Глава XVII
Наконец Лис сказал:
— Довольно спорить. Никто из обитателей кастрона-крепости, кроме самого дината, ни разу меня не видел. Я проникну туда. Жди меня или вестей ровно три дня. Я управлюсь.
Велко задумался, опустился на тростниковый жгут, заменявший скамью, и сидел некоторое время, сжимая виски ладонями. Затем поднял на приятеля карие, доверчивые, как у младенца, полные надежды и страдания глаза, кивнул согласно и произнес короткое напутствие:
— Будь осторожен.
Высунувшись из шалаша, Велко наблюдал, как Лис, босой и обросший, в грубошерстной и драной пастушьей рубахе, перехваченной на бедрах веревкой, с длинной крючковатой палкой в руке, отбирал вместе с подпасками тех овец, на которых указывал пальцем старик.
Старший пастух был угрюм и сдержан. С того самого момента, когда Велко и Лис избрали пристанищем его шалаш, молодой булгарин не мог отделаться от сомнения и тревоги. Велко не раз уже делился своими опасениями с Лисом, но последний лишь улыбался в ответ, как всегда, загадочно и самонадеянно, успокаивал:
— Он не выдаст, верь мне.
И Велко старался верить Лису, как доверял ему в течение всего долгого, изнурительного, невероятно трудного пути от моря до Фессалоники. Лис поражал простодушного юнака умением легко и ловко выпутываться из самых сложных положений, в какие им приходилось попадать довольно часто.
Когда они достигли владений Калокира, Лис каким-то чудом сошелся и поладил с пастухом, вел с ним секретные переговоры, завершившиеся, к немалому удивлению Велко, тем, что неприветливый с виду мистий, укрыв их коней в каштановой роще, не только кормил и поил пришельцев, но и взялся помочь Лису пробраться в кастрон, который каменной твердыней виднелся вдали, опоясанный полями и глинобитными жилищами земледельцев.
Овец, отобранных на убой, погнали по пыльной дороге к укреплению. Блея и толкаясь, удалились они. Стихли и крики погонщиков.
В отсутствие Лиса пастух запретил Велко покидать шалаш, сам же подолгу бродил с козами и овцами в лугах. Его широкополое подобие шляпы из листьев каштана можно было разглядеть то над высокими травами пастбища, то у придорожного колодца, то в группе крестьян, останавливавшихся, чтобы посудачить с мудрым.
Поначалу Велко обижался на почтенного мистия, явно избегавшего общения с ним, однако вскоре догадался, отчего старик умышленно уходит от шалаша подальше. Каждый, кому вздумалось бы заглянуть к пастуху в гости, сразу бы понял, кого он прячет. Вот и кружил старик, не щадя слабых ног, до самого вечера в отдалении, точно птица, отвлекающая опасность от своего гнезда. Порой юноша горячо сожалел о том, что послушно остался, но нарушить уговор не мог.
Третий день настал, протянулся тишиной, завершился.
Таяли бледные языки костра. Пастух сидел на бревне. Плоский лик его был спокоен и задумчив. Из ворота шерстяной рубахи выглядывала такая же коричневая и морщинистая, как лицо, иссохшая шея, обвитая чернеющими набухшими жилами, словно змейками. Старик жевал не спеша, как всякий знающий цену хлебу насущному.
Велко взволнованно мял кусок сыра, напряженно прислушивался к предвечерним шорохам.
Вдруг мистий заговорил. Впервые заговорил многословно и доверительно:
— Я человек мирный, тружусь по найму, лишь бы пропитаться. Но если всевышний немилостив к твоему напарнику, я не откажусь от помощи тебе. Все равно выкрадем твою деву, не пощажу и старости своей ради доброго деяния. Не падай духом, сынок.
— Ты все знаешь? — воскликнул юноша. — Отец, твой народ зол и несправедлив к нам. Я тоже, как ты, жил в мире когда-то. Я обижен на твой народ. А у тебя сердце из доброты и сострадания.
