* * *
Осада Монсегюра продолжалась три месяца. Все это время горстки храбрецов совершали вылазки, не давая покоя врагам на земле Лангедока.
Элеонора де Фуа практически не покидала своей новообретенной комнаты. Она занималась чтением, вышиваем, если необходимо помогала кормилице с маленьким Раймондом VII. Беатрисса была старше Элеоноры, но обрела в ней верную подругу и родную душу. Она невольно задумывалась, что когда-нибудь война закончится, жизнь войдет в нормальное русло, и Клермон с Элеонорой смогут стать прекрасной парой. Хотя Беатриссе было бы разумней беспокоиться о своем младшем брате шевалье Амильене де Амбьяле.
Старший брат графини, Раймонд II Альби, унаследовал земли покойного виконта Рожера II де Транкавеля, а они были немалыми. Беатрисса также не была обижена, получив богатое приданное. Амильен же, как младший сын унаследовал лишь коня и доспехи и потому жаждал проявить себя.
Он бредил военными подвигами, мечтая об очередном крестовом походе на Святую землю, дабы вернуть графство Триполи, некогда принадлежащее Раймонду IV и его сыновьям, ибо там правил Боэмунд IV Антиохский, происходивший из знатного аквитано-нормандского рода. О женитьбе Амильен даже не помышлял, проводя большую часть времени за военными упражнениями, охоте или участии в рыцарских турнирах, проходивших во Франции, Аквитании и Бургундии. Поэтому в Монсегюре он бывал не часто. Но как только французы вторглись на землю Лангедока, Амильен присоединился к отряду своего старшего брата Раймонда де Альби.
…Шло время, запасы продовольствия в замке иссякали, наемники взяли в двойное кольцо гору, и пробираться лангедокам в замок для пополнения провизии стало практически невозможным. Арнольд, вконец озверев от трехмесячной осады и постоянных набегов лангедоков из Монсегюра, был готов на любые решительные действия.
Арнольд прекрасно понимал, что Тулузы каждый день с высоты птичьего полета наблюдают за своими землями и тем, что на них происходит. Тогда он предпринял устрашительные меры. Мало того, что вся окрестность была полностью разграблена, не осталось ни одной девственницы старше десяти лет, он задумал сломить волю Тулузов, приказав собрать всех женщин с окрестных селений, выкопать огромную яму, развести в ней огонь, и каждый день сжигать по десять еретичек. «Пусть горят. Они не женщины, а еретички, породят себе подобных, нечего их жалеть», – высказался аббат Арнольд.
На следующий день наемники вырыли яму таким образом, чтобы ее было прекрасно видно с самой высокой дозорной башни Монсегюра, и развели в ней огонь. Арнольд решил сыграть в благородство и, для начала, приказал привести десять старух. Наемники в качестве разминки и утреннего развлечения столкнули несчастных в огонь. В замке не слышали душераздирающих криков, но видели все.
Раймонд понимал, что Арнольд на этом не остановится, и был готов первым начать переговоры. Но аббат предложил перемирие сам. Он прислал в Монсегюр письмо со своими требованиями:
«– графу Раймонду VI, бывшему сюзерену королевства Лангедок, принести публичное покаяние с бичеванием розгами;
– присягнуть на верность французской короне и Святому престолу;
– выплатить контрибуцию в размере 50 тысяч экю золотом;
– навсегда отречься от катарской ереси и всячески пресекать ее распространение в Лангедоке…»
Далее шел список Лангедокских земель, подлежащих конфискации в пользу короля Франции Филиппа II Августа. Конфискации полежали практически все земли. Итог подписания этого грабительского договора заключался в том, что семье Тулузов гарантируют жизнь. Оставляют во владении: замок Монсегюр, Тулузу, Сан-Жилье и Мотоблан.
Раймонд VI направил к Арнольду парламентеров с письмом, в котором выразил согласие со всеми предъявленными требованиями:
«Я, граф Раймонд VI Тулузский, соглашаюсь со всеми предъявленными требованиями, в том числе и с публичным покаянием. Взамен я прошу жизнь и свободу для моей семьи и если таковое возможно, для себя».
Арнольд, прочитав письмо Раймонда VI, понял: цель крестового похода против катаров-альбигойцев достигнута, Тулузы сломлены.
В полдень он и его люди верхом на лошадях, ведомые проводником, проследовали к стенам Монсегюра. Сиятельный Раймонд и Беатрисса вышли из замка на подъемный мост, чтобы лично встретить кортеж аббата.
Наконец, произошло то, чего Раймонд VI боялся так же, как и смерти близких ему людей – передача ключа от ворот Монсегюра лично аббату Арнольду в знак покорности. С этого дня в Монсегюре хозяйничали люди аббата.
* * *
В июне 1209 года в Сан-Жилье, пригороде Тулузы, совершился торжественный обряд церковного покаяния графа Раймонда VI Тулузского. Король Лангедока, кровный родственник французской и арагонской короны, смирился перед силой Святого престола. На церемонию согнали всех крестьян и горожан, оставшихся в живых. Присутствовали также шестнадцать вассалов графа. Все они стали свидетелями публичного унижения своего сюзерена.
Раймонд находился в замке под домашним арестом. В это время наемники не теряли времени даром, они опустошили все, до чего смогли добраться. Особо ценное имущество Арнольд оставил для себя и папского престола, представителем которого был легат Милон.
Раймонда вывели рано утром из комнаты в сопровождении двух стражников, которые намеревались препроводить его к месту публичного покаяния.
Для проведения церемонии соорудили специальный помост, возвышающийся на центральной торговой площади Сан-Жилье. Впереди папской делегации восседал ликующий и довольный собой легат Милон – представитель Папы и исполнитель наказания. Рядом с ним устроился сияющий Арнольд. Вокруг стояли жители – невольные свидетели позора их сюзерена.
Раймонд VI, обнаженный до пояса, со свечей в руке, опустился на колени перед помостом, моля о пощаде.
– Я молю вас, легат Милон, как представителя Святого престола и вас аббат Арнольд как представителя французского духовенства о пощаде. Признаю свои грехи и каюсь в том, что способствовал попустительству ереси, охватившей королевство, поглотившей население, приведя его на путь дьявольский, отрицания католических святынь и церковных обрядов.
– Обещаете ли вы, граф Раймонд, стать благочестивым католиком, иметь чистые благородные помыслы, верно служить церкви и выплачивать все требуемые налоги? – спросил легат.
– Да, я обещаю, – четко ответил Раймонд.
– Обещаете ли вы признать короля Франции Филиппа II своим сюзереном со всеми вытекающими для вас обязательствами? – подключился аббат Арнольд.
– Да, я признаю короля Франции своим сюзереном, – подтвердил Раймонд.
Нет слов для описания чувств, которые в этот момент испытывала Беатрисса, ее братья Амильен де Амбьяле и Раймонд де Альби, Клермон и верноподданные вассалы. Их уничтожили, растоптали, надругались в самой жестокой форме. Беатрисса стояла прямо, слезы застилали ей глаза. Клермон и Амильен поддерживали ее.
Граф принес клятву на верность королю Франции Филиппу II Августу и Папе Иннокентию III по специально подготовленному документу. Он, стоя на коленях, зачитал:
– Я, граф Раймонд VI Тулузский, бывший сюзерен королевства Лангедок в присутствии представителя короля и Святого престола клянусь в верности королю Франции. В подтверждение моих слов добровольно передаю все земли в его владение и обязуюсь выплатить контрибуцию в размере двадцати пяти тысяч экю моему сюзерену Филиппу II и столько же Папе Иннокентию III на благо Святого престола.
Беатрисса всхлипнула и осела, Клермон и Амильен вовремя ее подхватили. Это был конец всему: власти, богатству, независимости. Их ждала безрадостная жизнь на гране нищеты.
Но и это завоеватели сочли недостаточным. Легат Милон приблизился к Раймонду.
– Я хочу преподать вам урок, чтобы вы, граф, запомнили навсегда, каково идти против веры. Если вы истинно раскаялись, не только на словах, но в своих помыслах, обряд послужит вам очищением и возрождением.
Милон своими руками накинул веревку на шею графа, протащил его через площадь подобно животному, не переставая стегать плетью. Легат стегал с остервенением, мало того, он специально выбрал плеть с металлическими крюками на концах. Они раздирали в кровь кожу и плоть. По лицу Раймонда текли слезы. Такова была цена за жизни семьи и вассалов, Монсегюр и Тулузу.
Наконец, насладившись вволю падением семьи некогда могущественных и богатейших Тулузов, Милон бросил плеть. Раймонд упал посередине площади, обессилив от боли и унижения. Милон и Арнольд бросили презрительный взгляд на поверженного Раймонда, а затем на его семью. Довольные свершившимся ритуалом, они удалились с площади по направлению к ратуше, где собирали награбленное добро и ценности для отправки во Францию и Рим.
Вассалы, верные Раймонду, пережившие унижение вместе с ним, как свое собственное, осторожно положили его на плащ, дабы переправить в Монсегюр. Раймонд истекал кровью и вскоре он потерял сознание. Беатрисса испугалась, бросилась к мужу, думая, что он умирает. Но при приближении к замку, Раймонд открыл глаза и произнес еле слышно:
– Пить…
Беатрисса кинулась к нему с флягой воды, аккуратно поднеся к растрескавшимся и искусанным от боли губам.
– Пейте, Раймонд, пейте осторожней, не напрягайтесь.
Раймонд даже не смог поднять головы, такая боль пронзала его спину. Плащ, на котором его переносили, весь пропитался кровью. Раймонда начало трясти от пережитого. Он снова потерял сознание.
…Его донесли до постели и под чутким руководством Беатриссы переложили на живот. Спина представляла собой сплошное кровавое месиво, рубашка была вся изодрана, кожа висела лоскутами.
– Срочно лекаря! – приказала Беатрисса.
– Я здесь, сиятельная графиня! – лекарь уже стоял около кровати. – Я следовал за вами сразу же, как только вы вошли в замок. Сделаю все, что от меня зависит, как возможное, так и невозможное! – заверил он.
Лекарь достал маленькие острые ножницы, обрезал куски ткани и занялся спиной Раймонда. Графиню затошнило, голова закружилась.
– Дорогая, Беатрисса, идемте. Вам надо отдохнуть, – Клермон пытался призвать свояченицу к здравому смыслу.
– Нет, я никуда не пойду. Мое место здесь, подле мужа, пока он не поправится, – отрезала она.
Две недели Раймонд пролежал в лихорадке. Спина была настолько изуродована, что, казалось, не заживет никогда. Все это время Беатрисса проводила около постели мужа. Она спала в большом кресле, подставляя под ноги маленький пуфик, ела здесь же в комнате, если это возможно назвать едой. Служанки как приносили поднос с едой, так и уносили почти не тронутый.
Клермон бесцельно ходил по замку, наблюдая, как упаковывают золотую и серебряную посуду, привезенную еще прадедом из Первого крестового похода; шелка и украшения Беатриссы, подаренные ей мужем и перешедшие ей по наследству от Констанции Французской. Все это добро пойдет на уплату контрибуции. Клермон понимал, что они разорены.
Он созерцал, как обитатели Монсегюра и специально присланные люди аббата Арнольда занимались каждый своим делом. Ни к кому не подойдешь, ничего не спросишь. Копошатся, чего-то завязывают, завертывают, чистят, моют, стирают, готовят к отправке в Рим. Даже лекарь выплывал из комнаты Раймонда с таким достоинством и чувством своей востребованности, что Клермону хотелось его прирезать.
