Казалось, «Сыну бури» всё равно, где плыть, в давно ли изведанном и изборождённом килями Внутреннем море или в этих неведомых водах.

Он мчался к югу, и какая-то пугающая беспечность была в лёгкости его движений. Но люди с тревожным любопытством вглядывались в берег, обрамлённый пенной стеной прибоя. Его шум заглушал все голоса и звуки таинственного материка, и лишь изредка сквозь него, как через невидимую стену, прорывались тоскливые крики птиц.

Пять раз заря расцвечивала косые паруса гаулы, а на шестое утро показался широкий, окутанный розоватой дымкой залив. Волны, отбрасываемые носом, имели мутно-жёлтую окраску, и каждому было ясно, что в залив впадает какая-то большая река. Это и была Хрета.

Чтобы войти в реку, пришлось ждать прилива. О его приближении свидетельствовали глухой, могучий рёв и белая полоса пены, выгибавшаяся подобно хищному зверю.

По сравнению с Хретой все виденные Ганноном реки могли показаться ручейками. Корабль шёл посередине реки, её берега были едва видны.

Странное чувство овладело Ганноном: ведь здесь не был ни один человек, родившийся на берегах Внутреннего моря. Ни один корабль не входил в эту реку, не проплывал мимо этих островов, каждый из которых больше Керны. Неведомый мир властно звал вперёд. Голова была в тумане. Сердце стучало. Казалось, будто ты заколдован, отрезан от всего, что знал когда-то, где-то, может быть, в другой жизни.

На серебристых песчаных отмелях, как чёрные брёвна, лежали огромные ящерицы. Их пасти с острыми зубами были раскрыты, словно в язвительной усмешке.

Мидаклит радостно потирал руки:

— Это крокодил, или, как его называют египтяне, хамис. Эллины рассказывают о нём немало небылиц. Они клянутся, что крокодил единственное животное, лишённое языка. Но египтянин, наблюдавший, как служители храма бальзамируют крокодила, уверил меня, что у крокодила имеется язык, только он настолько мал и так плотно прилегает к гортани, что крокодил не может его вытянуть. От того же египтянина я узнал, что у чудовища подвижна нижняя челюсть, а не верхняя, как считают эллины. Сегодня скончалась ещё одна небылица. Гекатей пишет, что крокодилы водятся только в Ниле!

— А может быть, эта река и есть рукав Нила? — предположил Ганнон.

— Возможно, ты и прав, — ответил Мидаклит после долгого раздумья. — Не исключено, что Нил и эта река имеют общие истоки. Но Гекатей, говоря о Ниле, имел в виду египетскую реку…

— Смотрите! Смотрите! У него во рту птичка! — закричал Гискон, показывая на чудовище, лежавшее наполовину в воде. — Он её сейчас съест.

— Не бойся, Гискон! — успокоил мальчика эллин. — Это ржанка. С нею крокодил живёт в согласии. Птичка выклёвывает у него из зубов остатки пищи и насекомых. Крокодилу это нравится.

Прошло ещё немного времени, и морякам встретились бегемоты. Один из них проплыл так близко, что его можно было задеть веслом.

— Гиппопотам! — сказал Мидаклит по-эллински.

— А мне кажется, — возразил Ганнон, — бегемот скорее напоминает разъевшуюся свинью.

— И мясо у него как у свиньи, — вставил Малх, прищёлкнув языком. — Давайте его убьём!

— Как ты это сделаешь, если его шкура толще, чем обшивка на твоём корабле, и из воды торчит только один нос?

— Не только нос, но уши и глаза! — поправил Мидаклит. — Он слышит и видит, и нюхает, но почти весь в воде.

Корабль подошёл ближе к берегу и стал на якоря. В лодку спустились Малх, Мидаклит, Бокх, Саул и Мастарна.

— Возьмите и меня! — попросил Гискон.

Ганнон сделал мальчику знак, чтобы он оставался на корабле, и, махнув на прощание Синте, вышедшей его проводить, спустился в лодку.

Берег, на который они высадились, был покрыт высокой болотной травой и огромными стволами деревьев, видимо, сваленных бурей. Высохшая верхушка одного дерева лежала прямо на воде, и Мастарна решил привязать к ней лодку.

При его приближении, поднимая тучи брызг, в воду бросился крокодил. Саул погрозил ему кулаком:

— Проваливай, а то я спущу с тебя шкуру и сделаю из неё отличную плеть! Такая плеть сможет поднять и мёртвого! — И он подмигнул Мастарне.