— Нет злых народов, есть злые люди.
— Как же ты сможешь помочь мне, если это не удастся Лису, самому хитроумному из всех, кого я встречал?
— Я еще думаю.
— Нет, отец, я не стану подвергать тебя…
— Не перечь, скажи лучше, зачем связался с родственником нечестивого Калокира?
— Не понимаю, о чем ты?
— Не хитри со мной, сынок, — глухо сказал старец. — Блекнет твой помысел в союзе с одним из их рода. Для чего тебе пачкаться прикосновением к склоке господ? Я хоть и неможный годами, а не слепой. Вижу, что оба они единоутробны, оба две капли воды и лицом и телом. Хоть и одет твой поскромней Калокира. Жаль мне, что во имя спасения своей девы ты прибегнул к его содействию. Я их породу знаю, не отпустит тебя без отплаты, и увязнешь в их неведомой распре.
Велко уразумел заблуждение собеседника, рассмеялся:
— Успокойся, добрый человек. Лис не родня Калокиру. Внешнее сходство их действительно поражает без меры. Только Калокир — негодяй, Лис же друг моего побратима.
— Нехорошо, значит, вышло. Согрешил я, думаючи так о человеке. Ты уж, сынок, не рассказывай ему, если вернется.
— Лис вернется, я верю.
Велко встал и отвернулся от костра, жадно вглядываясь туда, где еще различалась в сиреневых сумерках кривая утоптанная дорога, петлявшая от укрепления на холме до ближних пастбищ, разделенных темной рощицей, в которой спрятаны были верные кони и оружие.
Юноша не ошибся в своих ожиданиях. Едва ночь опустилась на землю, послышались торопливые шаги. Лис почти бежал, постукивая палкой.
— На колени, булгарин! — издали крикнул он и захихикал, завидев юношу в свете костра. — Я несу прекрасные вести!
— О Лис! — Велко бросился обнимать его. — Она в безопасности? Ты видел ее?
— Дай отдышаться и жажду утолить. — С притворным ворчанием Лис отстранил Велко и, приняв из рук старика миску с водой, сделал несколько больших глотков, утер губы, возбужденно поглядывая то на юношу, то на пастуха, сидевшего с крайне заинтересованным видом.
— Отвечай же! — Велко нетерпеливо тормошил его. — Где она?
— Жива и здорова твоя милая, трепещет небось, ожидаючи скорой встречи с ненаглядным. Тебе нужна Мария — ты ее получишь, строптивую затворницу дината. Мне же нужен сам динат, да только не повезло мне, нет его тут, нету. — Лис огорченно шлепнул себя по ляжке. — Опять упустил я лютого врага.
— Могу ли я в чем понадобиться? — послышался голос пастуха.
Лис глянул на старца и сказал:
— Сейчас мы уйдем оба, но, возможно, поутру снова заявимся. Уже втроем. Заготовь нам харчи в долгий путь, если можешь. А сам язык проглоти, пока не простынет наш след.
— Не беспокойся, — сказал пастух, — мы с теми, кто против наших притеснителей, чтоб им пропасть, господам ненасытным! — И он затряс седой головой, забормотал что-то невнятное, то ли проклятие, то ли молитву.
В роще, где были их лошади, Лис и Велко сменили пастушьи рубахи на воинскую одежду. Затем двинулись в сторону кастрона, придерживаясь полоски редкого кустарника.
Осторожно и осмотрительно ковыляя впереди, Лис тихонько бросил спутнику через плечо:
— Времени нет порассказать тебе все подробно, да и нужды в том тоже нет. Дева будет с тобой, положись на меня, не зря я истратил три страшных дня в гнездовище Калокира. Ох, булгарин, чего только не наслышался я за то время.
