Глава 12

Фасих-бей отдыхал в садовой беседке. Удобно устроившись на подушках, он с нескрываемым удовольствием рассматривал стоявшего перед ним жирного Джафара.

— Путешествие пошло тебе на пользу. — На губах старика появилась язвительная улыбка. — По-моему, ты немного похудел? По крайней мере, цвет лица от морского воздуха улучшился. Ну, какие новости ты привез?

Толстяк низко поклонился, подобострастно глядя в глаза хозяину.

— Тургут оказался хорошим капитаном, мой высокочтимый бей. Его галера с честью выдержала шторм и пришла в Стамбул. На ней и прибыл сюда твой недостойный слуга.

— Хорошо! А другой корабль?

— К сожалению, — маленькие глазки Джафара хитро сощурились, — Карасман-оглу был плохим мореплавателем…

— Был? — поднял седые брови Фасих.

— Да, — толстяк печально опустил голову, — галиот Карасман-оглу на наших глазах разбился о скалы. Он не сумел справиться ни со стихией, ни с прикованными к скамьям гребцами. Они взбунтовались и убили его.

— Бедняге сильно не повезло. — Фасих-бей сочувственно прищелкнул языком.

Джафар изобразил на лице постную мину и трагическим жестом прикрыл ладонью глаза: если старику нравится этот спектакль, то почему бы его не продолжить. Можно подумать, евнух заранее не знал, какая судьба ждет грубияна Карасман-оглу, и сейчас действительно скорбит, услышав о его гибели. Ха, как бы не так!

Джафар и Али сделали все, чтобы капитану галиота проломили голову, а гребцы перепилили цепи и получили свободу. И приказал им сделать это не кто иной, как сам Фасих-бей.

— Что ты скажешь о человеке гяура, крымских делах и пленнике Азис-мурзы? — резко изменил тон старик.

Толстяк подобрался. Речь пошла о серьезных вещах, и если хозяин перестал паясничать, то же надлежит и слуге.

— Мурза выполнил твой приказ, — поклонился Джафар. — Урус сидел в башне, его нормально кормили и не пытали. Потом уруса взял Сеид и продал мне на невольничьем рынке, а я приковал его к веслу на галиоте Карасман-оглу — на одной скамье со шпионом итальянца. Все, что происходило на берегу после кораблекрушения, я наблюдал с галеры Тургута. Рабы сумели выбраться на берег, и урус ушел в горы. Дальше распоряжался Али. Я дал ему сигнал выстрелом из носовой пушки. Думаю, он не замедлит с известиями.

Слушая Джафара, старик согласно кивал: скоро нужно ожидать разворота новых событий, таких разных по значимости и влиянию на судьбы отдельных людей и всего мира, но связанных его, Фасих-бея, волей в один тугой узел. И он обязательно будет в центре узла, не позволяя ему развязаться раньше времени или затянуться на его горле удушающей петлей.

— Сеид выполнил мою просьбу? — прищурился старик.

— Да, высокочтимый, я привез красивую невольницу, — подтвердил Джафар. — Это несравненная пери севера. Весной этого года ее взяли при набеге на Русь.

— Любопытно, — оживился Фасих. — Она здесь? Я хочу взглянуть! — Он хлопнул в ладоши.

Через несколько минут слуги привели Анастасию, с ног до головы закутанную в темное шелковое покрывало. По знаку Фасих-бея покрывало сняли, и девушка увидела уже знакомого ей толстяка, подобострастно согнувшегося перед лежавшим на подушках тощим старикашкой в богатой турецкой одежде. Его безбородое лицо было сухим, желчным и сморщенным, как печеное яблоко. Небольшие темные глаза горели злым огнем и в то же время холодно блестели, как у змеи. Если бы не мужская одежда, его можно было принять за высохшую вздорную старуху. Но за поясом сморчка — так окрестила его про себя Анастасия — торчал ятаган, украшенный золотой насечкой.

«Господи, — подумала девушка, — неужели теперь этот начнет домогаться моей любви? Ведь он, наверное, уже одной ногой в могиле!»

— О-о, — восхищенно округлил рот евнух. — Действительно пери севера! Ты постарался, Джафар.

Анастасия настороженно прислушивалась к звукам гортанной, непонятной речи, пытаясь угадать, что ее ждет. Ясно одно: она попала к туркам, скорее всего — в Царьград. И сейчас перед ней лежит на подушках ее новый хозяин.

— Наш приятель будет рад. — Фасих-бей встал и обошел вокруг новой рабыни.

— Да, да. — Кланяясь, Джафар отступил на несколько шагов, дабы не мешать старику.

— Мы ее переоденем, — вернувшись на подушки, решил Фасих. — Татарский костюм мне не нравится.

— Нарядим турчанкой? — уточнил толстяк.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянул евнух. — Может быть, одно взять от татарского костюма, другое — от греческого, а третье… И обязательно наденем на нее яшмак! Вернее, обозначим его полупрозрачной, затканной золотыми блестками тканью. Это придаст ей некоторую таинственность.

— Прекрасная мысль! — польстил Джафар. — Но как гяур будет объясняться с ней? Она ведь не знает турецкого языка.

— А это не наше дело, — засмеялся Фасих-бей. — Пусть договариваются, как хотят. Ты думаешь, в гареме султана одни турчанки? Но все там исправно служат своему повелителю.

— Она непокорна и строптива, — почтительно склонившись к уху евнуха, сообщил Джафар.

— Это тоже не наше дело, — отмахнулся старик. — Когда дарят кобылу, никто не спрашивает, хорошо ли она объезжена. — И сам засмеялся своей двусмысленной шутке. Внезапно оборвав смех, он дал знак увести невольницу и обернулся к Джафару: — Я доволен. Пусть рабыню приведут в порядок после долгой дороги и приготовят к завтрашнему дню. Она должна поразить воображение и завоевать сердце нашего гостя.

Толстяк понимающе улыбнулся: такая красавица заставит Джакомо больше времени проводить под негласным присмотром верных слуг Фасиха и меньше ездить в город, где за ним значительно труднее следить.

— Кстати, — старик поднял палец, призывая к вниманию, — наш дорогой гость перестроил дом. Я позволил ему это сделать: пусть переделывает внутренность клетки по своему усмотрению, лишь бы не пытался перепилить прутья!

Джафар выпучил глаза и открыл рот, выражая восхищение мудростью и предусмотрительной хитростью хозяина. Он сделал шаг к ложу евнуха и тихо сказал:

— В доме эфенди Джакомо одни мужчины.

— И правда. — Старик ненадолго задумался. — Ты молодец, что напомнил об этом. Сделаем так: дадим вместе с рабыней двух старух, чтобы ей прислуживали. Найдешь?

— Да, высокочтимый, — поклонился Джафар.

— Отлично! И еще нужна надежная женщина, которая будет ходить с невольницей в баню, мыть ее и массировать. Вечером ты скажешь мне, удалось ли найти таких старух.

Приказ хозяина толстяку не понравился: вместо заслуженного отдыха после стольких трудов и долгой дороги он должен высунув язык носиться по городу. И уладить все до вечера, а солнце уже перевалило за полдень. Однако недовольство Джафар оставил при себе: Фасих-бею лучше не перечить. Он поклонился и хотел уйти, но евнух задержал его:

— Ты сам видел шпиона итальянца на галиоте Карасман-оглу?

— Этими глазами, высокочтимый. — Толстяк прикоснулся кончиками пальцев к своим векам.

— Я получил письмо Али раньше, чем пришла твоя галера, — лукаво улыбаясь, признался старик. — Стража вырезала всех рабов, которые остались на берегу, но уруса и шпиона среди них не было! Видно, человек итальянца действительно ловкая бестия, если сумел втереться в доверие к урус-шайтану. Или он просто прилип к нему и потянулся следом? Но если таков слуга, то каков его хозяин? Смотри, Джафар, будет большая беда, если Джакомо удается обвести нас вокруг пальца!

— Разве топор расколет свою рукоять? Разве итальянец не связан с нами кровными интересами? Разве одно слово высокочтимого Фасих-бея не может отправить его на плаху?

— Там, где главную роль играют интересы сильных мира сего, нет места кровным интересам шпионов! Даже таких высокооплачиваемых, как Джакомо. Одно его слово, сказанное нашим врагам, может и нас отправить к жестоким дурбаши . Иди, и помни об этом.

Пятясь, Джафар вышел из беседки и медленно побрел по выложенным узорной мраморной плиткой дорожкам тенистого сада. Последние слова евнуха вызвали у него серьезное беспокойство: уж если сам хитроумный Фасих побаивается ушлого итальянца, то что остается делать бедному толстому Джафару? Искать нового хозяина?

Всегда стоит обезопасить себя заранее, но кто захочет с ним связываться, зная, что он долгое время был верным подручным старого евнуха, прославившегося как отъявленный интриган, не брезгающий никакими средствами в достижении своих целей? Наверно, нового хозяина найти будет не так просто. А что же делать, по-прежнему держаться за Фасиха? Всеми силами помогать ему и тем самым сохранять собственную голову? Пожалуй…

С другой стороны, еще не случалось, чтобы Фасих-бей опростоволосился или оказался в дураках: даже в опале он сохранил прежние связи и богатство, не говоря уже о том, что сумел сохранить жизнь! А не секрет, что немилость султана или валиде чаще всего приводила на плаху. Поэтому, оставшись верным сторонником Фасиха, можно больше приобрести, чем потерять: спаси Аллах, если евнух дознается, что ты решил переметнуться к его врагам! Он расправится с тобой еще быстрее, чем палачи падишаха, — тот же Али или кто другой сунет сзади нож под лопатку, а ты даже за мгновение до смерти не будешь подозревать, как близко она подкралась к тебе.

Да, а как быть с итальянцем? Старик поселил его в доме, где каждый слуга доносит о любом вздохе Джакомо и неусыпно стережет его, чтобы тот не вздумал внезапно исчезнуть. Теперь Фасих-бей решил подарить ему красивую невольницу, — надо полагать, отдаривает за рыжую кобылу: вряд ли девка поможет евнуху получить больше сведений о делах и мыслях венецианца. Впрочем, старик на это, скорее всего, не очень-то и рассчитывает. Но что бы придумать, что?

Внезапно Джафар остановился и захохотал, радостно хлопая себя по огромному чреву. Как это раньше не пришло ему в голову? Или он отупел, качаясь на волнах, и только сейчас, ощутив под ногами привычную твердь земли, начинает приходить в себя? Ведь у итальянца есть пожилой слуга — неприметный, тихий, молчаливый. А молчуны всегда таят за душой нечто, способное проявиться самым неожиданным образом. Как же его зовут? Кажется, Руфино? Да, точно, — Руфино. Наверняка на службе у Джакомо тот не нажил ни сундуков с золотом, ни обширного участка земли, ни хорошего дома, где можно спокойно встретить неумолимо приближающуюся старость. Почему бы не предложить ему немножко разбогатеть? Джафар еще не встречал людей, которые бы отказывались от обеспеченного будущего. Неужели молчун Руфино станет первым?

Решено! Еще до захода солнца Джафар найдет способ наедине потолковать со слугой венецианца и предложит ему хороший домик с тенистым садиком, где так приятно будет отдыхать, вспоминая минувшие дни. Конечно, надо быть волшебником, чтобы поставить такой дом на ладонь и, показывая его со всех сторон, искушать старого слугу. Нет, Джафар не волшебник, но он знает чудодейственное средство, способное заставить дрогнуть самых верных слуг. Имя ему — золото!

