ШЕСТАЯ:

Когда стало окончательно ясно, что наступило новое утро, когда в потеплевшем воздухе растаял вчерашний бред, когда нестерпимо захотелось что-нибудь сделать с этой звенящей пустотой, заполнившей лес до краев, Оборвыш решил отправиться к дороге.

Зачем — пока не знал. А впрочем, не успел бы осуществить внезапно возникшее желание. Шумно отдуваясь, к нему карабкался Пузырь, как всегда тяжёлый, как всегда бесформенный. Двигался Пузырь быстро, уверенно, неудержимо, и вскоре оказался рядом.

— Хорошо, что ты ещё здесь, — торопливо произнёс он. — Хорошо, что ты ещё не ушёл.

По правде говоря, бывший друг на сей раз не очень-то походил на себя. Глаза его лихорадочно блестели, пальцы сплелись в напряжённый клубок, губы нервно подрагивали, вообще, весь он был каким-то осунувшимся и болезненно возбуждённым. Но самое странное, непривычное, даже пугающее заключалось в том, что Пузырь заметно похудел.

— Что с тобой? — спросил Оборвыш, ощущая беспокойство. — Ты нездоров?

— Я не спал всю ночь, — волнуясь, ответил Пузырь.

— Присоски тебя вчера сильно покусали?

— Да ну, ерунда! Я вот для чего к тебе пришёл…

— Спасибо, что пришёл, — перебил Оборвыш. — Вдвоём легче. Ты ведь товар весь потерял?

— Потерял, — вздохнул Пузырь. — Ничего, переживу… Я хочу отдать тебе бумагу.

— Бумагу? — вскинулся Оборвыш.

— Я немного припрятал из твоего заплечника, пока сидел в яме. На всякий случай, — и он бережно вытащил из-за пазухи смятую пачку.

Руки с трепетом приняли подарок. О-о, Небо! — беспорядочно запрыгало в голове. Неужели что-то сохранилось? Безумная надежда одурманила разум. Его труд, его смысл, его жизнь… Неужели?!

Там были только чистые листы.

— В темноте я ничего не видел, — объяснил Пузырь. — Вытащил, что попалось под руку. А потом забыл тебе отдать. Такая кутерьма была! Ты уж извини.

— Спасибо, — пробормотал Оборвыш, совладав со своим голосом. Разочарование едва не сломило его.

— Это тебе спасибо, — тихо сказал Пузырь. — А мне не надо. Я знаю, что я тварь земляная. Хуже последнего иноверца.

Оборвыш устало улыбнулся:

— Не говори глупости, ты добрый человек.

— Я теперь всё знаю. И про тебя, и про себя, — Пузырь посмотрел наверх, внимательно огляделся по сторонам, привычно почесал живот сквозь грязную рубаху. Смотреть в глаза Оборвышу он избегал. Было видно, как жестоко Пузырь волнуется. Он явно собирался сказать нечто важное. Нечто совершенно необычайное. Поэтому тянул время, не мог решиться.

— Так вот, я не спал всю ночь. Знаешь… кое-что понял. Я понял, что сдохну! Улечу в занебесье, и ничегошеньки от меня не останется, кроме нечистот в придорожном лесу, — он помолчал, собираясь с духом. — Короче, я хотел тебя попросить, Оборвыш. Научи меня грамоте, а?

Творилось что-то неописуемое. Обрушивалась небесная твердь, сияние слепило глаза, вертень крутился в голове. Я всё ещё брежу, догадался Оборвыш. Сейчас ночь, а израненный рассудок не желает с этим примириться.

— Пожалуйста, научи, — говорил Пузырь. — Я понимаю, что бумаги для этого жалко, но можно и палочкой на земле. Я тебе заплачу, отблагодарю! Сейчас, правда, ничего нет, но я найду, где заработать. Я тебя очень прошу…

Оборвыш взял себя в руки. Взглянул в побледневшее лицо бывшего друга и поискал подходящие случаю звуки. Достойных, к сожалению, не нашлось.

— Зачем? — произнёс он хрипло.

— Как это? Вдруг пригодится! Мало ли что бывает… — Пузырь взмок от напряжения. Раздражённо одёрнул прилипшую к телу рубаху. — Не знаю я, зачем!

Отец, закричал Оборвыш. Я не один! Отныне я не один под этой твердью! Не один!

Услышал ли его хоть кто-нибудь?

— Сейчас, — сказал он.

— Чего? — напряжённо спросил Пузырь.

— Сейчас будем записывать небылицу. Посмотришь.

Пузырь вытер лицо.

— По-моему, ты ошибаешься — небылиц не бывает. Так мне кажется.

— Дружище, — нежно ответил Оборвыш, — мы обо всём поговорим. Попозже, ладно?

Он встал и принёс останки заплечника, брошенные стражниками. Оттуда достал чернила и перо. Затем аккуратно расправил спасённую бумагу, поудобнее уселся на стволе дерева, посмотрел на чистый лист, сверкающий безжалостной пустотой.

И неожиданно заплакал.

Не плачь, — просил его отец. — Не плачь, мальчик мой… Но ему не удалось сдержаться. Оставалась ещё в нём нехорошая горечь. Всё-таки оставалась. Никуда она не делась. Никуда.

Это была первая его небылица — САМАЯ ПЕРВАЯ. Именно с неё в те туманные полузабытые годы началась жизнь. Поэтому записать её казалось совершенно необходимым, тем более, что теперь точно так же предстояло начинать жизнь заново. Оборвыш детально помнил сочинённую в далёком детстве историю. Рассказывалось в ней о человеке, который придумывал слова. В мире, где жил человек, слов существовало до обидного мало, и вот он взял себе за труд увеличивать их количество. Был он таким тощим, что люди потешались над ним беспощадно, но он, не обращая ни на кого внимания, делал своё дело, и при этом с каждым новым словом всё более и более худел. Объяснение простое — человек оставлял в придуманных им словах часть себя. Увы, он не умел по другому.

Такова основная мысль небылицы.