Они добрались до стожка сена на краю поля, что доставало своим краем до самого берега крошечного и вытянутого озера. Взошла луна, и свет ее засеребрился на полоске воды у подножия холма, на котором возвышалось спящее укрепление феодала. Словно страж на часах, изредка окликала кого-то выпь. А уж где-то за множеством стадий и верст вечерняя заря сплетала объятия с утренней.
— Что еще удалось узнать тебе, Лис?
— Калокир далеко, он отправился к печенегам с подачкой Палатия.
— Что же мешкаем? Поспешим к ней!
Лис удержал Велко за руку, сердито молвил:
— Тсс!.. Сядь! Так, горячий, недолго испортить все мои хлопоты. Сказано: жди, значит, жди. Мне видней, коли взялся тебе помогать. — Он настороженно высунул нос из стожка, задержался взглядом на запертых воротах кастрона и, успокоившись, нырнул обратно в душистое сено. — Зорька твоя ясная, голубка… А ведь, булгарин, дружку твою динат перед отъездом из заточения выпустил. Сказывают, и впрямь голубкой заворковала с ним всем на удивление.
— Что? Повтори, что сказал!
— Сказал, что слышал. Калокир будто бы побожился ей братца вызволить из каганского плена. Для того, дескать, и снарядил корабли в Степь. Вот она и помягчела, недотрога.
— Лис! Убью тебя!
— Стой! Да она ж тебя, неистовый, одного-то и любит пуще жизни! Как услышала про тебя — залилась слезами, дуреха, от радости. Потерпи еще малость, доставят ее тебе прямо в руки. И крови-то лить не придется. А кто позаботился? Я.
Внезапный порыв ветерка прошелестел травой, словно оповещал о близком рассвете. Но, как ни коротка летняя ночь, она еще не уступила землю свету. Еще не пробудились птицы, и сон людской в этот час особенно крепок. Тишина.
Но что это? Безмолвие уходящей ночи нарушил вкрадчивый лязг отодвигаемых запоров. Две тени пробирались вдоль стены. Спустились к подножию холма, исчезли, словно погрузились в воду. Вот крошечный плот с едва уловимыми всплесками пересек рябь лунной дорожки.
Лис жестом велел юноше оставаться на месте, сам поспешил к плоту. Велко видел, как Лис не то пожал обе руки приземистому оглядывающемуся человеку, не то сунул ему что-то, после чего последний кинулся наутек и мигом растворился в сумраке.
Лис бежал с девушкой по тропинке через пастбище к роще, размахивал руками, приглашая юношу следовать за ними.
Беглянка путалась в полах длинного тяжелого хитона с чужого плеча, глаза ее закрыты, прерывистое дыхание срывалось с уст, и даже в темноте была различима мертвенная бледность девичьего лица. Поравнявшись с любимой, Велко поймал трепетную и прохладную ее руку.
— Мария!..
— О ладо, долгожданный мой, я чуть жива…
Развесистые кроны деревьев роняли глубокую тень, укрывшую их. Расступились каштаны, открывая полянку, и призывно заржали застоявшиеся кони, почуяв людей.
Противоречивые чувства, презрение и зависть, охватили Лиса при виде столь откровенных проявлений торжества со стороны молодых людей. Но чем дольше поглядывал он на них искоса, тем явственней просыпалось в его душе нечто совершенно неведомое прежде. Оно, это незнакомое, непонятное, одновременно сладкое и щемящее чувство росло, пугая своей новизной.
Лис, убийца и лжец, впервые в жизни испытывал удовлетворение, наблюдая чужое счастье.
Велко и девушка стояли рядышком на обломке упавшего дряхлого дерева, держась за руки. Ласковые их слова нежной песней вплетались в тихий шелест листвы. Казалось, не будет конца умильным их речам.
— Ну будет ластиться-то, надо готовиться в путь, — сказал Лис. — Стало быть, так: я на своей кобыле с основным грузом, а вас Жар легко вынесет и двоих. Пора. А еще завернем к пастушьему шалашу. Прихватить бы полтеи баранчика. Как достигнем первого города, распрощаемся. Ты хоть имя открой напоследок, красавица.