Кошелек, набитый монетами, даст все, что только пожелаешь: домик, садик, хороших коней, жаркий огонь в очаге и котелок с наваристой похлебкой. Только дуракам, когда они слышат звон золота, не грезятся чарующие картины, а Руфино, похоже, не дурак.

«Да, Джафар, отдохнуть тебе сегодня не удастся», — искренне пожалел себя толстяк и почти бегом заторопился по выложенным узорной мраморной плиткой дорожкам сада…

Увидев Анастасию, наряженную в разноцветные полупрозрачные шелка, дель Белометти был просто сражен. Маленькие ножки рабыни искушенный в гаремных делах Фасих приказал обуть в ярко-красные сафьяновые туфельки. Зеленоватые шальвары позволяли оценить стройность ее ног. Талию Анастасии туго стянули алым, затканным золотом широким кушаком, на голову надели маленькую шапочку с пышным пером, которое удерживал аграф из сверкающих фальшивых камней. На настоящие евнух не разорился, справедливо рассудив, что прекрасная невольница сама драгоценный алмаз.

Сверху на рабыню накинули некое подобие туники, вышитой по вороту и подолу серебряной нитью, а довершала наряд короткая бархатная курточка, малиновая, ярко расшитая шелками, с золочеными пуговицами. Лицо девушки до глаз закрывал яшмак из кисеи с золотыми блестками, колыхавшийся при каждом ее вздохе.

Прежде чем показать невольницу итальянцу, Фасих-бей сам придирчиво осмотрел ее со всех сторон. Недовольно поджав губы, приказал вплести в роскошные волосы Анастасии нитки с обточенным перламутром, и приказ немедленно исполнили. Наконец евнух остался доволен и велел спрятать рабыню за занавесью…

И вот теперь Джакомо получил сюрприз. В первый миг, когда, по знаку Фасих-бея, откинули занавеску, итальянец даже отступил на шаг и издал восхищенный возглас. Невольница была прекрасна какой-то незнакомой, нездешней красотой, непривычной для южан, но завораживающей глаз и необъяснимо притягательной. Почти не слыша, что говорил ему Фасих-бей, венецианец, не отрываясь, смотрел на Анастасию и гадал, откуда ее привезли в столицу султанов. Где родина этой красавицы, как ее имя? Разве может такая девушка, с ее гордой осанкой, неземной красотой и полным достоинства взглядом, быть рабыней? Нет, такие рождаются, чтобы стать повелительницами мужчин, а не их служанками.

— Ты доволен моим подарком? — спросил евнух.

— Кто она? — прошептал венецианец.

Старик едва сдержал презрительный смешок: и этот жеребчик готов бежать за кобылкой, потеряв голову и позабыв обо всем на свете, лишь бы удовлетворить свою похоть.

Печально, когда зов плоти заглушает голос разума, лишая мужчину холодного рассудка. Но ведь именно на это и рассчитывал Фасих, когда приказал отыскать и привезти самую красивую невольницу. Значит, тщательно подготовленный им удар достиг цели!

— Воины хана Гирея взяли ее при набеге на селение урусов, — объяснил евнух.

— Она из Московии? — невольно вздрогнул Джакомо.

— Да, — подтвердил не заметивший этого Фасих-бей: он был слишком занят своими мыслями.

Белометти почувствовал какую-то необъяснимую тревогу: оказывается, девушка родилась в тех краях, куда его стараниями должны вторгнуться орды турок и татар. Уж не с намеком ли евнух сделал этот неожиданный подарок?

Но как она прекрасна! Боже, если в Московии такие женщины, почему отец Паоло не послал его туда, а загнал на берега Босфора? Лучше жить среди льдов, и каждый день видеть такую красоту, чем пировать с лукавым Фасихом, вдыхать дурманящие ароматы роз и ждать, пока дневной зной сменится ночной прохладой.

Однако если у московитов такие женщины, то каковы мужчины? На память вдруг пришли слова иезуита о том, что храбрость русских в бою подобна беззаветной стойкости древних легионов гордого Рима. Да, такие женщины должны рожать красивых и смелых воинов! Вот как ему впервые привелось увидеть землю урусов, которую теперь для него олицетворяет эта статная девушка, наряженная евнухом в тонкие шелка.

— Она тебе нравится? Ты доволен подарком? — напомнил о себе Фасих-бей.

— Я принимаю твой дар с большим удовольствием, — церемонно поклонился ему Джакомо и подумал, что сегодня же нужно выбрать в заветной шкатулке самый лучший драгоценный камень и преподнести евнуху. — Как ее зовут?

— Ты можешь сам придумать для нее имя, — равнодушно пожал плечами старик.

— Как тебя зовут? — Венецианец обратился к девушке на турецком, но она даже бровью не повела в ответ.

Тогда он повторил свой вопрос на итальянском, французском, греческом. Невольница молчала, и в душу Джакомо закралось сомнение: вдруг у этой несравненной жемчужины есть скрытый изъян? Неужели небо, дав девушке неземную красоту, наказало ее, лишив дара речи?

— Она немая? — испуганно спросил он Фасиха.

— О, это было бы великолепно, — засмеялся старик. — Немая красавица! О такой можно только мечтать… Не бойся, она умеет говорить, но не понимает ни одного из тех языков, на которых ты пытался с ней объясниться. Она знает только свой родной язык.

— Но я не знаю его! — вскричал Белометти.

— Есть еще язык любви, — лукаво улыбнулся евнух. Кажется, его план удался даже более, чем он предполагал.

Наверняка венецианец захочет поговорить с невольницей, а для этого нужно научить ее какому-нибудь из знакомых ему языков или самому выучить язык московитов. И то и другое потребует много времени. Конечно, Белометти может нанять толмача, но захочет ли он прибегать к помощи переводчика, чтобы овладеть сердцем девушки, а не только ее телом? А то, что он будет желать ее любви, видно сразу: сам никогда не любивший, евнух умел тонко подмечать это чувство у других и даже использовать его в своих интересах.

— У нас не принято, чтобы невольнице знатного господина прислуживали мужчины, — назидательно сказал Фасих. — Поэтому я дарю тебе еще и служанок для северной пери. — Он махнул в сторону двух скромно стоявших поодаль пожилых женщин, на которых занятый красавицей Джакомо не обратил внимания. — И еще к тебе будет приходить достойная и проверенная турчанка, чтобы водить рабыню в баню, массировать ее тело и втирать в него благовония. Ее зовут Айша. Она хорошо знает свое дело, и твоя гурия будет всегда свежа, как только что распустившаяся роза.

В ответ на цветистую речь венецианец улыбнулся и поспешил откланяться: ему хотелось поскорее увезти дивную северянку в свой дом. Плевать, что в придачу к неземной красавице ему всучили двух старых уродин и предупредили, что время от времени будет появляться еще одна. Естественно, эти старухи — шпионки Фасиха, как и слуги в доме. Но коли он научился ладить с садовником, сторожем, дворецким, поваром и прочей челядью, то как-нибудь поладит и со старухами-турчанками. Кажется, еще греческий царь Филипп, отец Александра Македонского, любил говорить, что он не знает ни одной неприступной крепости, которую не мог бы взять осел, нагруженный золотом. А слуги и служанки отнюдь не крепости с несговорчивым гарнизоном: здесь можно обойтись без тяжело нагруженного мула — достаточно нескольких золотых.

Красавица из Московии настолько поразила воображение Джакомо, что он всерьез задумался: какое впечатление она может произвести на светское общество Рима или Венеции? Европейское платье и украшения только подчеркнут удивительную красоту невольницы, вызовут восхищенные взгляды кавалеров и завистливый шепот дам. Впрочем, не стоит загадывать, время покажет, как поступить, — пока нужно суметь хоть как-то объясниться с ней.

Дома он сам распахнул перед рабыней двери и повел ее по комнатам, без умолку болтая то на итальянском, то на турецком, расточая комплименты и улыбаясь. Ему хотелось, чтобы она привыкла к звуку его голоса, запомнила названия предметов, на которые он указывал, по несколько раз повторяя обозначавшие их слова. Ему казалось, что красавица понимала, о чем он говорит, и бросала на него заинтересованные взгляды, но как только Джакомо велел слугам удалиться и попытался обнять ее, девушка неожиданно уперлась ему в грудь ладонями и оттолкнула с такой силой, которую трудно было предположить при ее грациозном сложении.

Белометти отлетел на несколько шагов, не удержался на ногах и плюхнулся на диван. Рабыня метнулась к стене, сорвала с нее старинный ятаган и угрожающе взмахнула им:

— Не подходи! Или я убью тебя!

Джакомо поразился происшедшей в ней перемене: куда девались холодность и бесстрастие? Щеки девушки пылали, глаза горели, высокая грудь бурно вздымалась. Перед ним была разъяренная львица! Что она сказала? Судя по тону и жестам, невольница грозится убить его или себя, если он приблизится.

— Не бойся, я не хочу причинить тебе зла, — миролюбиво улыбнулся венецианец, не испытывая, впрочем, особой надежды, что будет правильно понят. Да, как это ни странно, по всей вероятности, ему придется завоевать любовь этой северянки, иначе исход событий просто непредсказуем. Поэтому о насилии не может быть и речи: только планомерная осада.

Что ж, пусть так! Здесь она не увидит ни одного мужчины; кроме своего повелителя, и волей-неволей привыкнет к нему. Джакомо, благодаря своей внешности, остроумию и умению обольщать, всегда пользовался успехом у женщин. Конечно, сейчас задача осложняется: не зря говорят, что женщина любит ушами! А как говорить комплименты и ласковые слова, если тебя не понимают? Но остаются взгляды, подарки и многое другое, что можно придумать для завоевания сердца девушки, постоянно пребывающей под одной крышей с тобой. Тем более он будет встречаться с ней, когда захочет, а она не имеет возможности уклониться от этих встреч, как уклоняются от них светские дамы, избегая назойливых кавалеров.

— Ты порежешь свои прелестные пальчики. — Поднявшись, Джакомо сделал шаг к невольнице и протянул руку, намереваясь отобрать у нее ятаган, но острый клинок мелькнул у него перед глазами, чуть не перерезав горло.

— Уйди!

Белометти резко отскочил и прищелкнул языком от досады: амазонка держит оружие как опытная фехтовальщица. С ней надо быть настороже, иначе распрощаешься с жизнью. Обидно погибнуть от руки красавицы, благосклонности которой ты решил добиться. Не только обидно, но и нелепо, поскольку она твоя невольница! Ладно, пусть пока оставит себе ятаган, со временем он ей больше не понадобится, в этом Джакомо был полностью уверен. Но пока это время еще не наступило.

— Хорошо, хорошо. — Он обошел ее на безопасном расстоянии и хлопнул в ладоши. В комнату вошли старухи турчанки. — Она будет жить наверху, напротив моих комнат, — распорядился венецианец. — Пусть ходит по дому, где захочет. Я предупрежу слуг, чтобы не высовывались из своих каморок. Да, вы будете жить вместе с ней… И не отнимайте у нее ятаган, если он ей так нравится.

Девушку увели. Вернее, она шла сама за одной из старух, гордо подняв голову и сжимая в руке ятаган, а вторая старуха замыкала это странное шествие.

