Прочитав письмо капитана Олоннэ, господин де Левассер пришел в замешательство. Выше говорилось о причинах, по которым губернатору не следовало принимать в доме известного корсара. Но дело в том, что Олоннэ просил не о парадной аудиенции, а о деловой встрече. Деловые же контакты с этим человеком его высокопревосходительству были в высшей степени желанны. Он не придал никакого значения «штормовому предупреждению», ведь жертвою «вихря сошедшихся обстоятельств» может стать любой. Сам господин де Левассер в бытность свою искателем рискованных приключений тонул трижды, был покусан акулами, провел на необитаемом острове год, однако все это нисколько не помещало дальнейшей его карьере.

Губернатор догадывался, о чем именно пойдет речь во время этой деловой встречи. Конечно же о походе на Маракаибо. Олоннэ оставил свои маловразумительные фантазии и оценил прелесть, дерзость и баснословную выгодность этого плана. Это приятно.

Неприятно то, что оценил он его так поздно.

Господин де Левассер слегка отодвинул легкую кисейную занавеску и с некоторым неудовольствием посмотрел в парк.

Две человеческие фигурки неторопливо двигались по аллее, образованной подстриженными кустами лавровишни. Сейчас они свернут налево и направятся к розарию, а потом проследуют обратно, чтобы надолго остаться в беседке с видом на горные склоны, густо поросшие маншинеллой, антильским кедром, дубом и многочисленными разновидностями пальм.

Почему его высокопревосходительство так точно знал ближайшее будущее этой пары? Потому что эта пара всю последнюю неделю во время утренней прогулки вела себя именно так. Это общение чем-то напоминало работу часового механизма. Впрочем, господину де Левассеру такое сравнение не могло прийти в голову. Механический хронометр был изобретен всего за десять лет до описываемых событий и еще не успел стать привычной частью быта.

Тем более в Новом Свете.

Составляющими частями этой пары были Женевьева де Левассер и капитан Том Шарп.

Этот рыжеволосый ирландец после сравнительно удачного рейда против флотилии ловцов жемчуга зашел на Тортугу, чтобы с выгодой реализовать добытое. Помня о том споре, что произошел во время приема при дворе господина губернатора, капитан явился во дворец с зелеными жалюзи, чтобы получить объяснения или выслушать извинения.

Разговор у него с господином де Левассером получился не очень приятный. Губернатор не замедлил предъявить ирландскому джентльмену полученный от капитана Олоннэ серебряный кирпич, выкрашенный оловянной краской.

Капитан Шарп кирпич с интересом осмотрел, но наотрез отказался признать себя проигравшим спор.

— Почему?! — поразился господин де Левассер, для которого дело выглядело предельно ясным.

Ирландец привел свои аргументы. Он заявил, что счел бы себя безумцем, когда бы признал, что один кусок серебра — это то же самое, что корабль, груженный серебром. Он напомнил, что суть спора состояла в том, что господин Олоннэ обязуется притащить в гавань Тортуги именно корабль, а не один кирпич.

— Он привез не один, а четыре таких кирпича, — попытался возражать губернатор.

— В данной ситуации четыре — почти то же, что один. Четырьмя кусками корабль также не загрузить.

В самый разгар спора в кабинет отца зашла печальная Женевьева. Отец, почувствовав, что его убежденность в своей правоте начинает колебаться под напором ирландских аргументов, обратился к дочери в надежде на ее поддержку.

Женевьева выслушала аргументы капитана Шарпа, контраргументы отца и сказала, что, по всей видимости, гость ближе к истине.

И без того яркая голова капитана вспыхнула огнем самодовольства.

— Зря ты так удивляешься, папа. Ведь капитан Олоннэ мог украсть на приисках мешок серебра и переплавить его в кирпичи. Немного серой краски — и все убеждены, что он победил в споре.

— Так оно и было! — воскликнул ирландец. — Спасибо, мисс Женевьева, я вам так благодарен, вы восстановили мою поруганную честь.

— Для вашей чести было бы лучше, когда бы вы сделали это сами.

Капитан Шарп схватился за эфес шпаги.