— Улия, — ответил за девушку Велко. И повторил благоговейно: — Улия.
— А сама-то онемела? — рассмеялся Лис ободряюще. — Что невесела?
Девушка встала, стройна и печальна, полными слез глазами неотрывно смотрела на Велко. Сказала чуть слышно:
— Прощайте… Я остаюсь.
Велко с Лисом отшатнулись, разом вскрикнув от изумления.
— Я остаться должна, — повторила тверже.
Вот уж кто онемел, так это Велко.
Лис же в гневе встряхнул ее за плечи, воскликнул, срываясь на визг:
— Как смеешь глумиться! Мы добирались сюда вечность! Я отдал стражнику последнее, что сберегал на черный день! Я не динат, капризов бабьих не потерплю!
Струились слезы по щекам, плакала Улия и шептала:
— Должна я остаться, должна, должна… дождусь его, родимого…
— Калокира, что ли?! — Лис даже подпрыгнул. — Ах, такая-сякая, он родню твою погубил, а ты же по нем рыдать?! Опомнись! Или правду молва гласит о твоем сговоре с динатом?
— Он тут ни при чем, — отвечала бедняжка, — не о постылом печаль моя…
Велко, словно очнулся от страшного удара, спросил:
— Неужто, Улия… Ох, Мария, я немил тебе больше?
— Ладо, милый, что же делать мне, коли обещал грек воротиться с Улебом, братцем моим младшеньким, беззащитным, из заморских степей. Как же можно мне не дождаться Улеба?
— Улеб, сказала ты? — взволнованно переспросил ее Велко.
— Улебом звать твоего братца? — словно эхом отозвался голос Лиса. — Уж не тот ли Улеб, что пленен был печенегами на Днестре, в земле уличей?
Девушка охнула и опустилась на траву, как скошенный цветок. Лис и Велко ошеломленно обменялись взглядами.
— Нет, не может быть, — бормотал Лис. Припадая на нездоровую ногу, он сделал несколько шагов по полянке, затем вдруг резко обернулся, в два прыжка очутился рядом с девушкой, которая, казалось, вот-вот лишится сознания, и, отчетливо выговаривая каждое слово, спросил:
— Как звалось сельцо, откуда ты родом?
— Радогощ, — обронили остывшие губы.
И тут Велко, сорвавшись с места, подхватил ее на руки, целуя и крича, точно безумный, так, что слетели с веток и закружились в светлом небе над проснувшейся рощей птицы.
— Это он! Мой славный Улеб! Он! Ах, твой братец, Улия, брат и мне! Утешься, голубка, наш Улеб вовсе не беззащитный, он свободный воин! Люди нарекли его Твердой Рукой! Тебя он помнит, ничего, никого не забыл! И мне и ему, — юноша указал на Лиса, — Твердая Рука в разное время поведал о несчастной доле Радогоща, и все рвался он в приморские степи, чтобы спасти тебя и отомстить ненавистным.
— Месть, месть, месть… — неожиданно вырвалось у Лиса. — Люди волками рыщут по миру с местью на острие меча. Видно, нет ни конца, ни начала у злобы нашей.
— Не слушай, милая, не слушай! Нет, Лис не прав, люди добры повсюду, злы только нелюди. Сам Улеб сердцем мягок ко всякому чистому, — пылко продолжал юноша, — рука его тверда лишь против подлых!
Улия жадно ловила слова возлюбленного, бедняжке казалось, что все это сон: и встреча с Велко, и вести о братце, и рассвет с громким пением птиц. Канула ночь, солнце вышло к лугам и перелескам, осушило слезы-росу, и засверкали девичьи глаза, будто солнце своим светом озарило не только землю, но и саму жизнь.
— Где он теперь?
