Книга: Ковчег Могущества
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Вечерняя молитва завершилась. Аменхотеп вернулся в свой паланкин в весьма подавленном настроении: его по-прежнему не покидало чувство нарастающей неприязни по отношению к Верховному жрецу.
Тот же, по обыкновению, был спокоен и уверен в себе. Ранеб вот уже почти тридцать лет занимал пост Верховного жреца Инебу-Хеджа, получив его ещё двадцатилетним юношей благодаря незаурядному уму и способностям к прорицанию. Тутмос IV безгранично доверял Ранебу, но незадолго до своей кончины понял, что опрометчиво наделил жрецов слишком уж большой властью. Ибо те, воспользовавшись своим привилегированным положением, стали всё чаще вмешиваться в государственные дела и присоединять к своим вотчинам-храмам всё больше казенных земель. В итоге в храмах таких крупнейших городов, как Инебу-Хедж, Ону, Аварис, Хемену, Уасет и Абидос скопились несметные богатства. Собственно, именно тогда Тутмос IV и начал проявлять беспокойство, ведь, как известно, у кого богатство – у того и власть. Перед смертью он успел поделиться своими опасениями по этому поводу с преемником – сыном Аменхотепом, и теперь тот буквально кожей ощущал опасность, исходившую от Ранеба.
Аменхотеп задернул прозрачный полог паланкина и погрузился в тягостные размышления. Мысли нещадно путались в голове божественного отпрыска, но он всё более склонялся к принятию решения о подписании указа, ограничивающего власть жрецов, а также о взимании с храмов дополнительных податей в пользу государственной казны. Дело оставалось за малым: поддержат ли его сановники? А вдруг побоятся вступить в конфликт с могущественными жрецами? Аменхотеп тяжело вздохнул: ответов на эти вопросы он пока не знал…
* * *
Тея, перед тем как расположиться в паланкине, отыскала глазами старшего сына – тот оживленно беседовал о чём-то с Камосом. По выражению лиц молодых людей царица догадалась, о чём именно, и мысленно улыбнулась.
Камос изъявил желание отправить жену Сепати домой вместе с отцом и матерью, благо те искренне благоволили к молодой невестке[30]. Правда, Мемес на всякий случай поинтересовался причиной такого решения сына, но тот от прямого ответа ловко ускользнул. Зато Таусер, как женщина проницательная, сразу догадалась, куда именно собирается Камос: от материнского внимания не ускользнули его многозначительные переглядывания с юным эрпатором. Благоразумно решив не вмешиваться в дела мужчин, Таусер поспешила увлечь Сепати в свой просторный паланкин. Мемес же, как и положено преданному сановнику, весь путь до храма Хепри-Ра-Атума прошагал пешком, не отходя от паланкина фараона, и теперь покорно ожидал возвращения во дворец.
Наконец процессия двинулась в обратный путь. Камос приблизился к паланкину Тутмоса, и тот жестом пригласил друга занять место подле него. Паланкин эрпатора оказался достаточно просторным даже для двоих: в нём можно было не только сидеть, но и возлежать на подушках. Что, собственно, молодые люди и сделали.
Вооруженные до зубов телохранители-маджаи с блестящей, цвета бронзы кожей заняли свои места подле паланкина эрпатора, и четыре чернокожих носильщика привычным движением тотчас его подхватили.
* * *
Маджаи-телохранители прекрасно знали, где располагается заведение госпожи Рафии, поэтому, быстрым шагом миновав дорожку, выложенную красным гранитом, уверенно повернули к городу. Вскоре паланкин эрпатора проследовал мимо храма Птаха – покровителя Инебу-Хеджа. Камос выглянул из-за полога и, повернув голову вправо, отчетливо различил, несмотря даже на сгущающиеся сумерки, три небольшие статуи и плоские каменные алтари перед каждой из них.
На алтарях лежали щедрые подношения местных жителей: каждый старался в меру своих возможностей задобрить покровителя родного города. Птах почитался ещё и как покровитель ремесел и живописи. Именно поэтому возле храма, вплоть до захода солнца, всегда толпились ремесленники, молодые художники и начинающие зодчие. Ну и, конечно же, крестьяне, вымаливающие у Птаха успеха в деле, у Сехмет, его жены, – мира, а у Нефертума, их сына и бога растительности, – богатого урожая. Последнему приносили в дар в основном чаши, наполненные водой с плавающими по её поверхности белыми лотосами.
