«Помочь ему может только Лесток». Такую фразу обронила великая княгиня, разговаривая с Софьей, и чем больше думал Саша над этой фразой, тем меньше она ему нравилась.

Да назови она кого угодно, хоть Бестужева, хоть саму государыню, хоть Господа Бога! В последнем случае он понял бы, что надо действовать, рассчитывая только на себя. Впрочем, до Бестужева так же далеко, как до Всевышнего. Давно ли он стоял в кабинете тогда еще вице-канцлера Бестужева, и не жалким просителем, а помощником, оказавшим неоценимую услугу. Бестужев был щедр. Кто, как не он, сделал Сашу гвардейцем, и хоть не напрямую, косвенно, но помог получить руку Анастасии.

Бестужев расплатился сполна и точно дал понять — скандальной истории с его похищенным архивом не было, и горе тому, кто об этом вспомнит!

За все четыре года Сашиной службы у генерала Чернышевского Алексей Петрович даже намеком (а случалось бывать в общих гостиных) не дал понять, что когда-то, пусть на миг, их судьбы сплелись в тугой узелок. К Бестужеву можно будет обратиться только в крайнем случае, а пока, похоже, этот «крайний» еще не наступил. «Произошла ошибка», — сказала великая княгиня. А какая ошибка? Было любовное свидание. Если их застали вместе, то Никите грозит ссылка, а пока, естественно, арест. Но это недоразумение можно решить росчерком пера.

В рассуждениях Саши было множество натяжек, но он и себе не хотел напоминать, что хоть и был когда-то Лесток во вражьем стане и по его вине Анна Гавриловна Бестужева отбывает ссылку в Якутске, но вести с ним разговор о Никите Оленеве куда легче, чем с Бестужевым. Лесток весел, неизменно благодушен и весьма вежливо раскланивается с Сашей при случайных встречах. «Ах, мой юный друг. Политика — жестокая игра, а человеческие отношения — совсем другое. Поверьте, я всегда относился к вам с симпатией».

Но предстоящий разговор — именно политика, а в этих вопросах Лесток умен, хитер, коварен — вот обратная сторона его улыбок. Но и к нему можно подобрать ключик, он ведь и доверчивым бывает, славный лейб-медик. Он, словно престарелая кокетка, уверен в своем обаянии. А такой скажи только, что сегодня она «чудо, как хороша», и разговор сразу пойдет в нужном тебе направлении.

Направление выберем, чтоб путь к цели был наикратчайшим, никаких окольных путей: «Сударь, я пришел к вам просить о милосердии! Только вам под силу… Дальше та-та-та… великая княгиня и прочее…» А если он удивится и сделает вид, что ничего не понимает? Лесток ведь всегда хитрит, даже если в этом нет необходимости. Он и завтракает, наверное, с хитрой улыбочкой: вот обману сейчас жаркое… вот одурачу каплуна…

Еще утром Белов договорился об аудиенции с Шавюзо, а вечером он уже сидел в жестком кресле китайской гостиной и смотрел на загадочные древние пейзажи, где иероглифы были выписаны не менее тщательно, чем леса и горы, на лакированные тарелочки с аистами и невесомые, почти прозрачные чашки. Лесток изволил опаздывать… Может, он вообще в отсутствии и Шавюзо своей властью решил задержать его до прихода хозяина. Шавюзо, как хорошая гончая, нюхом чует, что может быть небезынтересно дядюшке. Уже сорок минут истекло, как Саша начал рассматривать китайскую красоту.

Дверь неслышно отворилась, и тут же раздался вкрадчивый голос:

— Мой юный друг! Я чрезвычайно рад нашей встрече. Что привело вас в мой дом?

Лесток был роскошен в ярком шлафроке. Ба… да это не шлафрок, а китайское платье с драконом на спине. «Сейчас пойдет у нас разговор, как китайская пытка, — подумал Саша, — я буду говорить без остановки и вертеться, как уж на сковороде, а он капать словами, словно на выбритое темя. Как взять этого дракона за рога?..»

— Я пришел просить вас о помощи в чрезвычайно деликатном деле. Имя ваше было упомянуто в приватном разговоре с великой княгиней. Более того, их высочество сказали, что вы единственный человек, к коему стоит обратиться по моему делу.

Легкое удивление, словно непроизвольное движение пухлой руки, и никаких вопросов, только вежливое: продолжайте, продолжайте… Экая бархатная беседа, словно не о живом человеке речь, а о кусте сирени за окном, что так восхитительно, ах, ах, благоухает.

