ЧАСТЬ 3
Базальтовый дворец

Аменхотеп долго не мог обрести душевного равновесия после покушения на его жизнь. Он стал излишне подозрительным и в последнее время всё чаще задумывался: не сменить ли ему вместе с дворцом и столицу, ибо в душе поселился необъяснимый страх перед Инебу-Хеджем.

Джер неотлучно следовал везде и всюду за своим повелителем, причем непременно вместе с теми самыми нубийцами-маджаями, которые при раскрытии заговора Ранеба проявили себя преданными и бесстрашными воинами. Фараон безгранично им доверял и чувствовал себя в их присутствии намного спокойнее.

Придворные шептались, что Аменхотеп потерял сон и боится собственной тени. Мало того, что он вообще никогда не отличался военной доблестью, не стяжал славы на поле битвы, в отличие отца Тутмоса IV столь расширившего государство за годы своего правления, – царедворцы, видя, в каком подавленном состоянии пребывает Золотой Гор, и вовсе укрепились во мнении: фараон не способен править землями Та-Кемет.

Джер и Хану всегда отличались прекрасной осведомленностью о том, что происходит во дворце и о том, что именно говорят его обитатели. Ситуация складывалась непростая. Двор разделился на две партии: одна считала, что Аменхотеп – воплощение бога Ра и никто не смеет лишать его власти, другая же не придерживалась столь категоричного мнения и всё более склонялась к тому, что слабый фараон на троне богов погубит государство. А значит, следует сменить фараона…

Тутмос всё отчетливее ощущал, сколь пристального внимания удостаивается он теперь со стороны советников, министров, сановников, номархов и сегеров: те же зачастили в его покои, преподнося щедрые дары, как ему, так и обворожительной Нитоприс. После каждого из таких визитов эрпатор подолгу пребывал в смятении, ибо прекрасно понимал, чего именно добивается от него знать. И он не ошибался: многие государственные деятели Египта, окончательно разочаровавшись в Аменхотепе как в правителе, с надеждой обращали свои взоры к Тутмосу, которому, как главному наследнику, волею судьбы предназначалось стать Тутмосом V.

Нитоприс зорко следила за настроениями, царящими во дворце и в Инебу-Хедже. Выросшая при дворе, она давно уже впитала все правила и привычки, главенствующие в обиталище Золотого Гора. В частности, отлично усвоила, что если женщина хочет оказывать весомое влияние на окружающих, она должна обладать не только красотой, умом и тонким вкусом в умении одеваться, но и знать, что именно происходит как внутри дворца, так и за его пределами. И Нитоприс, надо отдать ей должное, успешно с поставленной перед собой задачей справлялась, поражая порой своей чрезмерной осведомленностью даже законного супруга.

На правах жены эрпатора Нитоприс часто наносила дружеские визиты жёнам и дочерям министров и прочих высокопоставленных чиновников, которые в задушевных женских беседах невольно посвящали её в детали тех или иных дел и событий, о которых она их исподволь расспрашивала. Когда после подобных посещений Нитоприс делилась с супругом последними новостями из «первых уст», от некоторых из них ему порой становилось не по себе. В такие минуты Тутмос даже искренне сожалел, что не может приставить к каждому царедворцу, его жене или дочери по соглядатаю. Хотя следовало бы…

Невольно эрпатора стали посещать мысли о том, что солнцеподобный отец прав и следует перенести столицу из Инебу-Хедж в другой город, где тот будет чувствовать себя уверенно, не опасаясь стен кабинета и личных покоев, иначе окончательно потеряет своё влияние. Исходя из жизненного опыта, Тутмос сделал вывод: нынешнее положение дел может привести к тому, что новый Верховный жрец Эйе в один прекрасный день возомнит себя потомком Гора. И чего доброго на свет появится некий древний папирус, подтверждающий его божественное происхождение, как это случилось с Ранебом.

И, конечно же, у нового Верховного жреца, как и у его предшественника, непременно найдутся ярые сторонники и последователи. Что, в свою очередь, приведёт сначала к расколу при дворе, а затем и в самом государстве. А поскольку в любую эпоху и при любом фараоне существуют ещё и номархи, тайно вынашивающие мечты избавиться от опеки столицы и единолично править своими номами, следует предвидеть также ослабление и раскол Та-Кемет, как это случилось почти четыре столетия назад – при вторжении гиксосов-завоевателей.