— Убить его?! Сколько угодно раз. Надеюсь, ваше высокопревосходительство, теперь вы разрешите мне это сделать.

Господин де Левассер, смущенный поведением дочери, только пожал плечами.

— Я-то, может быть, и разрешу, но разрешит ли господин Олоннэ?

— Я и у него спрошу разрешение, клянусь святым Патриком, спрошу. Я пошлю к нему своих секундантов. Насколько я знаю, он сейчас на Тортуге.

Губернатор кивнул, озабоченно поджав губы:

— Да, он на Тортуге, но как-то отошел от дел.

— Ну, это смотря от каких, — продолжал бушевать и полыхать красной физиономией капитан Шарп. — Надеюсь, дело защиты своей жизни не покажется ему слишком скучным. Мисс Женевьева, вы поддерживаете мой замысел?

Женевьева едва заметно улыбнулась:

— Разумеется, капитан.

— Великолепно!

— Меня просто смущает стремительность, с которой вы рассчитываете его осуществить.

— Что вы имеете в виду, мисс? — заинтересовался ирландец.

— Это трудно объяснить так, на ходу, в двух словах. Приезжайте завтра к чаю. После чая мы погуляем с вами, и я подробно расскажу вам все, что я думаю по этому поводу. Приедете?

Капитан Шарп оказался не в состоянии ответить сразу. Его душила радость. Он не только был признан победителем в споре, воспоминания о котором столь мучили его, но, сверх того, мог стать официальным кавалером самой поразительной девушки Нового Света.

Господин де Левассер был убежден, что произошедшее — лишь минутная прихоть дочери, но оказалось, что все значительно серьезнее. Минута растянулась на неделю. Но этого мало, Женевьева начала выказывать свое расположение ирландцу не только на словах, но и на деле. В том смысле, что потребовала от отца, чтобы он открыл ему план налета на Маракаибо. Господин де Левассер сначала принял это требование в штыки, но потом, пораскинув мозгами, решил: а, пусть! Нельзя вечно ждать француза, пусть займется этим ирландец. Смерть не за горами, а ведь хочется своими глазами увидеть плоды любимых идей.

Капитан Шарп не профан в своем деле, не так, правда, везуч, как Олоннэ, но вместе с тем пасынком судьбы его тоже не назовешь. И главное, он, кажется, начинает нравиться его дочери. Если Бог приведет им пожениться, обе доли добычи останутся в семье.

Рыжеволосый пришел в восторг от предложения губернатора. Во-первых, сам план показался ему великолепным, сулящим громадные и почти гарантированные выгоды. Во-вторых, приглашение в нем участвовать очень походило на поощрение ухаживаний за его дочерью.

И вот, когда господин де Левассер уже смирился с тем, что события потекли по определенному руслу, приходит это письмо!

Нужно все-таки ему отказать во встрече, будет знать, как манкировать дружеским расположением такого человека, как губернатор Тортуги.

Решено: отказать!

Его высокопревосходительство взял в руки колокольчик и позвонил.

Явившемуся лакею он сказал:

— Констан, пошли кого-нибудь к капитану Олоннэ и передай, что я жду его сегодня вечером.

Что-то около этого времени в кабинет к отцу зашла Женевьева. Она несла с собою книгу, заложенную пальцем, и заявила, что хотела бы побыть в обществе батюшки, потому что одиночество ей опостылело.

В другое время господин де Левассер пришел бы в восторг от такого проявления родственных чувств, но тут его физиономия вытянулась.

— Знаешь, доченька… — начал он.

Женевьева подняла на него удивленные глаза:

— Что с вами, отец?

Господин де Левассер прокашлялся и подвигал пергаменты у себя на столе.

— А что, капитана Шарпа нынче не будет к обеду?

— Будет, но до обеда еще далеко.

— В самом деле? А я что-то проголодался. — Губернатор встревоженно посмотрел на входную дверь своего кабинета. Сейчас в любой момент может появиться Констан и объявить, что капитан Олоннэ явился.

— Ты чем-то очень озабочен, отец?

Господин де Левассер умел, но не любил врать.