Со всеми этими хлопотами совершенно забыли про Элеонору де Фуа. Она не присутствовала на отвратительной церемонии «покаяния». Большую часть времени девушка проводила в своей комнате за чтением книг и вышиванием, стараясь никому не мешать и быть незамеченной. Элеонора прекрасно понимала, в каком состоянии находятся Тулузы, ведь она недавно потеряла отца и весь Каркасон.
Клермон вспомнил о «растрепанном воробышке». Он зашел к ней в комнату, девушка, отложив книгу с каким-то рыцарским романом, вопросительно посмотрела на него. Да, этот взгляд достоин графини де Фуа, хоть теперь и без графства – прямой, открытый, строгий, прекрасный. И глаза голубые, как небо над Монсегюром. Клермон почувствовал некоторое волнение, все пережитое за последнее время сразу куда-то унеслось. Перед глазами стояла Элеонора: стройная, небольшого роста, похожая на девочку-подростка, чем на девушку восемнадцати лет, одетая в темно-синее шелковое платье, прекрасные золотистые волосы гладко зачесаны и стянуты на затылке лентой.
– Добрый день, Элеонора, как вы себя чувствуете? – поинтересовался Клермон, как и положено воспитанному человеку.
– Благодарю вас, Клермон, почти хорошо. Время хороший лекарь, чем быстрее оно идет, тем лучше лечит. Как ваш брат граф Раймонд?
– Несколько лучше, благодарю за заботу. Горячка до сих пор еще держится, но спина начала заживать. Дай бог, все обойдется, организм у Раймонда сильный. Беатрисса не выходит из его комнаты, так что я ее почти не вижу, а лишний раз заходить не стоит. Графиня и так напряжена, она устала от бессонных ночей и даже не следит за тем, что упаковывают слуги.
– Да, шевалье, увы, настали тяжелые времена для всех! И виной тому жадность короля Франции и Иннокентия III. Богатство Лангедока никогда не давало им покоя, – вздохнула Элеонора и смахнула набежавшую слезу.
– Элеонора, вы почти не покидаете комнаты.
– Просто, стараюсь не докучать никому своим присутствием.
– Вы, напрасно беспокоитесь. Все относятся к вам с уважением как к члену нашей семьи. Что вы читаете, если не секрет?
– Рыцарский роман – «Прекрасная Эскламонда». В жизни осталось так мало красоты и любви, пытаюсь восполнить их из книг.
– Может, мы пройдемся с вами вокруг замка, вы могли бы подробней рассказать мне о «Прекрасной Эскламонде». Поверьте, я тоже люблю читать.
Элеонора немного смутилась, ее нежные щечки зарделись. Она действительно засиделась в замке и была очень рада предложению Клермона.
– С удовольствием, шевалье, составлю вам компанию.
Клермон протянул девушке руку, и она робко вложила в его ладонь свою – маленькую, почти детскую.
В процессе общения, Элеонора сразила Клермона умом и образованностью. Она долго и складно рассказывала о гордячке Эскламонде, сгубившей своей красотой и холодностью не одного рыцаря. Но и с ней случилось чудо, холодная красавица влюбилась в заезжего трубадура. Девушка была готова бросить все ради любви, бежать из замка с любимым, правда, совершенно не думая, как и на что они будут жить. Но в рыцарском романе главное – не здравый смысл, а любовь и красивые описания действа.
После прогулки Клермон и Элеонора встречались каждый день, и шевалье с нетерпением ждал этих свиданий. Однажды, его поразила мысль: «Я желаю Элеонору и хочу жениться на ней…» Но что он мог ей предложить при настоящем положении дел? Шевалье Клермон де Монсегюр был просто нищим. Получалось как в рыцарском романе: люблю и все, а остальное неважно. С милой Рай и в шалаше. Клермон был преисполнен уверенности, что милую Элеонору не соблазнит жизнь в шалаше. И даже она согласится, то насколько хватит ее терпения? По разумению Клермона ненадолго.
Хотя Элеонора также лишилась всего, кроме своего древнего и знатного имени, Клермон, как мужчина, не мог не думать об их будущем, которое, увы, представлялось без крова и денег.
Его чувства боролись с разумом, и он неожиданно вспомнил о содержимом сундуков прадеда. Улучив момент, когда поздно вечером замок готовился ко сну, он незаметно вышел из комнаты и поднялся на чердак. Клермон давно не заглядывал сюда. Скопилось столько паутины и пыли, что сундуки казались еще более серыми и древними, чем прежде. Он безошибочно нашел и открыл нужный сундук, разгреб книги, и вот он – вожделенный сверток из темно-зеленой ткани!
Разум подсказывал ему не трогать сверток – опасное занятие, но чувства бунтовали – мутили разум, рвались наружу, требуя любви и ласки. Наконец, чувства взяли верх, побежденный разум умолк.
Лихорадочно Клермон освободил статуэтку от ткани, она предстала пред ним точно такой же, как и в дни его юности. Только рубиновые глаза горели как-то странно, и выражение лица статуэтки показалось ему зловещим. Клермон тряхнул головой и усмехнулся: как статуэтка может меняться? Она же из бронзы!
Клермон решил, что все это могло привидеться – уже стемнело, и старое помещение окутал сумрак. Не раздумывая, он снял пергамент, развернул его и достал из ножен кинжал, закатал рукав и рассек острым лезвием предплечье. Кровь начала заполнять чашу. Клермон, не теряя времени, прочитал заклятие.
Подождав, пока чаша наполнится до краев, шевалье призвал Бафомета и попросил, во-первых, избавить Тулузов от нищеты; во-вторых, чтобы Элеонора приняла его предложение руки и сердца, и они могли бы с ней безбедно жить.
Рубиновые глаза статуэтки полыхнули ярким огнем и потухли, кровь в чаше забурлила и исчезла. Клермон взглянул на руку, надрез удивительно быстро затягивался. Вскоре на руке виднелась лишь розовый шрам.
Глава 5
На следующее утро, после описанных событий, Клермон решительно вошел в комнату к Элеоноре. Его взволнованный вид озадачил девушку.
– Что-то случилось, Клермон?
– Случилось! – Клермон опустился перед Элеонорой на колено, взял ее руку. – Я люблю вас, Элеонора и прошу стать моей женой! Конечно, я беден, мне нечего предложить вам, кроме руки и сердца. Но поверьте, мое сердце принадлежит вам! Прошу вас, Элеонора, подумать, прежде чем вы дадите ответ.
Элеонора выслушала его с достоинством.
– Клермон, безусловно, вы мне приятны. Я не могу не замечать вашей красоты, образованности, ума. Но я здесь под покровительством его сиятельства, графа Раймонда, и только он может решать, когда и за кого я могу выйти замуж. Я полностью под его опекой, согласно последней просьбе моего отца.
Клермон понял, что ее речь вовсе не отказ, а ответ, достойный графини де Фуа. Не мешкая, он направился к старшему брату. Раймонд принял Клермона, сидя в кресле. Ему стало намного лучше, но он заметно постарел и поседел. Беатрисса не отходила от него на протяжении двух недель болезни, стоически пережила потерю имущества и, несмотря на это, выглядела просто несгибаемой.
– Доброе утро, ваше сиятельство. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, дорогой брат, лучше. То, что случилось со мной, не самое худшее в жизни. Главное, что с вами все в порядке. А спина заживает и почти не беспокоит. Кости целы, как говорится, мясо нарастет, – Раймонд засмеялся своей собственной шутке. Беатрисса и Клермон его поддержали. Если больной шутит, то, действительно, дело идет на поправку.
Наконец Клермон решился сообщить о цели своего визита:
– Ваше сиятельство, я хотел бы с вами поговорить об одном важном для меня деле.
– Слушаю вас, Клермон, – Раймонд сел в кресле поудобней, Беатрисса подложила ему небольшую подушку под спину.
– Сегодня утром я осмелился просить руки Элеоноры де Фуа.
Глаза Раймонда округлись, но потом, когда удивление прошло, он спросил:
– И что же прелестная Элеонора?
– Она, как истинная де Фуа, дала мне вежливо понять, что я ей не противен, но без вашего согласия она не может принять решения.
– Дорогой брат, Элеонора поступила именно так, как того требует приличие в сложившейся ситуации. Я фактически опекун Элеоноры и отвечаю за нее перед Богом и людьми. Ваше признание, Клермон, несколько удивило меня. Хотя, отнюдь! Молодость, есть молодость, жизнь должна продолжаться, несмотря на то, что мы разорены. Элеонора ведь тоже потеряла все. Думаю, что граф де Фуа одобрил бы ваш союз, будь он жив. Конечно, он безумно любил дочь и отказывал всем, считая, что не родился еще мужчина достойный его Элеоноры. Но вы, Клермон – мой брат, а значит, принадлежите к семейству Тулузов. Даже де Фуа, со своей гордыней, не смог бы отказать вам в руке дочери. Итак, я ободряю ваш союз. Тем более что и вы, и Элеонора происходите из катарских семей, вы просто созданы друг для друга. И быть посему!
Беатрисса улыбалась все время, пока говорил граф. Она еще по приезде Элеоноры вынашивала мысли, выдать ее замуж за Клермона, и была удовлетворена принятым решением.
– Надо сообщить всем домочадцам о предстоящей свадьбе. А теперь я хочу поговорить с графиней. Оставьте нас, Клермон.
Спустя некоторое время, граф прислал за Клермоном слугу. Войдя в комнату брата, он увидел Элеонору. Раймонд взял ее за руку, и тяжело ступая (боли в спине еще давали о себе знать), подвел к Клермону.
– Я рад предстоящему союзу двух катарских семей. Объявляю вас, шевалье Клермон де Монсегюр, и вас, графиня Элеонора де Фуа, помолвленными. Церемонию проведем незамедлительно, как только найдем катара-монаха, имеющего право совершать обряд.
Клермон держал Элеонору за руки, она, смутившись, опустила глаза. Он чувствовал себя самым счастливым человеком, готовым горы свернуть ради любимой! О том, что финансовое положение критическое, никто не вспоминал. Беатрисса любовалась молодой парой.
– Ах, ваше сиятельство, а помните ли вы нашу первую встречу? – на Беатриссу нахлынули сентиментальные воспоминания.
– Конечно, дорогая графиня. Я приехал к вашему отцу барону Рожеру де Транкавель по важным делам королевства. Он всегда помогал мне мудрым советом, а если надо, то и военной силой. Вам было пятнадцать, когда я обратил на вас внимание. Поверьте, вы были очаровательно скромны и стыдливы. И тогда я решил, как только в королевстве наступит мир и покой, я женюсь на вас. Что я и сделал через два года, благодарю, что вы приняли мое предложение. Надеюсь, что вы не сожалеете об этом.
Беатрисса совершенно расчувствовалась.
– Ах, граф, я люблю вас так же, как и в первый год нашего брака! Даже сильнее, все мои поступки тому подтверждение…
Теперь настал черед расчувствоваться Раймонду. Он с обожанием посмотрел на жену и поцеловал ей руку. Наблюдая за всей это семейной идиллией, Клермон и Элеонора, подумали, что постараются сохранить свои чувства подобно графу и графине.
На следующий день, за обеденным столом, Раймонд сообщил всем домочадцам:
– Я еще раз с удовольствием объявляю всем, что Клермон и Элеонора помолвлены, – новостью это стало только для Амильена и Раймонда-младшего, – кроме того, посоветовавшись с графиней, мы и приняли решение – нанести визит кузену Беатриссы, графу Филиппу де Плессье*. С нами поедут: Клермон, Элеонора в качестве его невесты, Раймонд-младший и Амильен.