Джакомо вышел в сад и немного посидел у бассейна, приводя в порядок мысли, стараясь вернуться к делам и хоть на время забыть о прекрасной северянке. Ничего не скажешь, Фасих-бей сделал ему удивительный подарок. Притягательный и опасный одновременно, способный лишить покоя и навеять негу. Тем сладостнее будет победа, тем упоительнее ласки неприступной красавицы из далекой Московии.

Но отчего так тревожно дрогнуло сердце, когда он ее увидел? В дурные предзнаменования и приметы Белометти не верил, считая их отрадой слабовольных людей, с охотой готовых оправдать собственные неудачи плохим расположением звезд в гороскопе или перебежавшей дорогу черной кошкой. Однако к собственным ощущениям он привык прислушиваться, поскольку беспокойная кочевая жизнь, полная опасностей и приключений, научила его заранее четко предугадывать грозящую опасность.

Найдя ответ, он успокоился: наверное, он просто предугадал безумную выходку невольницы, когда она сорвала со стены ятаган. Это, без преувеличения, была реальная опасность! Девушка умеет держать в руках оружие и, по всей вероятности, может, не задумываясь, пустить его в ход. Да, она нисколько не похожа на изнеженных светских красавиц, но тем и притягательнее.

Вскоре его мысли перескочили на другое. Султан Мурад уже вернулся в Константинополь, а коварный евнух молчит, словно воды в рот набрал. Будет война или нет? Пойдут турки на московитов или предпочтут ждать, что предпримет русский царь: возьмет Азов, а может, откажется от него? Что-то зреет в турецкой столице. Чувствуется, что за плотно закрытыми дверями дворцов знати и гарема варится какая-то адская похлебка — так чувствуется приближение грозы по изменению цвета облаков и резким порывам ветра. Что-то непременно произойдет, но что? Смена султана на троне? Или начнется новая, большая война? Нет, скорее первое.

К сожалению, ему пока не остается ничего другого, как терпеливо ждать. Он и так уже сделал все, что только мог, и даже более того. К счастью, Фасих-бей не подозревает, зачем Джакомо перестроил дом. Теперь он может попасть из своих комнат в ту часть подвала, откуда заветный люк ведет в подземелье, и никто из слуг не сумеет ему помешать. Подвал поделили на две неравные половины, и в меньшей, хранящей тайну катакомб, Белометти устроил свой винный погреб…

Гуссейн-паша читал «Мевлюд» — житие пророка Мухаммеда, когда в комнату, неслышно ступая, вошел его старший сын. Увидев, чем занят отец, он осторожно кашлянул, чтобы обратить на себя его внимание. Паша недовольно вскинул голову, но при виде наследника гнев в его глазах угас, и он молча указал Сулейману место напротив себя. Юноша почтительно поклонился и сел на подушки, поджав под себя ноги.

— Я осмелился побеспокоить вас, отец, поскольку есть интересные новости.

Гуссейн заложил книгу фазаньим пером и бережно опустил на резной низкий столик. Любопытно, чем его хочет развлечь или озадачить сын?

— Город всегда полон интересных новостей, — сдержанно улыбнулся паша. — Но говори, я внимательно слушаю тебя.

— Вы приказали мне следить за евнухом Фасихом, — напомнил Сулейман.

Услышав имя Фасиха, паша помрачнел и нахмурился. Хвала Аллаху, позор с бритой крысой не стал достоянием всего Стамбула, досужие языки не обсуждали нанесенное ему оскорбление на базаре, не издевались над проглотившим обиду Гуссейном. Но не в его правилах забывать такие вещи и отказываться от мести. Если Аллах хочет кого-то наказать, он лишает его разума. Только безумец мог решиться послать Гуссейну такой страшный подарок. Что ж, придет час, и безумец пожнет плоды собственной глупости.

— Да, говори, я внимательно слушаю, — повторил паша. — Что тебе удалось узнать о проклятом калеке?

— Мои люди следили за Фасихом и его слугами, — понизив голос, начал рассказывать сын. — А золотые отмычки открывают любые замки и заставляют выдать самые сокровенные тайны.

Гуссейн сделал пренебрежительный жест: мол, зачем говорить о том, что и без того хорошо известно?

— Евнух завел тесную дружбу с чужеземцем, приехавшим из Кызыл-Элме. — Сулейман понял, что отцу не терпится узнать главное. — Его зовут Джакомо дель Белометти. Сначала он жил у торговца Рибейры, а потом Фасих подарил ему один из своих домов на окраине вместе со всеми слугами.

— Щедро, — недобро усмехнулся паша. — С чего бы это хорошо известный своей скупостью евнух стал делать чужестранцу такие подарки? Старик еще никогда и никому ничего не давал без какой-то выгоды для себя. Но в чем здесь его выгода?

— Они часто встречаются, ведут долгие беседы и не раз говорили о войне с Московией.

— О! — изумленно поднял брови Гуссейн.

— Да, да, — подтвердил Сулейман. — Мне удалось узнать, что этот Джакомо пользуется большим доверием верховного имама христиан, которого они называют Папой.

Паша крякнул и засопел, сдерживая рвущуюся из груди ярость: если бы он мог закричать во всю силу своих легких, он изрыгнул бы самые чудовищные проклятия всему роду Фасиха! Вот, оказывается, в чем дело! Не зря он велел Сулейману приглядеть за этой кастрированной старой обезьяной, сыном оспы и исчадием ада! За спиной султана, валиде и великого визиря якобы удалившийся от дел скопец ведет тайные переговоры с посланцем верховного имама гяуров! Поэтому они и толковали о войне с московитами! Вот почему между этими проходимцами возникла такая трогательная дружба, вот почему они постоянно встречаются. Отнюдь не из любви друг к другу, а сплетая хитрую сеть интриг! Какая может быть дружба или приятельство между старым Фасихом, лишенным мужского естества, и молодым, красивым чужестранцем — паша однажды видел Белометти.

Но нельзя выдать свои чувства перед сыном, нельзя обмолвиться хотя бы словом о своей догадке: за разговорами Фасиха с итальянцем стоят страшные дела, тут можно поплатиться головой. А мальчишка еще только начинает жить. Вдруг ляпнет что-нибудь в кругу приятелей? Столица полна шпионов, жадно собирающих сплетни, готовых донести на любого, чтобы получить за навет две-три мелкие монеты. Хватает и недоброжелателей, завидующих Гуссейну, а ставить под удар благополучие семьи, жизнь сына и уже созревший заговор против Мурада — тем более смерти подобно.

Нет, надо сдержаться, ни в коем случае не объяснять сыну, до чего он, сам того не ведая, докопался. Но, может быть, все это просто домыслы?

— Откуда известно, что чужестранец пользуется доверием верховного имама христиан? — с деланным безразличием поинтересовался Гуссейн.

— Об этом сказал Рибейра, — охотно объяснил Сулейман. — Я уже говорил вам, отец, что золото заставляет выдавать самые сокровенные тайны. Увидев увесистый кошелек, португалец тут же шепнул моему человеку несколько слов.

— Понятно, — вздохнул паша. Мальчишка явно горд достигнутыми успехами и не понимает, совладельцем какой грозной тайны он оказался. — А кто сказал, что Фасих и чужестранец болтают о войне с урусами?

— Один из слуг в доме евнуха. Еще итальянец зачем-то отдал толстому Джафару и Али своего слугу, и они увезли его из города. Джафар недавно вернулся и привез, судя по рассказам слуг, удивительно красивую невольницу, которую Фасих подарил чужестранцу.

Паша криво усмехнулся: разве может хоть какая-то подлость, затеянная евнухом, обойтись без жирного Джафара и тощего Али? Такого еще не случалось: в любых кознях кастрата его любимчики на первых ролях. Но что задумал Фасих, зачем ему понадобился человек итальянца? Может, просто убрали соглядатая? Но стоило ли увозить из города того, кому можно просто перерезать горло и бросить в море?

Подарок тоже в духе евнуха: что еще он может подарить, кроме рабыни, если большую часть жизни провел среди наложниц в гареме? Однако в таком подарке тоже скрыт некий тайный смысл, пока известный только самому Фасиху. Наверняка он подарил невольницу не просто так, иначе ни за что не стал бы на нее раскошеливаться: самому кастрату женщины не нужны. Ладно, об этом еще будет время подумать, а сына нужно заставить молчать о том, что он узнал, и пока отправить куда-нибудь подальше от столицы. Назревают серьезные события, и лучше, если мальчишка поживет немного в одном из имений. Заодно проверит, как там идут дела.

— Люди Фасиха следят за греческим купцом Спиридоном из Крыма, — истолковав молчание отца как разрешение продолжать, тихо сказал юноша. — Но самую главную новость я приберег напоследок.

— Какую? — поднял на него глаза Гуссейн.

— Фасих только выдает себя за турка. На самом деле он перс.

Изумленный паша схватил себя за бороду и выпучил глаза: вот это действительно новость! Фасих не турок? И этот мерзкий проходимец еще имеет наглость претендовать на место рядом с троном? Хочет стать великим визирем, если не… Нет, спаси Аллах! Скорее Гуссейн задушит евнуха собственными руками, чем допустит к власти!

— Как ты узнал об этом?

— Золото, — самодовольно улыбнулся Сулейман.

Паша опять задумался. Обычай кастрировать слуг ввел древний персидский царь Кир еще задолго до рождения Пророка. Но ислам строго запретил уродовать правоверных, поэтому кастратов вывозили из Грузии, Армении, Египта, Абиссинии и других стран. Крайне редки случаи, когда евнухами становились турки, чаще всего это было связано с уродством мальчиков, их врожденными пороками. Как же скопцу удалось выдать себя за турка и сколотить огромное состояние? Ну, положим, каким образом он разбогател, догадаться нетрудно: у царедворцев целая система поборов и взяток, кроме того, они беззастенчиво обкрадывают казну. Но как он вдруг стал турком?

— Это правда? — Гуссейн пытливо поглядел сыну в глаза.

— Аллах свидетель. — Юноша прижал правую руку к сердцу. — Мне не удалось узнать его настоящее имя, однако история его превращения известна.

— Говори, говори, — поторопил паша, нервно перебирая зерна четок.

— Много лет назад действительно существовал человек по имени Фасих, который из-за своего уродства стал евнухом, чтобы помочь семье, испытывавшей трудности. Лжефасих тогда был мальчиком, и его в своих целях пригрел старый хитрец Нами, чернокожий кастрат-нубиец: он решил прибрать к рукам землю, принадлежащую настоящему Фасиху, и умертвил его, а всем сообщил, что умер мальчик-скопец из далекой страны. Так этот мальчик стал Фасихом. Потом Нами извел семью настоящего Фасиха, однако к тому времени Лжефасих подрос и не захотел делиться со своим чернокожим покровителем.

— Нубийцу пришлось умереть и унести тайну в могилу? — догадался Гуссейн.

— Он расстался не только с жизнью, но и со всеми своими богатствами, — подтвердил сын. — Его наследником стал Фасих, через некоторое время превратившийся в того Фасих-бея, которого знают все.

— Это только занятная сказка, или живы люди, которые еще помнят настоящего Фасиха и его родственников? Кто-нибудь готов подтвердить, что евнух присвоил чужое имя, выдав себя за природного османа? То, что он сумел присвоить чужое имущество, мало кого заинтересует.

— Боюсь, таких людей уже не найти, — сокрушенно вздохнул Сулейман — Кастрат умело заметал следы.