— Знаешь, Женевьева…

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Ненадолго.

Женевьева понимала, что ее отец является человеком, можно сказать, государственным и у него могут быть дела, о которых не должен знать никто, даже она, самый близкий ему человек. Женевьева встала и направилась к двери, через которую можно было попасть во внутренние покои дома.

Господин де Левассер уже вздохнул свободно, но она вдруг остановилась:

— А кого это вы ждете, папочка?

— Какое это имеет значение?

Гримаса болезненного подозрения исказила прекрасные черты девушки.

— Уж…

— Да, и тебе совершенно не следует с ним видеться. Поверь, поверь мне.

— Я верю вам всегда и во всем, но так уж и вы мне поверьте, что вам не следует его принимать. Что у вас может быть общего с этим омерзительным, кровавым насильником!

Губернатор вздохнул.

— Принимая его, вы унижаете и себя и меня. Если бы у меня была возможность, это развратное чудовище, это существо…

Противоположные двери кабинета бесшумно раскрылись.

На пороге стоял капитан Олоннэ.

Женевьева повернулась и вышла. Он все слышал, думала она. Что ж, тем лучше!

Господин де Левассер тоже был уверен, что обличительные слова его дочери дошли до слуха делового гостя. Что ж, тем лучше. Хотя губернатор и выглядел несколько смущенным, в глубине души он целиком и полностью был согласен со словами дочери. Слишком самоуверенному корсару не мешает знать, какого мнения держатся о нем порядочные люди. Ничего не нужно объяснять специально.

— Здравствуйте, господин де Левассер.

— Рад вас видеть, капитан.

Два церемонных полупоклона.

— Я принял вас…

— Хотя многие считают это опрометчивым поступком.

— Оставим это.

— Охотно.

Губернатор вернулся в свое кресло за письменным столом.

— Итак, к делу.

Олоннэ сел на стул с золоченой спинкой и положил ногу на ногу.

— Я буду краток. Некоторое время назад вы оказали мне честь, открыв свой план налета на Маракаибо.

Губернатор кивнул.

— Тогда, признаю, я совершил огромную глупость, отказавшись от вашего предложения; теперь бы я желал исправить свою ошибку. Вы понимаете меня ваше высокопревосходительство?

Горькая улыбка заиграла на губах господина де Левассера.

Он взял нож для разрезания бумаг и повертел в руках, посверкивая бриллиантами на его рукояти.

— Я понимаю, что оскорбил вас своим отказом тогда, но мне кажется, что есть дела, в которых можно переступить через обиды. Тем более что я приношу вам свои искренние извинения.

— Дело даже не в обидах. По крайней мере, в меньшей степени в них.

— А в чем же тогда? — В синих огнях под слившимися черными бровями загорелись холодные огни.

— Поздно, мой любезный друг.

— Поздно?!

— Да, — губернатор, не скрывая огорчения, кивнул, — у моего плана появился уже исполнитель.

— Кто же это? Впрочем, я догадываюсь. — Олоннэ саркастически улыбнулся. — Но он же…

— Болван? — спросил капитан Шарп, его облик как-то мгновенно утратил большую часть своих ярких красок.

— Болван, болван и еще раз болван! — решительно заявила Женевьева, с размаху швыряя свою книгу в виолончель. Этим движением она выразила недоверие сразу и музыкальному и письменному искусству.

— В чем же я болван? — Шарп выпучил глаза и огляделся, как бы действительно пытаясь выяснить «в чем».

— Да во всем! — был ему ответ.

Ирландец ощупал отвороты своего камзола, коснулся локонов, пожевал губами и заявил:

— У меня такое впечатление, что вы не рады меня видеть.

— Вы сверхъестественно догадливы.

Капитан осторожно приблизился к кушетке, на которой полулежала Женевьева, присел на краешек стула, восстановил положение виолончели. Она ответила ему жалобным, но благодарным дребезжанием своих струн.

— Могу ли я теперь считать, что отвергнут? — поинтересовался капитан. В глазах его был заметен самый настоящий испуг.

Женевьева пошарила рукой под кушеткой. Больше никакой книги под рукой не оказалось.

