1. «Рысь»
Необычная картина просторов нового океана поразила и мореходцев «Рыси». Лихие люди толпились у бортов, дивясь на черную громаду Необходимого Носа, на розоватые и зеленоватые льдины, качавшиеся на волнах.
Анкудинов стоял на носу коча, прислонясь к борту. В раздумье он посматривал то на берег, то на идущий впереди «Рыбий зуб». Вся фигура его выражала нерешительность. Зато на тупом и жестоком лице Ивашки Косого, стоявшего за атаманом расставив ноги и заложив руки за спину, не было заметно нерешительности и не было раздумья. Он смотрел исподлобья на «Рыбий зуб», видимо давно решив, как следует с ним поступить. Косой перевел взгляд на спину своего атамана.
Анкудинов оглянулся. Его бегающие глаза встретились с тяжелым и осуждающим взглядом Косого. Анкудинов как-то смешался и, к собственной досаде, неожиданно для себя, спросил:
— Думаешь, пора?
— А то нешто нет? — вопросом ответил Косой. — Чего ждать-то?
Анкудинов выпрямился, принимая независимый вид начальника.
— Я так и решил, — отрывисто бросил он и, не глядя на Косого, отошел от борта.
— Дружина! Ко мне!
Анкудиновцы, за исключением стоявшего за рулем Ивашки Вахова, сомкнулись вокруг атамана.
Анкудинов вскинул подбородок и, глядя выше шапок столпившихся людей, произнес:
— Атаман решил: покончим с Дежневым. Погыча-река за этим утесом — не иначе. Взять оружие! Тихо!
Топот разбегавшейся дружины и лязг оружия быстро стихли.
Анкудинов приказывал:
— Восемь гребцов, на весла! Трое — багорщики. По местам! Вам, пяти пищалям, залечь у бортов. Пищали до времени скрывать. Как подойдем да дежневцы всполохнутся, стрелять разом. Ты, Федька, бьешь старого хрыча Фомку. Ты, Митька, бесхвостую цаплю Сидорку. Ты, Евтюшка, валишь Дежнева. Наповал! Смотри, коли промажешь, голову оторву!
Евтюшка Материк, хмуро смотревший до этих слов себе под ноги, резко поднял голову. Его и без того бледное лицо со следами начинавшейся цинги еще более побледнело.
— Нет! — вдруг глухо, но решительно произнес он.
Анкудинов удивленно поднял брови.
— Что ты сказал? — процедил он, презрительно скривив губы.
— Нет мово согласия убивать Дежнева, вот что сказал! — с необычайной решимостью ответил Материк, повышая голос.
— Твово согласия, говоришь, нет? — насмешливо переспросил Анкудинов, делая медленный шаг к Материку.
— Нету! — отчаянно выкрикнул Материк, оглядываясь, словно ища поддержки. — Ты что, атаман, затеял? Кого убивать хочешь? Нашего брата казака? Лучшего из казаков?
— Бунтуешь, собачья шерсть! — шипящим голосом произнес Анкудинов, и его правая щека задергалась.
— Не Дежнев ли тебе, свому ворогу, луку ссудил, когда нас цинга забирала? Не он ли тебе муки дал? За столько тыщ верст от дому, на краю света, считай, свово же брата русского человека убить умыслил!
— В воду! — рявкнул Анкудинов.
С десяток разбойников набросилось на бунтаря. Сжав зубы, Материк выхватил саблю. Клинок блеснул, описав смертоносный полукруг, и на миг остановил нападающих.
Ивашка Вахов, оставив погудало руля, также выхватил саблю и кинулся на помощь Материку. Вахов сделал это не думая. Он увидел — хотят утопить его земляка Евтюшку, парня из деревни Хромой Брод, где он родился; того Евтюшку, который спас его, Вахова, вытащив из воды при нападении на «Соболя».
— Не трожь Евтюшку! Зарублю! — исступленно орал Вахов, размахивая саблей.
Дальнейшее замелькало перед глазами Евтюшки Материка с невероятной скоростью. Он упал, споткнувшись о кадку, брошенную под ноги. Сабля вылетела из его руки и зазвенела на досках плотика. Евтюшку цепко схватили сильные руки. Красное, искаженное страхом и яростью лицо Ивашки Вахова мелькнуло перед его глазами. Схваченный, как и Евтюшка, Вахов, словно затравленный зверь, вращал налитыми кровью глазами.
Десятки рук подняли земляков над головами людей. Вахов увидел под собой уж не доски коча, а бегущую свинцовую воду. Мелькнуло голубое небо и белые облака, проносимые ветром. Жажда жизни вспыхнула в нем с новой силой, и он напрягся, силясь вырваться.
Руки разбойников разжались, мелькнули чьи-то лица, и ледяная вода обожгла тело. Миг, и вода сомкнулась над головами обоих бунтарей.
— К рулю! — неистово крикнул Анкудинов, только теперь увидевший, что неуправляемый коч несет на камни-потайники. — За весла!
