Миновав Столбы Мелькарта, корабли пошли вдоль гористого берега страны Запан. Берег, изгибающийся к северу, был пустынным и неприветливым. Лишь изредка виднелись стада овец, охраняемые свирепыми псами. Суда шли так близко от берега, что карфагеняне слышали даже лай собак.

К полудню показался глубоко вдающийся в море мыс. Вблизи оказалось, что это два острова, отделённых друг от друга и от материка неширокими проливами. На одном из них уже можно различить силуэты строений и серебряный купол храма. Это Гадес, древнейшая финикийская колония.

Почти семьсот лет назад по воле оракула жители славного города Тира снарядили корабль и отправили его за Мелькартовы Столбы. Дважды они приставали к побережью страны Запан и бросали жребий. Дважды знамения были неблагоприятны. Лишь на третий раз, когда тиряне причалили к этому острову, выпал удачный жребий. И здесь был заложен город. Это было за триста лет до основания Карфагена. Молодому городу пришлось выдержать упорную борьбу с могущественным Тартессом, основанным в незапамятные времена иберийцами, жителями страны Запан. В этой борьбе Гадес одержал победу. Вскоре Тартесс был уничтожен страшным землетрясением, и на западе у Гадеса уже не было соперников. Опасность ему угрожала только с востока, со стороны Карфагена. Не в силах противостоять Карфагену, Гадес вынужден был ему подчиниться. Это было лет сорок назад. С той поры карфагенские купцы завладели богатой торговлей Гадеса. Ни один эллинский, этрусский или какой-либо другой корабль не мог быть принят в гавани Гадеса. Олово, янтарь, серебро, медь — всё это досталось Карфагену. Но гадесцы сохранили самоуправление городом. Во главе Гадеса стоял выборный суффет, правивший в согласии с богатыми мужами города.

Всё это хорошо известно Мидаклиту. Но о Гадесе существует так много легенд, столько выдумок об опасностях, подстерегающих на каждом шагу путешественников, пожелавших увидеть город, что очень заманчиво взглянуть на него своими глазами. Вот почему с таким любопытством смотрит Мидаклит на стены Гадеса. Может быть, ему удастся отделить правду от лжи, как ветер отделяет зёрна от плевел.

В руках у эллина — прямоугольная медная доска. На её блестящей поверхности — какие-то узоры, напоминающие причудливую вышивку.

— Что это? — спрашивает Гискон.

— «Рисунок земли». Вот эта линия обозначает берег. Видишь, как сходятся две черты, оставляя узкий проход? Это и есть Столбы Мелькарта. А за ними — океан. Такие «рисунки земли» впервые появились у вавилонян и египтян. Делали они их на глине и папирусе. Очертания берегов на медь перенесли твои предки — финикияне. Никто из смертных не заплывал дальше них. Лишь восемьдесят лет назад «рисунок земли» появился у моих соотечественников. Его дерзнул начертить мой земляк Анаксимандр. Другой мой соотечественник, Гекатей, прозванный Многостранствующим, исправил и дополнил «рисунок земли», принадлежавший Анаксимандру. А я хочу продолжить работу Гекатея. Ему ведь не пришлось здесь побывать. Он даже не знал, что Гадес находится на островке.

— А кому нужны эти «рисунки земли»? — прервал грека Гискон.

— Морякам — чтобы они знали, куда плыть, купцам — чтобы они могли найти дорогу в другие страны, путнику — чтобы он не заблудился.

Корабли медленно сворачивали в узкий пролив между островами. На глаз он шириной в пятьсот локтей. Рой лодок и барок высыпал им навстречу. На барках покрупнее нос был украшен изображением лошадиной морды.

Набережные полны людей. Мелькают тёмно-бронзовые лица, сверкающие белизной одежды. Никогда ещё на памяти гадесцев в порт не заходил такой большой флот. К тому же его возглавляет сам суффет Карфагена. Большой флаг республики, синий, с двумя пурпурными полосами, гордо реет на носу идущего впереди корабля.

— Мир вам! — кричат гадесцы, а карфагеняне приветственно машут им в ответ.

Один за другим корабли пристают к изогнутому, как олений рог, каменному молу. Матросы ловко бросают причальные канаты на позеленевшие деревянные сваи. Гремят цепи. С плеском падают на воду якоря.

Когда были убраны паруса, сброшены и укреплены сходни, моряки и колонисты сошли на берег и вскоре заполнили почти всю набережную. Многие, упав на колени, возносили хвалу богам.

Карфагенян окружила толпа. Их засыпали вопросами о Карфагене, о людях, которых никто не знал и не помнил.

Вскоре колонисты с наслаждением бродили по узким улочкам. И всюду за ними шли говорливые, весёлые гадесцы.

Остров, в западной части которого расположен Гадес, невелик. Дома тесно примыкают друг к другу. Низкие двери и узкие стрельчатые окна выходят на улицу. Такие окна называют египетскими. Плоские кровли полны любопытных. Женщины в белых туниках с золотыми кольцами на смуглых руках улыбаются и бросают карфагенянам цветы.

