Андриск сидел на камне в нескольких шагах от дороги. По другую сторону, прямо против него, виднелась полуоткрытая дверь выдолбленной в скале гробницы.

Она была копией расположенной слева гробницы Филиппа, отца Персея. Левее тянулись другие гробницы царского некрополя, мимо которых только что прошел Андриск. В Андрометии, готовясь к своей коронной роли, он тщательно изучал историю Македонии и запоминал имена сменявших друг друга царей. Здесь они были все, кроме Александра, завоевателя Востока, останки которого покоились в Египте, и Персея, погубленного ромеями вдали от царственных предков.

Сразу же после разгрома ромейского легиона Андриск принял решение о сооружении кенотафа Персея, и вот эта гробница воздвигнута, и сегодня же в полдень к ней соберутся все, кого он пригласил для участия в траурной церемонии.

Яркое осеннее солнце нагрело землю, но камень, на который присел Андриск, был холоден. Пахло кипарисами и дорожной пылью. В воздухе кружились большие желтые стрекозы. Одна из них бесстрашно села на колено Андриска, и тот, затаив дыхание, смотрел на насекомое, наслаждающееся теплом и последними днями жизни, и, только когда стрекоза улетела, перевел взгляд на дверь гробницы.

И вновь мысли Андриска перенеслись к тому, чьим сыном он себя называл. «Я видел тебя лишь пленником, сломленным бедами, когда тебя вели по Риму. Но каким ты был на троне и в палатке полководца, царь Персей, сын Филиппа? Ты получил в наследство Македонию, сломленную условиями позорного мира, и возродил ее славу. Даже враждебный тебе Полибий, тот самый, от которого я впервые узнал о своем сходстве с твоими детьми, вынужден был в своей истории сквозь зубы признать, что македоняне мужественно и отважно сражались за царское достоинство этого негодяя. Что он понимает в истории, этот римский прихвостень! Македоняне сражались за Македонию и за самих себя, стремясь сбросить позорное иго рабства. И разве теперь нет таких, которые догадываются и даже уверены, что я не сын Филиппа. Но, приняв имя царя, я стал воплощением идеи».

Внезапно на дороге появилось трое воинов со столбом на плечах. Приблизившись к гробнице, они опустили его смазанный дегтем конец в заранее вырытую яму и стали засыпать ее землей и камнями. Столб был необходим для церемонии, которая состоится через час.

За работой они не спеша перебрасывались словами, не догадываясь, что каждое из них слышно Андриску.

— А я бы с ним не возился, — бросил один из воинов, судя по голосу, юноша. — Да не стоит он пищи, которую на него извели за эти два месяца.

— Точно! — подхватил другой. — Отрубить голову и бросить на корм собакам.

— Много вы понимаете, — проговорил третий, судя по голосу, человек немолодой. — Ведь этот ромей — цареубийца. Сын должен за отца своего отомстить. И так, чтобы все видели.

— А говорят, что он вовсе ему не отец, — сказал вполголоса первый воин.

— Да-да! — подхватил другой. — Когда мы его охраняли, косой — он знает язык ромеев — слышал, как ромей кричал, что наш царь — вовсе не царь, а раб и что настоящего Филиппа он сам в саван заворачивал.

— Молчите, дурни! — крикнул третий. — Нашли кому верить! Презренному ромею! Филипп по всему — царь, и на отца своего похож. А за то, что ромей злословил, ему язык вырвали.

Закончив работу, воины присели отдохнуть.

— Вот что я вам скажу, ребята, — проговорил старший. — Ромеи давно всякую ложь плетут, чтобы нашего Филиппа власти лишить. А царь это или не царь, только в бою можно понять. Наш Филипп — по всему видно — царь!

— Здорово он с эпирскими собаками придумал! — откликнулся один из юношей. — Молосские псы для ромеев пострашнее фаланги оказались! Рвали их, как зайцев.

— А я слышал, — вставил другой, — что наш ромейский боров пса голыми руками задушил. И раны на нем нет никакой.

— Это боги его сохранили для праведной казни, — добавил старший. — Ромеи крест придумали для беглых рабов. А кто эти рабы? Такие же воины, попавшие в плен. И за них пусть он муку примет.

— А на чем он висеть будет? — спросил первый.

— Вот это ты правильно вспомнил, — поднялся третий. — Где тут перекладина и гвозди?

Через некоторое время послышались ровные удары, а потом звук удаляющихся шагов.

Мысли Андриска перенеслись к отцу, нет, не к царю Македонии, а к учителю Исомаху. «Где ты, мой родной? — думал он, и слезы сами заполнили глаза. — Боги свидетели, я сделал все, чтобы тебя отыскать. Жив ли ты или погублен ромейской неволей, как царь Персей? А если жив, догадываешься ли, что это твой сын стал царем великой Македонии? Если догадываешься, не обижайся. Александр отказался от своего отца Филиппа и назвал себя сыном бога Амона из тщеславия. Я — из нужды. Не мог я иначе отомстить за тебя и за весь наш народ. Как хорошо, что выдумку с молосскими псами приписывают мне. Они и правда гнали ромеев, как зайцев».