Публий вбежал в таблин. Полибий заметил: с подбородка юноши исчез пушок.

— Ты побрился! — воскликнул он. — Когда у нас в Ахайе говорят о юнце, добавляют: «Еще бритва не касалась его щек».

— А у нас о побрившемся говорят «обновился». Бритву мы называем «новакулой».

— А нет ли в Риме иных новостей?

— Есть: претор Сульпиций Гал прогнал из дома жену, застав ее стоящей на пороге с непокрытой головой.

— Этот Сульпиций Гал — астроном?

— Да. В астрономии из римлян он первый. А развелся вторым после Спурия Корвина. Но у того была веская причина: брак оказался бездетным.

— Поразительно! А есть ли другие новости?

— Вторая новость в другом роде. Сегодня в цирке представление.

— В цирке? — поморщился Полибий.

— Да! Будут выступать эллинские артисты.

Лицо Полибия просветлело.

— Это другое дело. Слово «цирк» вызывает у меня отвращение. А как эллинские актеры оказались в Риме?

— Их пригласил претор Аниций по случаю победы над иллирийцами.

Полибий накинул хитон. И вот они уже на улице, спускающейся под гору, прямо к цирку.

— Не знаешь, каких актеров привел Аниций? — спросил Полибий, когда уже показалась стена, ограждавшая цирк.

— Беотийца Феодора и этолийца Гермиппа с хором и флейтистами. Они будут исполнять гимны в честь Аниция.

— О боги! Неужели я вновь услышу божественный хор Феодора?! В последний раз он выступал в Олимпии. А Гермипп со своими флейтистами приезжал к нам в Мегалополь за месяц до того, как мне пришлось покинуть родину.

В этот момент их взору открылась огромная лощина, словно самой природой созданная для зрелищ. Склоны Палатина и Авентина вместили зрителей, а пространство между холмами было отведено для состязаний — бега коней и гладиаторских боев. Но сейчас на краю арены возвышался помост, на котором уже стояли артисты.

— Спустимся ниже! — предложил юноша Полибию, с интересом оглядывавшему цирк.

Они спустились на несколько рядов и заняли край длинной деревянной скамьи у прохода. Зрителей собралось не более десяти тысяч, хотя цирк, судя по размерам, мог вместить тысяч пятьдесят.

Слева из деревянного помещения, примыкавшего к арене, показалась процессия. В центре — триумфатор, вокруг него — почетная дикторская стража, в нескольких шагах сзади — сенаторы. Их тоги, освещенные солнцем, сливались в сверкающее белое пятно, отороченное пурпурным подбоем.

— Триумфатору слава! Да здравствует Аниций! — послышались одиночные выкрики.

Два нижних ряда, предназначенные для почетных гостей, медленно заполнялись. Полибий заметил, как сидевший неподалеку юноша вытащил из мешочка горсть тыквенных семечек и протянул своему соседу со словами:

— И чего они тянут. Уже брюхо подвело.

— Наш Аниций торопиться не любит, — отозвался тот.

— Смотри! Смотри! Платок выкинул!

Зазвучали флейты, сначала тихо, потом все громче и громче.

Полибий закрыл глаза. На мгновение ему показалось, что он не здесь, в этом варварском городе, а в Олимпии, на великолепном торжестве, венчающем победу духа и гармонии над хаосом. Вслед за флейтами в мелодию влились голоса, чистые и звонкие, как бегущие по камням ручьи. «Всепобеждающая гармония! — думал Полибий. — Кифара Орфея заставляла лавры склонять ветви и сплетаться в венки. Ее звучание срывало с гор камни, передавая им свою легкость и ритм. Пока Орфей играл, за ним, как очарованные, шли звери. Может быть, эллинские напевы смягчат черствые души ромеев и сотворят… Но что это?»

Полибий открыл глаза. Зрители вокруг него топали, шикали, свистели. Вдруг со своего места поднялся триумфатор. «Сейчас остановит буянов», — подумал Полибий. И впрямь Аниций что-то сказал сидевшему сзади ликтору, тот быстро встал и направился к помосту. «Сейчас передаст извинение артистам, — подумал Полибий. — Объяснит им, что зрители не могут оценить их чудесного искусства».