Ганнон поймал розу и укрепил её в складках одежды. Гул приветствий вспыхнул с новой силой.

Ганнон в сопровождении кормчих направлялся к суффету Гадеса. Впереди шагал Гискон. Ему поручено было нести жезл суффета Карфагена. Мальчик горд этим поручением и с радостью ловит любопытные взгляды гадесцев, обращённые на него.

От встречи с суффетом Гадеса Ганнон ждёт многого. Ему нужно пополнить запасы провизии, починить корабли, закупить товары для торговли с чернокожими туземцами тех земель, куда лежит их путь. Во всём этом должен помочь суффет.

У двухэтажного дома, к которому примыкал большой фруктовый сад, стояли стражи. Увидев Ганнона и его свиту, они вытянули вперёд правую руку со щитом. Щиты образовали ровную блестящую линию.

В дверях показался небольшого роста пожилой человек с острой седоватой бородкой. Его карие глаза смотрели умно и благожелательно. Это суффет Гадеса Хирам.

Гискон, как ему было сказано, протянул суффету жезл, после чего карфагенян пригласили в дом.

Хирам заключил Ганнона в дружеские объятия:

— Я помню твоего дядю Гимилькона. Он останавливался у меня на пути к Эстременидам.

Суффет пригласил гостей к столу. Ганнона усадили на почётное сиденье с деревянной резной спинкой и мраморными подлокотниками.

За длинным столом, установленным серебряными подносами с дичью, высокими амфорами из красноватой сагунтийской глины, беседа затянулась до огней.

Отливая небольшими глотками терпкое вино, Ганнон рассказал суффету о своих планах. Хирам слушал с выражением сочувствия и интереса. Когда Ганнон закончил свой рассказ, Хирам заговорил:

— Мой город отделён от Карфагена многими днями пути, но я знал о твоих неудачах и успехах и мысленно был на твоей стороне. Ты задумал дело, достойное наших предков. Я горжусь тем, что Гадес лежит на твоём пути.

Речь зашла о стране Запан. Хозяин дома восторженно поведал о её богатствах.

— Чего только здесь нет! Река Таг несёт в своих водах золото. Его добывают, промывая песок. В горах близ реки Бетис много серебра. Там поят скот из серебряных пифосов. Близ Сагунта копают лёгкую глину. Из неё делают кирпичи, плавающие в воде. В горах на севере и на юге — прекрасные пастбища. Даже в Италии нет такого тучного скота, как у нас. Своими плодами, зерном, мясом страна Запан может прокормить всех голодных людей Карфагена. Однако хорошо, что вы хотите основать колонии на побережье Ливии, а не здесь, — закончил свой рассказ суффет.

— Почему? — удивился Малх.

— Туземцы свободолюбивы и воинственны. Они бы уничтожили и Гадес, если бы имели корабли. Они не пустят вас на свои земли. Их легче истребить, чем поработить. Попадая в плен, они убивают себя сами.

— Я знал об этом, — сказал Ганнон, — поэтому и решил вывести колонии на берег Ливии. Там, за финикийским городом Ликсом, как я слышал, лежат свободные земли. Я надеюсь, что ликситы будут ко мне так же благосклонны, как и ты.

— В этом я не сомневаюсь, — заверил Хирам, — но советую, минуя Ликс, сразу направиться к большой равнине близ мыса Солнца и высадить там первых колонистов. Оттуда плыви на север, к Ликсу, основывая на пути города.

Это был весьма разумный совет. Он давал возможность выиграть время и отправить освободившиеся корабли обратно в Карфаген.

«Это мне позволит, — размышлял Ганнон, — на одном-двух кораблях, не рискуя всем флотом, направиться на юг».

— Но хватит ли нам наших запасов, если мы не будем заходить в Ликс? — спросил Ганнон суффета Гадеса.

— Я прикажу заколоть для тебя и людей твоих скота столько, сколько тебе потребуется. Я дам тебе живых овец столько, сколько сможешь ты увезти.

Ганнон крепко обнял Хирама.

Суффет провожал гостей до самой гавани. Город, освещенный луной, лежал как чеканное серебряное блюдо. На белые дома ложились тёмно-синие тени. Всё вокруг точно вымерло. Двери заперты. На улицах ни души. Только на перекрёстке им встретилась тележка, нагружённая кирпичом. Её толкали полуголые рабы. Невольники остановились и прижались к стене, чтобы дать пройти суффету и его гостям.

Неподалёку от гавани Хирам подвёл карфагенян к квадратному деревянному срубу. Наклонившись над ним, моряки смотрели в глубину колодца, где в чёрной, как дёготь, воде плавал серебристый ломоть месяца.

— Как ты думаешь, — обратился Хирам к Малху, — сейчас прилив или отлив?

— Надо побывать на берегу, — отвечал старый моряк.

Хирам рассмеялся:

— Ты думаешь?

Наклонившись над колодцем, суффет сказал:

— Сейчас прилив.

Прощаясь, Хирам поведал гостям, что во время прилива вода в колодце убывает, а во время отлива прибывает. Ганнон пожалел, что Мидаклит остался на корабле. Его бы, наверное, заинтересовал этот колодец.