вмещало человеческое ухо. От него мутился разум, и Г аннону стало казаться, что небо сливается с морем, а корабль разваливается, как глиняный горшок. Привязав себя к мачте, люди работали по колено в воде. И, хотя из-за брызг нельзя было ничего различить, Ганнон чувствовал на себе взгляды моряков, полные мольбы и укора.

Ночь прошла в борьбе с волнами. Было так темно, будто чёрная смола растеклась и залила луну и звёзды. Одного матроса смыло волной за борт. Ганнону в рёве волн всё время чудились крики о помощи. «Ещё одна жертва! — думал он. — Океан берёт себе сам, кого захочет и когда захочет».

К утру ветер стал слабеть и волны утихли. Корабль, истерзанный бурей, крутился, как пёс с перешибленным позвоночником. По небу быстро неслись тучи, но сквозь них кое-где уже пробивались блестящие мечи Мелькарта. Люди в мокрой, прилипшей к плечам одежде поднялись на верхнюю палубу. С надеждой следили они за этой схваткой света и мрака, жизни и смерти. Силясь перекричать волны, они взывали к солнечному божеству, молили его о помощи.

Вскоре уже можно было ходить по палубе без опасения быть смытым в море. Матросы молча принялись вычерпывать воду из трюма, убирать обломки вёсел. Они были слишком измучены, чтобы разговаривать. Время от времени люди поднимали глаза, охватывая взглядом вздыбленный волнами океан. Где они сейчас? Куда их угнала буря?

Солнце вышло из-за туч. Ганнон провёл рукой по щеке и ощутил кристаллики соли. Знаком он показал Адгарбалу, чтобы на корме разложили паруса для просушки. «Буря пощадила нас, может быть, для более тяжёлой смерти от голода и жажды, — думал Ганнон, сжимая зубы. — Но надо бороться. Бороться до конца».

И в это мгновение раздался крик:

— Земля! Земля!

Ганнон подбежал к Адгарбалу. Это он разглядел узкую полоску в океане. Земля! И она в той стороне, куда заходит солнце! Значит, это не покинутая ими Ливия. Не родной их материк!..

Вся команда высыпала на палубу. Люди ринулись к бортам и в жадном нетерпении вглядывались в лежащий по ветру берег. И сразу вспыхнули споры. Одни уверяли, что впереди остров, другие по каким-то им лишь известным признакам, утверждали, что гаула приближается к неведомому материку.

— Что вы спорите о тени осла! — улыбнулся Ганнон. — Даже сам Малх на таком расстоянии не смог бы ничего сказать об этом береге.

Матросы замолкли. Авторитет Малха был среди них велик.

«Остров это или материк, — подумал Ганнон, — но он появился вовремя. Без парусов и без пресной воды до Ливии нам не дойти».

Земля росла. Казалось, она шла навстречу гауле. Яснее становились очертания берегов.

— Смотрите, гора! — крикнул один из матросов.

— Белая, а над нею дымок, — заметил другой.

Солнце уже наполовину погрузилось в океан, когда корабль подошёл к незнакомому берегу. Трепет, всегда испытываемый в новых местах, овладел Ганноном. Он потянулся вперёд. Словно его притягивали к себе эти выступающие из, волн утёсы, напоминающие башни огромной крепостной стены.

Ночь прошла в борьбе с течением, сносившим корабль в открытое море. Люди устали. Их мучила жажда. Подкрепить силы было нечем. Все припасы испортила просочившаяся в трюм вода.

Снова из волн поднялось солнце. Его лучи осветили крутой берег, кое-где голый, а местами покрытый кустами и редкими деревьями. С унынием смотрели на него моряки. Неужели они найдут гибель в этих скалах? Как подвести корабль к берегу?

— Бухта! — вдруг закричал Адгарбал, вглядываясь в прибрежные кусты.

— Где? Где?

— Там! Правее сломанного дерева.

Действительно, слева по борту был узкий вход в бухту. Но войдёт ли в него гаула?

— Надо послать вперёд лодку, — решил Ганнон.

В лодку сели трое матросов во главе с Адгарбалом.

Вооружившись шестами, они обследовали горловину бухты. Известие было обнадёживающим: в бухту можно пройти!

«Око Мелькарта» медленно входил в бухту. Она имела форму амфоры. Берега её были гористы. Отмель, расположенная против горловины, была песчаная и низкая.

— Клянусь ветром, — воскликнул один из матросов, — там люди!

— Белолицые! — протянул другой. — Вот чудо!

— И они нас не боятся! — радостно воскликнул Мидаклит. — Смотрите, они нам машут руками!

— Словно они ничего не знают о пиратах и работорговцах, — заметил со вздохом Ганнон.

— А может быть, и не знают! — промолвил эллин. — Ведь мы уже побывали в стране непуганых зверей, а теперь, может быть, попали в край доверчивых людей.

Защищая глаза от солнца, Ганнон долго всматривался в берег. Он искал лодку, какой-нибудь челнок, которым должны были пользоваться эти прибрежные жители. Но берег был пустынен. И это удивляло Ганнона. На берегу не заметно было и сетей, которые обычно сушат рыбаки, развешивая их на кольях. «А почему эти люди не подходят к воде? — удивлялся Ганнон. — Боятся замочить ноги?»

Песчаная отмель позволяла посадить корабль кормой на берег, но из предосторожности Ганнон приказал бросить якорь локтях в сорока от берега.

Послышался плеск, и якорь исчез под водой. Спустили лодку. Ганнон первым сошёл в неё по лестнице, сплетённой из кожаных ремней. Вместе с ним в лодку сели Мидаклит и трое матросов, вооружённых одними ножами. Остальным Ганнон приказал оставаться на борту и быть наготове.

Вскоре чёлн уткнулся носом в берег. Заскрипел по песку киль. Ударили по борту мокрые вёсла. Медленно и нерешительно вышли моряки на сушу. Люди на берегу кричали, но к воде по-прежнему не подходили.