Паланкин эрпатора проследовал в город. Дорога теперь шла по широкой улице, где за высокими каменными оградами прятались – в тени тамариндов, пальм, акаций и смоковниц – дома зажиточных горожан.
Последнюю часть пути Тутмос и Камос хранили молчание, думая каждый о своём. Когда же за пологом паланкина показался дом, принадлежавший второму советнику, Камос тяжело вздохнул и сказал с печалью в голосе:
– Счастливчик! Второй советник имеет возможность хотя бы изредка насладиться тишиной своего поместья…
Тутмос удивился:
– Тебе не нравится жить во дворце? Мне казалось, что ваша семья занимает самые лучшие покои!..
– О, да! – легко согласился Камос. – Покои моего отца лучше покоев самого Хану! Хотя тот – главный чати фараона.
– Тогда отчего я слышу грусть в твоем голосе? – продолжал недоумевать Тутмос.
– Видишь ли, друг мой эрпатор, иногда очень хочется уединиться с женой не в дворцовых покоях, а в собственном доме.
Тутмос пожал плечами:
– Мне не понятно твоё желание… Скажи, что прислать тебе в твои покои, и я тотчас отдам приказ об удовлетворении любой твоей прихоти!
– Благодарю тебя, эрпатор. Но я уже поделился с тобой своим желанием…
– Уединиться с Сепати?.. В собственном доме? – удивленно переспросил Тутмос.
– О, да, благородный эрпатор.
– Воистину твоя любовь к жене не знает границ! – воскликнул в восхищении Тутмос. – Неужели и я смогу когда-нибудь полюбить женщину так, как ты?!
Камос улыбнулся, с нежностью вспомнив о жене. Если бы не обещание, данное царице, он с большим удовольствием провел бы сегодняшнюю ночь в сладчайших объятиях Сепати на супружеском ложе, а не в доме Рафии в обществе одной из служительниц богини Хатхор. У него было достаточно времени до женитьбы, дабы пресытиться ласками жриц любви. Теперь же он желал только Сепати. Помимо взаимного чувства любви и пылкой страсти друг к другу Камос обрел в жене ещё и верного друга. Ему нравилось подолгу разговаривать с Сепати: она поражала его не только своими глубокими знаниями, но и смелостью суждений. В такие минуты Камос был благодарен судьбе, а точнее – своему отцу, который, как умудренный жизненным опытом родитель и истинный мужчина, решительно настоял при выборе жены для сына именно на кандидатуре Сепати.
Мемеса с семьей Сепати связывала многолетняя дружба. Девушка принадлежала к влиятельному роду номарха Анеджети, повелителя Ону. Когда Сепати достигла брачного возраста, Менес, в очередной раз посетив Ону, и по традиции заглянув к старым друзьям, мгновенно оценил как её женские прелести, так и незаурядный ум. И теперь Камос время от времени с чувством стыда вспоминал, сколь долго и упорно противился он тогда женитьбе на Сепати, поскольку в ту пору ему нравилась другая прелестница – тоже из знатного семейства, но уроженка Инебу-Хеджа.
Усилием воли, отогнав воспоминания, Камос вернулся к реальности и, наконец, ответил Тутмосу:
– Безусловно, эрпатор! И она непременно ответит тебе взаимной любовной страстью.
Тутмос рассмеялся:
– Да ты просто дразнишь меня, Камос! Специально разжигаешь мой пыл перед посещением… – Неожиданно его голос посерьезнел: – Скажи, а в том доме, куда мы сейчас направляемся… Ну, словом, будут ли там сегодня жрицы из храма Хатхор? – добавил он, окончательно смутившись.
– Всенепременно, Тутмос! – убежденно произнес сегер. – Причём, самые лучшие! И ты сможешь выбрать любую из них.
– А ты… ты мне поможешь?..
Камос понимающе улыбнулся:
– Если у тебя, о досточтимый эрпатор, возникнет желание овладеть какой-либо из жриц, боюсь, моя помощь не понадобится.
Неожиданно Тутмос заволновался:
– Надеюсь, хозяйка дома не узнает, кто я?..