Все искренне обрадовались, особенно Амильен, считавший своего кузена человеком весьма незаурядным, с огромными связями. Ибо деятельность графа де Плессье (Амильен подозревал, что кузен принадлежит к некоему ордену) охватывала Францию, Аквитанию, Папский протекторат и Палестину. Да и потом для Амильена до сих пор оставалось загадкой: каким образом Филипп де Плессье (кузен по линии матушки, урожденной де Плессье) заполучил во владение замок Бланшефор? Беатрисса никогда не задавалась этим вопросом, когда посещала новые владения кузена, но только не Амильен. Ибо он прекрасно знал, что замком и прилегающими к нему обширными землями ранее владел Жильбер Эраль, а Эрали и Плессье не состоят в родстве. А последний из рода Бланшефоров, граф Бертран де Бланшефор, умер почти пятьдесят лет назад, так и не оставив наследников.
Клермону же, напротив, было мало, что известно о графе де Плессье, из отрывочных воспоминаний детства всплывал лишь непреступный замок в глубине Пиренеев, о котором рассказывала Беатрисса. Элеонора тоже знала о замке Бланшефор понаслышке, ибо он находился южнее владений де Фуа в Каркасоне, по верхнему течению реки Од. И она понятия не имела о его владельцах – ни нынешних, ни прошлых.
Основательно подготовившись к путешествию, отряд графа Раймонда направился из Монсегюра в Бланшефор на рассвете. В начале августа ночи на юге Лангедока теплые, а воздух насыщен ароматами горных трав.
Путь проходил по нижним отрогам Пиренеев, отряд соблюдал массу предосторожностей, чтобы не напороться на французов. К вечеру путешественники достигли верхнего течения реки Од, вскоре показалось поместье Ренн-ле-Шато* и холм Ле-Безу с возвышающейся сторожевой башней.
– Гарнизон Ле-Безу охраняет путь из Лангедока в королевство Арагон, идущий через Пиренеи на Сантьяго-де-Капостеллу, где находится гробница святого апостола Иакова, небесного покровителя христиан Испании, – пояснила Беатрисса своим спутникам.
– Позвольте полюбопытствовать, графиня, мы уже во владениях вашего кузена графа де Плессье? – поинтересовалась Элеонора.
– Да, дорогая Элеонора, они начинаются от холма Ле-Безу и простираются далее вплоть до Пиренеев, – уверенно ответила Беатрисса. – Последний раз я была здесь лет пять назад. Но я хорошо помню замок. Граф не любил роскоши, но все у него в замке было рационально. Помню, как я поднималась на башню и любовалась открывающимися горными пейзажами. Захватывающее зрелище!
И вот на расстоянии примерно четверти лье путешественники увидели очертания замка Бланшефор. Неудивительно, что французы и паписты сюда не добрались. По мере приближения стало возможным лучше разглядеть замок. Издалека он походил на орлиное гнездо, прилепившееся к горам. Фронтальная часть замка была сложена из местного камня: высокие стены, три массивные сторожевые башни, надвратная башня, расщелина вместо рва в сгущающихся сумерках производили сильное впечатление. Уставшие путешественники, измученные длительным переходом, полные надежд на отдых и ужин вошли в старинные почти двухсотлетние ворота замка.
Навстречу вышел хозяин – граф Филипп де Плессье. Не молодой уже мужчина, лет сорока, совершенно седой, по-военному подтянутый, в красивом коричневом одеянии, отделанном золотой тесьмой, производил впечатление строго и умного хозяина, интересного, образованного и в то же время таинственного человека.
– Приветствую вас, сиятельный граф и графиня, а также всех ваших спутников в замке Бланшефор! Надеюсь, что путь прошел без осложнений.
– Благодарим вас, граф де Плессье, все прошло благополучно, – ответил Раймонд, раскланиваясь.
Беатрисса, питающие теплые нежные чувства к своему кузену, попросту расцеловала его, несмотря на нарушение светского этикета, но, похоже, она никого не смутила. Де Плессье расплылся в улыбке.
– Ах, моя дорогая кузина, вы стали настоящей графиней. Вы всегда были красавицей, но с годами ваши красота приобрела еще более яркий блеск.
– Все эти годы я вспоминала Бланшефор, как сказочный замок в горах. Завтра непременно поднимусь на башню и буду наблюдать за полетом птиц и горными козами! А сейчас хочу представить вам Элеонору де Фуа, невесту моего шурина шевалье Клермона де Монсегюр.
Элеонора учтиво поклонилась.
– Да, граф де Фуа был храбрым, смелым и верным вассалом нашего сюзерена. Упокой Господь его душу! – сказал де Плессье, перекрестившись. – А теперь прошу вас, располагайтесь! Чувствуйте себя, как дома! Я очень рад видеть вас вместе.
В большом просторном зале гостей ожидал ужин, затем – долгожданный отдых и сон. Элеонора и Беатрисса ушли сразу после ужина в приготовленную для них комнату, вслед за ними удалилась няня с младшим Раймондом.
Клермон ощутил прилив сил после обильной и вкусной еды так же, как и Амильен. Поэтому беседа после трапезы затянулась и приняла совершенно неожиданный оборот.
Инициативу в свои руки взял граф Филипп.
– Король Франции слаб, его казна истощена постоянными войнами. Под реальной властью французской короны находятся достаточно небольшие территории. Помимо Парижа, под его контролем находится Орлеан, следовательно, среднее течение реки Луары, далее – Шартр и Фонтенбло. Филиппу II Августу нужны новые территории и деньги. Поэтому Лангедок слишком лакомый кусок для него. Из тех налогов, которые будут выплачиваться Лангедоком, часть пойдет Святому престолу, а часть Филиппу, жадность и расточительство которого непомерны.
– Да, дорогой граф, и последние события тому мрачное свидетельство. Лангедок разграблен и разорен. Потребуются годы, чтобы все восстановить, – поддержал разговор Раймонд.
– Согласитесь, ваше сиятельство, что слишком большие французские территории под властью Англии: Аквитания, Нормандия, Бретань, Гасконь. Для ведения войн за эти земли нужны деньги и немалые! Филипп сначала задушит Лангедок налогами, а затем, когда ваше терпение закончится, поднимется восстание против французов. Королю Франции восстание только развяжет руки, его войска снова придут для разграбления того, что чудом уцелело во время первого похода.
Все замерли, слушая де Плессье.
– Но как быть, как бороться с французами? Мы, Тулузы, и наши вассалы сейчас слабы и бедны, погибло много крестьян и горожан, силы восстановятся не скоро, – сказал Раймонд, в его голосе чувствовалось отчаяние.
Де Плессье, словно, читая мысли собеседников, продолжал:
– Ваше сиятельство, мне, как и вам, нужен независимый и сильный Лангедок. Я дам вам золото и серебро на его восстановление, но будьте осторожны – папские шпионы повсюду. Мы связаны кровным родством, более того, наши предки и мы – катары. Поэтому, предлагаю вам присоединиться к ордену, магистром, которого я являюсь. Покровитель тамплиеров легендарный Гуго Шампанский* присоединился к ордену в 6624 году. Первым магистром ордена стал один из его вассалов, Гуго де Пейн. В число тамплиеров входил могущественный Фульк Нерра – герцог Анжуйский. На первом ордена был принят монашеский устав. Однако тамплиеры* стали воинами-монахами. До них ордена госпитальеров* и Святого Иоанна* были только монашескими.
Амильен внимал каждому слову своего кузена. Наконец-то его догадки подтвердились: Филипп де Плессье – магистр воинствующего ордена! Теперь он сможет проявить себя.
Тем временем хозяин замка продолжил свою речь:
– Наш орден активно расширялся. Мы быстро нашли поддержку в Испании, Португалии, Германии, Англии, Италии. Орден принимал участие во всех крестовых походах на Святую землю. Но, увы, в последнее время христиане теряют влияние и территории в Палестине. Поэтому сейчас, как никогда раньше, паломники активно посещают Антиохию. Орден перевозит их на своих кораблях, заходя во все крупные порты Средиземного моря. Перевозя паломников, орден не забывает об организации новых прецепторий и о полнении казны. Для этих целей выгодно заниматься морскими перевозками и торговлей шерстью, шелком, ювелирными поделками и украшениями.
В настоящий момент замок Бланшефор является моей резиденцией и центральной прецепторией. Гарнизон в крепости Ле-Безу целиком состоит из людей, верных ордену. Я планирую организацию центральной резиденции ни Кипре, где вот уже десять лет правит Амори де Лузиньян*, ибо остров занимает выгодное стратегическое и торговое положение в Средиземном море. С него удобно вести контроль за всеми прецепториями. Строительство и организация резиденции на Кипре займет много сил и времени, возможно, годы.
Обстановка в Лангедоке сложная, я не могу рисковать архивом и казной ордена. Надеюсь, что французы доберутся до замка очень нескоро. Хоть я и родился на земле Франции, в Анжу, сердцем я – лангедок, а по вероисповеданию – катар.
А посему, подведу черту своей длинной речи. Клермона и Элеонору поженим в замке, в Ренн-ле-Шато есть монах-диакон. Я перед отбытием на Кипр отпишу бумагу, заверю ее своей подписью и печатью, в которой укажу о передаче управления замком и всеми прилегающими территориями, Ренн-ле-Шато и Ле-Безу, шевалье Клермону де Монсегюр, родному брату графа Раймонда VI Тулузского. Все доходы от земель, продаж шерсти шевалье де Монсегюр может использовать по своему усмотрению. Амильена я заберу с собой на Кипр. Он образован и сможет стать моим помощником и доверенным лицом. Взамен, я прошу от Клермона одного: охранять архивы и казну ордена, которая спрятана в одной из пещер близ замка. После того, как резиденция на Кипре будет отстроена, я пришлю за казной и архивом верных людей.
Амильен ликовал: он отправиться на Кипр, станет помощником кузена, магистра ордена тамплиеров! Шевалье де Амбьяле о таком повороте судьбы и мечтать не смел.
Клермон был поражен не менее своего родича. Вот он, Бафомет, рядом – невидимый, исполняющий желания! Из речи де Плессье он понял, что получает замок в управление, следовательно, ему есть, где жить с Элеонорой, а главное – на какие средства.
– Благодарю вас за доверие, граф де Плессье. Для меня это великая честь. Казну и архивы сберегу, можете не сомневаться, и дела вести буду на совесть, – пообещал Клермон.
Амильен также не замедлил заверить кузена в своей преданности.
Клермон разволновался настолько, что кубок вина, стоявший рядом, он выпил залпом, не поперхнувшись. Все складывалось замечательно, о Бафомете думать не хотелось.
Раймонд несколько оправился от шока. Он считал, что все потеряно и вдруг проблеск надежды возвратил ему уверенность в завтрашнем дне: финансовое положение спасено, Амильен пристроен, Клермон и Элеонора будут обвенчаны, их будущее обеспечено. О таком можно только мечтать! Разве мог Раймонд предположить о такой удаче, покидая замок Монсегюр и направляясь в Бланшефор?! Он рассчитывал разве что на скромную финансовую поддержку, а здесь такая щедрость! Наконец Раймонд собрался с мыслями и сказал:
– Я готов вступить в орден и оказывать ему всяческую поддержку, на какую буду способен.
– И я готов, – присоединился Клермон.
– И я, – заверил Амильен.
– Решено! Я внесу вас троих в списки членов ордена. Рад, что вы присоединились к нам! Завтра обсудим ритуал принесения клятвы.
– Дорогой граф, орден тамплиеров всегда может рассчитывать на мой замок Монсегюр, – заметил Раймонд.
Так Монсегюр стал оплотом ордена в Лангедоке.