— Неудивительно. — Паша встал, отбросил четки и начал мерить шагами комнату. В какой сложный клубок сплелось все, что связано со старым скопцом! Тайный посол верховного имама христиан, присвоение чужого имени, разговоры о возможной войне с урусами, загадочные поездки толстого Джафара и проходимца Али, подаренная красавица невольница и слежка за купцом из Крыма. Кстати, кажется, у Фасиха прочные связи со многими мурзами из ханства Гирея? Уж не туда ли он отправлял Джафара и Али вместе с человеком Белометти?

Пока ясно одно: Сулеймана необходимо убрать подальше от этих странных и опасных дел.

— Завтра утром ты отправишься в наше имение в Анатолии, — приказал Гуссейн. — Проверь, как там идут дела, и пришли мне подробный отчет. Вернешься, когда я позову. Постарайся немедленно забыть все, о чем ты мне рассказал, и крепко держи язык за зубами! Еще кто-нибудь знает об этом?

— Нет, отец, — поклонился юноша.

— Хорошо, — немного смягчился паша. — Напиши мне имена тех, кто дал сведения о Фасихе, и тех, кто собирал эти сведения. В городе больше не появляйся. Собирайся в дорогу. В провинциях шалят разбойники, поэтому возьмешь с собой охрану… Иди, я доволен тобой. Но помни о молчании!

— Да пребудет на вас милость Аллаха, — уже у дверей снова поклонился Сулейман.

Проводив его, Гуссейн облегченно вздохнул: в Анатолии наследник будет в большей безопасности, чем в столице. Хотя у евнуха руки длинные, словно щупальца у осьминога. Надо хорошенько подумать, как побыстрее обрубить их, а потом свернуть его морщинистую шею. Теперь в борьбу вступит сам паша, продолжив незримый поединок с проклятым уродом, присвоившим чужие владения и чужое имя. Либо он сумеет уничтожить евнуха, либо тот прорвется к власти и сметет с лица земли весь род Гуссейна, как некогда уничтожил семью несчастного Фасиха, у которого украл имя.

Внезапная догадка заставила Гуссейна застыть посреди комнаты. Все предельно просто: Фасих готовит политический союз с Папой против урусов, надеясь с его помощью упрочить свое положение, когда достигнет власти! Он, как азартный игрок, поставил на кон крепость Азов, ханство Гирея, армию империи и возможность стать великим визирем против интересов верховного имама христиан на Балканах и в далекой Московии. Раз за разом бросая кости, призывая на помощь хитрость и злые козни, старик надеется на выигрыш.

Впрочем, все кажется простым сейчас, когда он многое узнал от сына и дополнил его рассказ своими наблюдениями, сведениями из тайных доносов и некоторыми откровениями, почерпнутыми в беседах с доверенными людьми валиде Кезем. Наверняка Фасих придумал свой собственный заговор и умело спрятал его внутри заговора против султана Мурада!

Можно ли доверить кому-нибудь из сторонников томящегося в заключении брата султана то, что стало известно о старом евнухе? Или лучше поберечь свою голову, не высовываться, пока еще не можешь убрать кастрата, не уверен в полной победе над ним? Наверно, разумнее до времени молчать и готовить решительный удар. Не жалеть золота на подкуп, не скупиться на обещания, не знать усталости, пока проклятый Фасих не окажется полностью в твоих руках…

Весь день, ожидая возвращения Бажена, отправившегося в город, Куприян не находил себе места. На улицах сегодня царило необычное оживление. Иногда казаку чудилось, что он слышит отдаленную пушечную пальбу, вопли многотысячной толпы и глухие удары в огромные барабаны. Потом все смолкло, но через некоторое время ему вновь казалось, что в центре Константинополя ревут трубы, исполняя непонятную мелодию, от которой пробегает мороз по коже. А то вдруг, совсем не вовремя, завопил муэдзин с минарета расположенной неподалеку мечети и давай рвать сердце заунывными воплями.

Что там творится? Уж не объявили ли турки кому-нибудь войну? Или они разом сошли с ума и, как угорелые, бегают по огромному городу, паля из пушек и трубя в трубы? А Сухоборец, как назло, совсем запропастился! Легко ли сидеть взаперти, не высовывая носа за ворота, когда вокруг творится невесть что?

Волосатый выбрался на крышу и попытался разглядеть, нет ли в небе дыма пожаров: когда горит, турки обычно шумят, как будто наступил конец света. Но дыма нигде не видно, шум, похоже, стал стихать, а Бажен все не возвращается. Уж не случилось ли с ним чего? Здесь все время ходишь как по лезвию ножа: стоит только туркам дознаться, кто ты есть на самом деле, пощады не жди! Никакие заверения, что хочешь мира, а не войны, не помогут спастись от руки палачей, но смерть придет к тебе только после долгих и страшных мучений.

Вот и думай, где Бажен и почему его до сей поры нет, хотя обещался вернуться к обеду. Невольно в голову полезут разные мысли, особенно когда османы расшумелись. Вроде сегодня нет у них никакого праздника. Но почему муэдзин орал задолго до намаза? И не разобрать, чего он кричал: ветер дул в другую сторону, уносил слова, да и расстояние велико, а окликнуть кого-нибудь из прохожих и спросить, в чем дело, Куприян не решился.

Наконец во дворе стукнула калитка, потом послышались торопливые знакомые шаги. Казак бросился навстречу другу, но невольно остановился, увидев его хмурое лицо.

— Что стряслось, Бажен?

— Султан Мурад умер! — Сухоборец сел на диван и вытянул ноги, гудевшие от долгой беготни по городу. Пораженный известием, Куприян ошарашенно покрутил головой, словно вытрясал воду из ушей. Ничего себе новость!

— Он же был здоровехонек! — вскричал Куприян. — Недавно вернулся в столицу, и что же — в одночасье скончался?

— Хрен их там разберет, — стягивая пыльные сапоги, сердито отозвался Сухоборец. — Турки они и есть турки! Вчера был здоров, а сегодня помер.

— Помогли, наверно, — предположил Волосатый.

— Может, и помогли. Теперь на престол сядет султан Ибрагим. Новый султан, новый великий визирь, новые решения.

Бажен зло сплюнул и бросил сапоги к порогу. Честно признаться, такого быстрого и резкого поворота событий он не ожидал. Чувствовал, что готовится нечто, но не предполагал, что смена султанов случится со дня на день.

— И кто теперь великий визирь — Фасих или Гуссейн? — прищурился Куприян.

— Не знаю, пока вроде никто.

— А новый падишах османов?

— Что новый падишах? — неожиданно разозлился Бажен. — Знаешь, как говорят на Востоке: змея меняет кожу, а не нрав!

— Понятно, — вздохнул Куприян. — В общем, один другого стоит.

— Стоит, — согласился Сухоборец. — Любой — не мёд с орехами.

Волосатый вздохнул и отправился за кувшином с водой и тазиком, чтобы Бажен мог смыть уличную пыль. Пока тот плескался, казак собрал на стол и позвал приятеля обедать. За столом опять неизбежно вернулись к разговору о делах.

Сухоборец рассказал, что по городу гуляют разные слухи. Одни утверждают, что султан Мурад скончался вчера вечером, во время пира, а другие говорят, что он умер ночью от внезапного приступа неизвестной болезни. На базаре какой-то дервиш кричал, что Мурада зарезали, но старика этого схватили стражники и увели. Никто толком ничего не знает, власти молчат, и люди высказывают самые невероятные предположения — от отравления вином до сказок о слетевшем с неба ангеле смерти Азраиле, утащившем в ад великого грешника, постоянно нарушавшего законы шариата.

Куприян вяло жевал, размышляя над тем, что последует за воцарением Ибрагима. Не секрет, что к власти пришла хитрая и коварная валиде Кезем, которая будет из гарема руководить сыном. Долго ли усидит на троне Ибрагим? Какие решения он примет в отношении Азова, захочет ли войны с русскими? Кого приблизят к трону — Фасих-бея или Гуссейна? Кажется, задумка столкнуть их лбами дала некоторые результаты. Бажен узнал, что Сулейман, старший сын Гуссейн-паши, вертелся вокруг людишек евнуха, смущая их подачками и посулами: не иначе, выведывал что-то об их хозяине. Но самое интересное, что старый Фасих завел дружбу с молодым красивым итальянцем и даже подарил ему дом. Хотя для обладавшего огромными богатствами евнуха подарить кому-то один из своих многочисленных домов не составит особого убытка.

Сухоборец обратил внимание на необычную дружбу и начал исподволь собирать сведения о венецианце. Вскоре выяснилось, что Джакомо дель Белометти прибыл в Константинополь из Рима и первое время жил у португальского негоцианта Вейги Рибейры, тесно связанного с Ватиканом. Это заставило внимательнее приглядеться к красавцу Джакомо и его дружку Рибейре. Если португалец довольно прибыльно торговал, то Белометти вел праздный образ жизни: посещал базары, любил развлечения, заводил новые знакомства, часто бывал во дворце Фасих-бея и часами беседовал с ним наедине. О чем могли так долго говорить приехавший из Рима итальянец и старый евнух, мечтавший о власти?

Бажен и Куприян почти до хрипоты спорили, пока не сошлись на том, что Джакомо может быть тайным агентом Папы, посланным в Константинополь, чтобы прощупать возможные варианты сговора с османами против русских. За домом итальянца установили наблюдение, следили за Рибейрой и приехавшим с Белометти человеком, но тот вдруг исчез. Это сильно обеспокоило Сухоборца, особенно когда ему удалось выяснить, что к исчезновению спутника Джакомо имеют отношение подручные старого евнуха — толстый Джафар и албанец Али.

Недавно жирный Джафар вернулся и привез во дворец Фасиха новую рабыню. Бажен узнал в порту, что это была русская невольница, и самое удивительное — евнух подарил ее Белометти, который увез рабыню в свой дом на окраине Константинополя. Вместе с рабыней Фасих подарил итальянцу двух старух.

А вскоре появилась и третья, умелая массажистка и банщица Айша. Бажен сразу повеселел: один из его надежных людей дружил с сыном Айши, кузнецом Бахиром…

— Сегодня я снова спрашивал о девушке, — сообщил Сухоборец. — Айша пыталась поговорить с ней, но та не знает турецкого и вообще очень замкнута. Айша за свою жизнь повидала в банях множество женщин, но, по ее мнению, невольница итальянца — редкая красавица.

— Как ее зовут? — поинтересовался Куприян.

— Никто не знает ее имени и откуда она родом. Известно только, что русская.

— Она может быть и полячкой.

— Может, — кивнул Сухоборец. — Ее могли украсть на Украине, в Польше или на Руси. Айша слышала, старухи прислужницы шептались, что эта невольница приносит несчастье своим хозяевам. Сначала ее купил татарский мурза — и тут же потерял сына. Два корабля, на одном из которых везли ее сюда, попали в страшный шторм, и второй разбился на скалах. А в тот день, когда Джакомо привез к себе полонянку, она чуть не убила его. Сорвала со стены ятаган и пригрозила перерезать ему горло, если он к ней приблизится.

— Как пригрозила? — недоверчиво прищурился Куприян. — Она же не знает турецкого. Или она говорила на латинском?

— Пригрозить можно и без слов. Иногда жесты даже красноречивей.

— Ее избили за это?

— Нет, — задумчиво пощипывая бороду, отозвался Бажен. — Как ни странно, Джакомо не велел отнимать у нее ятаган. Она ходит с ним даже в баню.

Куприян захохотал, хлопая себя ладонями по ляжкам. Сухо борец недоуменно уставился на него.

— Что тебя развеселило?