– Конечно же, нет! Не переживай по этому поводу! Хозяйка-Рафия не грешит проявлением излишнего внимания к посетителям своего заведения. Я предупредил её, что прибуду с близким другом, якобы сыном весьма состоятельного сегера. Так что когда она услышала звон серебряных драхм, то ради приличия поинтересовалась лишь именем гостя.
– И кем же, интересно, ты меня представил?
– Я придумал тебе имя Тати.
– Тати?! – не сдержал удивления Тутмос. – Но почему именно Тати? Это имя более подходит несмышленому мальчишке, нежели зрелому мужчине!
– Отнюдь, о, благородный эрпатор! Если напряжешь свою память, то непременно припомнишь, что лет пятьсот назад Египтом правил как раз фараон по имени Тати.
– Хорошо, убедил. Впрочем, это, в конце концов, не так уж и важно. Думаю, не случится ничего страшного, если на один сегодняшний вечер я перевоплощусь в Тати…
* * *
Улица, где располагались увеселительные дома для богатых горожан, выглядела весьма респектабельно. Фасады практически всех зданий были украшены росписями, изображающими богиню любви и веселья Хатхор в окружении танцовщиц.
Паланкин Тутмоса приблизился к одному из таких домов. Ворота тотчас распахнулись, и гости очутились в тенистой аллее, образованной смоковницами, перемежавшимися с душистыми акациями.
На пороге дома появилась женщина средних лет, одетая в темно-синий хитон, перехваченный по талии замысловатым золотым поясом. Ее шею и запястья украшали ярко поблескивающие даже в вечернем свете массивные украшения, усыпанные драгоценными камнями. Собственно, это и была Рафия, хозяйка увеселительного заведения.
Камосу, равно как и другим завсегдатаям «Дома с акациями» (так они называли между собой заведение Рафии), жизненная история хозяйки давно и хорошо была известна. Будучи совсем ещё юной девушкой, Рафия по воле судьбы оказалась в числе наложниц одного из сегеров, который, несмотря на довольно уже почтенный возраст, по-прежнему был весьма охоч до женских прелестей. Девушек своих старик не обижал, однако когда спустя несколько лет он скоропостижно скончался, Рафия, как третья по счету наложница, осталась практически без средств к существованию. По счастью, природа наградила ее завидной предприимчивостью: она одолжила необходимую сумму денег у ростовщика и, воспользовавшись старыми знакомствами (бывший хозяин неоднократно представлял её своим друзьям – знатным сановникам и зажиточным сегерам), открыла увеселительное заведение для любителей плотских утех. Поначалу Рафия не гнушалась обслуживать посетителей и сама, то есть трудилась практически наравне с нанятыми ею девушками. Но, по счастью, вскоре дела её пошли в гору, и с некоторых пор она оставила за собой лишь статус «почтенной хозяйки заведения».
Тутмос с любопытством разглядывал женщину, приближавшуюся к паланкину. Та оказалась высокой и стройной, а при ближайшем рассмотрении – ещё и хорошо сохранившей остатки былой красоты.
Телохранители-маджаи, молча, расступились перед подошедшей женщиной, пропуская её к паланкину.
– Благородные сегеры! – произнесла хозяйка приятным, доброжелательным голосом. – Спешу сообщить вам, что чрезвычайно рада видеть вас в своём доме.
Камос исподволь бросил на неё многозначительный взгляд, как бы напоминая о достигнутой накануне договорённости.
– Мы тоже приветствуем тебя, Рафия, – произнес он вслух, – и благодарим за гостеприимство.
Рафия улыбнулась:
– О, господа! Благодарить будете, когда увидите красавиц богини Хатхор. Поверьте мне на слово – они бесподобны!
Камос оставил замечание хозяйки без ответа, ибо хорошо ещё помнил любовные ласки жриц, способные довести любого мужчину, независимо от возраста, до исступления. При этом сегер подозревал, что для усиления своих чар девушки используют специальные любовные напитки и ароматические благовония.
Мысленно он уже представил, что произойдет сегодня с Тутмосом. «Выдержит ли эрпатор по неопытности сразу три-четыре любовных соития? Или мне всё-таки предупредить Рафию, чтобы она пощадила тау[31] «юного сегера»?.. Мало ли что может случиться с наследником трона от перевозбуждения?! Царица Тея не простит мне подобной оплошности: тогда – прощай, дворец Инебу-Хедж! В лучшем случае придется перебраться в Ону, под крыло Анеджети… Да, но захочет ли номарх принять опального зятя?»