— Какие еще можно задавать вопросы после того, что вы от меня сейчас услышали, капитан?

— Вопросов как раз более чем достаточно. Одни только вопросы и остались.

— Ну вот, сами себе их задавайте и сами на них отвечайте.

— А вас уволить от этого?!

— Я уже говорила, что вы догадливы, не заставляйте меня повторять комплименты!

Капитан всерьез отнесся к предложению провести диалог с самим собой.

— Зачем вы завлекали меня? Чтобы посмеяться надо мной. Зачем ваш отец посвящал меня в свои планы? Чтобы сделать из меня болвана. Зачем…

Женевьева резко отвернулась к стене, послышались глухие рыдания.

Капитан Шарп осекся.

— Женевьева?! — осторожно позвал он.

— Уйдите, умоляю вас, уйдите! Разве вы не видите, что делаете мне больно!

Капитан встал, грудь его переполняли какие-то чувства, очень сильные и очень неопределенные.

— Женевьева, я только хочу сказать, что всегда… понимаете, всегда… я…

— Умоляю, уходите!

Кое-как поклонившись, ирландец удалился на подгибающихся от горя ногах.

Губернатор развел руками:

— Как бы то ни было, господин Олоннэ, мое, «нет» — окончательно. Признаюсь, я говорю эти слова с сожалением, но не сказать их не могу.

Капитан был заметно расстроен: поражения на этом фронте он не ждал.

— Мои сожаления, я думаю, превосходят ваши, но я, как и вы, дальнейшее обсуждение считаю излишним.

Оба встали.

— Я слышал о неприятностях, которые вас постигли, и если у вас…

Олоннэ неприступно улыбнулся:

— Оставим это.

— Как вам будет угодно.

Корсар поклонился и, придерживая шпагу, направился к выходу из кабинета.

— Капитан, — остановил его голос господина де Левассера, ставший вдруг удивительно неуверенным.

— Я вас слушаю, — ответил Олоннэ не оборачиваясь.

— Я хотел задать вам один вопрос.

— Задавайте. Несмотря на сегодняшний разговор, я всецело к вашим услугам.

Его высокопревосходительство покряхтел, стянул с головы парик и нервно растер лоб рукой.

— Вопрос, как бы это точнее выразиться, интимного свойства. Вы меня понимаете?

— Спрашивайте, ваше высокопревосходительство.

— Ну, хорошо. В тот день, в тот ужасный день Женевьева была в вашем доме?

Олоннэ медленно обернулся. Очень медленно. И за это время успел понять, что дочь не откровенничала с отцом на этот счет. Что у господина де Левассера есть сомнения по поводу того, что же в самом деле произошло тогда в доме корсара Олоннэ, и что сомнения эти жгут его.

— Эта история взошла на дрожжах распущенных в городе слухов. Самое интересное узнать, кем именно эти слухи были распущены.

— Так вы скажите мне прямо — была или не была?

— Была не была, скажу. Мадемуазель Женевьева не посещала меня в тот день.

— А…

— Ни в тот, ни в какой-либо другой.

По лицу губернатора побежали струйки благодарного пота, он облегченно задышал.

— Я знал, что вы благородный человек.

— К вашим услугам, — поклонился капитан.

— Теперь я знаю, что и разговоры о смерти этой проститутки тоже не имеют под собой никакого основания.

— Вы имеете в виду слухи о том, что она не покончила с собой, а была мной зарезана?

Его высокопревосходительство криво улыбнулся:

— Да, эти слухи я и имею в виду.

Олоннэ надел шляпу, открыл дверь.

— Знаете, господин де Левассер, я не ангел, мне приходилось убивать людей.

Губернатор развел пухлыми руками: что, мол, no-делаешь, таков мир.

— Но я против бессмысленного пролития крови. Если бы был смысл в убийстве этой проститутки, я бы сделал это. Например, если бы ее смерть могла выручить такого достойного человека, как вы. А теперь прощайте.

И он вышел.

Господин де Левассер долго стоял возле своего стола, обдумывая последние слова капитана, но так до конца и не понял, что именно тот хотел сказать. Заключена была в них какая-то темнота, и темнота эта была зловещего характера.