Несколько человек схватило погудало руля. Сбивая друг друга с ног, люди бросились к веслам.
Поздно! Коч вздрогнул и хрустнул от мощного удара. Увлекаемая течением льдина, надводная часть которой была вдвое больше коча, ударилась в левый борт, прижав коч к потайнику. Раздался треск ломавшихся досок и зловещий шум воды, устремившейся в заборницы. Льдина вращалась, упершись в коч. Люди с криками прыгали на нее с гибнувшего коча. Скользя и падая, они хватались за кафтаны своих более удачливых товарищей и вместе падали в ледяную воду.
Дежневцы с начала драки на «Рыси» не спускали с нее глаз. «Рысь» шла в пятидесяти саженях, и все происходившее на ней было на виду. Но рев волн, бившихся о скалы, мешал разобрать, в чем там дело.
— Эх! Мне бы туда! — сказал кочевой мастер Сидоров. — Я б им показал! — Плюнув на ладонь, он тряхнул огромным кулачищем.
— Ишь ты, р-рыбий глаз! Ловко он шмякнул того рыжего!
— Вся шайка на двоих!
— Ну, схватили! Громом их разрази!
…Треск досок раздавленной «Рыси» был услышан и на «Рыбьем зубе». Дежневцы видели, как их недруги прыгали с коча кто на льдину, кто в воду.
— Роняй парус! — крикнул Дежнев. — Весла на воду! Правая, навались! Обе! Ефим, на руль!
«Рыбий зуб» приблизился к гибнувшей «Рыси».
— Сухану и Степану весла не бросать, — приказывал Дежнев. — Ивашке и Бессону поднимать людей на борт. Сидорке и Михайле отбирать оружие до ножей. Оружие бросать в среднюю заборницу. Анкудиновцев — в поварню. Фомка, стой с пищалью у мачты.
Работа закипела. Иван Зырянин и Бессон Астафьев бросали концы плававшим в волнах анкудиновцам и втаскивали их на коч. У некоторых из них уже окоченели пальцы. Такие не могли удержать веревки и, едва показав из воды плечи, обрывались. Их поднимали петлей.
Михайла Захаров и Сидорка быстро обшаривали спасенных и посылали их на нос. Фомке оставалось покрикивать:
— Полезай в поварню! Лезь, лезь, мил человек, там теплее! Да разденься-ко поживее!
Дрожавшие от холода анкудиновцы послушно выполняли приказания. Сидорка вытащил самого Анкудинова.
— Эге-ге! Гераська, рыбий глаз! Ты, брат, видно, в моржовых атаманах! Ну, не вырываться, обыщем зараз! Ножичек подай. Пистолетик подай.
Дрожа, Анкудинов свирепо озирался. Вид его был жалкий.
Подошел черед и сухим анкудиновцам, что плыли на льдине. Некоторые из них сохранили сабли и пищали. Этих тут же посадили на весла.
— Разворот! — приказал Дежнев. — Поищем и тех сердешных, коих лиходеи в море бросили.
Евтюшку Материка и Ивашку Вахова также нашли. Один из них держался за деревянное ведро, другой — за весло. Оба они окоченели. Их с трудом подняли петлями.
— Суханко! — приказал Дежнев Прокопьеву. — Займись этими робятами. Одень-ко их во что ни на есть сухое. А там приведешь их ко мне.
Скоро одетые в кухлянки и унты Евтюшка Материк и Ивашка Вахов снова предстали перед кормщиком.
— Великое тебе спасибо, Семен Иваныч. Жизнью тебе обязаны, приказный, — говорили они Дежневу. — А бросили нас в воду за то, что убивать тебя отказались. Хотели тебя загубить. И Холмогорца тоже…
— Ладно. Доскажете после.
— Куда послать их? — спросил Прокопьев. — К анкудиновцам?
Материк и Вахов перепугались.
— Смилуйся, приказный! Коли спас, не погуби теперь! Убьют нас там анкудиновцы!
— Ладно. Не бойтесь. Будете жить с моей котляной. Хорошие вы, вижу, робята. Как к лиходеям-то попали? А ну-ко, сказывайте!
— Бежали мы из Якутского острогу от воеводиных батогов. Деваться некуда было. С голоду помирали… Что нам оставалось?
— Тошно нам было у них, — признался Вахов. — Только и думы было — убежать, да некуда.
— Вот что, робята, говорите прямо: будете честно служить, коль я приму вас в свою котляну?
— Испытай нас, приказный!
— Прикажи! Все сполним!
— Беру вас обоих. Сухан, дай им сабли. Дай место в средней заборнице да накорми.
Дежнев вышел из казенки. Коч миновал юго-восточный край Необходимого Носа, и его южный склон, мрачный и обрывистый, открылся перед Дежневым. Водопады там и здесь обрушивались в море с самой его вершины. Слева, на востоке, по-прежнему виднелись два острова.
«Медведь» на веслах подходил к «Рыбьему зубу».
