в которой Генри проявляет, наконец, сыновние чувства

Через четверть часа из ворот миссионерской станции Бэрча выехала легкая повозка, на козлах которой восседал рыжеусый крепыш в солдатском мундире. Мистер Гримшоу и безбровый солдатик покачивались в седлах справа и слева от Генри Гривса — единственного пассажира брички. Мягкосердечный комиссар распорядился ослабить путы на запястьях юноши, но совсем снять веревки не решился. Мистер Гримшоу знал, что этот юнец способен на любые сюрпризы, и не хотел рисковать.

Однако Генри не помышлял о побеге. Раздумывая о том, что ждет его в Окленде, он дал волю воображению, которое рисовало ему картины одна мрачнее другой. Он представлял себя то в роли кандального каторжника, таскающего на себе огромные камни, то смертником, которого выводят в тюремный двор на расстрел, то узником, состарившимся, но так и не увидевшим над собою небо.

Странное дело, но эти видения не вызывали у него почему-то ни отчаяния, ни страха. В глубине души Генри не верил ни в одно из них. Слишком обидно было бы умереть, так и не пригодившись людям. Однако на что он мог надеяться? На какой поворот судьбы? Этого Генри не знал. И все-таки страха не было.

Остались далеко позади и добротные строения миссионерской станции, и так полюбившаяся доктору Эдвуду буковая роща, и утыканные десятками пугал обширные огороды преподобного Сэмюэля Бэрча. Дорога свернула в лес и резко сузилась. Теперь мистер Гримшоу ехал впереди, ярдах в десяти от брички, а белобрысый солдат-конвоир на таком же расстоянии сзади.

Только сейчас, когда кавалькада вступила в прохладный сумрак кауриевого леса, в голову Генри пришла мысль о побеге. То, что казалось безнадежным на гладкой, как ладонь, равнине, покрытой мелколистым кустарником да небольшими рощицами, могло удастся здесь, в скопище великанских каури. Надо только неожиданно выпрыгнуть из брички и броситься в чащу. На лошадях они не смогут преследовать его в лесу. Целиться же им помешают стволы, каждый из которых способен прикрыть собой и дюжину беглецов. От пеших же можно удрать и со связанными руками. Главное, запрятаться поглубже в чащу: Гримшоу удалиться от дороги не рискнет.

Лежа на спине и разглядывая зеленые шатры, смыкающиеся в вышине, Генри обдумывал детали. Смущало одно: куда податься потом, когда, перетерев веревки, он окажется на свободе?

С англичанами контакты порваны — губернатор объявит Генри Гривса вне закона. Значит, придется снова стать пакеха-маори? Что ж, плохого в этом нет, но далеко не всякое племя примет к себе опасного беглеца. Редкий вождь решится рисковать из-за пакеха. Если б набрести на нгапухов!.. Они встретили бы с распростертыми объятиями врага губернатора… Только где их искать?.. А если опять встретятся ваикато?

Так или иначе, но даже эта неопределенность была привлекательней, чем кандалы. Рискнуть стоило. Оставалось подождать, когда хоть на секунду остановится бричка: на ходу выскакивать нельзя. Упадешь — и все пропало.

Повозившись, Генри сел на днище брички и, чтобы не терять времени даром, принялся незаметно тереть веревку о деревянную рейку, оставшуюся от снятого сиденья. Особой пользы это занятие не принесло: веревка начала лохматиться, острый край рейки очень скоро стал волокнистым. Дело затормозилось. Ничего другого, что могло бы заменить рейку, не было. Генри понял, что руки не освободить. Он продолжал тереть веревку, но теперь уже из одного упрямства.

Теплый солнечный луч, пробив зеленую крышу, упал на щеку Генри: дорога круто вильнула влево и пошла под уклон. Генри удивился: он не предполагал, что долина, по которой они ехали, окажется всего-навсего обширным плоскогорьем. Значит, вполне вероятно, что лесные заросли скоро кончатся. И если внизу лежат болотистые луга, побег станет невозможным.