Обдумав все «за» и «против» относительно идеи смены столицы, эрпатор в окружении немногочисленной свиты отправился в храм Атума, где в качестве Верховного жреца заправлял теперь Эйе.

Жрец встретил наследника приветливо:

– Рад видеть тебя, эрпатор, в добром здравии.

– Благодарение богам и твоим молитвам, Эйе, – вежливо ответил эрпатор.

– Однако я вижу печать забот на твоём прекрасном челе, – подметил жрец.

Тутмос усмехнулся:

– Ты всегда отличался завидной проницательностью, Эйе. – Но тут же тон его посерьезнел: – Я и впрямь по делу, жрец. Как ты знаешь, солнцеподобный не раз задумывался о переносе столицы в другой город, но, найдя себе недавно сомнительное утешение в объятиях новой молодой наложницы, распрощался, кажется, с мыслью покидать родной Инебу-Хедж. А тем временем при дворе набирают силу враждебные настроения: многие чиновники считают, что фараон слаб для правления такой великой страной как Та-Кемет. Признаться, отец действительно перестал заниматься государственными делами, переложив все заботы на Мемеса и чати Хану. Вот сановники и начали роптать, что Мемес и Хану наделены, по их мнению, слишком большой властью. Фараон же, увы, до конца не осознает, что происходит у него под носом: он полностью отгородился от мира, предпочитая теперь круглосуточно предаваться плотским наслаждениям. Даже моя царственная мать, как я заметил, утратила на него своё былое влияние. Я же, к сожалению, не могу приказать Хану или Джеру казнить всех недовольных правлением отца – это лишь усугубит и без того непростую ситуацию.

Тутмос смолк, выжидающе воззрившись на жреца.

– Мда-а… – задумчиво протянул Эйе. – Судя по всему, эрпатор, настала пора срочно что-то предпринимать. И, пожалуй, смена столицы – наиболее действенный способ отвлечь знать от назревающего противостояния. Потому как на новом месте вся армия этих бездельников будет очень долго озабочена лишь одним: урвать кусок пожирнее, построить дом как можно ближе к дворцу; обставить его не хуже, чем у других; заказать у ювелиров самые лучшие украшения для себя, жен, наложниц, дочерей; обновить паланкины – словом, хлопот их ждет предостаточно… Ты уже решил, какой именно город лучше всего объявить новой столицей?

Тутмос смущенно кивнул:

– Мне кажется, самое подходящее место для неё – Аварис[56].

– Аварис! Конечно же, Аварис! Город, в котором правили потомки богов! – восторженно воскликнул Эйе.

– Вот за этим я и пришел к тебе, о, Верховный жрец: испроси милости у богов и их благословления на перенос столицы!

– Непременно и немедленно, – заверил жрец. – Сейчас же прикажу жрецам составить предсказание, а сам сотворю специальную молитву сначала Атуму, а потом и всей эннаде богов. Не сомневайся, Тутмос, боги одобрят твой выбор!

Основание новой столицы египетского государства оказалось делом архисложным, требующим огромных финансовых затрат, армии каменщиков, художников, скульпторов и архитекторов. Тутмос ещё всё тщательно обдумал, неоднократно посоветовался с Камосом, коему безгранично доверял, и лишь потом предпринял попытку переговорить с отцом относительно переноса столицы в другой город.

Аменхотеп выслушал сына вяло и рассеянно. В какой-то момент Тутмос даже усомнился в дееспособности своего солнцеподобного родителя, решив грешным делом, что недовольство знати его правлением родилось отнюдь не на пустом месте.

Так ничего от отца толком и не добившись, эрпатор отправился в покои Нитоприс. Умная женщина, со свойственной ей проницательностью, тотчас чутко уловила настроение супруга.

– Ты недоволен результатом разговора с Солнечным Гором? – вкрадчиво поинтересовалась она.

Тутмос кивнул и отвернулся: ему более не хотелось обсуждать тему переноса столицы с кем бы то ни было. Нитоприс деликатно решила отказаться от дальнейших расспросов.

– Жарко сегодня… Пожалуй, не помешает искупаться, – томно протянула она и, приблизившись к небольшому бассейну, расположенному тут же, в её покоях, и одним движением скинула с себя тунику.

При виде обнаженного тела жены тяжёлые мысли мгновенно покинули Тутмоса. Он в два прыжка подскочил к ней и обнял за талию:

– Ты не против, если я составлю тебе компанию?

