Торжище
Приближаясь к Бычьему рынку, без труда можно понять, что за торг там идет. Владельцы четвероногих не имели привычки расхваливать свой товар, да и покупатели, неторопливо осматривая и ощупывая животных, не спорили из-за каждого асса.
Шум, выкрики, свист бичей, плач, вопли дали знать, что на продажу вывели двуногих. Цены на них скакали в зависимости от войн, которые вели римляне за пределами полуострова. Каждая из побед выбрасывала на Бычий рынок тысячи новых невольников, одновременно снижая на них цену.
Толпа подступила в деревянному помосту с выставленными на нем мужчинами и женщинами, юношами и девушками, детьми. Ноги у всех были вымазаны мелом, головы покрыты лавровыми венками, ибо продавалась военная добыча. На мужчинах и детях не было одежды. Тела женщин покрывали грязные лохмотья.
По краю помоста важно прохаживался человек средних лет, плотного телосложения, с лицом кирпичного цвета. В левой руке у него были небольшие металлические весы, в правой — плеть с раздвоенным концом. Остановившись около высокого крепкого мужчины, угрюмо смотревшего себе под ноги, он ткнул в него рукояткой плети:
— Взгляните на этого эпирского Геркулеса. Такой раб может и поле вспахать, и камни таскать. А цена ему всего триста сестерциев. Кто набавит?
Краснорожий щелкнул плетью.
— Триста, раз.
— Даю триста пять! — крикнул кто-то из толпы.
— Триста пять, раз, — произнес краснорожий, ударяя плетью. — Два, триста пять. Триста пять, три. Забирай Геркулеса.
Покупатель вышел из толпы и, держа в руках монету, произнес:
— Я заявляю, что этот эпирец по праву квиритов принадлежит мне и что я его купил этой монетой и этими весами.
Он постучал монетой по протянутым ему весам и отсчитал деньги. Краснорожий сгреб их и бросил в небольшой деревянный бочонок.
Подойдя к двум прижавшимся друг к другу рабам, бородачу лет пятидесяти и подростку лет пятнадцати, краснорожий ткнул плетью старшего:
— Это учитель. Голова его набита всякой премудростью грекулов. Может читать, писать, считать; стихи сыплются из него, как из решета. И цена этому мудрецу — две тысячи сестерциев.
— Ого! — послышалось из толпы. — За старца-то две тысячи!
— Какой же он старец, Тит? — возразил краснорожий. — Он слышит и так же прекрасно видит, а зубы… Поднимись, взгляни сам.
Тот, кого назвали Титом, вскочил на помост и, подбежав к бородачу, привычным движением схватил его за подбородок.
— Зубы на месте, — подтвердил он, — но просишь много.
— Учителя теперь в цене танцовщиц идут, — заявил краснорожий. — Это раньше они дешевле цирюльника стоили. Ведь каждому хочется, чтобы его дети по-гречески лопотали.
С этими словами он щелкнул плетью.
— Две тысячи, раз!
Толпа молчала.
— Две тысячи, два!
— Беру я его! — выкрикнул Тит.
— Две тысячи, три! Уводи. Я запишу его на счет твоего господина Катона.
Когда Тит подошел к бородачу, тот еще крепче прижался к мальчику.
— Он у тебя строптивый, — протянул Тит. — А ты о пороке не объявил.
— Какой там строптивый! Просто еще неученый.
Краснорожий поднял плеть, и бородач отскочил, видимо опасаясь, что достанется и мальчику.
— Прощай, Андриск! — простонал он, спускаясь вслед за покупателем с помоста.
— Прощай, отец! — проговорил мальчик дрогнувшим голосом.
— А этот юнец, — краснорожий ткнул плетью в сторону Андриска, — взгляните, внук самого Пирра.
Толпа отозвалась на шутку одобрительным хохотом. Имя Пирра было известно каждому. Этот эпирский царь дважды побеждал римское войско и дошел до двадцатого милевого столба. Но бледный подросток с дрожащими губами менее всего походил на родственника великого воителя. И цена ему не царская — двести сестерциев.
Отойдя к краю помоста, краснорожий щелкнул плетью:
— Раз, двести. Два, двести.
— Беру! — послышалось из толпы.
— Три, двести! Забирай внука Пирра. Он находка для твоей мастерской.
В толпе захохотали. Закрыв лицо руками, Андриск спускался с помоста.