— Нам известно главное, — отвечал Велко, — он уплыл в Рось-страну. Взгляни, вот его конь! Узнаешь? Да, это верный его Жар! Он унесет нас в земли славян, где, клянусь, мы отыщем Улеба! В дорогу!
— А как же мясцо пастуха? — подал голос Лис.
— Сколько можно тянуть с неимущего! — возмутился булгарин. — Сам-то он одним сыром питается. Надо совесть иметь. Пожелаем ему добра, и в путь!
— Я баранчиков печеных страсть как…
— Вперед! — Велко вскочил в седло и, наклонясь с нетерпеливо гарцующего Жара, подхватил девушку с земли, усадил за своей спиной.
Счастливая и слегка встревоженная грядущей неизвестностью, Улия обняла своего избранника так, что маленькие ее ладошки скрестились на его груди, и прижалась щекой к его затылку.
Лис тоже, отвязав свою кобылку, вскарабкался в седло, тронул поводья, поцеловав при этом воздух, и все трое покинули каштановую рощу и выехали на дорогу.
Вскоре очертания кастрона скрылись из виду, наши герои спустились в низину и облегченно вздохнули: теперь никто из слуг Калокира не мог приметить беглянку и ее спутников. Ну а встречных крестьян можно было не опасаться, они не враги.
— Унеси меня, сокол ясный, унеси в родимую сторонушку, — ласково шептала Улия в шелковистый затылок чеканщика.
Велко млел от блаженства. Лис ехидно и завистливо бубнил в кулак:
— Ну, бабы! Горазды ластиться да мурлыкать! А он-то распустил слюнки. А и то сказать, хороши они, наши девицы. Эта, пожалуй, покраше Кифы. И не одна-то еще не склонялась на мою грудь… Тьфу!
Мертвая, каменистая равнина простиралась вокруг. Вид ее был бы совсем удручающим, если бы за валунами, похожими на надгробия, не лежало небольшое и круглое, как голубая миска, новое озерцо. По берегам рос густой и высокий тростник. Дорога изгибалась у озера, подступая к прибрежным зарослям, а дальше вновь тянулась к горизонту прямая как нить.
Лис пристально вглядывался в даль. Его внимание привлекло подозрительное облачко пыли на дороге. Внезапное волнение Лиса передалось остальным. Спешившись и ведя лошадей на поводу, они на всякий случай углубились в заросли. Уложили коней неподалеку, сами принялись наблюдать.
— Целый отряд, — тревожно заговорил Лис, отличавшийся необыкновенной зоркостью, — не менее двух десятков. Кажется, акриты… Желтый цвет?.. Азиаты?..
— Что нам до них, — отозвался Велко, — пусть себе скачут стороной.
— Однако далеченько забрались от своей границы, — продолжал Лис, — у ромеев не принято, чтобы акриты одной фемы шатались по дорогам другой. Что-то неладно. Судя по нарядам и снаряжению двоих… Конечно, те двое патрикии. Но почему… похоже, того господина на вороном жеребце охраняют как пленника.
И вдруг Лис умолк и побелел. Пальцы его рук судорожно впились в плечо Велко. Приближавшийся отряд уже оглашал окрестность дробным стуком копыт.
— Калокир! Гляди, булгарин, там Калокир под стражей. Или я не в своем уме?
Лис и впрямь, казалось, лишился рассудка. Немалых усилий стоило Велко удержать его на месте. Юноша обернулся к Улии, кивком головы указал на послушно лежащих коней, и она, поняв немую его просьбу, отползла к животным и приложила ладони к их ноздрям, чтобы не заржали, почуяв кавалькаду, не выдали.
Запыленные, свирепые от усталости воины ехали, не соблюдая строя. Породистые, отменно обученные лошади тоже выглядели утомленными, ступали, низко опустив шеи и чуть приседая ногами.
Калокир что-то коротко произнес, обращаясь к конвоирам, вероятно, предложил воспользоваться удобным местом для водопоя. Все стали слезать с коней.