Когда, после страстных любовных утех, утомлённые супруги возлегли на семейное ложе, Нитоприс предприняла очередную попытку выяснить причину удрученного состояния мужа. На сей раз он, без лишнего лукавства, честно ответил:

– Мне просто горько осознавать, что отец окончательно отошел от государственных дел. Сегодня я убедился воочию: все его мысли – только о новой молодой наложнице. Где он вообще её отыскал?!

Нитоприс грациозно повела обнаженным плечиком:

– Точно не знаю, но во дворце прошёл слух, что она – дочь номарха из Амарны. Кажется, ее зовут Сутесис. Впрочем, думаю, на эту тему тебе лучше поговорить с царицей – наверняка, Тея знает о наложнице больше, чем кто бы то ни было.

– Из Амарны? Странно… Амарна – не столь большой город… – удивился эрпатор. – Неужели в Инебу-Хедже не нашлось ни одной дочери достойного сегера?.. А ты, кстати, не помнишь, когда именно появилась в нашем дворце эта Сутесис?

– Отчего же? Прекрасно помню. Почти сразу после того, как фараона впервые посетили мысли о переносе столицы в другой город. Вот вскоре и объявились в Инебу-Хедже номарх Амарны и его юная прелестная дочь…

– Странное совпадение, – нахмурился Тутмос.

– У номарха Амарны обширные связи при дворе – его ном очень богат, хотя и сам город не велик, – продолжала ворковать всезнающая Нитоприс. – Осмелюсь предположить, что он просто не поскупился на щедрые подарки для некоторых сегеров из окружения фараона, вот те и поспособствовали, чтобы наш солнцеподобный обратил свой взор на Сутесис…

– Из чего следует, что номарх намерен через свою дочь оказывать влияние на фараона… – задумчиво продолжил эрпатор. – Не удивлюсь теперь, если в качестве новой столицы отец предпочтет именно Амарну. А это…. – Тутмос не на шутку разволновался: – Нитоприс, ты хоть понимаешь, чем это может закончиться?!

– Понимаю, конечно, – невозмутимо ответила дальновидная супруга. – Сутесис в итоге займет место Теи, а номарх получит ещё большую власть.

– Нитоприс, мы должны помешать этому! – возбужденно воскликнул Тутмос. – У меня совсем другие планы… Ты поможешь мне?!

Нитоприс с обожанием посмотрела на мужа, страстно поцеловала его в губы и только потом ответила:

– Можешь положиться на меня во всём, любимый…

Нитоприс давно не гостила в родовом поместье своей матери – жизнь во дворце казалась ей предпочтительнее. Но помнила, что за озером с розовыми фламинго, которое ещё в детстве так поразило её воображение, в старой хижине жила женщина по имени Эннана.

Нитоприс не задавала лишних вопросов матери, когда та возвращалась из поместья, отлично понимая, что Эннана – знахарка, а может быть, и даже – колдунья. Жизнь при дворе не казалась Нитоприс лёгкой, каковой считали её не искушенные жители Инебу-Хедж, и она не осуждала свою мать за то, что та время от времени прибегала к услугам старухи, дабы сомнительными средствами добиваться своих целей.

В последний раз, когда Нитоприс посещала поместье вместе с матерью, старуха умерла. Таусер искренне пожалела об утрате опытной и верной знахарки, унёсшей с собой в Дуат немало тайн, касающихся знатного семейства.

Нитоприс помнила хижину, изваяния богов, стоявших в нишах; многочисленные глиняные горшочки с травами; порошки в деревянных шкатулках… Все эти атрибуты ведовства, а может быть, и колдовства, произвели на молодую женщину неизгладимое впечатление. Впервые в жизни она сожалела о том, что редко посещала поместье и не переняла от Эннаны её знания.

Затем в памяти всплыла присутствовавшая на похоронах Эннаны женщина, которая горько оплакивала смерть старухи, стоя подле ложа умершей на коленях. Помнится, Таусер тогда что-то сказала женщине, и та, несколько успокоившись, произнесла в ответ слова благодарности… «А что, если та женщина – дочь Эннаны или её преемница? – подумалось вдруг Нитоприс. – Лицо у неё умное, выразительное, пожалуй, я бы даже смогла узнать её… Или всё же сначала посоветоваться с матерью? Думаю, мёртворождённый ребёнок Нефрури – дело рук моей матери… Она всегда недолюбливала Нефрури… Да, но одно дело причинить вред наложнице эрпатора, а другое – наложнице самого фараона…»

Нитоприс долго колебалась, но всё же решилась навестить свою родительницу, искушённую в искусном устранении неугодных ей людей.