— Она русская, точно! — вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Куприян. — Наверняка казачка или родом с окраин Дикого поля. Только там такие девки, что самого черта не боятся.

— Итальянец, по всей вероятности, решил обольстить рабыню, а не брать ее силой, — продолжил Важен. — Сейчас она нам очень нужна. Если мы с ней договоримся, то более надежного человека рядом с Белометти не найти. Понимаешь?

— Пока не очень.

— Фасих имеет доступ к валиде Кезем, — начал развивать свою мысль Сухоборец. — И если он вступил в сговор с итальянцем, то непременно сообщит ему, что решил султан в отношении Азова. Пожалуй, это не самый простой, но зато самый короткий путь узнать то, что станет известно Джакомо. Девушка свободно перемещается по дому.

— Но она не знает языка, на котором говорит Белометти, и не знает турецкого, — немедленно возразил Куприян.

— А вдруг знает? То, что она упорно молчит, еще ничего не доказывает. — Бажен встал и зажег свечи.

На улице темнело, в комнате стало сумрачно. Суматошный, полный неожиданностей день потихоньку угасал.

Конечно, Куприян прав: неизвестная невольница может не знать ни турецкого, ни татарского, ни тем более латинского языка. Но как все-таки заманчиво договориться с ней и из первых уст слышать о том, что предпринимает Белометти. Естественно, существуют иные пути — достаточно извилистые и опасные, — чтобы узнавать о решениях нового султана. Но эта девушка отчего-то никак не шла из головы.

— Попробуй послать ей записку, — посоветовал Куприян. — Или давай я сам попытаюсь с ней переговорить.

— Записку я уже передавал, — бледно улыбнулся Важен. — Она бросила ее в огонь, не читая. А где ты хочешь с ней говорить? В женской бане? Это невозможно, а дом охраняется слугами.

— Может, и родной грамоты не разумеет? — крякнул Куприян. — Вот незадача!

— Гуссейн заранее знал, что произойдет: два дня назад он отправил старшего сына из города, — переменил тему Сухоборец.

Не в его правилах было вертеться в разговоре вокруг одного и того же. Коль скоро не нашел решения, подожди, оно может родиться чуть позже. Так уже не раз бывало, и не стоит жевать словесную жвачку.

— Думаешь, как узнать о решении нового султана через Гуссейна? — тут же подхватил Куприян.

— Я думаю о другом, — признался Бажен. — Поверит Джакомо слову Фасиха или нет?

— Он наверняка хитер и недоверчив, иначе его не послали бы сюда. Но какие подтверждения своему слову даст ему евнух? Не принесет же он фирман султана?

— А вдруг? Если не сам фирман, то его копию. Белометти не повезет в Рим пустые звуки, он должен показать бумаги — без них ему не будет веры.

— Но это петля на шее Фасих-бея!

— Почему петля? — не согласился Важен. — Они могут составить тайный договор, особенно если евнух станет великим визирем.

— Это страшная война, — помрачнел Куприян.

— Да, если султан Ибрагим, валиде Кезем и ее приближенные согласятся на тайный союз с Папой. Фасих-бей будет за этот союз, но станет ли он великим визирем? — Сухоборец помолчал. Мысленно он пытался предугадать, как поведут себя турецкие вельможи, окружающие трон султана. — Сам Ибрагим, валиде Кезем, Гуссейн и другие спят и видят Балканы под своей безраздельной властью. Папа тоже хочет взять их под свою руку. Уступят ли ему османы такой лакомый кусок за обещание ударить по Руси с Запада?

— Папа может предложить им что-то другое.

— Что? — иронично усмехнулся Бажен. — То, что им и так принадлежит? А воевать за интересы Ватикана турки не станут. Фасих тоже не попрет рогом против всей империи: пока ему нужно взобраться по ступенькам трона, он будет обещать, что заключит договор, и даже подпишет его, а потом — разорвет… Ладно, давай отдыхать. Утро вечера мудренее.

Ни он, ни Куприян еще не знали, какие новые неожиданности принесет им грядущий день…

В Константинополь въехали ранним утром. Накануне Тимофей устроил ночевку неподалеку от столицы османов, чтобы изменить внешность своих спутников. Помня о метках на стенах караван-сараев и предупреждении отца Доната, он прикинул, что предателю, если он рядом, не удастся сообщить туркам, как теперь выглядят разыскиваемые ими люди. Пусть продолжают искать янычара, мальчика и гуребов. Под благовидным предлогом он оставил товарищей и купил новую одежду. Ночью, у костра, началось очередное переодевание. Казак превратился в небогатого дерибея — помещика, путешествующего в сопровождении верных слуг, вооруженных на случай встречи с разбойниками. Злату нарядили в женский турецкий костюм и закрыли ей лицо, как положено по обычаю: темный яшмак позволял увидеть только озорные глаза.

К затее Тимофея все отнеслись по-разному: Жозеф скептически хмыкнул, Кондас промолчал, Богумир ее воспринял как должное, а Сарват вдруг заартачился и начал доказывать, что наряд гуреба ему значительно больше подходит. К удивлению Головина, его поддержала Злата, не желавшая расставаться с мужским костюмом. Стоило труда уговорить их согласиться.

Ночь прошла спокойно, от костра никто не отлучался, и Тимофей мысленно похвалил себя за предусмотрительность: здесь негде оставить загадочную метку. На рассвете он тщательно осмотрел стоянку, не нашел ничего подозрительного и повел маленький отряд в столицу султанов.

Увидев раскинувшийся перед ними огромный город с зелеными садами, куполами мечетей и дворцов, крепостными башнями и стенами, все как-то присмирели. Даже француз прикусил язык, подавленный необыкновенным величием древнего Константинополя. Ворота миновали легко. На них просто никто не обратил внимания: все были заняты своим делом, события последних дней владели умами, давая неисчерпаемую тему для разговоров. Кому тут до жалких провинциалов? Из разговоров прохожих Тимофей узнал, что вчера умер султан Мурад и на престол вступил его брат Ибрагим. Но особой печали на лицах он не заметил: Константинополь торговал, спорил, ссорился, мирился, принимал и отправлял корабли. Стучали молотками сапожники, вздували горны кузнецы, возводили стены каменщики, шили одежду портные, стояли у своих чанов красильщики.

Головин сообщил новость своим спутникам и предупредил их на всякий случай, чтобы не вздумали бурно веселиться. Новость все тоже восприняли по-разному. Сарват воинственно подкрутил черные усы и пробормотал:

— Туда ему и дорога.

Богумир злорадно усмехнулся. Кондас равнодушно пожал плечами и спросил:

— Это меняет наши планы?

— Нет, но нужно быть осмотрительнее, — ответил Тимофей.

Злата промолчала, а Жозеф только пренебрежительно отмахнулся. Его больше занимали прохожие на улицах, лавки купцов, дворцы и площади.

Устроив спутников в караван-сарае, казак заторопился на базар. На прощанье он попросил никого не отлучаться до его возвращения.

— Когда нам тебя ждать? — поинтересовался болгарин.

— Вечером. Но может быть, вернусь завтра, — предупредил Головин.

— Ты отправляешься искать нужных людей? — поднял бровь Жозеф. — Возьми меня с собой. Или ты мне не доверяешь?

— Прекрати! — поморщился грек. — Вечно ты суешь нос, куда не следует.

— Я иду узнать, что тут и как, — примирительно улыбнулся казак, хотя слова француза заставили его насторожиться.

Выйдя из караван-сарая, Тимофей покружил по улицам, но вскоре убедился, что самостоятельно отыскать дорогу к базару ему не удастся. Тогда он остановил прохожего, расспросил его и спустя некоторое время очутился у торговых рядов.

Увиденное ошеломило его. Какими бедными и жалкими, маленькими и убогими показались виденные им ранее торжища в Азове или Крыму. Константинопольский базар был огромен, многолик и древен, как и сам город, который словно некогда вырос вокруг шумного торга, давшего ему жизнь и ставшего его сердцем. Он был неотъемлемой частью города, в то же время существовал сам по себе, жил по своим собственным законам, не подвластный ни падишахам, ни времени. Казалось, он был центром всего: города, страны, мира, вселенной! И вел себя соответственно — высокомерно поглядывал вокруг, но принимал всех и вся, кто решился нырнуть в его крикливое, шумное, многолюдное и необъятное чрево. Он глотал и выплевывал людей, товары, деньги, тяжело нагруженные караваны верблюдов и нескончаемые вереницы носильщиков. У Головина возникло ощущение, будто ему предстояло войти в насквозь прогретую солнцем, отдающую болотиной, покрытую вязкой ряской воду и целиком, достав до самого дна, погрузиться в нее. Сейчас толпа раздвинется, пропуская его, а потом равнодушно сомкнётся. Вынырнет ли он из нее вновь?

От обилия разных товаров рябило в глазах. На циновках горками лежали диковинные фрукты, на тонких столбах навесов, защищавших торговцев от палящего солнца, связками висели дорогие уздечки, ласкали глаз яркие шелковые ткани, в лавках оружейников ждали своего часа грозные булатные клинки, сверкали золотой насечкой щиты и шлемы, поражали диковинные седла для верблюдов и вышитые бисером попоны.

Над головами покупателей и продавцов тонкими струйками вился синеватый, ароматный дымок мангалов, далеко вокруг распространяя запах жареного мяса. Большие черно-желтые осы лениво ползали по ярко-красной мякоти разрезанных арбузов, прилипая к застывшим каплям сладкого сока. Янтарно светились спелые дыни, а с ними откровенно соперничали прозрачные гроздья винограда.

— Подходи, ага! Смотри, какой товар! Мой меч разрубит врага сразу до седла, — зазывали оружейники.

— Бак, бак! Смотри, смотри! — Ловкие руки купца подкидывали невесомую ткань, заставляя ее переливаться всеми цветами радуги.

— Хурма, хурма! — заунывно тянул торговец фруктами.

— Вот стремена! В них не стыдно поставить ногу самому падишаху!

— Вода, холодная вода!

Тимофея вынесло к центру базара. Он перевел дух и осмотрелся. Здесь было значительно тише и меньше людей, чем в торговых рядах. В тенечке, поставив перед собой низенькие столики с деревянными ящичками-кассами, устроились менялы. В их длинном ряду сидел старик в засаленной зеленой чалме. Есть ли у него бельмо на глазу? Казак прошелся мимо столиков. Да, у старика в зеленой чалме один глаз закрыт мутноватой белой пленкой.

— Пусть хранит вас Аллах, — обратился к нему молодой человек. — Что вы дадите мне за эту монету?

Он положил перед менялой полученный от отца Доната неровный кусочек серебра, на котором были выбиты лики давно умерших царей. Сухие цепкие пальцы старика схватили монету и поднесли поближе к зрячему глазу.

— Э-э-э, очень старая, — недовольно пробурчал он. — Хочешь три медных? Только из уважения к тебе, ага.

Тимофей прекрасно помнил, что он должен получить пять медяков. Кроме того, восточный базар всегда предполагал торг, иначе продавец терял к тебе интерес и уважение. Поэтому Головин ответил:

— Хочу семь.

Меняла предложил четыре, начал призывать в свидетели Пророка и бормотать об ожидающих его дома голодных детях, каждый день требующих хлеба. Казак попросил шесть монет, старик заохал, настороженно ощупывая его зрячим глазом, но серебро из рук не выпускал. Эта сценка была обычной, и на них никто не обращал внимания.

— Хорошо, пусть будет пять, — хитро прищурился меняла. — Согласен?