— Мы пропали, — в отчаянии прошептала Улия, — схватят нас.
Велко глянул на Лиса и взялся за рукоять меча, готовый к смертельной схватке. Лис приложил палец к губам и сморщился, как бы показывая молодым людям помалкивать и не шевелиться, сам же, обронив уже вслух: «Чему бывать, того не миновать, коль сам он ко мне явился», — внезапно поднялся во весь рост и решительно заковылял навстречу отряду.
— Привет тебе, Блуд! И тебя я узнал! — воскликнул он, видя, что воины вытаращили на него глаза, будто выскочил к ним водяной из болота. — Я одинокий путник, избегаю встреч с разбойными людьми, оттого и прятался, заметив вас издали.
Солдаты окружили его плотным кольцом, ибо так повелел им жест командира, который, надо отметить, весьма оживился, будто какая-то сила смахнула печать усталости с красивого, как у девушки, его лица.
Динат же крестился и лепетал:
— Сгинь!.. Сгинь!..
— Оставь, Калокирушка, оставь свои замечания, — сказал Лис, болезненно улыбаясь, — не оборотнем, а собственной плотью предстал перед тобой. Я жив и не помню коварства. Забудем прошлое. С миром пришел в твои земли, с миром и уйду, если вознаградишь меня за все былые заслуги и страдания. — И, понизив голос, чтобы не расслышали в своей засаде Велко и Улия, продолжил, доверительно подмигивая: — Если поладим добром, я тоже в долгу не останусь. Так услужу тебе тут же, на месте, что сам удвоишь награду. А тебя-то, любезный Блуд, никак не предполагал встретить в этих краях. Эхе-хе, сколько воды утекло с тех пор, как виделись в последний раз. Ну и денек выдался! Вовек не забуду! Дай обниму!
Блуд молча и брезгливо оттолкнул Лиса, который на самом деле намеревался заключить того в объятья.
Тут динат наконец пришел в себя настолько, чтобы собраться с мыслями, и бледное от природы его лицо покрылось пятнами от ударившей в голову ярости.
— Вели отдать мне меч! Рассеку наглого, как деревяшку! — в гневе обратился он к Блуду.
— Стало быть, так порешил, Калокирушка… — прошипел Лис. — Что ж, Блуд, ты воевода видный, будь же и правым. Я неглуп, сразу смекнул, что и тебе досадил изменой окаянный, иначе бы не волок ты его под стражей за тридевять земель. Ты меня знаешь, так позволь рассчитаться с нашим обидчиком.
С этими словами Лис бросился к динату, чтобы поразить его в самое сердце, и уже сверкнула острая сталь, но раздался грозный окрик Блуда:
— Стой! Эй, так не годится. Я тебя знаю, верно, но и противник твой мне знаком. — Блуд рассмеялся, эхом прокатился смех и в кругу его воинов, им, видно, пришлось по вкусу неожиданное развлечение, даже про водопой позабыли. — Ты немного ошибся, Лис, совсем немного. Я не судья достойному динату, а гость его. Мой гостеприимный хозяин требует оружие, пусть получит его. Решайте свой спор поединком, а мы расступимся.
Солдаты живо расширили круг, не расслышав странного шороха в зарослях. Лишь чуткие уши Лиса уловили шелест тростника, и он догадался, что это Велко порывается выскочить ему на помощь, а девушка изо всех сил удерживает его от безрассудного шага.
Лис крикнул, задрав подбородок к небу, чтобы Велко услышал:
— Это моя забота, мне и расхлебывать! Молчите, что бы ни случилось! Один не трое! Помни, кто с тобой, помни о своей клятве ей! Авось огрею сейчас Калокирушку — ножки вытянет!
Воины и оба патрикия, принимая выкрики Лиса за диковинное обращение язычника к духам, подивились прыти хромого уродца. Лис второй раз в жизни ощутил в себе сладкое и щемящее чувство, подобное тому, какое испытал в каштановой роще, когда привел туда счастливых влюбленных.