Проницательная Таусер мгновенно догадалась, что разговор о поместье и покойной Эннане дочь завела неспроста. Нитоприс, правда, щедро «разбавляла» свои расспросы о старухе свежими сплетнями дворцовой жизни, однако Таусер, не выдержав очередной длинной тирады дочери, решительно перебила ее:

– Уверена, ты пришла не для того, чтобы обсудить со мной сплетни, ни на минуту в Инебу-Хедже не утихающие. Признайся, Нитоприс, какое конкретно дело привело тебя ко мне? Говори без утайки – я всё пойму.

Нитоприс с облегчением вздохнула:

– Ты права, Таусер, – подтвердила молодая женщина, имевшая привычку называть свою родительницу по имени. – Меня всегда удивляли твоя проницательность и знание людей.

– Ну, так и в чём же истинная причина твоего визита, Нитоприс? – вкрадчиво поинтересовалась Таусер.

– Сутесис становится опасной не только для Теи, но и для всех нас! – выпалила, собравшись с духом, Нитоприс.

Таусер опустила ресницы, на мгновение задумавшись. Её лик с искусно подведенными глазами казался сошедшим с древних свитков, испещрённых изображениями египетских богинь.

– Да, я согласна: эта выскочка из Амарны действительно представляет угрозу, как для царственной четы, так и для всего двора… – раздумчиво заговорила, наконец, она. – Признаться, сия хрупкая и миловидная девушка с глазами, как у богини Хатхор, в которых столь легкомысленно и утонул наш Солнечный Гор, с самого начала показалась мне не более чем искусной интриганкой. Что ж, её отец, номарх Амарны, воспитал достойную себя дочь…

– Это-то обстоятельство и беспокоит моего супруга…

Таусер откинулась на спинку удобного глубокого кресла и пристально посмотрела на дочь:

– Я прекрасно понимаю Тутмоса. Амарна – на сегодняшний день небольшой город. Несомненно, номарх и его распутная дочь мечтают повлиять на решение фараона перенести столицу Та-Кемет именно туда. Тем самым сделать город сердцем государства, обрекая его на процветание… Однако, если фараон всё же перенесёт столицу в Амарну, многое может измениться не только для Теи и большинства царедворцев, но и для нашей семьи… И, боюсь, не в лучшую сторону. Другими словами, нужно… устранить Сутесис!..

Нитоприс испуганно распахнула глаза:

– Но это опасно! Устранить наложницу фараона не просто… – пролепетала она.

Таусер успокаивающе улыбнулась:

– Не волнуйся, никто не собирается лишать девчонку жизни. Достаточно будет лишь сделать так, чтобы фараон просто-напросто потерял к ней интерес. И подыскать тем временем новую наложницу, которая и будет блюсти интересы нашего семейства. А теперь ступай, дочь моя… Мне надо хорошо всё обдумать… – Таусер снова прикрыла глаза.

Нитоприс, почувствовав себя намного уверенней, нежели когда пришла сюда, тихо

поднялась с кресла и с восхищением взглянула на мать. На мгновение ей почудилось, что та с годами приобретает всё большее сходство с богиней Сехмет.

…Спустя пару недель жена первого советника нанесла любимой наложнице Солнечного Гора визит и вручила – в знак уважения и снискания взаимного расположения с её стороны – дорогой подарок: искусно выполненную из золотистого оникса шкатулку, крышка которой была украшена инкрустацией из двух переплетающихся кобр. Открыв шкатулку, Сутесис не удержалась от восторженного возгласа: витой золотой браслет, усыпанный изумрудами, добытыми из недр щедрых на драгоценные камни земель Унешека, с первых же секунд заворожил её своей красотой. Вполне естественно, что Сутесис не удержалась и тут же примерила браслет, золотой змеей обвивший её правую руку от запястья почти до локтя: украшение оказалось ей впору.

Вечером того же дня наложницу одолела неимоверная усталость, затем у неё разболелась голова, и она, сославшись на недомогание, отказала своему повелителю доставить любовное наслаждение. Фараон был крайне раздосадован внезапной болезнью наложницы и пригласил Пента, дабы тот дал девушке действенное лекарство. Но, увы, ни одно средство Пента не помогало Сутесис. Её недомогание продлилось почти месяц, за это время у Аменхотепа появилась (не без активного посредничества Таусер) другая наложница – племянница чати Хану.