Привалившись плечом к борту брички, Генри внимательно вглядывался в местность, по которой сбегала дорога. Дай бог, если впереди окажется завал, упавшее дерево или любое другое препятствие. Тогда он непременно использует свой шанс — ждать больше нельзя. Но что-то не похоже, чтобы здесь можно было встретить хоть один сломанный ствол, — могучим каури не страшны любые ураганы. Вцепившись гигантскими щупальцами корней в глинистую почву, они стоят здесь не шелохнувшись уже по триста, по пятьсот лет.

Неожиданно земельный комиссар, чья фигура маячила сейчас шагах в тридцати от брички, осадил коня. Приподнявшись на стременах и вытянув шею, он в течение нескольких секунд напряженно вглядывался в полого спускающуюся перед ним дорогу. Затем пришпорил вороного и стремительно поскакал вперед. И тут же Генри увидел обшарпанную крышу поднимающегося снизу фургона.

В груди екнуло. На узкой лесной дороге без остановки не разминуться. Значит, через минуту-другую решится все.

Чтобы окончательно усыпить бдительность белобрысого конвоира, он отшатнулся от борта и, опустив голову, стал ждать приближения фургона. Сейчас его понурая фигура была воплощением безразличия ко всему на свете, но каждый мускул юноши напрягся до предела, а сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.

— Левее! Да левее, дьявол вас побери! — услышал он раздраженный голос Гримшоу.

Рыжеусый взмахнул бичом. Лошадка, всхрапнув, испуганно рванула бричку в сторону и встала. Тотчас справа затрещали кусты, и на расстоянии вытянутой руки Генри увидел перед собой две оскаленные конские морды, накренившуюся коробку фургона и странно знакомую спину приземистого человека в мятой шляпе и добела выцветшем балахоне. Однако приглядываться было уже некогда. Упав на локоть, Генри подобрал под себя ноги и встал на колени. Заметив, что внимание обоих солдат целиком поглощено протискивающимся мимо них фургоном, он проворно вскочил на ноги и выпрыгнул из брички.

Отчаянный возглас догнал его уже в воздухе.

— Сынок!..

Прыжок был удачным: приземлившись, Генри устоял на ногах. Но метнуться за ствол каури, как было задумано, он не смог: звук отцовского голоса внезапно лишил его воли. Оглянувшись, он увидел растерянное и радостное лицо старого Сайруса Гривса, который, стоя на облучке фургона, протягивал к нему руки.

— Отец… — хрипло пробормотал Генри, через силу сделал шаг от дороги и тут же свалился на землю, сбитый подножкой. Усатый возница, пыхтя, навалился на него, второй солдат мешком сползал с коня. Все было кончено. Побег провалился.

— Господин чиновник! Да что же это такое?! — раздался плаксивый голос Гривса-старшего. — Мой сын! Ведь это мой единственный сын!..

— Проезжайте! — судя по всему, Гримшоу был вне себя от злости. — Тем хуже для вас, старый осел!.. Ваш сын — изменник, слышите, вы?! Убирайтесь!

— Господин комиссар!.. Умоляю вас…

Зажмурившись, Генри с тоскливым отчаянием ждал, когда кончится мучительный для него диалог. Если бы он мог заткнуть уши… Только бы не слышать этих всхлипываний, этих униженных мольб. Скорее, скорее бы он уезжал…

— Генри… Сыночек…

Он приоткрыл веки. Отталкивая белесого солдата, Сайрус Гривс пытался приблизиться к нему. Лицо старика тряслось от горя, морщины мокро блестели.

«Мой отец… отец… отец…» — застучало у Генри в мозгу. Горло сдавило, к глазам прихлынули слезы.

— Уходи! Уходи, отец! — задыхаясь, выкрикнул Генри и, чувствуя, что последние силы оставляют его, стал биться головой о ремни на груди опешившего усача.

— Да он сумасшедший! — как через одеяло, услышал он удивленный голос Гримшоу.