После столь долгой беседы и массы впечатлений, Клермон и Амильен отправились в спальню, где им постелили на двоих. Клермон мгновенно заснул, едва голова коснулась подушки. Снилась Элеонора, в том самом темно-синем платье, голова украшена полевыми цветами, она шла через поле к залитому красным сиянием горизонту…
Утром, проснувшись, Клермон не придал значение сну, ощущая себя молодым, красивым, счастливым, предвкушающим свадьбу. Он представлял Элеонору в своих объятиях, фантазия разыгралась до такой степени, что пришлось охлаждать разгоряченные чувства холодной водой, которой была наполнена чаша для умывания.
– Вы уже пробудились? – вежливо поинтересовался граф де Плессье, вошедший в спальню Клермона и Амильена. К тому времени молодые люди уже успели умыться и привести себя в порядок. Граф окинул их придирчивым взором. – Итак, вы готовы вступить в ряды нашего ордена? – еще раз уточнил он.
– Да, монсеньор! – подтвердили оба шевалье.
– Что ж, прекрасно… Тогда вам надлежит позавтракать и отправиться со мной в Ренн-ле-Шато. Ритуал свершиться ровно в полночь в церкви Марии-Магдалины.
Гости многозначительно переглянулись.
Магистр понял причину их столь неоднозначной реакции.
– Господа, вас смущает, что ритуал пройдет в церкви?..
Те кивнули в знак согласия. Граф де Плессье таинственно улыбнулся.
– Уверяю вас, предстоящий ритуал ни в коей мере не имеет отношения к римско-католической церкви. Вас никто не заставит исповедоваться или причащаться. Церковь Марии-Магладины выбрана не случайно, ибо возведена она на месте древней часовни еще построенной арианами. Они также, подобно катарам, отвергали божественное происхождение Иисуса Христа, считая, что он, как и все смертные, имел жену и детей. И культ его жены Марии-Магдалины тому подтверждение.
Клермон, подавив волнение, задал вопрос, который на данный момент волновал его гораздо больше, чем вступление в ряды ордена тамплиеров:
– А как же Элеонора?..
Граф поспешил заверить:
– Не волнуйтесь шевалье, я скажу женщинам, что мы мужской компанией отправимся осматривать мои владения, теперь, можно сказать, – уже ваши и будем поздно. Возможно, заночуем в Ренн-ле-Шато. Тем временем в замке приготовления к вашей свадьбе, Клермон, будут идти полным ходом.
В полдень мужчины покинули замок Бланшефор и верхом на лошадях направились в Ренн-ле-Шато.
Клермон с интересом созерцал окрестности, ибо вскоре этим землям предстояло стать его собственностью. Шевалье увидел несколько исправных селений, обширные пастбища со множеством домашней скотины, ухоженные виноградники. Все это вселяло в его сердце надежду: замок Бланшефор станет его родовым гнездом, и они с Элеонорой будут обеспечены.
Наконец всадники достигли Ренн-ле-Шато, небольшого селения, основанного еще арианами много веков назад вокруг часовни Марии-Магдалины. Здесь они обосновались, дабы избежать преследования римско-католической церкви, которая провозгласила арианство ересью. Арианских селений, подобных Ренн-ле-Шато, в те времена на землях южного Лангедока было множество. Теперь же потомки ариан стали называться катарами, но суть их веры почти не изменилась.
Магистр распорядился разместить Раймонда, Амильена и Клермона в отдельно стоявшем доме на окраине селения, где они должны будут предаваться размышлениям и соблюдать кратковременный пост до полуночи.
Взору неофитов открылась просторное помещение с простой обстановкой: посередине стоял стол, вокруг него – табуреты, около стен лежали несколько тюфяков, набитых свежей соломой. При входе стояла деревянная бадейка, наполненная водой. Окно было закрыто ставнями, через них проникал скудный солнечный свет.
Амильен тотчас снял облачение, утолил жажду из бадейки с водой, расположился на одном из тюфяков и прикрыл глаза. Мысли его унеслись далеко от Ренн-ле-Шато – на Святую землю, а затем на Кипр, где было суждено возникнуть центральной прецептории ордена.
Раймонд и Клермон последовали его примеру.
Едва Клермон лег и прикрыл глаза, как перед ним появился облик Элеоноры…
Раймонда же одолевали, отнюдь, не любовные помыслы. Бремя власти заставляло его размышлять о более насущный проблемах. А их было предостаточно: как удержать баронов в повиновении? Как избавиться от папских шпионов, наводнивших Лангедок? В частности доминиканцев, которые были уполномочены понтификом проводить, недавно утвержденное специальной буллой, инквизиционное расследование. Как лучше распорядиться финансовой поддержкой магистра де Плессье?..
…Солнце клонилось к закату. В доме, где расположились неофиты, стемнело. Раймонд поднялся с тюфяка, зажег свечу при помощи огнива, предусмотрительно оставленных магистром и сел за стол.
Амильен также очнулся и присоединился к свояку.
Они в полголоса обсуждали события последних дней, стараясь не разбудить Клермона. Тот же пребывал в стране грез. Юному жениху снилась Элеонора, с которой он предавался любовным наслаждениям. Но неожиданно появился Бафомет и сладострастная истома, в которой пребывали влюбленные, внезапно оборвалась…
Клермон открыл глаза, осмотревшись, он поднялся с тюфяка, его мучила жажда. Напившись, из бадейки, он начал мерить шагами комнату, размышляя: почему в столь ответственный момент ему приснился Бафомет? Может, он хотел напомнить о своем существовании? Как знать, а если, действительно, Клермон именно магии обязан неожиданно свалившемуся богатству?
Наконец Раймонд не выдержал:
– Что с вами, брат мой? Вы нервничаете?.. Напрасно… Все складывается прекрасно.
Клермон остановился и воззрился на старшего брата, размышляя признаться ли ему в том, что обнаружилось в сундуке прадеда? Или не стоит?
– Орден тамплиеров сосредоточил в своих руках огромную власть, – заметил Амильен. – Для рыцаря – честь вступить в его ряды. И мы нежданно-негаданно ее удостоились! Так стоит ли терзаться сомнениями?!
– Несомненно, вы правы… – согласился Клермон, ощущая все большее волнение с приближением полночи.
– Держитесь, брат мой. Не пристало шевалье де Монсегюру проявлять слабость, ведь вам предстоит в скорости управлять замком Бланшефор и его землями. А это потребует от вас силы воли и самообладания. Уж можете мне поверить… – наставительно произнес Раймонд.
Клермон усилием воли взял себя в руки сел на табурет подле брата.
… Неофиты провели в ожидании еще несколько часов, прежде чем дверь дома открылась, и на пороге появился Филипп де Плессье. В руках он держал какие-то одежды.
– Как вы себя чувствуете, друзья мои?.. – вкрадчиво поинтересовался он.
Раймонд согласно старшинству ответил за всех троих:
– Отлично, магистр! Мы готовы следовать за вами в церковь Марии-Магдалины и принять посвящение.
Де Плессье кивнул.
– Хорошо, в таком случае – вот наденьте поверх своих одежд. – Он протянул неофитам ритуальные одеяния. Те тотчас облачились в белые просторные плащи и с нетерпением воззрились на магистра. Он окинул неофитов придирчивым взором. – Согласно ритуалу, я должен завязать вам глаза, – сказал он и подошел к Раймонду с широкой лентой в руке.
Раймонд беспрекословно подчинился. Затем магистр завязал глаза Амильену и Клермону.
Неофиты услышали, как в дом вошли несколько человек. Тамплиеры подошли к неофитам, каждый из них взял новообращенного брата за руку и увлек за собой. Их путь, освещаемый лишь светом луны, лежал к церкви Марии-Магдалины.
… Неофиты вошли в церковь. Тамплиеры провели их на середину небольшого сводчатого помещения, практически без библейской атрибутики, так что новообращенные оказались в центре звезды Давида, выложенной мозаикой на полу. Ибо орден тамплиеров также назывался орденом Рыцарей Храма Соломона. А символом царя Солома и являлась звезда его отца Давида.
Глаза неофитов были по-прежнему завязаны. Вокруг них – полукругом тамплиеры во главе с магистром де Плессье, в белых плащах с символом ордена, красным равноконечным крестом.
Один из тамплиеров приблизился к неофитам и по знаку магистра развязал им повязки, дабы те могли лицезреть происходящее и чувствовать себя свободнее.
… Клермон огляделся, осознав, что стоит в центре некоего магического знака. Затем его взор упал на статую Марии-Магдалины, выполненную из черного итальянского алебастра, стоявшую на том месте, где обычно в католический церквях располагался алтарь.
Братья тамплиеры, окружавшие Клермона, его брата и свояка, показались ему в свете многочисленных пылающих свечей мистическими существами. Он попытался взять себя в руки и упокоиться, сосредоточившись на предстоящем ритуале.
Неофиты замерли в ожидании таинства. Наконец магистр де Плессье начал задавать им вопросы в соответствии с ритуалом, утвержденным еще Гуго де Пейном.
– Назовите ваши имена! – отчетливо прозвучал его голос.
– Я – граф Раймонд VI Тулузский.
– Я – шевалье Клермон де Монсегюр.
– Я – шевалье Амильен д' Амбьяле.
– Для чего вы пришли сюда? – продолжал вопрошать магистр.
– Дабы вступить в орден тамплиеров… – ответствовал Раймонд, а за ним и оба шевалье.
Магистр удовлетворенно кивнул.
– Что вы готовы сделать во имя ордена?
Раймонд на миг задумался и произнес:
– Отдать жизнь, если того потребуют обстоятельства.
Амильен и Клермон вторили графу, подобно эху, повторяя его слова.
К магистру приблизился тамплиер, державший в руках серебряный поднос, сокрытый прозрачным покрывалом, под которым угадывались очертания чаши.
– Согласно ритуалу вы должны пожертвовать своей кровью, дабы скрепить узы нашего братства.
Сказав это, де Плессье резким движением руки сдернул прозрачную ткань, до сего момента скрывавшую ритуальную чашу. И каково же было удивление Клермона, когда он увидел перед собой голову Бафомета! Его кроваво-красные рубины пылали в отблесках свечей, жаждая крови неофитов.
Клермон ощутил головокружение, слабость в ногах и был готов лишиться чувств. Он недоумевал: каким образом голова Бафомета оказалась у тамплиеров? Немного успокоившись, он, наконец разглядел, что перед ним всего лишь чаша, весьма схожая с головой божка, который остался лежать в сундуке на чердаке Монсегюра. Но для Клермона оставалось загадкой: откуда у тамплиеров появился такой странный ритуал? Что они знали о Бафомете?
Магистр де Плессье заметил неоднозначную реакцию неофитов на появление ритуальной чаши. Он взял чашу, наполнил ее из кувшина красным вином, и произнес:
– Чаша сия принадлежала первому магистру ордена Гуго де Пейну. Она изображает голову Бафомета, бога дающего власть и богатство. Почти на протяжении ста лет, начиная со дня образования нашего ордена, неофиты вкушают из нее вино с кровью. Это означает, что все члены ордена связаны… Таковы правила ритуала.
Магистр с чашей в руках и его помощник – с небольшим восточным кинжалом, приблизились к неофитам.
Раймонд первым закатал рукав одеяния, обнажив правую руку. Помощник магистра приблизился к нему и сделал небольшой надрез кинжалом. Кровь тонкой струйкой сбежала с руки графа и закапала на мозаичный пол. Де Плессье поднес чашу к ране, собирая в нее кровь, которая тотчас же растворялась в красном вине.
Затем магистр и тамплиер приблизились к Амильену. Тот без тени волнения также обнажил руку, готовый беспрекословно выполнить ритуал посвящения.