Серебро отца Доната исчезло в кошельке, висевшем на поясе старика, а его пальцы один за другим выложили на столик пять медяков. Внимательно наблюдавший за его руками Тимофей отметил, что третья монета немного больше остальных. Пожелав меняле благополучия, он сгреб медяки и отправился отыскивать ряд медников. Старик проводил его взглядом, незаметно подозвал болтавшегося поблизости шустрого мальчишку и шепнул ему на ухо несколько слов. Тот понимающе кивнул и убежал.

Ряд медников Головин отыскал быстро. Там изгибали лебединые шеи изящные высокогорлые кумганы, сверкали медные тазы и покрытые затейливой чеканкой блюда. В самом конце ряда, около выхода с базара, на пожелтевшем от времени и непогод лошадином черепе сидел заросший до глаз бородой побирушка. На его плечах болтался драный халат из тонкого войлока, подпоясанный обрывком толстой веревки. Гнусаво распевая молитвы, он протягивал за подаянием до блеска отполированную ладонями чашку, сделанную из половинки скорлупы кокосового ореха.

— Аллах воздаст вам за доброту вашу! Аллах велик, всемогущ и милосерден! Он простит вам грехи ваши!

Казак бросил в его чашку медную монету, полученную от кривого менялы. Быстро взглянув на нее, нищий тут же затянул:

— О, щедрый! О, великодушный! Пусть Аллах ниспошлет тебе удачу во всех делах и долгие годы благоденствия!

Не задерживаясь, Тимофей прошел по ряду медников и стал прицениваться к посуде, краем глаза наблюдая за нищим. Теперь нужно дождаться, пока тот закончит собирать подаяние, и пойти следом. Однако побирушка не торопился. Он удобно устроился на лошадином черепе и громко выкрикивал:

— Молитесь и подавайте милостыню и за все сотворенное благо будете вознаграждены Аллахом! Когда солнце сольется с луной и настанет день суда, грешники предстанут перед судьей своим, потому что не взывали к нему и не верили в него. Ведь Аллах поистине велик и милосерден!

Казалось, его голосовые связки не знали усталости, а покрытое рваным халатом тело не ощущало палящего зноя.

«Долго еще это будет продолжаться?» — недовольно подумал казак. Он уже обошел весь ряд медников, ничего не купил и начал прицениваться к коврам. Солнце перевалило за полдень, торговля шла вяло: и продавцы и покупатели размякли от жары.

Какой-то босоногий мальчишка подал нищему кусок лепешки. Тот замолк и стал жадно есть. Прожевав, взял сучковатый посох и медленно побрел прочь от базара. Немного выждав, Головин отправился за ним.

Побирушка не оглядывался. Опираясь на посох, он не спеша брел по узким улочкам, не обращая внимания на редких прохожих, — в этот час многие предпочитали спрятаться от зноя. Вскоре в просвете между домами показалось море: бирюзово-зеленоватое, оно сверкало под лучами солнца слепящими глаз искрами… И тут нищий оглянулся. Увидев следовавшего за ним в отдалении Тимофея, он подошел к крыльцу ветхого, покосившегося домика, положил на ступени монету, трижды стукнул в дверь посохом и поплелся дальше.

Молодой человек осмотрелся: не зная города, трудно понять, куда тебя завели. Ясно одно — неподалеку побережье залива. Но, проделав долгий путь, не стоит колебаться и поворачивать обратно. Поступить так по меньшей мере глупо. Казак решительно подошел к крыльцу и поднял лежавшую на ступенях монетку. Возникло ощущение, что из-за деревянных ставень, прикрывающих окна верхнего этажа, за ним наблюдают чужие внимательные глаза. Он почти физически, всей кожей ощущал их взгляд.

Головин поднялся по ступенькам и трижды стукнул в дверь, но не получил ответа. Тогда он открыл ее и шагнул за порог. Перед ним была сумрачная, пустая комната с узким окном, почти не пропускавшим света. Справа лестница на второй этаж, а в противоположной стене — еще одна дверь. Осторожно ступая по скрипучим половицам, он подошел к ней и трижды постучал. С той стороны щелкнул отодвинутый засов, как бы приглашая войти. И он вошел.

Едва успел переступить порог, как очутился между двух крепких мужчин в турецкой одежде. Лица их были закрыты до глаз темными платками. Тот, что слева, приставил к груди казака пистолет с взведенным курком.

— Чего ты ищешь? — спросил второй мужчина, стоявший справа. Говорил он на турецком.

— Пристанища, — ответил Тимофей и, как учил отец Донат, показал медную монетку.

— Сдается, я знаю этого молодца, — неожиданно раздался сзади удивительно знакомый низкий голос. Казак хотел обернуться, но справа в бок ему уперся длинный кинжал и раздался строгий окрик:

— Не шевелись!

Глаза мужчины, державшего пистолет, хищно сузились, и молодой человек понял, что, если он не подчинится, тот выстрелит…

Господи, но где же он слышал этот голос? И тут в памяти всплыл вечер в Азове, в доме есаула Паршина. Потрескивание свечей на столе и пожилой казак, прогудевший низким басом: «Дождь будет»…

— Сгиб?!

— Отпустите его, — приказал бас, и мужчины отступили в стороны. Тимофей обернулся.

Сзади стоял Куприян Волосатый. До черноты загорелый, кряжистый, как старый, но еще могучий дуб, с подстриженной на турецкий манер бородкой. На его обритой голове красовался тюрбан. Плечи покрывал тонкий цветастый халат, перетянутый в талии ярким кушаком.

— Иди за мной. — Куприян поднялся на второй этаж и знаком предложил Головину присесть на один из пустых бочонков, стоявших в комнате.

«Это он смотрел на меня из-за ставен», — понял Тимофей.

— Как ты тут очутился? — Куприян сел напротив.

— Вот. — Казак размотал пояс, расстегнул клинок и подал Куприяну. — Гонец говорил, что это важно.

— Гонец? — Сгиб принял клинок и бросил на казака испытующий взгляд. — Какой гонец?

Головин вынул изо рта два знака тайного братства и положил их на ладонь.

— Он погиб на одном из перевалов в горах Болгарии.

— Погоди, — нахмурился Куприян. — Мы расстались в Крыму. Какие же ветры занесли тебя на другой берег моря?

— Лихие, — горько усмехнулся Тимофей и сжато рассказал историю неудачного похищения, описал бой на побережье и свой плен, заточение в башне и невольничий рынок в Кафе.

— Значит, тебя купил толстый турок по имени Джафар? — уточнил Куприян. — Даже не толстый, а жирный, с огромным пузом?

— Да, он, — подтвердил казак. — Переправил на галиот и приказал приковать к скамье гребцов. Сам он вскоре перешел на пятидесятивесельную галеру. Мне показалось, что на ней везли девушку. Я мельком видел ее, когда суда подошли друг к другу.

— Так, так, — еще больше заинтересовался Куприян. — Продолжай!

Головин поведал ему о шторме и бунте рабов, счастливом спасении и блужданиях по горам, бае Славчо и его дочери Злате, неожиданном появлении раненого всадника и переданном им перед смертью аравийском клинке, который просил доставить в Царьград. Не умолчал он и о Горном монастыре, встрече с отцом Донатом и своих спутниках. Под конец рассказал о непонятных метках и возникшем подозрении, что рядом с ним оказался турецкий шпион.

— Где сейчас твои люди? Они знают, куда ты пошел? — подался вперед Куприян.

— Им ничего неизвестно, — успокоил его Тимофей. — Они знают только, что я стремился в Константинополь. Теперь они ждут меня в караван-сарае. Я обещал им вернуться сегодня вечером или завтра.

— Но они видели, как ты ходил в Горный монастырь, — помрачнел Куприян. — Могли видеть клинок, могли подслушать твой разговор с умирающим…

— Им неизвестно, кто меня ждал в монастыре, — начал оправдываться Головин. — По совету отца Доната я сказал, что в монастыре нет тех, кто должен помочь, и повел их дальше, запутывая следы. Коней и оружие я получил в тайном месте.

— Ладно. — Куприян остановил его, подняв ладонь. — Какое оружие у тебя еще есть?

— Никакого, — обиженно буркнул казак.

— Сиди здесь и жди. — Куприян поднялся и тихонько свистнул. Заскрипели ступеньки лестницы, и в комнату вошли мужчины с закрытыми платками лицами.

— Пусть он побудет здесь, — распорядился Куприян и ушел, захватив с собой клинок и знаки тайного братства.

Мужчины устроились напротив Тимофея и положили перед собой на бочонки заряженные пистолеты с взведенными курками. Медленно потянулись минуты томительного ожидания…

Второй день Фасих-бей не находил себе места, метался по дворцу, как разъяренный зверь, пойманный ловцами и водворенный в клетку. Слуги попрятались по закоулкам, стараясь не попадаться ему на глаза, а когда он звал их, неохотно вылезали из разных щелей и шли на зов повелителя, словно на плаху. Впрочем, разница не так и велика: в порыве гнева хозяин мог приказать лишить жизни любого.

Первая причина, по которой старый евнух бесновался, заключалась в том, что султан все еще не решил, кого назначить великим визирем. Фасих готов был собственными руками задушить Ибрагима и его мать, валиде Кезем: разве он мало сделал для них, разве коварная гречанка не обещала ему место рядом с троном? Но можно ли верить обещаниям распутной и злокозненной женщины? Когда она жаждала свалить Мурада, евнух был хорош, а как только на престол сел Ибрагим, о тех, кто помог его посадить, можно забыть? Старик нутром чувствовал, насколько сложная и напряженная игра идет вокруг нового султана, и приходил в отчаяние, что никак не может сейчас открыто заявить о себе. Попробуй только потребовать обещанного — тут же лишишься головы! Нет, придется терпеливо ждать и, если ничего не получится, начать все сначала. Но где взять столько терпения? Жизнь человека тоже не бесконечна!

— Они мне за все заплатят, — шептал евнух и зло кусал бледные губы.

Ничего, еще придет его час, и недруги будут ползать у ног нового повелителя. Он украсит их головами шпили башен Стамбула, по улицам всех городов империи будут скакать верховые, держа пики с насаженными на них головами казненных. И первыми в руки палачей попадут Кезем и ее сын, а за ними на эшафот поднимется проклятый Гуссейн — никогда уже не перебежит ему дорогу к власти.

Где запропастился Али? Ему давно пора быть здесь, а он шляется по провинциям и даже не присылает писем с отчетом. Это было второй причиной ярости Фасих-бея, тесно связанной с первой: Али должен помочь выявить и раздуть заговор славян. Без этого Фасих не решался на открытое столкновение с Гуссейном и Кезем. Когда у него будут все необходимые сведения, о» возьмет в одну руку славянский заговор, в другую — мешок с золотом и пойдет требовать назначения великим визирем. А получив назначение, пустит в ход свой собственный заговор, сменив золото на острый меч!

Бледный до синевы слуга доложил о приезде Джакомо дель Белометти. Евнух скривился, как от зубной боли: наверняка проходимец явился, чтобы напомнить о заключенном между ними соглашении. Какой теперь толк злиться, сам виноват, не нужно было завлекать итальянца обещаниями. Теперь тот хочет знать, что решил султан Ибрагим в отношении Азова и войны с Московией. А султан еще ничего не решил! Но решать придется, причем в самые ближайшие дни.