Саша коротко и четко рассказал о том, как Никита Оленев, «вы наверняка помните, бывший гардемарин», ушел на свидание к великой княгине, а дальше — только догадки.

Главное, не сказать лишнее, но это очень трудно, когда, желая придать рассказу достоверность, приходится вспоминать какие-то подробности. Меньше всего Саше хотелось в этом кабинете называть имя Софьи, но как иначе убедишь Лестока, что разговор с опальной Екатериной действительно состоялся.

Сейчас главное заставить Лестока задавать вопросы, по ним можно будет хотя бы приблизительно определить осведомленность лейб-медика в этом деле.

— Естественно, я обратился в полицию. Были предприняты некоторые попытки розыска. Попытки… не более, которые ни к чему не привели. Полицейские чиновники высказали предположение, что Оленев утонул. Но теперь есть твердые сведения, что он жив. Мой друг арестован и содержится под стражей в неизвестном нам месте. — Саша умолк, твердо решив, что, как бы ни было тяжело молчание, первым он рта не раскроет.

Лесток это понял, подобрал длинные рукава своего роскошного кимоно и спросил рассеянно: «А не выпить ли нам токайского?» Глаза его смеялись, но смотрели куда-то мимо Саши, при этом он имел вид недоуменный или озадаченный — не сразу поймешь, во всяком случае ему было весело. Потом он достал табакерку и принялся нюхать табак, оглушительно чихая и прикрываясь большим фуляром с вышитыми в уголке ирисами. Про Сашу он словно забыл.

Вино наконец принесли. Лесток его пригубил и тут же отставил.

— А каким образом случилось, что сей молодой гардемарин возымел наглость посетить великую княгиню?

— Они некоторым образом знакомы. Во время длинной дороги в Россию.

Никита Оленев оказался случайным попутчиком неких графинь Рейнбек.

— Понятно. Но с чего вдруг Оленеву взбрело на ум именно сейчас продолжать знакомство?

— Оленев совсем недавно вернулся из Геттингенского университета. На последнем балу после весьма длительного перерыва он встретился с великой княгиней. Очевидно, она назначила ему встречу.

Лесток стал серьезен. Саша хорошо изучил этого человека во время старых допросов, когда он мальчишкой-гардемарином стоял навытяжку перед Лестоком и беззастенчиво врал. Но как пять лет назад он не понял, верил ли лейб-медик в его вранье, так и теперь он не знал — поверил ли он его правде. Похоже, Лесток только изображает на лице серьезность, пока разговор не затронул его за живое.

— Мой юный друг, вы уже не тот мальчик, с которым я беседовал когда-то. Помните виньетку из незабудок в вашей личной тетрадке? — Лесток словно подслушал его мысли. — Тогда вы могли позволить себе наивность. Тогда… не сейчас. Супруга ваша занимает чрезвычайно высокое положение, и жизнь двора для вас сейчас не тайна. Не мне говорить вам, что случайный мужчина, появившийся в покоях великой княгини, подлежит немедленному аресту. Такова воля их величества Елизаветы Петровны.

— Да, конечно… Можно предположить несчастный случай, например, чей-то донос сделал их тайную встречу явной.

— У Бестужева достаточно шпионов. Вам известна история с Андреем Чернышевым? Он угодил под арест только за то, что слишком часто беседовал с великой княгиней в аллеях парка, а может, и не только беседовал, и не только в аллеях. Зачем мы будем гадать? Я не видел великой княгини почти две недели. Бедная девочка… — Тон Лестока был искренен и сострадателен, но у Саши опять возникло ощущение, что мысли Лестока заняты чем-то другим. — И какой помощи вы хотите от меня?

— Восстановить справедливость. Я уверен — Никита Оленев ни в чем не виновен.

— И как, по-вашему, я должен восстанавливать справедливость?

— Ну, я не знаю. Если Оленева нельзя освободить росчерком пера — тогда побег. Но для этого надо знать, где его содержат.

Лесток неопределенно пожевал губами, крамольная Сашина идея его не смутила.

— Где служил ваш друг?

— В Иностранной коллегии.

— Ну, ну… — Лицо Лестока приняло странное выражение, словно он блефовал, но решил продолжать игру до конца, потом рассмеялся, звонко щелкнул пальцами. — Я помогу вам. Может быть, это безумие, но просьба великой княгини для меня закон. Только побег чрезвычайно сложное предприятие. Это не под силу осуществить одному человеку. Помнится, вас было трое. Один в тюрьме, вы передо мной, — он принялся загибать пальцы, — а третий?

