Дон Антонио де Кавехенья очень боялся Олоннэ, но при этом был полностью уверен в победе. Слишком хорошо он подготовился в этот раз. План мести казался ему безупречным. По его подсчетам, которые были сделаны на основании донесений нескольких лазутчиков, у корсаров осталось никак не больше четырех сотен человек. Скорей всего, спасая награбленное, они попытаются уклониться от боя, узнав о приближении к Гибралтару целой армии. Разбойники бросятся к своим судам и отправятся на север, к выходу в открытое море, и попадут под огонь замаскированной на побережье, в полуразваленном форте Ла-Палома, батареи. Тех, кому, паче чаяния, удастся спастись, ждут корабли адмирала де Овьедо, яростно мечтающего о реванше. Конечно, при таком развитии событий большая часть драгоценного груза окажется на дне озера, но слава победителя Олоннэ стоит нескольких сотен тысяч реалов.

Возможен был и другой вариант развития событий. Корсары, известные своей безумной храбростью, могут атаковать испанскую армию. Втайне дон Антонио мечтал об этом. Таким образом, как говорят в Галисии, можно будет убить двух уток одновременно, а также перестрелять всю эту корсарскую шваль и сохранить наворованные ими денежки. Но в такое счастье его высокопревосходительство, будучи человеком реалистически мыслящим, всерьез не верил.

Не верил он и в то, что на бандитское логово, каким стал славный город Гибралтар, можно будет напасть неожиданно. На это рассчитывали некоторые молодые офицеры. Но на то они и молоды, чтобы питаться несбыточными надеждами.

Поедая куропатку и запивая завтрак белым астурийским вином, губернатор Эспаньолы предавался вышеприведенным размышлениям. За его спиной, у входа в губернаторскую палатку, стояли два пехотинца в касках, кирасах и с аркебузами на сгибе правой руки. В некотором отдалении тесной группой расположились штабные офицеры. Они с иронией посматривали в сторону завтракающего дона Антонио. Все они были экипированы для боя и никак не могли понять, почему им никак не отдадут приказа к немедленной атаке.

Солдаты двух резервных рот, под охраной которых его высокопревосходительство наслаждался вином и дичью, сидели на голой земле под кронами развесистых деревьев, укрываясь от жары. В битву их тянуло меньше, чем господ офицеров, но и они понимали, что дело лучше закончить днем. О ночном сражении с этими бешеными бандитами никто из них не мог думать без содрогания.

Послышался стук копыт с той стороны, где находилась передовая линия. Это прискакал лейтенант Лопес. Спрыгнув на землю, он вытянулся перед импровизированным губернаторским столом.

— Новости? — поинтересовался его высокопревосходительство.

— Нет.

— Так зачем тебя послали?

— Капитан Пинилья велел передать, что стрелки его роты вот уже полтора часа находятся в виду окраин города.

Дон Антонио специально взял с собой в поход капитана, забрав его из подчинения дону Ангеррану де ла Пенья. Капитан был единственным, кто имел положительное сальдо в смертельной торговле с Олоннэ. Присутствие такого человека в своем войске дон Антонио считал хорошим знаком.

Лейтенант Лопес продолжал:

— Один бросок — и мы можем овладеть внешними укреплениями. Они никем не охраняются.

Губернатор с некоторым неудовольствием подумал, что капитан, конечно, очень хороший офицер, но уж больно беспокойный.

— Может быть, корсаров уже нет в городе, а, лейтенант?

Лейтенант пожал плечами.

— Может быть, они уже грузятся на корабли. Прослышали о нашем приближении и бегут.

Лейтенант снова не нашел ничего лучшего, как сделать движение плечами.

— Набросившись на них, не приведем ли мы их в состояние ярости? Не станут ли они сопротивляться, как загнанные в угол крысы?

— Все возможно, ваше высокопревосходительство.

— А на улицах города, без пушек, без всякого строя и порядка, не превратятся ли наши шансы на победу из подавляющих в сомнительные?

— Очень может быть, ваше высокопревосходительство.

— То-то и оно.

После каждого произнесенного им предложения дон Антонио отхлебывал из кубка. После «то-то и оно» кубок опустел. Завтракающий военачальник хотел было обернуться, чтобы сделать соответствующий знак камердинеру, но тут снова послышался стук копыт. Вслед за ним из-за стены магнолий выплыл грохот ружейной пальбы.

— Что это там? — поинтересовался губернатор у лейтенанта, как будто тот мог что-то знать.

Новый вестник был в растерзанном камзоле, щека расцарапана — продирался напрямик через колючие кусты.

Стоявшие в отдалении штаб-офицеры сбежались к барабану, на котором валялись кости куропатки и пустой серебряный бокал.

— Что это там? — повторил свой вопрос его высокопревосходительство, вставая и выдергивая салфетку из-за ворота.

Окровавленный вестник, перебарывая схвативший его за горло спазм, пробормотал:

— Страшная резня. Они пробрались по дну высохшего ручья и как будто из-под земли… Они как бешеные звери. Стрелки уже не выдержали и разбегаются. Кирасиры…

— Что кирасиры?!

— Кирасиры пытаются унять лошадей, испуганных горящей паклей… Откуда-то появились вязанки с соломой. По всему склону оврага горит сухая трава, лошади сбились в кучу…

Губернатор швырнул говорившему в голову скомканную салфетку, как бы приказывая заткнуться.

— Капитан Клавихо!

Капитан вырос из-под земли.

— За тем ручьем две роты добровольцев?

— Да.

— Идите вдоль течения и там, где ручей плавно изгибается, займите оборону на этом берегу. Зарядите все аркебузы и пистолеты. Огонь залпами. Когда они поймут, что эффект неожиданности утрачен, они откатятся.