Клермон, наблюдавший за происходящим действом, пребывал в смятении. Он не мог понять: то ли появление чаши в виде головы Бафомета просто совпадение? То ли злой рок?.. И восточное божество будет преследовать его до скончания века…
Когда тамплиеры приблизились к шевалье, он растерянно воззрился на них. Де Плессье показалось, что юноша напуган.
– Это всего лишь ритуал, Клермон, – спокойно произнес он, пытаясь подбодрить будущего владельца замка Бланшефор.
Шевалье немного успокоился и машинально обнажил левую руку. Если бы тамплиеры пригляделись к ней более внимательно, то они бы без труда заметили небольшой розовый шрам – последствие заключенного договора между Бафометом и Клермоном.
После того как кровь последнего неофита растворилась в чаше, наполненной вином, магистр произнес:
– Теперь каждый из нас должен отпить из чаши. Кровь скрепит наши ряды…
Он первым пригубил ритуальный напиток и протянул неофитам. Раймонд и Амильен сделали по глотку и передали чашу Клермону. Тот принял ее дрожащими руками. Клермону казалось, что рубиновые глаза Бафомета смотрят на него как-то странно, словно желая сказать: теперь ты принадлежишь мне и с эти ничего нельзя поделать…
Пересилив себя, Клермон пригубил вина и протянул чашу магистру. Тот пустил ее по кругу тамплиеров, наблюдавших за ритуалом. Они также отпили вино из чаши.
Когда чаша снова вернулась к магистру, он произнес:
– Граф Раймонд VI Тулузский, шевалье Клермон де Монсегюр и шевалье Амильен д' Амбьяле вы посвящены и с этого момента являетесь полноправными членами нашего ордена.
Невольно из груди Клермона вырвался вздох облегчения: утром он вернется в Бланшефор, увидит Элеонору, к вечеру они уже станут супругами, а этот ритуал забудется, как страшный сон.
* * *
Между тем в парадном зале замка Бланшефор шли приготовления к бракосочетанию. Колонны и лестницу украсили местными полевыми цветами. На кухне повара готовили праздничный обед.
Клермон испытывал сильное волнение: покидая Лангедок, он почти не взял с собой вещей, в том числе и праздничной одежды, поэтому пришлось надеть, то, что есть. Элеонора также переживала за свой скромный, мало соответствующий событию наряд.
Над прической невесты хлопотала сама Беатрисса. Понимая, в каком Элеонора состоянии, графиня старалась ее подбодрить.
– Не волнуйтесь, дорогая, все пройдет тихо и скромно, в семейном кругу. При таком положении дел даже пригласить некого. У дворян денег не то, что на подарки, на пропитание не хватает. Да и погибли многие… Как вспомню вашего отца или де Монреаля, слезы наворачиваются… Ну, не будем говорить о печальном! У нас сегодня праздник. Я не спрашиваю вас Элеонора, любите ли вы моего шурина, это было бы бестактным, – Беатрисса лукаво посмотрела на невесту.
– Да, я люблю Клермона. Разве можно его не полюбить, он так красив и благороден!
– Вот и хорошо. Я боялась, что вы считаете себя обязанной нашей семье, и поэтому согласились на предложение Клермона, – продолжала Беатрисса, собирая шпильками локоны на макушке Элеоноры, вплетая в них желто-фиолетовые цветы лесного ириса.
– Конечно, я очень благодарна вам! Вы стали моей семьей. И чувство обязанности присутствует, но Клермон – это другое. Мне кажется, я всегда его любила, просто не знала об этом! – Элеонора звонко засмеялась. – Я сама запуталась. Так волнуюсь, что не понимаю, чего говорю!..
– Вот готово! Взгляните на себя, – Беатрисса приладила последний цветок к золотистым волосам невесты и поднесла зеркало. – Нравится? – полюбопытствовала она, слегла, распушив распущенные волосы сзади.
Элеонора оглядела внимательно свою прическу и осталась довольна.
– Да, очень, благодарю вас, графиня!
В дверь постучали. Открыла служанка. На пороге показался Амильен:
– Прекрасные дамы, все собрались и ждут вас. Вы готовы?
– Вполне, сударь, – Элеонора встала со стула.
Следом вошел Раймонд. Граф окинул Элеонору придирчивым взглядом:
– Вижу, все в порядке, – удовлетворенно заметил он и протянул невесте руку. Девушка счастливо улыбнулась и охотно вложила в нее свою. – Я всегда мечтал, что у меня будет такая прекрасная дочь, и я поведу ее к венцу. Мои мечты почти сбылись. Элеонора, я хочу, чтобы вы знали: вы для меня – дочь. А я – ваш отец, со всеми вытекающими обязательствами.
– Вы так добры ко мне, ваше сиятельство! – поблагодарила Элеонора и зарделась.
– Граф, если вы мечтаете о дочери, то еще все впереди, – вставил Амильен.
Раймонд строго взглянул на родственника, по сути, понимая, что тот прав, и можно успеть произвести на свет и не одну дочь…
На правах отца Раймонд подвел невесту к жениху и передал ему тонкую руку девушки. Пальчики Элеоноры затрепетали, когда Клермон страстно сжал ее ладонь. Присутствовавший монах-диакон залюбовался молодой парой. Он давно уже никого не сочетал браком.
В два часа пополудни в большом зале замка он благословил Клермона и Элеонору. Невеста была обворожительна: платье из нежно-бежевого муслина, собранные на макушке и распущенные, по катарскому обычаю, волосы струились по плечам, отливая золотом; голову венчал венок из лесных ирисов. Молодые дали клятву любви и верности друг другу. Свидетели обряда стали: магистр де Плессье, сиятельный Раймонд VI, Беатрисса и ее брат Амильен д' Амбьяле. Свидетели умилились, прослезились и поздравили молодоженов с важным событием в жизни. Затем все сели за праздничный стол. Клермон не сводил глаз со своей жены, она то и дело смущалась, опуская прекрасные голубые глаза, обрамленные роскошными густыми ресницами.
Обед прошел чинно, спокойно, как и подобает, в высшем обществе. Молодые не пили вина, как и требовал свадебный обряд катаров, только – фруктовую воду.
Филипп де Плессье мог быть спокоен: его замок оставался в надежных руках молодой четы.
– Думаю, что молодым стоит после свадьбы остаться в замке, – сказал магистр, ловко управляясь с мясом куропатки. – Нет нужды, проделывать опасный путь в Монсегюр, а затем снова возвращаться. Как вы считаете, ваше сиятельство?
– Действительно, почему бы Клермону, Элеоноре и Амильену сразу не остаться в Бланшефоре?! – согласился Раймонд. – Не вижу смысла в лишних переездах! Беатрисса пришлет из Монсегюра необходимые вещи со слугами и камеристкой Элеоноры.
Все охотно согласились с таким решением. Клермон был доволен собой и счастлив, о магической статуэтке Бафомета и о ритуале посвящения он не вспоминал. Его распаленное воображение уже рисовало сцены первой брачной ночи. Предвкушения полностью оправдались: они с Элеонорой были просто созданы друг для друга, и казалось, их жизнь и любовь вечны.
Через два дня граф и графиня Тулузские с эскортом отправились в обратный путь, в Монсегюр. Еще через три дня они прислали сундуки с вещами и камеристку.
Спустя неделю магистр де Плессье отвел Клермона в горы и показал тайник, в котором хранилась казна ордена. Затем по возвращению в замок, он передал Клермону бумагу, увенчанную громоздкой печатью, подтверждающую право шевалье управлять замком и его окрестностями. На следующий день после этого магистр и Амильен в сопровождении отряда тамплиеров, отбыли по горной дороге через Пиренеи в Арагон. В арагонском порту, в Барселоне, их ждал корабль, принадлежащий ордену. Корабль взял курс на Кипр.
Глава 6
Жизнь текла своим чередом. Клермон и Элеонора наслаждались семейным счастьем. Не прошло и года после их свадьбы, как супруги де Монсегюр де Бланшефор получили печальное известие: Беатрисса скончалась родами; Раймонд был безутешен; новорожденная девочка, которую нарекли Клеменцией, слава Всевышнему, родилась здоровенькой. Но, увы, ее мать не удалось спасти – она умерла от потери крови.
Это известие произвело на Элеонору удручающее впечатление, ибо она сама была в тяжести. Клермон старался всячески успокоить жену и поддержать, он даже пообещал не покидать замка, покуда она не разрешиться от бремени. Это немного успокоило Элеонору, но все равно она была сильно опечалена, ибо испытывала к Беатриссе теплые чувства. Она, не мешкая, написала письмо Раймонду, в котором от имени своей семьи выказала ему соболезнования. Клермон же – Амилену на Кипр, ибо изредка поддерживал с ним переписку.
Ничто не могло успокоить Раймонда. Он твердо решил покинуть Монсегюр, где все напоминало о жене и перебраться в Тулузу, как только новорожденная окрепнет должным образом, и переезд не сможет ей повредить.
Вскоре скончался король Кипра Амори I (де Лузиньян), а вслед за ним – магистр де Плессье. Об этом Клермон узнал из письма Амильена, а также о том, что четырнадцатым магистром ордена избран Гильом де Шартр*, а трон Кипра унаследовал Гуго, сын Амори де Лузиньяна. Сестра Гуго Кипрского, Бургонь де Лузиньян, покинула остров, не желания более там оставаться, в сопровождении свиты погрузилась на корабль с намерением достичь Марселя, затем Тулузы, а после отправиться в Париж, дабы затмить красотой королевских фавориток.
Раймонд, хоть и пребывал в печали после смерти жены, все же нашел в себе силы принять госпожу Бургонь с надлежащими почестями, подчеркивающими статус сестры кипрского короля.
Бургонь оказалась женщиной молодой и привлекательной, умеющей вести светские беседы, а если и понадобиться, то и увлечь мужчину. Последнего не избежал граф Раймонд и увлекся заезжей красавицей.
Граф даже намеревался на ней жениться, если бы не английские послы, прибывшие в Тулузу, которые привезли послание от короля Англии Иоанна, прозванного Безземельным, с предложение скрепить брак с его сестрой Иоанной Английской, дочерью Генриха II Плантагенета и Элеоноры Аквитанской. Несмотря на свое увлечение, Раймонд трезво оценивал ситуацию и понимал, что при помощи брака с Иоанной Английской он сможет противостоять Филиппу II. Раймонд дал послам согласие. Его возлюбленная Бургонь де Лузиньян была оскорблена, ибо сама рассчитывала стать графиней Тулузской. Она спешно покинула Тулузу, лелея надежду, что ее ум и красоту оценят при дворе Филиппа Августа.
Иоанна Английская была уже немолода, познав горечь утрат и разочарований. Она была женой короля Сицилии Вильгельма II Доброго, но, увы, так и не смогла подарить ему наследников. Овдовев, она вернулась в Винчестер, где некогда располагался двор ее матери. Иоанн Безземельный, унаследовав королевство после смерти своего старшего брата Ричарда Львиное сердце, тотчас начал подыскивать выгодную партию для своей сестры. И лучше, чем Раймонда VI Тулузского, к тому времени овдовевшего, ему было не найти.
… Послы Тулузы и Англии долго обсуждали условия брачного договора, по которому Раймонд VI получал земли Керси и Ажене в качестве приданного будущей жены. После чего по настоянию Иоанны они обвенчались по католическому обычаю в тулузском храме Сен-Сернен. На церемонии присутствовали представители английской короны, тулузская знать, а также Клермон и Элеонора де Монсегюр де Бланшефор. Элеонора к тому времени удачно разрешилась от бремени девочкой.