— Вы имеете в виду Корсака? Мичман Корсак командирован в Регервик на строительство порта.

— Но ведь ему положен отпуск? — Лесток неожиданно подмигнул.

Такой удачи, право слово, Саша не ожидал.

— Отпуск — это прекрасно. Алешка давно рвется домой!

— Вот и славно. Вы освободите друга, а мы тем временем устроим так, что Корсак поплывет куда-нибудь в Гамбург или в Венецию. На том же корабле уплывет из России Никита Оленев. Как вам эта идея?

— Замечательная идея! Но захочет ли Оленев плыть за границу? Он ведь ни в чем не виноват, а фактически будет лишен родины.

— На нашей родине, — Лесток подчеркнул слово «нашей», мол, забудьте, что я был когда-то французом, — не бывает невиновных. Арестован — значит виновен. А когда предстоит выбор между Сибирью и Европой, то, как подсказывает мне опыт, люди всегда выбирают последнее. И еще… — Он поднял палец, видя, что Саша пытается вставить слово.

Однако он не сказал, что именно «еще», а встал с кресла и пошел вдоль стен, внимательно, словно заново, рассматривая китайские безделушки. Зеленый дракон на его круглой спине распластался по-лягушачьи и зорко следил за Сашей красным глазом. А давно ли Оленев служит в Иностранной коллегии? В каком подотделе? Не у Веселовского ли? Оленев, помнится, внебрачный сын князя Оленева? Ах, усыновлен по всем правилам? А папенька в Лондоне? Видите, как все хорошо складывается? Вопросы Лесток задавал как бы между прочим, а сам обдумывал что-то, собирая лоб в гармошку.

Наконец он сел, улыбнулся дружелюбно.

— Так вот, мой юный друг. Услуга за услугу. На том же самом корабле отплывет некий человек. Все его документы будут оформлены подобающим образом. Но я бы не хотел, чтобы эту тайну знал кто-либо, кроме нас двоих.

— Конечно, ваше сиятельство.

— Итак, первая задача выяснить, где обретается ваш друг Оленев. Как только я выясню это, немедленно найду вас через моего секретаря. Но если мне понадобится ваша шпага, — Лесток сделал роскошный жест рукой, — я могу на вас положиться? — Он пристально посмотрел на Сашу.

— Да, ваше сиятельство. — Саша встал, почувствовав, что время, отпущенное для аудиенции, истаяло.

На улице прыскал мелкий дождичек, что было вполне кстати, чтобы остудить горячий лоб и пылающее воображение. Это что же получается, черт подери! Они теперь в одной упряжке с Лестоком? А хоть бы и с Лестоком. Главное, Никиту освободить!

Саша обогнул решетку палисадника и вышел на набережную. Какой-то человек, немолодой, озабоченный, обогнал его и чуть ли не бегом спустился по откосу к воде. Там стояла причаленная лодка, и мужчина стал отвязывать веревку. Саша обратил внимание на этого человека не из-за лодки, а из-за некой небрежности в костюме. Камзол его, старый, но отутюженный и украшенный новыми галунами, был порван сзади, словно мужчина где-то зацепился за гвоздь и вырвал кусок ткани, что называется, с мясом. Через дыру проглядывала необычайно яркая, оранжевая подкладка.

Саша мог поручиться, что уже видел сегодня этого человека, он также неимоверно куда-то торопился, оранжевая подкладка тогда горела, как маленький факел. Но где, когда? Он вспомнил Никитин закон парности и усмехнулся. Мужчина меж тем прыгнул в лодку и теперь короткими, сильными гребками выводил ее на середину реки. Поразмысли Саша еще минуту, он бы непременно вспомнил, что видел мужчину у дома Лестока два часа назад, и это открытие сыграло бы немаловажную роль в его жизни.

Но голова у Саши была занята совсем другим. Еще во время беседы в лаковой гостиной он заострил внимание на кое-каких деталях и теперь пытался поймать за хвост ускользающую мыслишку. Ах, да… Что толковал Лесток о человеке с документами, «оформленными подобающим образом»? Нет ли во всем этом противозакония? И почему Лесток проявил столько усердия? Не одурачил ли его лейб-медик, обрядившись с такой охотой в тогу благодетеля?