Камос исподволь взглянул на эрпатора: тот не производил впечатления слабака. Юноша был отлично сложен и физически силен, ибо жрецы, занимавшиеся его воспитанием, уделяли внимание не только духовному состоянию своего подопечного, но и красоте его тела.
Маджаи помогли Тутмосу выйти из паланкина. Рафия окинула юношу профессионально опытным взглядом, и, разумеется, от её внимания не ускользнул браслет в виде уреи, украшавший его предплечье. «Украшения подобного рода вправе носить только отпрыски божественной семьи, ведь урея[32] – символ фараонов! – тотчас пронеслось у неё в голове. – Неужели этот красивый юноша… сын фараона?! Похоже, что так оно и есть… Да и возраст совпадает: судя по всему, ему сейчас лет четырнадцать-пятнадцать, не более… И наверняка юноша желает сохранить посещение моего заведения в тайне от своих солнцеподобных родителей!» В первый момент Рафия испугалась осенившей её догадки, но решив, что это сами боги прислали ей столь высокопоставленного отпрыска, быстро успокоилась. «В конце концов, если всё пройдет удачно, – рассудила женщина, – я, возможно, смогу рассчитывать на его покровительство в дальнейшем. Ибо рано или поздно стоящий сейчас передо мной молодой человек станет фараоном…»
– Прошу вас, благородные сегеры, следовать за мной, – произнесла Рафия как можно любезнее, стараясь ничем не выдать охватившего её волнения.
Вход для гостей располагался на северной стороне дома. На известняковом обрамлении двери, на самом верху, было высечено имя владелицы, Рафии. Заполненные голубой пастой иероглифы отлично гармонировали с жёлтым оттенком местного камня, пошедшего на изготовление дверного обрамления. Под именем владелицы значился род ее занятий («Хозяйка увеселительного заведения»), а завершался высеченный в известняке текст, двумя краткими молитвами: одна из них посвящалась богу Ра, другая – богине Хатхор.
Юноши прошли вслед за хозяйкой внутрь длинной комнаты-веранды, одна боковая сторона которой представляла собой огромное окно, искусно задрапированное богатой тканью. Противоположную же стену украшали восемь деревянных колонн, окрашенных в коричневый цвет и стилизованных под стволы молодых тамариндов. Пространства между колоннами были заполнены резными скамеечками, обильно снабжёнными разноцветными мягкими подушечками. Видимо, сии удобства предназначались для гостей заведения, дабы те могли приятно провести минуты отдыха, наслаждаясь вечерней прохладой, либо укрываясь за плотными шторами от дневной жары.
Стены веранды, окрашенные в спокойный бледно-голубой цвет, подействовали на обоих юношей умиротворяюще. Тутмос, хотя и был изрядно взволнован, обратил даже внимание на широкий декоративный фриз из лепестков розового лотоса, нежно проступающих на зелёном фоне.
Наконец хозяйка провела гостей в приемный зал, где их тотчас обволокло нежнейшим ароматом цветов. О, Камосу был прекрасно знаком сей волшебный и неповторимый запах! «Видимо, именно этот аромат, в сочетании со здешним вином, и обостряет плотские желания», – вновь подумалось ему.
Потолок зала поддерживался четырьмя декоративными колоннами, увитыми гирляндами из васильков и маков. Окна, расположенные почти под потолком, дабы избежать проникновения в помещение раскаленного воздуха, практически не давали света, поэтому зал дополнительно освещался лампами, наполненными кунжутным маслом[33].
Нарядность интерьера зала довершали многочисленные изображения цветов и плодов, увитых лентами, щедро нанесённые в простенках между окнами талантливой рукой безвестного художника. По стыку стен и потолка шёл декоративный фриз из чередующихся между собой бутонов и цветков лотоса. Сам же потолок, окрашенный в ярко-синий цвет, был замысловато расписан сложными геометрическими орнаментами.
Кроме того, в приемном зале имелось несколько ниш, в которых располагались статуэтки богинь Хатхор, Сатис и карлика Бэса[34]. Перед статуэтками стояли небольшие – в виде каменных сосудов – алтари, куда хозяйка вкладывала папирусы с молитвами.