Вернувшись к решению государственных проблем, Аменхотеп вновь озаботился вопросом смены местоположения столицы. Однако долго не мог прийти к выводу, какой из вариантов предпочтительнее: построить «под столицу» совершенно новый город или же просто «перенести» царский двор в один из городов Египта, после чего уже и объявить его столицей? В итоге фараон призвал на совет Верховного жреца Эйе, верного чати Хану, всех своих советников, эрпатора и даже царицу Тею, мнением которой вновь стал безмерно дорожить.

Практически единогласно решено было остановиться на втором варианте: переехать вместе с дворцом в один из египетских городов. Советник Мемес, выступавший первым, предложил выбрать любой город из четырёх самых крупных: Хемену, Абидос, Аварис или Уасет. (Или, на крайний случай, Амарну, учитывая её природное положение, избавляющее от невыносимой летней жары). Аргументировал своё предложение тем, что история всех этих городов насчитывает более тысячи лет, что каждый из них богат, густонаселен и славится самыми лучшими храмами Та-Кемета. Кроме того, в Абидосе вообще стоит заброшенный дворец, принадлежавший некогда одному из великих пращуров Аменхотепа, и его достаточно будет лишь привести в порядок: отремонтировать и обновить поблекшие фрески и предметы интерьера.

Однако Аменхотеп, будучи человеком суеверным, прекрасно помнил, что тот самый его «великий пращур», фараон Небпехтира Яхмос I, после Уасета действительно правил в Абидосе – его имя даже высечено на Стене священного храма[57], – однако впоследствии именно его сын, Аменхотеп I Джесеркара, перенес столицу из Абидоса в Инебу-Хедж.

Фараон Яхмос I, или, как его чаще называли – «Владеющий силой Ра», правил царством почти двести лет назад, причём в течение всего своего правления практически не прекращал войны с Аварисом, где прочно на целых двести лет обосновались гиксосы-завоеватели. Рано потеряв отца и старшего брата, Яхмос взошел на престол Уасета, формально сохранявшего тогда независимость от Авариса, в достаточно юном возрасте, поэтому на первых порах бразды правления царством взяла в свои руки его мать, доблестная царица Яххотеп.

Когда же Яхмос повзрослел, окреп и возмужал, он первым делом отвоевал у гиксосов Инебу-Хедж. Окрыленный первой военной победой, молодой фараон осадил вскоре и оплот гиксосов – город Аварис, и после длительного сопротивления тот был вынужден сдаться. Вскоре власть Яхмоса распространилась до самого Бехдеда, где правил некогда божественный Осирис, а затем и Гор. Спустя несколько лет он даже предпринял поход в Палестину, который тоже увенчался оглушительным триумфом.

Добившись на военном поприще грандиозных успехов, Яхмос, тем не менее, не торопился переносить столицу из Уасета в какой-либо другой из завоеванных им городов. Возможно, его просто отвлекали от этой цели иные проблемы – непокорность номархов. В многочисленных номах, разбросанных по обширным владениям Яхмоса, одно за другим вспыхивали восстания, и он много времени тратил на их подавление. Причем усмирял бунтовщиков столь беспощадно и жестоко, что кровь реками лилась по земле египетской и, стекая в Нил, окрашивала его воды в красный цвет…

Окончательно утвердив свою власть на двадцать втором году правления, Яхмос занялся строительством храмов – именно к эпохе его владычества относятся возведенные в Уасете грандиозные храмы Птаха и Амона. Однако тут на него обрушилась другая напасть – Яхмоса начали преследовать страшные видения и кошмары, он перестал спать по ночам. Ни самые искусные лекари Египта, ни жрецы Ур-Хеку, ни борцы с чёрной магией Уаб-Сехмет не в силах были облегчить его страдания – фараон постепенно сходил с ума…

Не выдержав столь тяжких мучений, Яхмос в итоге покинул Уасет и с частью двора перебрался в Абидос. Но, даже умирая, он завещал похоронить его в некрополе Абидоса, но только не на территории Уасета! Несмотря даже на то, что там, в Ипет-Суте, покоились его отец, мать и старший брат…

Именно по этой причине город Уасет, предложенный Мемесом в качестве потенциальной столицы, суеверный Аменхотеп отверг сразу же. К тому же сей город, в редкие моменты его посещения, отчего-то навевал на фараона уныние. Бессчетные храмы и некрополи в Долине царей, по всему периметру окружавшие город, могли отвлечь Аменхотепа, согласись он переехать в Уасет, от насущных государственных дел, заставив беспрерывно думать о вечности. Словом, страх перед проклятьем дворца Яхмоса, равно как и перед злыми силами, оказался сильнее разума.