Со звоном и скрежетом скрестилось оружие двух очень похожих друг на друга противников.
Необычайно умение Калокира, страшен и неотразим меч в его натренированной руке. Хоть и бывал Лис когда-то в рядах известной на весь мир дружины, а все же не устоял уже под вторым ударом искусного в рукопашном бою дината. Да, Лис был обречен. И рухнул он, обливаясь кровью, испуская жуткий предсмертный вопль.
Этот душераздирающий вопль изрубленного, корчащегося в чудовищных судорогах был настолько ужасен, что солдаты и оба патрикия бросились прочь. Живо достигли кони византийцев крутого холма, лишь на гребне которого вздумалось Калокиру оглянуться.
— Мария?! — вскричал динат. — Там Мария! И не одна! Сбежала! Скорее, Блуд, хватайте их! Озолочу!
Да, к несчастью, Велко с Улией слишком рано покинули убежище, торопясь хоть чем-нибудь облегчить страдания умирающего. До ромеев ли было им, когда Лис в двух шагах от них, прекратив свой страшный вопль, тихо отдавал небу душу.
— Он еще жив, спаси его, Велко, спаси, — умоляла Улия в растерянности.
— Ему уже не помочь, — вздохнул юноша, подкладывая под голову лежащего свернутый свой плащ и откупоривая тыковку с водой, чтобы оросить запекшиеся губы умирающего.
— Что он говорит? — ломая в отчаянии руки, спросила девушка.
Велко и сам заметил, как мучительно шевелились губы Лиса. Он низко склонился и расслышал прерывистое:
— Изверг… Вижу немого изверга… лес… на Белградской дороге… за Киевом… Я продал… родину продал… подыхаю… как изверг… на чужой… Я убил гонца Богдана… А Блуд… Блуд назвался Милчо… из Карвуны… назвался послом Петра… оклеветал булгар… Калокир клеветал… Это ромеи послали Курю… на уличей… с подлогом… Велко, Велко… Быть войне… булгарами и нашими… Прокляни меня…
— Он бредит! Прощай, Лис, прощай! — крикнул юноша, не веря тому, что услышал. — Кошмарный бред его.
— Это не забытье… — собрав остатки сил, Лис нащупал что-то за пазухой, вытащил, разжал кулак, и Велко с Улией увидели позолоченный медвежий клык на цепочке.
— Знак высоких гонцов великого князя Киевского, — прошептала Улия. — Откуда он у него?
— Не булгары… я погубил Богдана… возьми, Велко, спрячь… сохрани…
Юноша повиновался, ошеломленный, а Лис продолжал страшную исповедь, с невероятным трудом выдавливая из себя хриплые звуки:
— Быть войне… меж братьями… Прокляните, заблудшие… Я продал… Улеба продал… обманул… Корабль Пто… Птолемея увез его… не в Рось-страну… в другую сторону… Не вернуться Улебу…
— Молчи! Не смей! — Велко отпрянул, подхватил девушку на руки. — Он лжет, Улия! Лжет!
— Нет, это правда… тайна душила… теперь мне легко… мне хорошо… умира… — Лис вздрогнул и испустил дух.
С бесчувственной девушкой на руках Велко стоял, оцепенев, посреди дороги и слепо глядел на марево пыли, из которой, точно желтые привидения, с громким топотом выскочили конные воины. И не мог он понять, почему набросились на него эти люди, зачем вяжут его и Улию, куда тащат.
Когда, так и не дождавшись зова хозяев, огненный светлогривый Жар вместе с навьюченной лошадью Лиса вышел из прибрежных зарослей, вокруг стояла полуденная тишина. Только прошуршала где-то в сухой траве вспугнутая копытами ящерица, да на озере какая-то птица вскрикнула одиноко и печально.