Здесь же, в зале, находились небольшой бассейн для омовений и место для гостей – специальное возвышение, украшенное тёмно-красным балдахином. На едва тлеющих углях жаровни, расположенной недалеко от гостевого возвышения, курились благовония, распространяющие по залу тот самый коварный цветочный аромат, одурманивающий любого – хоть искушенного мужчину, хоть неопытного юношу.
Из зала хорошо просматривалось небольшое соседнее помещение с лестницей, ведущей на крышу: некоторые посетители заведения Рафии предпочитали предаваться любовным безумствам в шатрах, расположенных на плоской крыше дома, благо одновременно можно было наслаждаться вечерней прохладой и пением цикад.
По приглашению хозяйки эрпатор и сегер разместились на мягком ложе, усыпанном множеством маленьких подушечек под сенью ниспадающих складок балдахина. От волнения Тутмос почувствовал лёгкое головокружение, но постарался придать как лицу, так и позе выражение расслабленного равнодушия. Однако когда к их ложу приблизились две молоденькие девушки-прислужницы, грациозно державшие в руках серебряные подносы с многочисленными яствами, от напускного равнодушия Тутмоса не осталось и следа: он снова заметно занервничал.
В этот момент к гостям, с кувшином вина, подошла Рафия.
– Благородные сегеры, прошу вас отведать нашего традиционного напитка, – нараспев произнесла она приятным мелодичным голосом, тембр которого лет десять-пятнадцать назад, несомненно, мог свести с ума любого мужчину. – Убедитесь сами: его вкус выше всяческих похвал!
Тутмосу же, однако, было сейчас не до угощения: он буквально поедал глазами юных прислужниц. Что и говорить, девушки были несказанно хороши собою: стройные, с нежной блестящей кожей и миловидными чертами лица. Тончайшие хитоны, небрежно перехваченные по талии золотыми ремешками; имели глубокие, чуть ли не до пояса, разрезы, и воспаленному воображению эрпатора тотчас представились прекрасные длинные ноги. С неимоверным трудом юноша подавил в себе вожделение, сглотнув подступивший к горлу комок.
Девушки, словно уловив сокровенные мысли юноши, специально начали выставлять принесенные яства на низкий резной столик с излишней медлительностью и, склонившись так, чтобы оба гостя могли различить под тончайшей тканью их одежд соблазнительные упругие груди, подобные спелым налитым яблокам.
Тутмоса с головы до ног пронзила дрожь нетерпения и возбуждения. Ему захотелось немедленно вскочить с гостевого ложа, приблизиться к любой из девушек, сорвать с нее хитон и жадно впиться губами в манящую сочную грудь и, словно из божественного магического сосуда, утолить, наконец, свою любовную жажду.
Даже Камос, посещавший сие заведение уже неоднократно, начал терять над собой контроль, всё более увязая в ловушке, ловко расставленной хозяйкой. Исходя из собственного опыта, он заранее знал, чем закончится предстоящая трапеза, но решил не делиться своими знаниями с Тутмосом: как говорится, всему своё время…
Едва юноши испили по бокалу вина и приступили к стоящим перед ними изысканным яствам, как в зал вошли музыканты и, почтительно поклонившись гостям, заняли надлежащие им места подле бассейна. Первой мелодично зазвучала флейта. Затем струн своего инструмента коснулась длинными тонкими пальцами девушка-арфистка – не менее соблазнительная, чем неслышно покинувшие гостей прислужницы.
Эрпатор и сегер утонули в нежном облаке волшебных музыкальных звуков. Тутмос почувствовал умиротворение: возбуждение и нетерпение исчезли сами собой. Но, как оказалось, ненадолго…
Неожиданно на фоне дивной мелодии послышался звон сегатов и браслетов, традиционно украшавших запястья и лодыжки танцовщиц, и вслед за этим из соседнего помещения выпорхнули и сами обладательницы сих звонких украшений. Взорам гостей предстали пять служительниц богини Хатхор. Лица и фигуры девушек были скрыты прозрачными и длинными, почти достигавшими пола накидками. Тутмоса вновь охватило возбуждение.
Вслед за танцовщицами в зале появились очередные два музыканта, причём, совсем ещё мальчики. Оба сжимали в руках небольшие барабаны, используемые, как правило, для придания танцу более энергичного ритма. Подсев к флейтисту и соблазнительной арфистке, мальчики начали умело выбивать из своих инструментов ритмичную барабанную дробь. Флейта и арфа мастерски вторили им.