Несмотря на выгодное стратегическое положение и закрепившееся за Абидосом почётное название «сердце царства», Аменхотеп отверг и этот город. Не прельстился даже пролегающими через него караванными путями из Ливии, Судана и Эфиопии, равно как и богатыми залежами золота и серебра в горах, его окружавших.

Последние два из предложенных Мемесом городов – Амарну и Хемену – отвергла царица Тея. Город Амарна стоял на слиянии Нила и Бахр-Юсуфа, поэтому во время разливов, приходящихся ежегодно на месяц хатир[58], подвергался сильным потоплениям (да и потом в её памяти ещё были свежи неприятные воспоминания о Сутесис). Хемену же по непонятным причинам царица просто не любила…

Воспользовавшись наступившей в обсуждении городов паузой, слова попросил эрпатор. Фараон ответил ему разрешающим жестом.

– Мне кажется, солнцеподобный, что более всего на роль новой столицы подходит город Аварис, – слегка волнуясь, поделился своими соображениями Тутмос.

– Почему же? – заинтересовался Аменхотеп.

– В первую очередь потому, что в этом городе правили потомки Ра, сыновья божественного Гора. Кроме того, Аварис располагает уже готовым дворцом. Правда, насколько мне известно, он изрядно пострадал во время войны с гиксосами, но в любом случае его ремонт обойдется казне дешевле, нежели возведение нового. К тому же сей дворец непременно станет залогом вашей безопасности, поскольку вы сами сможете контролировать все ремонтно-строительные работы.

Доводы наследника показались Аменхотепу разумными. Действительно, кто знает, какими тайными подземными ходами, аналогичными здешним, пронизаны дворцы в Абидосе, Хемену и Уасете? Того и гляди, найдутся желающие воспользоваться ими для очередного покушения на его драгоценную жизнь…

– Меня устраивает твоё предложение, эрпатор. Я принимаю его! – торжественно провозгласил фараон. – А контроль за ремонтно-строительными работами поручаю именно тебе. Подбери талантливых художников и зодчих из тех, кому доверяешь.

Тутмос ответил отцу почтительно-благодарным поклоном. И не без гордости сообщил:

– Я уже договорился с зодчим Паренефером, скульптором Юти и художником Сезофрисом.

Не в силах скрыть довольной улыбки, Аменхотеп обратился к Верховному жрецу:

– Ну, а ты что скажешь, Эйе?

– О, наше солнце! Скажу только, что эрпатор удачно унаследовал от всех своих предков и ум, и проницательность, и дальновидность, и прочие достойные истинного мужчины качества. Мне тоже по душе, что его выбор пал именно на Аварис. И уверен, что здесь не обошлось без вмешательства богов. Открою тебе тайну, о, солнцеподобный: твой наследник советовался со мною по поводу Авариса, и по его просьбе я приказал жрецам Мер Уннут и Ами Уннут[59] составить пророчество относительно будущего новой столицы. Оно у меня с собой… – с этими словами Верховный жрец приблизился к фараону и протянул ему папирусный свиток.

Аменхотеп, внимательно ознакомившись с текстом, просиял: согласно пророчеству жрецов, Аварису самими богами было предначертано процветание!

– Итак, решено – новой столицей Египта станет Аварис! – Ещё раз воодушевленно повторил Солнечный Гор, после чего заинтересованно обратился к казначею: – Как думаешь, какие расходы ожидают мою казну?

Казначей замялся. Он по опыту знал, что столь грандиозное мероприятие, как обустройство новой столицы, подобно вторжению в казну прожорливого чудовища – в его пасти исчезнет немало золотых талантов…

– Полагаю, не менее пятидесяти тысяч талантов, – ответил он со вздохом.

Хотя сумма была озвучена и преогромная, фараона она отнюдь не смутила: он задался целью – во что бы то ни стало оградить своих наследников от «Дыхания Апофиса».