Известие о новой женитьбе Раймонда Тулузского обеспокоило короля Филиппа II. Ибо он узрел в этом брачном союзе, прежде всего, военный союз Англии и Тулузы против Франции.
Он тотчас связался с понтификом, выказывая свои опасения. Иннокентий III согласился с королем Филиппом – тулузский дом возрождается и становится опасным. И еще больше наводнил Лангедок соглядаями.
Раймонд Тулузский, прекрасно помнил осаду Монсегюра, разорение Лангедока французами, истребление катаров и непомерную контрибуцию, которую он заплатил французской казне и лично понтифику. Поэтому он старался быть предельно осторожным, дабы не вызывать раздражения Рима.
Но, увы, это продлилось недолго, ибо бароны Лангедока выражали все большее недовольство властью французского короля, который задушил их поборами. Да и от учения катаров лангедоки отрекаться не намеревались. Церкви по-прежнему пустовали, мессы не служились. Доминиканцы хватали еретиков, явно выказывающих недовольство римско-католической церковью, подвергали допросам и регламентированным пыткам. Некоторых публично сжигали на костре. Но устрашающие меры так и не возымели должного действия.
Наконец терпение Иннокентия III иссякло. Он призвал Раймонда VI в Рим, дабы тот предстал перед конклавом кардиналов. Понтифик наделся вразумить графа, дабы избежать очередного крестового похода против катаров, на котором так настаивал Филипп Август.
Раймонд простился с женой Иоанной и детьми, отправившись в Рим с тяжелым сердцем. Вскоре один из придворных сообщил графине, что бароны Ле Кассе и Ла Монте замышляют заговор с целью свержения правящего дома Тулузов. Они намереваются войти в город, захватить резиденцию графа, убив Иоанну и наследника Раймонда-младшего. А затем избавиться и от самого Раймонда VI, подослав к нему наемных убийц, когда тот будет возвращаться из Рима в Лангедок.
Графиня, напуганная предательством, спешно покинула Тулузу с детьми в сопровождении верных слуг и укрылась в Монсегюре. Едва она достигла непреступного замка, как сразу же отправила Клермону де Бланшефор гонца с мольбой о помощи.
Буквально на следующий день мятежные бароны, не желавшие мириться с поражением, осадили Монсегюр, надеясь на то, что граф далеко, в Риме, многие бароны не довольны сложившейся ситуацией, и на помощь Иоанне никто не придет.
Но они просчитались. Клермон, получив от гонца прискорбное известие, отправил почтового голубя виконту де Комменж, с которым Тулузов скрепляли родственные узы. Ответ с тем же голубем вернулся незамедлительно: виконт был крайне возмущен предательством баронов Ле Кассе и Ла Монте и был готов присоединиться к отряду де Бланшефора, дабы поквитаться с изменниками, которые вознамерились воевать с женщиной и детьми.
На следующий день отряды шевалье и виконта встретились в условленном месте и спешно направились к замку Монсегюр. Они появились под стенами Монсегюра неожиданно для мятежников и застали их врасплох, потому как те, будучи уверенными в своей безнаказанности, наспех разбили военные шатры, даже не окружив их вагенбургом, и подобно французам занимались бесчинствами.
Расправа с предателями была жестокой. Клермон, помня ужасы прошлого крестового похода против Лангедока, не щадил никого, и лично расправился с бароном Ле Кассе.
Когда все было закончено шевалье и виконта окружали бездыханные тела мятежников и залитая кровью многострадальная земля. Клермон отер меч об одежду одного из убитых, мысленно пожалев, что вот так пять лет назад он не смог расправиться со всеми французами, осквернившими землю Лангедока.
Клермон отдал приказ захоронить трупы, опасаясь чумы. Сам же поспешил в замок, дабы увидеться с графиней.
Шевалье застал ее в удручающем состоянии. Он узнал, что сразу же по прибытии в Монсегюр у графини началась горячка. Подле больной постоянно находился придворный лекарь, который признался Клермону:
– К сожалению, шевалье, я бессилен… Ибо не могу определить причину недуга госпожи графини.
Клермон приблизился к больной, она вся пылала, губы пересохли и растрескались. Неожиданно она открыла глаза и отчетливо произнесла:
– Я умираю… И хочу, чтобы вы выполнили мою последнюю волю: передайте Раймонду, что я была ему верной женой… Чтобы он, когда придет время, устроил судьбу нашей дочери и дал за ней подобающее приданое… Мое тело перевезите в аббатство Фонтерво, ибо я хочу покоиться рядом с матерью, отцом и братом Ричардом… Позовите моего священника, я хочу исповедаться…
Клермон хотел возразить, сказать графине что-нибудь ободряющее, вселяющее надежду на будущее. Но она закрыла глаза и впала в забытье. Шевалье понял: Иоанна Английская – на пороге смерти.
В этот момент он подумал о старшем брате: увы, нелегко потерять трех жен. Он вспомнил Эрмессинду де Пеле, первую жену Раймонда, которая умерла родами, ребенок так и не появился на свет. Затем – Беатриссу де Транкавель, давшую жизнь Клеменции, дабы покинуть этот бренный мир. И вот теперь Иоанна умирает от горячки…
На мгновение Клермон представил, что его горячо любимая Элеонора умирает… Ему стало страшно, холод сковал его внутренности, сердце сжалось от боли. Нет, только не Элеонора!
Клермон спешно покинул покои графини. Он стремительно шел по узкому замковому коридору, направляясь комнату, в которой он жил в юности, до того как покинул Монсегюр.
Шевалье толкнул дверь, она со скрипом отворилась, видимо шомбеллан давно не смазывал петли. Оно огляделся – при скудном дневном свете, проникающем через стрельчатое окно, помещение казалось унылым и запущенным.
Клермон ослабил ремни металлического панциря и лег на кровать. Невольно на него накатила череда воспоминаний о том, как он нашел в сундуках прадеда военные записки и с увлечение читал их… Как извлек из одного из сундуков статуэтку Бафомета, как принес ему в жертву свою кровь, как на ритуале посвящения магистр де Плессье протянул ему чашу в виде головы бога соблазна…
Клермон отчетливо увидел перед собой рубиновые глаза Бафомета, горящие дьявольским огнем. Они манили, Клермон почувствовал непреодолимое желание подняться на чердак, открыть сундук, извлечь из него статуэтку и наполнить ее чашу кровью…
Он резко встал с кровати и подумал: «А, если принести кровавую жертву Бафомету в обмен на жизнь Иоанны?..» Но что будет потом?.. Клермон помнил предостережение, написанное на пергаменте.
Дверь отворилась, в комнату вошел шомбеллан и поклонился.
– Сударь, всех нас постигла тяжелая утрата: графиня умерла.
Клермон пребывал в смятении: если бы он меньше рассуждал и воспользовался статуэткой, то возможно бы Иоанна была жива! Но он этого не сделал… Неужели нельзя изменить ход земных событий и предотвратить смерть дорогого человека?..
Шевалье отдал распоряжения по поводу захоронения графини и спешно отбыл в Бланшефор. На протяжении всего пути его не покидало чувство, словно он оставил в Монсегюре часть своей души.
… В это время в Риме скончался Папа Иннокентий III. Кардинал-камерлинго официально объявил о его смерти и принял временную власть, согласно обычаям Ватикана, покуда не соберется конклав.
В Риме кипели страсти: на Священный престол претендовало сразу несколько кандидатов. Они сулили кардиналам, от коих зависело избрание понтифика, различные блага и привилегии в случае своей победы. Словом, за этой предвыборной суетой и подкупом кардиналов все забыли о Раймонде Тулузском и он, воспользовавшись ситуацией, отбыл в Тулузу, даже не подозревая, что произошло за время его отсутствия.
* * *
1218 год
Жизнь текла своим чередом. Элеонора и Клермон растили двух дочерей – Изабеллу и Жанну. Девочки получились прехорошенькие с голубыми мамиными глазами и золотистыми кудряшками.
Дело Филиппа де Плессье продолжил Гильом Шартрский и достиг цели: на Кипре появилась центральная резиденция – замок Лимасол.
Примерно два года назад по поручению магистра Гильома Шартрского в Бланшефор прибыл отряд тамплиеров, дабы забрать архивы и казну ордена и переправить их на Лимасол.
Клермон отвел посланцев магистра в горы к так называемому «висячему камню», напротив которого и находилась потайная пещера. Клермон хорошо помнил все, что объяснил ему в свое время де Плессье, но о содержимом пещеры было ведомо только посланцам.
Де Плессье, как предельно осторожный человек, разделил тайну на две части. И лишь знание обеих смогут позволить завладеть казной ордена. Клермон хорошо ориентировался в горах и проводил посланников до места назначения. Отпускать их без провожатого было опасно – могли заблудиться и выйти где-нибудь в Арагонском королевстве. Когда посланники вышли из пещеры, нагруженные увесистыми кожаными мешками, у Клермона возникло чувство, что взято не все золото. Возможно, у магистра ордена были свои соображения на сей счет.
* * *
Амильен редко писал в последние годы. Но недавно Клермон получил от него письмо с заезжим купцом:
«Дорогой Клермон!
Простите, что так долго не писал вам. Не думайте, я не забыл о вас. Просто я пребывал в постоянных разъездах. Я вполне доволен жизнью. Выполняю поручения магистра, недавно с инспекцией посетил замки Крак-де-Шевалье* и Маркаб* в Антиохии, которые принадлежат ордену тамплиеров на Святой земле.
Центральная прецептория на Лимасоле, наконец, построена. Крепость хорошо укреплена, имеет высокие стены из местного желтого камня, в ее центре – резиденция магистра в виде высокой капеллы, которая похожа на замок.
К Лимасолу постоянно причаливают суда, принадлежащие не только ордену Храма, но и орденам госпитальеров, иоаннитов, тевтонских рыцарей*. Резиденция контролирует прецептории во всем Средиземноморском бассейне и неустанно богатеет. Но, к сожалению, христиане теряют свои позиции на Востоке. Множество рыцарей осталось не у дел.
Прошу вас, дорогой Клермон, принять в Ле-Безу на службу отряд из пятнадцати рыцарей. Шевалье Амильен д’ Амбьяле».
Клермон написал ответ и переправил его с паломниками, идущими через Пиренеи в Сантьяго-де-Капостеллу, где находится гробница святого апостола Иакова, небесного покровителя христиан Испании. Многие из них, поклонившись святым мощам, садились на корабли тамплиеров и отправлялись на Святую землю. Корабли часто причаливали на Кипре, дабы пополнить запасы провианта и пресной воды.
В письме говорилось:
«Дорогой, Амильен!
Я очень рад Вашему письму и то, что Вы в добром здравии и в ордене дела идут успешно. Здесь, в Бланшефоре, жизнь протекает тихо и спокойно. И если вы когда-либо вернетесь сюда, то найдете ее без изменений. Единственное, что омрачает: мы с Элеонорой не молодеем. Зато наши дочки растут и хорошеют с каждым днем.
Я с удовольствием выполню вашу просьбу и приму на службу рыцарей, тем более опытных и закаленных в боях. Их прибытие будет весьма кстати, в последнее время французы активизировались, и теперь жди новых потрясений. Раймонд пишет редко, у него своих забот более чем достаточно, но знаю точно, что с его новой женой Элеонорой Арагонской, Раймондом-младшим и остальными детьми все в порядке.