— Не отнести ли нам товары туда? — Мастарна указал на песчаную отмель шагах в двухстах от того места, где они высадились. — Тут сыро!

— А пока вы перенесёте товары, мы с Мастарной поедем за новой партией, — предложил Саул.

— Обернёмся мигом! — добавил тот, заметив, что Ганнон колеблется.

Мастарна сделал знак Саулу, чтобы тот следовал за ним. Оба прыгнули в лодку и налегли на вёсла. Карфагеняне перенесли товары на песчаную отмель и стали собирать сучья для костра. Это оказалось не лёгким делом. Поваленные стволы деревьев, так же как и трава, были пропитаны влагой. Собрав сучья, Ганнон отнёс их к Бокху, высекавшему с помощью кремня и кусочка железа огонь. Маврузий не привык к такому способу добывания огня и, утомлённый бесплодными попытками, бросил наконец кремень и железо в воду. Взяв палочку, он острогал её конец, видимо, решив добыть огонь по-своему. Ганнон присел на корточки, наблюдая за приготовлениями Бокха. Ему ещё никогда не приходилось видеть, как добывают огонь без кремня и железа. Бокх не мог отыскать сухого куска дерева. На помощь ему пришёл Малх. Он предложил маврузию щепку, отколотую от весла.

Мидаклит бродил по берегу, разглядывая невиданные травы.

— Беда! Беда! — вдруг послышался его взволнованный голос.

Эллин бежал, размахивая руками.

Ганнон вскочил и побежал навстречу учителю.

Эллин тяжело дышал.

— Ушёл! — наконец выдохнул он.

— Кто ушёл?

Мидаклит молча указал на реку. И тут только Ганнон разглядел, к своему ужасу, удаляющегося «Сына бури».

— Будь проклят этот этруск! — яростно закричал Малх. — Клянусь морем, это его работа! А ты ещё его выкупил из рабства! — Старый моряк потрясал кулаками.

Ганнон сидел неподвижно. В его памяти всплыли слова Мидаклита: «Не нравятся мне эти друзья. Жди от них беды, суффет». И вот пришла беда, неожиданная и неотвратимая. Что будет с Синтой? Пираты могут надругаться над ней, продать её в рабство! Хорошо, что с Синтой маленький друг. Но сможет ли он ей помочь?

Внезапно Ганнон ударил себя ладонью по лбу:

— Это он! Как я не догадался сразу!

— О ком ты говоришь!

— Мастарна! Это он тогда ночью искал Синту. Это его видел Гискон!

— Похоже, ты прав, — вздохнул Малх. — Выходит, что его подговорил Стратон, порази его бог в пятое ребро! Мидаклит, а как полагаешь ты?

Эллин ходил по берегу. Судя по коротким фразам, изредка вылетавшим из его уст, Мидаклита больше всего волновала судьба свитка и «рисунка земли», оставшихся на корабле. То и дело Мидаклит вытаскивал из-под хитона костяную табличку с дорогой его сердцу надписью «Атлантида» и смотрел на неё с таким видом, словно хотел сказать: «У меня осталось только это».

Услышав, что его зовут, эллин подошёл.

— Вы хотите знать, что я думаю обо всём этом? Так слушайте. Двое пиратов не могли сами захватить корабль. У них были сообщники. Чудес не бывает. Им помочь могли только рабы!

— Рабы? — воскликнул Ганнон. — Но ведь пираты с ними так жестоко обращались!

— Нет, ты не послушался моего совета, — вздохнул Мидаклит. — Ты не счёл нужным посмотреть в обратную сторону!

— Седая борода прав, — вступил в разговор маврузий. — Плохие люди мало били рабов, а те сильно кричали.

— Не будем терять времени, — предложил Ганнон. — Надо решать, как нам быть.

— До Керны можно добраться сушей или морем, — рассуждал Мидаклит.

— У нас нет лодки! — возразил Ганнон.

— Её можно соорудить! — Эллин взглянул на Малха, ожидая его поддержки.

— Чем мы её будем делать? — вздохнул старый моряк. — Мы должны срубить и выдолбить дерево, изготовить вёсла — на это уйдёт не менее двадцати дней. А за это время, если позволят боги, можно добраться до Керны пешком.

Доводы Малха показались всем убедительными. Было решено не мешкая держать путь в Керну. Карфагеняне рассчитали, что путь до Керны займёт не менее месяца. Ведь придётся идти только днём.

Взвалив на спину тюки материи, которые теперь имели неизмеримо большую ценность, чем всё золото Хреты, они тронулись в путь.