Надо ли отталкивать Джакомо? Наверное, нет. Схватка за власть в самом разгаре, и никто с полной уверенностью не сможет сказать, кому удастся выйти из нее победителем: проклятому Гуссейну или ему, Фасих-бею. И никто не знает, каким образом станут развиваться события после победы одного или другого.

— Приведи его сюда, — проскрипел евнух и постарался придать лицу приветливое выражение.

Белометти приехал верхом, в турецкой одежде. Веселый, улыбающийся, он вошел в комнату, протянув руки навстречу хозяину.

— Мой дорогой Фасих-бей! Благословение вашему дому и удачи вам во всех начинаниях.

— Это было бы весьма кстати, — буркнул старик.

— Какие новости? — с места в карьер начал итальянец.

— Никаких, — развел руками евнух. — Мы с нетерпением ждем решения султана и примем его с должным почтением и покорностью, как подобает правоверным.

— А я, честно говоря, надеялся принести поздравления.

— Надежды могут свести с ума хуже любого горя, — философски заметил Фасих-бей. — Не стоит торопить события, все идет своим чередом, наберитесь терпения. — И желчно усмехнулся, вспомнив свои недавние размышления.

Однако гость истолковал его усмешку на свой лад.

— Меня начинают беспокоить все эти задержки, — вкрадчиво сказал Джакомо. — Они не могут быть связаны с резким изменением интересов?

— Чьих интересов? — покосился на него старик. — И каких интересов?

— Например, султана Ибрагима… Или досточтимого Фасих-бея?

— Ты… Ты не веришь мне? — даже задохнулся от возмущения евнух, хотя про себя подумал, что на месте венецианца он тоже не стал бы огульно доверять старому царедворцу.

Но эту мысль тут же заслонила другая: нельзя упустить Белометти! Если он сейчас уйдет с сомнением в душе, кто поручится, что этот хитрец тут же не переметнется к Гуссейну и тем самым даст ему в руки сильнейший козырь? Конечно, можно приказать слугам удавить или прирезать Джакомо, но он еще нужен, очень нужен, а если убить, то где потом взять другого Джакомо?

Несколько секунд старик стоял, опустив голову, словно сраженный услышанным, потом схватил итальянца за рукав и почти силой подтащил к столику у окна.

— Досточтимый Фасих-бей, — Белометти попытался высвободиться, но евнух не отпускал, — я совершенно не желал вас обидеть или выразить сомнение…

— Ты видишь? — Фасих выпустил рукав итальянца, взял со столика толстую рукописную книгу и торжественно поднял над головой. — Это Коран! Хочешь, я поклянусь тебе на Коране?

— Я совершенно… — начал Джакомо, но старик опять прервал его.

— Молчи! — сказал он загробным голосом, благоговейно опустил книгу на столик и возложил на нее руки. — Клянусь небом, обладателем башен, и днем обещающим, и свидетелем, и тем, о ком он свидетельствует, клянусь посылаемыми поочередно, и веющими сильно, и распространяющими бурно, и различающими твердо, и передающими напоминание, извинения или внушения: то, что вам обещано, готово случиться!

Лицо Белометти, слушавшего слова древней и страшной клятвы на Коране, окаменело.

— Я клянусь, — продолжал Фасих, — что, как только султан Ибрагим примет решение о войне с урусами, ты сразу узнаешь об этом! Теперь ты доволен? Теперь ты веришь?

— Хотелось бы не только узнать, но и получить фирман султана Ибрагима, — тихо сказал Джакомо.

— Хорошо, — неохотно согласился старик. — Клянусь! Ты получишь фирман. Но обещай, что, получив его, ты немедленно уедешь. Это опасное дело. Потом я буду ждать твоего возвращения. Ведь ты мне как сын, хотя Аллах не судил мне иметь детей!

Старик всхлипнул и отвернулся, вытирая рукавом халата набежавшие слезы. Этот простонародный жест растрогал Джакомо, и он почувствовал себя неловко. Может быть, впервые в жизни.

— Прошу простить меня. — он поклонился. — Я наберусь терпения.

— Моя клятва нерушима! — Евнух взял гостя под руку и повел к дверям, нежно поглаживая скрюченными пальцами рукав куртки Джакомо. — Жди, я извещу тебя!

Как только Белометти вышел, Фасих вернулся к столику и открыл лежавшую на нем книгу: это была поэма «Месневи» великого Джелялетдина Руми, четыре сотни лет назад основавшего в городе Коньи дервишский орден «Мевлеви».

— Ты хотел, чтобы я клялся тебе на Коране? — Злорадно рассмеявшись, евнух небрежно забросил поэму в дальний угол комнаты. — Чтобы я поклялся тебе, гяуру? Глупец!

А насчет фирмана неплохая мысль! Как итальянец проверит, настоящая на нем тогра — личная печать султана Ибрагима — или поддельная? Среди слуг Фасиха есть умельцы, которые изготовят тогру и фирман, ничем не отличимые от подлинных.

Ибрагим примет решение об Азове и войне в ближайшие дни, поскольку откладывать более нет возможности. Несомненно, его решение тут же станет известно Фасиху. Но каким будет решение султана, пойдет ли он войной на урусов? Если бы великим визирем уже стал Фасих, то война была бы объявлена сегодня, а с Папой заключен тайный союз.

Ладно, если Ибрагим решится на войну, то обманывать Белометти не имеет никакого смысла. А если не решится? Тогда венецианец получит поддельный фирман и, подняв паруса, полетит по волнам в Кызыл-Элме порадовать верховного имама христиан. Пусть сами ударят по урусам, надеясь, что и османы не замедлят с ударом на Московию с юга, и по степям пойдет в лихой набег татарская конница, а на берегах Дона загремят пушки турецких кораблей. Разве не высшая мудрость столкнуть лбами гяуров и заставить их убивать друг друга, а потом поднять над горами их трупов зеленое знамя Пророка? Зачем Джакомо знать правду, если он сам будет рад войти в расставленные сети лжи?

Настроение евнуха немного улучшилось, и он довольно прищелкнул языком, злорадно ухмыляясь над попытками хитреца Белометти обвести его вокруг пальца. Не на того напал, дружок, тебя еще и на свете не было, когда Фасих-бей уже умел плести тонкие интриги, которые заканчивались плачевно для его врагов. А когда ты делал первые шаги, Фасих давно служил при дворе султана, где одно неосторожное слово или жест могли стоить головы. А это прекрасная школа для тех, кто хочет достичь вершин власти!

Занавесь на дверях колыхнулась, и вновь появился слуга. Он сообщил, что приехал Али.

— Немедленно веди его ко мне! — Бей радостно хлопнул в ладоши. Наконец-то все начинает сдвигаться с мертвой точки. Недаром говорят, удача приносит удачу!

Албанец, видно, только слез с седла. Почерневший от солнца, пропахший дымом костров и запыленный, он вошел в комнату и склонился перед хозяином.

— Где ты болтался? — Фасих считал, что всегда лучше начать с упреков, чем с похвалы. — Ты заставил меня ждать и даже не соизволил сообщить, как продвигаются дела.

— Я обогнал свои донесения, — еще ниже склонился Али.

— Ну? — притопнул Фасих. — Говори, говори!

— Все прибыли в столицу, мой господин.

— Вот как? — Евнух радостно засмеялся. — Урус притащил приятелей сюда? Зачем? Ты узнал, зачем он сюда приехал?

— Да. Человек итальянца действительно хороший шпион. Аллах милостиво отдает в твои руки врагов.

— При чем здесь Аллах? — дернул плечом Фасих. — Я пока не очень понимаю, о чем ты толкуешь. Урус ушел с берега вместе со шпионом, об этом ты мне писал, а дальше?

— Паша, который держит свой бунчук у Днестра, получил сообщение о тайном гонце из Москвы. Его люди настигли посланца урусов на одном из перевалов в горах Болгарии. Гонец вез важные вести, его хотели взять живым, но он сумел вырваться из засады и ускакал. Само провидение привело его туда, где прятался урус и бежавшие вместе с ним рабы. Гонец умер, но перед смертью передал свою тайну молодому урусу, и тот направился в Стамбул. Шпион итальянца и остальные последовали за ним.

Евнух вскинул голову, в его маленьких, воспаленных бессонными ночами глазах загорелся злобный огонек.

— Кто здесь ждет вестей из Москвы? — тихо спросил он.

— Пока мы этого не знаем, — вздохнул Али.

— Ты не знаешь, — поправил его хозяин. — Но должен узнать! Здесь, в столице султанов, притаились шпионы урусов!

— Молодой урус-шайтан приведет нас к ним, — твердо ответил албанец.

— Да уж, теперь мы их не выпустим, — энергично потер сухие ладошки евнух. — Но никому ни слова! Где они?

— Шпионы?

— Дурак! Где молодой урус и его спутники?

— Остановились в караван-сарае. Шпион итальянца с ними. В последние дни он доставил нам хлопот, — пожаловался Али. — Начал ставить непонятные значки, и мы терялись в догадках, пытаясь понять их смысл.

— А-а, — отмахнулся бей и скорчил пренебрежительную гримасу. — Главное, все здесь! Я даже не рассчитывал на такую удачу. Что же касается человека итальянца, то он нам все равно скоро будет не нужен. Ты меня понял?

— Да, хозяин.

Фасих улыбался, что случалось в последнее время довольно редко. Как хорошо все сошлось, словно нарочно судьба расставила его врагов так, чтобы он мог покончить с ними одним ударом. Надеялись перехватить гонца и узнать, к кому он направляется, а тот сам выдал тайну урусу, даже не подозревавшему, что его вели на веревке, как жертвенного барана. Нет, теперь урус, пожалуй, не баран, а козел! Обычно во главе стада ставят козла, чтобы он вел баранов на бойню. Вот и урус приведет целое стадо под острый нож хитроумного Фасиха. Скорей бы только! Но не будем гневить Аллаха излишней торопливостью.

В комнате незаметно появился Джафар, тихо встал в сторонке. Фасих поманил его пальцем:

— Поди-ка сюда! Ты слышал новости, которые привез Али?

— У меня тоже есть новость, — потупился Джафар. — Боюсь, она не обрадует досточтимого Фасих-бея.

— Что? Решили, кто будет великим визирем? — вскинул подбородок евнух.

— Нет, мой повелитель. Пропал купец Спиридон.

— Как пропал? — не понял Фасих. — За ним следили? Он что, уехал?

— Грек отлучился из лавки и больше туда не вернулся, — сокрушенно вздохнул Джафар. — Заглянул к соседу-купцу и, пока его ждали на улице, вышел через заднюю дверь и скрылся. Тех, кто его упустил, я велел посадить в подвал. Может, он еще вернется?

Толстяк с надеждой поглядел на хозяина, но тот не разделил его надежд. Лицо Фасиха потемнело от гнева, и он тихо процедил:

— Не вернется. Я не удивлюсь, если скажут, что молодой урус отлучился из караван-сарая. — И вдруг сорвался на визгливый крик: — Кто за кем следит? Кто кого обманывает?! Мы урусов или они нас?!

Тяжело дыша и сжав кулаки, Фасих вплотную подступил к Джафару и легким, почти незаметным движением схватил толстяка за ухо, заставив опуститься на колени. Али застыл, как изваяние, стараясь не дышать.

— Ты найдешь Спиридона, — глядя в глаза Джафару, раздельно произнес старик. — Ты узнаешь, где он прячется, и кто его предупредил. Кто был у него?

— О-обычные п-покупатели, — заикаясь, проблеял Джафар.