В одном из писем Раймонд сообщал, что король Франции окончательно задавил налогами, постоянно наезжают легаты из Рима с проверками на католическую лояльность, увозя с собой обратно золотые монеты, дорогую посуду, украшения… Да что говорить, плата за лояльность немалая. Вассалы и народ недовольны, ненависть к Парижу растет, а уж про Рим лучше не говорить. Графу Раймонду приходится очень тяжело. В последнем письме он писал, что Папа Гонорий III требует его прибытия в Рим. Чем закончится поездка – одному Богу ведомо…»
Примерно через месяц в Бланшефор прибыл отряд из пятнадцати тамплиеров. Они принесли клятву верности шевалье Клермону де Монсегюр де Бланшефор, после чего были приняты на службу и размещены в гарнизоне Ле-Безу.
* * *
Позже Клермон узнал, как Раймонда VI вновь подвергли унижению на папском Соборе в Риме. Папа Гонорий III, приемник Иннокентия, был прекрасно осведомлен о происходящем в Лангедоке через сеть своих шпионов. Граф Тулузский пытался оправдаться, тем самым не усугублять и так сложную ситуацию, дабы не навлечь на разоренное королевство очередной крестовый поход. Но все доводы графа Папа Гонорий III проигнорировал:
– Если Святая церковь тебя осудит, ты можешь надеяться на милосердие, дабы сам Бог надоумил тебя покаяться. Все злые отступники, пропавшие и погрязшие в грехе, должны быть приняты Церковью, если она сочтет, что их души находятся в смертельной опасности, если они чистосердечно покаются и сделают все, что им прикажут.
В очередной раз Святой престол требовал беспрекословного подчинения.
…Ранней весной 1218 года граф Тулузский пересек границу Бургундского королевства и въехал на территорию своих владений в Маркизате Готия. Авиньон устроил восторженный прием своему сюзерену. При въезде в Авиньон кортеж встречал граф Ги де Кавальон. Он умолял Раймонда VI от имени всего края спасти их от разорения, бесчинств и унижений французов и графа де Монфора. Слух о визите Раймонда мгновенно разлетелся по городу, на улицу выбежали все жители с криками: «Тулуза! Отныне с нами Бог!» Люди опускались перед графом Тулузским на колени со словами: «Христос, Господь Славы, дай нам власть и силу вернуть Раймонду наследство!»
В воскресенье утром, на центральной площади Авиньона, аристократы и вилланами принесли клятвы графу:
– Законный и любимый сеньор наш! Не бойтесь ни давать, ни тратиться. Мы дадим Вам деньги и предоставим самих себя в Ваше распоряжение, пока Вы не вернете себе свои земли или пока мы не умрем за Вас.
– Сеньоры, – сказал в ответ граф, – велика будет награда, и вы будете иметь больше власти и над Богом, и надо мной.
Момент добровольного принесения клятвы Авиньоном графу Тулузскому, побежденному, лишенному своих земель, показал, до какой степени люди проникнуты ненавистью к французам и верой в возрождение Лангедока. Лангедок кипел, назревало восстание.
…Филиппу II Августу доложили о том, что в Лангедоке назревает недовольство. Он тотчас призвал своих советников, которые не замедлили высказаться посему поводу. Более всех ратовал граф Симон де Монфор. Его, как всю французскую знать, безмерно привлекали земли Лангедока. Но он во время Первого альбигойского похода, увы, не получил желаемой Тулузы, временно умерев свой аппетит землями Безье и Каркасона. Симон де Монфор предложил раз и навсегда покончить с Тулузами, потопив Лангедок в крови еретиков. Король, внимательно выслушав графа, поручил именно ему возглавить Второй альбигойский поход и уничтожить Тулузу, гнездо еретиков.
Вскоре король Педро II Арагонский прислал на помощь своему родственнику графу Тулузскому отряд пехотинцев из двухсот человек. Воины были отлично экипированы в иберийские панцири, вооружены алебардами, копьями и щитами с закрепленными на внутренней стороне дротиками. Клермон заблаговременно знал о прибытии арагонского подкрепления: вокруг Ле-Безу был разбит дополнительный лагерь из палаток. Тамплиеры, арагонцы и лангедоки, объединенные одной целью, – противостоять уничтожению Тулузы, с нетерпением ждали гонца от Раймонда VI, готовые выступить в поход в любой момент.
Вскоре прискакал взмыленный гонец и передал шевалье короткое послание брата. Клермон простился с семьей, поцеловав Элеонору и девочек. На прощание он сказал:
– Я вернусь, дорогая, обещаю! Береги дочерей.
– Умоляю, Клермон, будь осторожен! Если с тобой что-то случиться, я умру от горя, – взмолилась Элеонора.
Она старалась держаться, понимая, на какое опасное предприятие отправляется муж.
* * *
После пятичасового перехода, отряд Клермона достиг предместий Тулузы. К этому времени войска графа Симона де Монфора уже осадили мятежный город.
Но шевалье де Бланшефор не вступил сразу в бой. Воинам, измученным переходом при полной экипировке, требовался отдых. Клермон приказал выставить часовых, окружить лагерь вагенбургом и отдыхать до утра. На рассвете лазутчики шевалье доложили, что де Монфор весь предыдущий день готовился к штурму, который должен начаться в ближайшие часы.
Клермон решил выждать, чтобы французы первыми начали боевые действия и как следует увязли в них. Эффект неожиданности удара станет весомым преимуществом: неприятель попадет в двойное кольцо – между городскими стенами и отрядом шевалье.
Сигнал боевого рожка разбудил лагерь де Бланшефора. Быстро утолив голод, воины построились в боевой порядок. И вовремя – де Монфор приказал начал штурм города.
Арагонцы, напавшие с тыла, забросали неприятеля копьями, а затем и дротиками. Они врубились в его ряды, расчищая путь смертельными ударами алебард. Отряд оказался в выигрышном положении: свежие силы и внезапность атаки были на их стороне. Арагонская пехота упорно пробивалась к французским рыцарям через месиво изрубленных тел лучников и пехотинцев, в то время как те сражались с передовым отрядом тулузцев, предпринявшим дерзкую вылазку за стены города. Арагонцы цепляли закованных в латы французов крюками алебард, стаскивали их с лошадей и добивали топорами. Конных рыцарей у шевалье было немного – всего пять человек. Прибывшие же ранее в замок Бланшефор тамплиеры преимущественно были лучниками и пехотинцами. Но и они сразу же вступили в схватку с неприятелем.
И ряды французов дрогнули. Граф де Монфор никак не ожидал внезапного нападения арагонских пехотинцев и рыцарей де Бланшефора. Он был уверен, что падение Тулузы предрешено, и он лично расправится с Раймондом VI и его верными вассалами, засевшими за стенами города. Когда де Монфор понял, что он зажат в кольцо и ситуация складывается не в его пользу, то взревел как раненый зверь.
– Вперед, мои храбрые воины! Отдаю вам город на разграбление полностью!
Боевой дух французов несколько воспрял, ощутив близкую добычу, до которой вот-вот можно добраться, всего лишь преодолев крепостные стены!
Изготовив фашины, французы переправились через ров, наполненный гнилой водой, и слаженно устанавливали штурмовые лестницы у стен крепости. Жители Тулузы метали в осаждающих стрелы и камни. С мушараби на головы неприятеля лилось раскаленное масло и смола.
Клермон верхом на коне яростно отбивался мечом от французских пехотинцев, пытавшихся вытащить его из седла. Вдруг раздался страшные вопли. Клермон не сразу и понял, что издаваемые крики могут принадлежать людям. Раскаленное масло окатило лица штурмующих французов. Кожа несчастных вздулась пузырями, слезла чулком и обнажила трепещущее мясо. Солдаты, ослепнув и дико крича, падали со штурмовых лестниц вниз прямо на фашины, агонизируя от боли. Многие, ничего не видя, натыкались на металлические острые колья вокруг рва, которые пронзали их тела насквозь, избавляя от невыносимых мук.
В этот момент на шевалье налетел конный французский рыцарь и сильным боковым ударом тарча вышиб из седла. Шевалье упал, утратив преимущество конного всадника, но быстро поднялся, поскольку облачение его составлял сравнительно легкий сетчатый панцирь, кольчужная юбка и армэт. Тут же на помощь де Бланшефору пришли два арагонца, ловко зацепив француза крюками алебард и стащив из седла на землю. Шевалье успел заметить на сюрко француза герб в виде медведя с бычьим хвостом. Поняв, что перед ним отпрыск из древнего рода де Шательро, Клермон извлек из ножен длинный тонкий стилет и пронзил рыцарю горло. Тот захрипел, изо рта хлынула кровь.
Шевалье огляделся: бой был в разгаре. Рядом огромного роста француз, в красном сюрко, расправился с одним из тамплиеров Клермона и уже наступал на него.
Клермон быстрым ударом, лезвием вниз, отразил нападение француза и успел разглядеть на тарче его герб – изображение вздыбленного белого льва на красном поле, увенчанного фигурой с тремя зубцами, – и похолодел. Он схватился с самим шевалье Ги де Монфором, старшим сыном жестокого и коварного Симона де Монфора! С первых же мгновений, Клермон четко осознал: преимущество на стороне француза. Последние годы Клермон провел в своем замке Бланшефор, а, увы, не на поле боя.
Ги де Монфор атаковал яростным фойном, пытаясь нижней заостренной частью тарча достать правую руку Клермона. Шевалье парировал удар мендритте, чувствуя, что слабеет. Монфор теснил шевалье, используя преимущество своего веса и роста. Он ударил тарчем настолько сильно, что Клермон почти потерял равновесие и чуть не упал.
Наконец Ги де Монфор, беспрестанно атакуя слабеющего шевалье, изловчился и ударил щитом по мечу противника, повредил кольчужную рукавицу, поранив нижней секущей кромкой его руку, и выбил меч. Клермон, не чувствуя боли и не обращая внимание на кровоточащую рану, тут же выхватил висевший за спиной фушарт. Монфор, оценив преимущество боевого топора, также извлек из-за спины свой.
Шевалье отчаянно пытался достать француза, но тот мастерски отражал их тарчем. И сам не отставал. Мощными ударами фушарта он изуродовал Клермону весь тарч, изрыгая при этом оскорбления и издавая отвратительные боевые вопли. Они продолжали наносить удары друг другу, прикрываясь щитами, уже едва стоя на ногах.
Наконец, совершенно обессилив в схватке, оба бросили тарчи на землю и сняли армэты, решив освободиться от лишней тяжести. Из последних сил сошлись противники, нанося фушартами рубящие удары друг другу, изрядно помяв нагрудники и наплечники. Неожиданно выпущенная кем-то стрела, вонзилась в правую руку Ги де Монфора, чуть выше локтя. Француз взревел от боли, инстинктивно схватившись за стрелу левой рукой, попытался избавиться от нее, на секунду потеряв бдительность.
В этот момент металлическое острие фушарта Клермона достигло цели, пробив нагрудник Монфора. Хлынула кровь, заливая латы. Смертельно раненый Ги де Монфор застонал и рухнул на истоптанную землю. Клермон тоже упал на колени, ему не хватало воздуха.
Кое-как отдышавшись, шевалье огляделся: ничего более зловещего, даже при осаде Монсегюра он не видел. Арагонцы хорошо поработали своими алебардами. Всюду лежали изуродованные тела французов, земля вокруг Тулузских стен приобрела красноватый цвет. Не отставали от арагонцев и тамплиеры, закаленные в битвах с сарацинами.
Монанконы тулузцев продолжали стрелять и осыпали врагов градом камней. Теряя силы, французы штурмовали стены, понимая, что попали в окружение, из которого выход лишь один – захватить город. Горожане из мушараби поливали их кипящим маслом, забрасывали камнями, лучники метко стреляли, укрываясь за зубцами стен. Покалеченные французы гроздями сыпались с штурмовых лестниц в ров на металлические колья. Клермон увидел небольшой отряд французов у ворот, пытающихся выбить их боевым бефроем из бревен. Невдалеке на коне возвышался сам граф Симон де Монфор в окружении вассалов, прикрывающих его и себя тарчами от летящих со стен города камней и стрел.