Но ликтор произнес, чеканя слова:

— Триумфатор Луций Аниций велел передать, что вы поете и играете дурно, и повелел вам вступить друг с другом в состязание.

Артисты переглядывались, не понимая, чего от них хотят.

— Выходите друг против друга! — пояснил ликтор, становясь в позу кулачного бойца.

Артисты словно окаменели. Теперь они поняли…

Между тем ликтор нетерпеливо приблизился к Феодору. Полибий не расслышал, что он сказал, но тотчас же вперед вырвался один из хористов и, подбежав к флейтисту, стал вырывать у него инструмент. Тот не отдавал, отбиваясь ногами. И вот они вцепились друг другу в волосы. Завязалась общая схватка. Человек пять хористов, схватившись за руки, пошли стеной на флейтистов. Они разбежались, но один, загнанный на край помоста, полетел вверх тормашками. В это время несколько флейтистов поднесли к губам свои инструменты и под дикую их разноголосицу стали наступать на обратившихся в бегство хористов. И только тогда один хорист стал в позу кулачного бойца и нанес первому подвернувшемуся флейтисту удар в челюсть.

Зрители ликовали. Спектакль, начавшийся так скучно, превзошел все ожидания.

Публий схватил Полибия за руку:

— Идем отсюда! Идем быстрее!

Они почти бежали по ступеням. Наверху Полибий оглянулся. На помосте все смешалось. Несколько зрителей выскочили на арену и вступили в драку.

Выйдя из цирка, Полибий и Публий долго шли молча. Публий заговорил первым:

— Прости меня. Я не мог такого и предположить. В Риме впервые эллинские артисты. Я думал…

— У каждого свой вкус, — сказал Полибий сокрушенно. — Я люблю кулачный бой, а мой друг Телекл его не выносит. Конечно, это дикость — предложить артистам сойтись на кулачках. Но как назвать поведение моих соотечественников? Они могли бы сойти с подмостков и удалиться.

Публий помотал головой:

— Виноваты только зрители. В первый раз, когда я был в театре, ставили пьесу Теренция, сейчас уже не помню какую. Как и сегодня, толпе это показалось неинтересно. Откуда-то появились розги. С десяток зрителей выбежало на сцену. Они сорвали с актеров хитоны и стали их сечь: ведь у нас актеры — рабы. Я был тогда с моим другом Лелием. Мы сразу ушли. А все оставались на местах, криком подбадривая добровольных палачей.

Простившись с юношей, Полибий побрел домой. «Вот он, Рим, во всей своей красе, — думал он. — Варварский город. Но ведь и здесь есть мыслящие люди, любящие поэзию и науку. Хорошо бы познакомиться с Сульпицием Галом. Человек, увлекающийся философией и астрономией, должен быть интересным собеседником».

«Полибий, радуйся, произошла беда. От какой-то непонятной болезни в один день и час скончались маленький Филипп и воспитатель царских детей Эвагор. Заботы о похоронах легли на меня. Персею разрешили проводить младшего сына. Но и тут его сопровождали двое стражей. Если бы ты видел лицо несчастного отца… Стражи не дали мне даже сказать ему несколько слов в утешение. Утром моя подушка была мокра от слез.

Александр теперь живет у меня. Братья были удивительно похожи и внешне, и по характеру. И так дружны! Несколько дней Александр не находил себе места. А потом немного успокоился. Он стал вырезать по дереву. Я ему рассказал о поразившей меня картине «Страдание Геракла», которая украшает наш храм. Помнишь, тот, что у восточной гавани. И по рассказу он пытался воспроизвести изображение. Голова Геракла у него получилась прекрасно. Но работу он не завершил, увлеченный другим сюжетом. Несколько дней назад какой-то человек из Антиохии, пришедший повидать мальчиков и заставший в живых одного Александра, передал ему небольшую гемму удивительной работы. На ней изображена Лаодика, женщина редкой красоты. Мальчик не расстается с изображением матери, покрывает его поцелуями. Как это все вынести — смерть брата, разлуку с отцом и матерью, эту чуждую враждебную обстановку! Александр задумал картину «Персей и Андромеда». Я молю богов, чтобы этот труд не разочаровал его.

Будь здоров. Телекл».