Девушки в прозрачных накидках приступили к танцевальному действу. Сначала они двигались в такт музыке настолько неспешно, что их сегаты и браслеты издавали едва слышное нежное позвякивание. Фигуры под окутавшими их, словно воздушная дымка, длинными покрывалами были практически не различимы. Но когда музыканты ускорили темп музыки, жрицы, как по команде, скинули с себя накидки, открыв взорам гостей-юношей свои молодые, прекрасные, обнаженные тела…
Тутмоса бросило в жар. Он впервые видел совершенно нагих девушек, да ещё и столь божественно сложенных! Камос изо всех сил старался выглядеть в глазах друга спокойным и невозмутимым – как-никак, ему наблюдать подобные зрелища не впервой! – но и он почувствовал, сколь сильно напряглась его мужская плоть.
Танец всё более убыстрялся: девушки то кружились в завораживающем вихре, то неистово вращали бедрами, то грациозно выписывали стройными ногами лишь одним им понятные магические фигуры, составляющие часть ритуала обольщения. Их упругие полные груди призывно покачивались в ритме танца, а длинные черные волосы, плавно струясь по молодым нежным телам, напоминали морские волны.
Наконец барабаны смолкли. После бешеного ритма жрицы задвигались плавно, если не сказать – медленно: теперь зал заполняли лишь нежные звуки арфы и флейты. Вскоре девушки опустились на колени прямо перед возвышением, на котором восседали гости, и начали нежно и одновременно страстно ласкать… друг друга.
Тутмос впился ногтями в одну из подушек, готовый вот-вот разодрать её на множество мелких кусочков от охватившего его неистового возбуждения. Камос тоже задышал гулко и учащённо, едва справляясь с бушующим во всем теле плотским желанием. Неожиданно раздался вкрадчивый голос Рафии, появившейся, словно бесплотный дух, позади обольстительниц:
– Не угодно ли благородным сегерам сделать выбор?
– О, да! – первым откликнулся Тутмос, буквально уже содрогаясь от возбуждения. – Я желаю вот эту девушку! – он жестом указал на одну из жриц.
Та тотчас поднялась с колен и благодарно поклонилась:
– Вы не пожалеете о своем выборе, господин Тати.
Камосу же, по большому счёту, было совершенно неважно, с которой именно из жриц уединиться: он давно уже знал, что в любовных ласках все они настолько искусны, что с любой из них он запросто вновь окажется в райских кущах Иару.
– Я приготовила для вас шатры наверху, но прежде… – с этими словами Рафия трижды ударила в ладоши, и в зал немедленно вошла одна из прежних прислужниц, держа в руках небольшой поднос со стоящими на нём двумя чашами. – Но прежде, дорогие гости, испейте этого напитка: он поможет вам испытать сегодняшней ночью воистину божественное наслаждение Хатхор!
Камос покорно протянул руку и, когда прислужница подала ему одну из чаш, залпом осушил её. Тутмос, однако, медлил. Рафия, видя его замешательство, мягко пояснила:
– Это всего лишь вино, господин Тати. Будучи изготовлено в храме Хатхор, оно придает мужчинам силы и обостряет их желания.
Эрпатор вопросительно взглянул на сегера. Тот утвердительно кивнул и для пущей убедительности добавил:
– Я пью этот напиток уже в четвертый раз.
Поколебавшись, Тутмос всё же принял от прислужницы протянутую чашу и осторожно пригубил вино. Оно оказалось весьма терпким, но очень приятным на вкус. Уже после второго глотка у юноши появилось желание поскорее осушить чашу до дна.
Стоило ему вернуть опустошенный сосуд прислужнице, как к нему тотчас приблизилась жрица. Эрпатор уловил нежный аромат её кожи и робко коснулся сначала роскошных и длинных распущенных волос, волнами спускающихся почти до колен, а потом и соблазнительной, упругоподатливой груди…
– В отличие от знатных египтянок, жрицы Хатхор не сбривают волосы и не носят париков, – зачем-то пояснила девушка. Но тут же томно, с придыханием, позвала – Идемте же, мой господин…
Жрица уверенно увлекла эрпатора к лестнице, ведущей на крышу, и вскоре они уединились в небольшом шатре. Камос со своей «избранницей» последовали их примеру.
Этой ночью Тутмос трижды посетил райские кущи Иару…
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5