— Понимаю, ваше высокопревосходительство.

— Лопес!

— Я здесь.

— Пинилья, судя по всему, благополучно сдохнет без вас. Будете помогать капитану Клавихо.

Оба офицера бегом направились в указанном направлении.

— А мы, — дон Антонио оглядел оставшихся, — а мы, господа, займемся организацией обороны на этом рубеже. Лейтенант Гарсиа, лейтенант Асприлья, вам подробно нужно объяснять, что делать, или кое-что соображаете и сами?!

Лагерь мгновенно был охвачен множественным, полупаническим движением. Дон Антонио не принимал участия в общей суете. Он стоял в задумчивости, почесывая переносицу и шепча про себя: «Когда они успели так подготовиться к встрече, когда?!»

— Де Молина! Что ты там натворил, ублюдок!

Надо сказать, что валявшийся на соломе урод тоже пребывал в состоянии совершеннейшей растерянности. Он все сделал, как было велено. Лишь утром сообщил Олоннэ о приближении испанского войска, разыграв сцену внезапного раскаяния. По мнению дона Антонио, узнав это, корсары должны были сломя голову броситься к кораблям и немедленно отплыть, чтобы попасть под огонь замаскированной батареи. Сам де Молина, он же Лупо, считал, что испанский губернатор в своих расчетах не ошибается. Корсары поступили по-другому. Против законов здравого смысла и в соответствии с тайными ожиданиями дона Антонио. Надобно только заметить, что ожидания эти хотя и были тайными, но от этого не перестали быть глупыми. Его высокопревосходительство ждал грубой, лобовой, основанной на одной лишь безумной ярости атаки. Он предполагал хладнокровно расстрелять толпу кровожадных идиотов. Но он не мог себе представить, что лютая злоба, кипевшая в сердце каждого корсара, совместится с ледяным спокойствием и острой изобретательностью их предводителя. А такое сочетание превращается в смертельное оружие.

Де Молина лежал на трухлявой подстилке и прислушивался к шуму недалекого боя. Вдоволь наудивлявшись тому, как повернулись события, он начал размышлять над тем, что ждет его в ближайшем будущем. Ему не понравились последние слова, сказанные ему Олоннэ. Не понравились и озадачили. Что это за тайный смысл, что несомненно чувствуется в них?

Еще он думал: вполне возможно, что дон Антонио будет убит во время сегодняшнего боя — судя по грохоту, сражение идет нешуточное. Что тогда станется с дочерью? И посвящен ли кто-нибудь, кроме губернатора, в суть его договора с сеньором де Молиной? Может, смерть губернатора закроет все счета?

Пока он размышлял, четыре сотни корсаров с гиканьем и ревом рвались через заросли, преследуя ретирующихся испанцев. Сделав один шаг к отступлению, трудно остановиться. Напрасно те из испанских офицеров и сержантов, в ком сохранилась воля к сопротивлению, пытались сколотить хотя бы небольшие группы стрелков и пикинеров. Стоило перед такой группой человек из десяти — пятнадцати, замерших с выставленными вперед пиками и аркебузами, появиться двум корсарам с окровавленными саблями в руках, как солдаты католического короля бросались врассыпную.

Дон Антонио сам проследил за установкой пушек и четырех небольших мортир. Все было сделано по всем правилам военного искусства — пространство перед палаточным лагерем простреливалось полностью. Пусть в рукопашном бою средний испанский пехотинец уступает любому корсару, но пушки есть пушки. Пусть орут и размахивают своими кровоточивыми клинками сколько им будет угодно, посмотрим, как они запляшут, когда на них обрушится хорошая порция картечи.

Его высокопревосходительство был так увлечен делом, что не заметил подбежавшего к нему Клавихо.

— В чем дело? — грозно спросил он бледного от ужаса капитана.

— Ва… ва…

— Да, мое высокопревосходительство желает знать, что там у вас происходит?!

— Они разбежались.

— Корсары?

— О, если бы! Добровольцы. Осталось только несколько сержантов.

— Разбежались?!

Лейтенанты Гарсиа и Асприлья, за секунду до этого проявлявшие чудеса активности, замерли, когда до их сознания дошел смысл этих слов.

Дон Антонио обратил в сторону ручья, обязанного служить непроходимым рубежом обороны, удивленный взгляд. Удивленный и растерянный.

— Куда же подевалась моя армия? — тихо спросил он. Вопрос ни к кому не был обращен, никто на него и не ответил.

— И получаса не пройдет, как они будут здесь, — прошептал капитан Клавихо.

Дон Антонио поглядел в сторону своих канониров, они стояли возле пушек с зажженными фитилями. Ему показалось, что руки их трясутся от страха. Еще меньше уверенности содержал в себе облик аркебузиров. Они нервно оглядывались, как бы примеряясь, какой путь к бегству наиболее будет удобен при появлении надвигающегося через джунгли жуткого врага.

Было понятно, что надеяться на эту армию не стоит, она уже заранее чувствует себя побежденной.

— Сколько у нас есть лошадей? — спросил дон Антонио, и все офицеры с облегчением вздохнули.

Солдаты тоже отнеслись с пониманием к намерению их главнокомандующего отступить.

— Пушки придется бросить, — заметил лейтенант Лопес.

— Там, куда мы отступаем, пушек достаточно. Там мы укрепимся как следует, и этим дикарям до нас не добраться, — во всеуслышанье заявил дон Антонио, и заявил он это таким тоном, что намечавшееся бегство с поля боя должно было предстать как один из способов самого решительного наступления.