Клермона захлестнуло чувство дикой ненависти, он начал прорубаться сквозь ряды противника к старшему Монфору. И вдруг камень, пущенный из монанкона, стоявшего на надвратной башне, попал прямо в цель – графа Симона де Монфора. Клермон увидел только одно, как армэт графа разнесло в клочья, брызнули в разные стороны куски черепа и кровавые ошметки. Все это месиво попало на окружавших его французов.
Клермона затошнило, он отвернулся. Но долго в себя приходить не пришлось. На него наступал обезумевший от крови и смерти французский рыцарь. Он рубил мечом как заведенный. Клермон, не в силах более оказывать сопротивление, опустился на колени, француз нанес сильный удар по левому плечу, отчего латный наплечник раскололся пополам, и шевалье, почувствовав резкую пронзающую боль, упал. Рыцарь, собираясь добить противника, занес меч для удара и неожиданно рухнул. Последним, кого увидел Клермон, прежде чем потерять сознание, был тамплиер, пронзивший француза своим мечом.
* * *
Клермон пробыл без сознания почти до позднего вечера, пока дело дошло до раненых. Очнулся уже в Монсегюре. Открыв глаза, он увидел, что лежит в комнате, в которой провел юность.
Рядом сидела Элеонора. Когда муж очнулся, она заплакала, начала целовать его глаза, щеки, губы.
– Ах, Клермон, не пугайте меня так больше! Если вы умрете, что мне останется на этом свете?! Я не смогу жить без вас!
Глаза Клермона увлажнились, у него не было сил даже языком пошевелить.
– Вы три дня метались в горячке, – продолжала Элеонора. – Лекарь не отходил от вас ни на шаг. Вы звали в бреду некоего Бафомета. Кто это, ваш новый друг?..
Клермон ничего не ответил, он попытался ощупать раненое плечо и застонал от боли.
– Вам нельзя делать резких движений. – Элеонора поправила покрывало, которым был накрыт Клермон. – Лежите спокойно… Лекарь обработал и зашил рану, сказал, что она глубокая и может плохо заживать.
Вскоре явился лекарь.
– Прекрасно, дорогой шевалье, вы пришли в себя! Вообще, просто чудо, что вы еще живы. После такой потери крови обычно отправляются в мир иной.
– Зачем вы так говорите? – возмутилась Элеонора.
Но лекарь, навидавшийся смерти в ее самых мерзких обличиях, продолжал, ничуть не смутившись:
– Да, рана заживает плохо… Но тут я ничего не могу сделать. Плечевая кость сильно повреждена, возможно, что рука будет обездвижена. Но ничего, главное – вы живы!
Элеонора опять возмутилась бестактности лекаря:
– Однако, сударь, вы умеете сказать приятное человеку, чудом оставшемуся в живых.
– Простите меня, госпожа. Я – лекарь, а не трубадур, говорю, что думаю. Делаю, что умею, для спасения жизни людей… Хорошо бы покормить шевалье жидким бульоном. Это восстановит его надломленные силы.
Лекарь откланялся и ушел. Вслед за ним явились Раймонд и его супруга Элеонора Арагонская.
– Слава богу, Клермон, вы живы. Мы всю ночь молились за вас. Победа наша! Оба Монфора убиты, один из них – лично вами. Мы получили небольшую передышку, но все равно необходимо копить силы. Король Франции не простит нам пережитого позора.
Раймонд пожал здоровую руку Клермона.
– Поправляйтесь, дорогой брат. Я буду вас навещать. Как почувствуете себя лучше, будете мне помогать наводить порядок в предместьях Тулузы.
Графиня, молча, поцеловала Клермона в щеку и удалилась вместе с супругом.
Перспектива потерять руку подвергла шевалье в уныние. Пытаясь успокоиться, он подумал: «Главное – я жив… Тулуза выстояла… Французы разбиты… Вернемся с Элеонорой в Бланшефор и заживем долго и счастливо. Родим пару мальчиков, две девочки уже есть… Как же я хочу их увидеть!»
Служанка принесла жидкий бульон. Элеонора подложила под голову Клермона еще одну подушку и начала ловко отправлять ему ложку за ложкой в рот. Накормив мужа, она промокнула ему губы салфеткой.
– Элеонора, дорогая, не уходи, посиди со мной, – еле слышно попросил Клермон.
– Я никуда не собираюсь и буду рядом, пока вы не поправитесь!
– Как девочки?
– Когда я покидала Бланшефор, с ними было все в порядке.
– Как зовут того тамплиера, который спас мне жизнь?
– Кажется, Готье. Он уже справлялся о вашем самочувствии. Прекрасный рыцарь… За такого можно выдать Изабеллу не раздумывая.
– Подожди, дорогая, ей только десять лет… – сказал Клермон и подумал: «Вот женщины!..»
– Дорогой супруг, возраст не помеха! Готье примерно лет двадцать. Прекрасная разница в возрасте, взять, например, вашего брата, графа Раймонда и его бывшую жену Беатриссу. Пройдет лет шесть и можно Изабеллу выдавать замуж. Изабелла молода, а Готье умудрен жизненным опытом. Чем они не пара?..
Утомленный беседой Клермон задремал.
Неожиданно к вечеру ему стало хуже, появился жар. Клермона начало трясти, тошнило, перед глазами все плыло. Лекарь, осмотрев очередной раз рану, развел руками:
– Простите меня, госпожа, но смею огорчить вас – медицина здесь бессильна, надо надеяться только на Господа.
– Да что вы, сударь, такое говорите! Сделайте же что-нибудь, вы же – лекарь! – возмутилась Элеонора.
– Вот именно, сиятельная госпожа, что лекарь, а не Господь Бог! Извините, но чудеса творить не обучен.
Элеонора, не выдержав напряжения последних дней, разрыдалась. Только муж вернулся к ней, можно сказать с того света и вот опять находится между жизнью и смертью. Надежда только на Господа Элеонору и Клермона, слышавшего весь разговор, совсем не вдохновила.
В полночь, когда Элеонора заснула в кресле около камина, Клермон попытался встать, но безуспешно. Он с трудом поднялся и тут же упал обратно на постель. Шевалье охватило отчаяние, умирать не хотелось… Он пробовал сосредоточиться. Приходила только одна мысль – Бафомет. Да, но до чердака еще надо дойти и достать статуэтку из сундука. Клермон подумал: «Может, попросить Элеонору принести статуэтку?.. Нет, незачем ей знать… Не поймет, испугается… Господи, как хочется жить… Я еще слишком молод и многое не успел в жизни…»
Клермон колебался, но недолго – жажда жизни взяла верх над страхом перед возможными последствиями. Ибо он прекрасно помнил предостережение, начертанное на старинном пергаменте, висевшем на руке статуэтки.
В голове шевалье совершенно ясно пронеслась надпись из пергамента: «Между вами возникает незримая магическая связь: вы напоили его своей кровью, он подчинился и с этого момента всегда будет рядом в незримом состоянии, готовый выполнять приказания в обмен на кровеприношение…»
Клермон сделал над собой усилие и мысленно попросил: «Бафомет, если ты рядом незримый, услышь меня! Помоги дойти до твоего образа и обещаю, я отдам тебе свою кровь!» Неожиданно, Клермон почувствовал прилив сил и встал с кровати, прихватил столовый нож из вазы с яблоками и твердым шагом вышел из комнаты. В коридоре он снял со стены горящий факел. Клермона не покидало ощущение, будто его поддерживает нечто, и помогает идти.
Как и много лет назад, он вошел в чердачное помещение, осветив его факелом. Здесь мало что изменилось, только пыли и паутины стало больше. Не без труда Клермон нашел тот самый сундук и открыл его. Пыль с крышки разлетелась во все стороны, из-под книг шевалье извлек не изменившийся за прошедшие годы сверток и, не раздумывая, развернул ткань – перед ним предстал Бафомет. Клермон проделал все необходимые действия: развернул пергамент, прочел заклятие, сделал ножом надрез на руке по старому рубцу, наполнил чашу кровью и попросил Бафомета спасти ему жизнь. Кровь закипела в чаше и исчезла, глаза-рубины засияли дьявольским огнем, и сознание Клермона рухнуло в темноту.
…Элеонора проснулась неожиданно, будто ее толкнули. Она взглянула на кровать – мужа не было. «Боже мой, куда он мог деться, да еще и в горячке?» – недоумевала она.
Элеонора выбежала из комнаты. В коридорах и на лестнице было тихо, замок спал. Женщина совершенно растерялась и помчалась в спальню к Раймонду. Заколотила в дверь и закричала срывающимся от слез голосом:
– Раймонд, ваше сиятельство, умоляю вас, проснитесь! Клермон исчез!
Граф вскочил с кровати как ужаленный и накинул пелисон. Графиня спросонья не могла понять, в чем дело.
– Как пропал?
– Его нет в постели, не представляю, как он мог встать в горячке… – пыталась объяснить Элеонора, задыхаясь от рыданий.
По приказу Раймонда весь замок был поднят на ноги. Обыскали все, начиная от подвала и заканчивая чердаком. Слуга, вошедший с факелом на чердак, сразу же увидел человека, лежащего около открытого сундука. Это был Клермон. Правой рукой он сжимал странную статуэтку.
«Брат хозяина сошел с ума… Зачем его сюда понесло, да еще и раненого?» – подумал слуга и закричал:
– Все сюда, я нашел шевалье!
На чердак поднялись Раймонд, Элеонора, лекарь и еще несколько слуг. Лекарь тщательно осмотрел Клермона.
– Жар спадает… Он просто спит, ничего страшного. Видимо, он зашел на чердак в бреду. Такое бывает, что-то вроде «лунатизма» – хождения во сне.
– Перенесите его в спальню немедленно, – приказал Раймонд.
Слуги положили Клермона на одеяло и аккуратно снесли больного вниз по лестнице. Вскоре он лежал в своей кровати, Элеонора сидела рядом.
Кризис миновал. На утро Клермону стало легче, рана начала заживать. Лекарь был чрезвычайно доволен собой, ведь он приписывал скорейшее выздоровление шевалье своим медицинским талантам. Как впрочем, и все обитатели Монсегюра кроме Элеоноры. Умная женщина заподозрила, что своим чудесным выздоровлением ее муж обязан таинственной статуэтке…
Когда Клермону стало намного легче, она с видом заговорщицы подсела к нему на кровать и сказала:
– А теперь расскажи мне всю правду: что ты делал на чердаке? И почему тебя нашли со статуэткой в руках? И только не говори мне, что с тобой случился приступ лунатизма.
Клермон задумался: рассказать ли жене все, что ему известно о Бафомете? Или не стоит?
Элеонора, словно прочитав мысли супруга, заметила:
– Мне ты можешь доверить любую тайну.
Клермон облегченно вздохнул.
– Хорошо, тогда слушай и не перебивай. Это случилось давно. Еще до того, как понтифик Иннокентий объявил крестовый поход против Лангедока…
… Спустя две недели шевалье вернулся в Бланшефор, прихватив с собой старые сундуки прадеда. Раймонд не возражал, истолковав желание брата, как тоску по ушедшей юности, когда тот зачитывался военными записками легендарного предка. Самой же статуэтке с рубиновыми глазами, граф не придал должного значения, посоветовав брату поставить ее на камин в одном из залов Бланшефора.