— Обычные, — выпустив его ухо, издевательски передразнил Фасих. — Но кто-то из них предупредил его! Следи за всеми: за итальянцем, за его шпионом, за молодым урусом, за теми, кто следит за ними! Никто не должен сделать и шага без нашего ведома!

— Сегодня же я пошлю на улицы наших дервишей. — Толстяк бухнул лбом об пол. Кажется, самое страшное миновало?

— За всеми! — повторил Фасих, глядя на жирные складки шеи Джафара, налившейся темной кровью…

Тимофей уже устал сидеть, сложив руки, перед молчаливыми мужчинами с пистолетами. Солнце, заглядывавшее в щели между ставнями, заметно клонилось к закату, а Куприян не возвращался. За все время ожидания стражи Головина не проронили ни слова. Только когда он шевелился, они сразу вскидывали пистолеты, и молодой человек видел черные зрачки стволов, один из которых смотрел ему в лоб, а другой — в грудь.

Изредка в комнату доносился шум улицы: крики ребятишек, цоканье копыт, резкий голос торговца или лай бродячей собаки. Но эти звуки не могли до конца разорвать гнетущую тишину: даже назойливое жужжание случайно залетевшей мухи казалось, чуть ли не громовыми раскатами. Тишина и неизвестность давили, как тяжкий груз, заставляя снова и снова вспоминать, все ли он рассказал Куприяну, ничего не упустил, не ошибся ли в чем? Законы тайного братства суровы и неумолимы. Те, кто в нем состоял, постоянно рисковали жизнью, особенно во вражеской стране, и если в отношении кого-либо из них возникали серьезные подозрения, дело кончалось одним — подозреваемый исчезал. И винить в этом было некого, кроме самого себя.

Вскоре начала мучить жажда, потом захотелось есть. Где же Куприян, почему его до сих пор нет?

И вдруг мозг Тимофея пронзила паническая мысль; что делать, если ему не поверят? Раньше он думал об этом как-то отстраненно, словно не о себе самом, однако нервное напряжение, вызванное долгим ожиданием, начало душить, заставляя предполагать самое дурное. Здесь никто не станет устраивать суд и слушать его оправдания. Просто всадят пулю между глаз и похоронят во дворе заброшенного дома на окраине.

Бежать? Справиться с вооруженными стражами он сумеет — в монастыре еще не такому учили, но что потом? Побегом он как бы признает свою вину, и останется только превратиться в изгоя, собрать шайку разбойников и вместе с Сарватом выйти на большую дорогу грабить купеческие караваны… Но ведь он ни в чем не виноват, чист перед Богом и своими братьями по оружию! Господи, за что Куприян обрек его на муку неизвестности? Разве мог Тимофей предполагать такое, когда обещал умирающему гонцу добраться до Царьграда и передать заветный клинок. Ожидание давно превратилось в жестокую, нечеловечески изощренную пытку неизвестностью, выматывающую душу и лишающую разума…

На лестнице послышались тяжелые шаги. Стражи Головина схватили свои пистолеты, насторожились, а казак невольно похолодел: сейчас решится его судьба.

Поднявшийся в комнату Куприян выглядел усталым и озабоченным. Первым делом он дал знак стражам опустить оружие, и у Тимофея немного отлегло от сердца. Потом размотал свой пояс, расстегнул спрятанный под ним клинок и рукоятью вперед протянул молодому казаку. Тот понял, что его по-прежнему считают одним из братьев.

— Покараульте во дворе, — велел стражам Куприян, и те спустились вниз.

Дождавшись, пока стихнут их шаги, Куприян отдал Тимофею его знак тайного братства и развязал принесенный с собой узелок. В нем оказались лепешки, большой кусок мяса и несколько персиков.

— Небось, голодный, — усмехнулся старый казак. — Ешь! Важные вести ты доставил, очень важные, надо бы тебе за это чарку добрую налить, да не время.

Второй раз приглашать Тимофея не пришлось: он жадно впился зубами в мясо и заработал челюстями, стараясь поскорее насытиться, чтобы восстановить силы, потерянные за время томительного ожидания.

— Пока останешься в караван-сарае. — Куприян устроился напротив и взял себе румяный персик. — Надо узнать, кто из твоих приятелей подавал знаки туркам, а через это выяснится многое другое… Ты Джафара хорошо запомнил?

— Еще бы! — с набитым ртом промычал Тимофей.

— Ага, тогда ладно. Значит, если встретишь, узнаешь? Хорошо. Тут, брат, дела разные крутятся, только поспевай отбиваться. Да, ты говорил, что видел на корабле девушку. Ее тоже сможешь узнать?

— Она была во дворце Алтын-карги, когда мы украли его сына, — пояснил Тимофей. — Я ее на всю жизнь запомнил.

— Во как? — Куприян удивленно поднял лохматые брови. И было непонятно, чему он больше удивился: тому, что девушка жила у татарского мурзы, или тому, что Тимофей ее запомнил на всю жизнь. — Доедай и пошли, покажу тебе эту красавицу.

— Как это?

— Очень просто. Поглядишь и скажешь, она это или нет. Молодой человек торопливо запихал в рот оставшиеся куски и поднялся:

— Я готов.

Куприян вывел Тимофея на улицу и, легко ориентируясь среди проулков, потащил за собой в глубь квартала, тесно застроенного домишками. Несколько раз пришлось перелезть через заборы, потом пересекли пустырь и увидели высокую каменную ограду, за которой шумели стройные чинары.

— Сюда. — Куприян свернул к густо разросшимся кустам. Пробравшись через заросли, они очутились около высокого дерева. Тимофей скинул сапоги и полез на него. Как белка, карабкался он по толстому стволу, перебирался с ветки на ветку, потом спрятался среди листвы и поглядел за ограду. Посреди сада стоял красивый дом с большими террасами. Около крыльца оживленно болтали о чем-то два турка, судя по всему — слуги. Благоухали цветущие розы, белели среди кустов скамьи, а на одной из них… Сердце Тимофея замерло: неужели она? На таком расстоянии недолго и ошибиться, особенно когда солнце почти село, и в саду стало сумрачно.

Неожиданно из дома вышел красивый мужчина в европейской одежде, с длинной шпагой на боку. Он прикрикнул на слуг, и те шустро юркнули за угол. Мужчина немного постоял, потом медленно пошел по дорожке туда, где на скамье сидела девушка. Приблизившись к ней, он сдержанно поклонился и хотел сесть рядом, но девушка тут же вскочила и быстро направилась по дорожке к дому. Мужчина бросился следом, а за ним побежали две старухи в черном, которых раньше

Головин не заметил: наверно, притаились в кустах. Вдруг девушка резко обернулась, и Тимофей чуть не вскрикнул: она! Только одета по-другому, еще более богато. Но что же там происходит и кто этот мужчина в немецком платье?

Тем временем девушка скрылась в доме, за ней ушли старухи, а мужчина начал прохаживаться по дорожкам, задумчиво опустив голову. Решив, что больше ничего интересного увидеть не удастся, казак спустился с дерева.

— Видал? — встретил его вопросом Куприян.

— Да, — кивнул молодой человек, натягивая сапоги. — Она! Похоже, я видел и хозяина. Кто он?

— Итальянец, родом из Венеции. Есть там такой город. Джакомо дель Белометти, по-нашему Яшка, — хитро усмехнулся Куприян. — Дружит тут с одним важным турком. Думаю, тот ему точно скажет, что решил султан насчет войны. Хорошо бы и нам это узнать, но латинянин не откроется.

— Это почему? — хмуро поглядел на него Тимофей. — Как только он столкуется с турком, надо его брать прямо в доме. И все откроет, куда денется.

— Этот дом с пушками надо воевать, — вздохнул Куприян. — Вот ежели хитростью пролезть! Тут старые подземные ходы есть, почитай под всем берегом, но как найти тот, который ведет именно в этот дом? Пробовали с девушкой договориться, да куда там: никого до себя не допускает, а латинянина грозилась зарезать. Мы к ней старуху подсылали, которая ее в хаман водит.

— В баню? — оживился Головин. — Я все устрою, она будет говорить!

— Кто же тебя в женскую турецкую баню пустит? — засмеялся Куприян. — Ошалел?

— Со мной приехала девушка-болгарка, Злата. Она пойдет со старухой в баню, а я дам ей одну вещь…

— Забыл, что кто-то из твоих метки туркам оставлял? А кто? Ты знаешь?

— Но не Злата же? — начал оправдываться Тимофей.

— А вдруг ее брат? Или этот, арнаут. Да любой из них мог!

За разговорами они выбрались из кустов, пересекли пустырь и запетляли среди проулков, выбираясь на проезжую улицу.

— Прикажешь затаиться, как суслику в норе? — обиженно брюзжал Тимофей. — Сам подумай! Если ко мне враг прилепился, ему не фрязин-итальянец нужен. Турки его и без нас обложили. Давай рискнем? Девушка может нам двери в дом открыть, тогда и пушки не понадобятся.

Куприян задумался: сейчас многое решало время, на которое ты успеешь опередить противника, а также скрытность и решительность действий. Ну, в скрытности и решительности Сухоборец никому не уступит, а вот время…

Предложение Головина, с помощью Златы вызвать невольницу венецианца на откровенный разговор, весьма заманчиво. Однако опять неизбежно наткнешься на проклятого соглядатая, притаившегося рядом с Тимофеем: как все скрыть от шпиона, чтобы не донес туркам? Фасиху тоже хитрости не занимать. Вот и ломай голову, каким образом действовать тайно и быстро? Искать выход из катакомб в дом Белометти — дело гиблое; Куприян сам облазил древние галереи, где во времена римских императоров были первые базилики христиан, тайные убежища беглых рабов и даже бани. Столетиями там постоянно брали камень для строительства, вырубая ведущие в разные стороны штольни, а теперь попробуй разберись, что у тебя над головой? У Бажена есть примерный план подземелий, но далеко не полный и не точный.

Если Джакомо получит от Фасиха нужные сведения, самое милое дело неожиданно нагрянуть к нему и завладеть турецкой тайной. Девушка тут может оказать неоценимую услугу, но… Опять путается под ногами соглядатай османов! Нужно помочь Тимофею срочно избавиться от него. И нельзя оставить без помощи его спутников, испытавших ужас турецких галер, а это возможно, только отыскав подколодную змею и размозжив ей голову, чтобы не вонзила в тебя ядовитые зубы.

Спрятать Тимофея у Сухоборца нельзя: парня знают в лицо толстый Джафар и неизвестный соглядатай. Как ни прячь казачка, рано или поздно его выследят, а тогда доберутся до Бажена и его людей. Убить Джафара недолго, но останется шпион! Если убрать Джафара, турки сразу догадаются, что дело не чисто, и шпион исчезнет. Они будут охранять его, как самую великую ценность, и с его помощью начнут искать Тимофея. Заколдованный круг!

Как встречаться с Тимохой, если за ним начнут следить? Получается, что встречаться нельзя, но и не встречаться нельзя. Наверно, стоит посоветоваться с Баженом. По крайней мере, сейчас у турок на виду только Тимофей: купца Спиридона удалось вовремя предупредить и переправить в надежное место.

— Чего молчишь? — прервал размышления Куприяна уставший ждать ответа Головин.

— Думаю, — буркнул Куприян. — Посоветоваться мне кое с кем надо. Ты завтра утречком приходи на базар. К менялам больше не суйся, иди в шорный ряд. Если там ничего не шепнут, послезавтра придешь в ряд оружейников…