Капитан Олоннэ покидал дворец губернатора по парадной лестнице, капитан Шарп — по боковой, через дворцовый сад, но такова была архитектура губернаторской резиденции, что два по-разному отвергнутых корсара не могли не сойтись у ворот.

Сошлись.

Причем внезапно. Олоннэ, похрустывая розовым песочком, приближался к ажурной калитке, когда из боковой аллеи вылетел Шарп, полный неперекипевшей ярости и обиды.

Олоннэ сориентировался в ситуации быстрее:

— Рад вас видеть, дружище. Сам оловянных дел мастер передо мной. Я польщен.

Острота не бог весть какая, но, учитывая состояние ирландца, она произвела тот же эффект, что взорвавшаяся бочка пороха.

— А-а, — закричал он, вытаскивая шпагу, — это вы, господин обманщик! Защищайтесь!

— Вы уверены, что это лучший способ выяснения отношений?

— Не увиливайте, а то я решу, что вы не только обманщик, но и трус. Да защищайтесь же! Одно дело — выдать кусок переплавленного серебряного песка за испанский галион, груженный серебряными слитками, другое дело — скрестить клинки с человеком, который не привык отступать.

Шарп сделал такой яростный выпад, что Олоннэ пришлось отскочить в сторону. На лице его застыла гримаса, по которой было видно, что этот урок фехтования сейчас явно некстати.

— Послушайте…

— Еще одно слово — и я заколю вас.

С огромной неохотой Олоннэ вытащил шпагу. Зазвенела сталь. Шарп наседал или думал, что наседает. Ботфорты сражающихся подняли облако пыли. Из привратницкой выглядывали испуганные слуги.

Аккуратно отбивая удары ирландца, Олоннэ медленно отступал в глубь лавровишневой аллеи. Не под натиском противника, а лишь для того, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

Шарп не был полным идиотом в фехтовальном деле, очень скоро, даже несмотря на свое бешеное возбуждение, он понял, что противник не желает по-настоящему сражаться. Ирландец вдруг остановился и, размазывая пот и пыль по красному лицу, спросил:

— Что с вами? Я не вижу в вас желания убить меня. Объясните, в чем дело!

Олоннэ облегченно опустил клинок.

— Если я вас убью, как я смогу с вами поговорить?

— О чем же вы желаете разговаривать?

— О делах, в высшей степени вас касающихся.

Капитан Шарп на мгновение задумался:

— Что ж, убить вас я всегда успею. Сделаю вам честь — выслушаю сначала.

— Я всегда считал, что вы умный человек, рад, что не ошибся.

— Хватит знаков вежливости, говорите!

— Не здесь же. Сейчас сюда прибегут стражники, слуги наверняка уже известили его высокопревосходительство. Хорошо ли мы будем выглядеть?

Ирландец огляделся и вставил шпагу в ножны.

— Пожалуй, вы правы. Уйдемте из этого цветника, поищем другое ристалище.

— Я знаю одно замечательное место.

И они оказались на втором этаже «Красной бочки», в отдельном кабинете, специально предназначенном для укромных переговоров. На столе мгновенно оказалась бутылка рому, свиные котлеты, блюдо с зеленью.

Капитан Шарп ни к чему и не подумал прикоснуться.

— К делу, — сказал он.

Олоннэ потянулся за бутылкой.

— Нет, нет, сначала объясните, что у вас была за причина к прекращению поединка. Надеюсь, она будет достаточно уважительной, иначе я сочту себя вдвойне оскорбленным.

Француз поднял руки, как бы желая сказать, что причина важнее некуда.

— Так не тяните.

— Я начну несколько издалека.

— С грехопадения нашего прародителя?

— Нет, точка отсчета ближе. Помните нашу первую встречу, во время обеда у губернатора?

Шарп усмехнулся:

— Она была не только первая, но и единственная. А сегодняшняя может стать последней.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы так случилось.

Олоннэ все-таки налил себе и собеседнику рома.

— Сейчас я вам объясню, почему затеял с вами ссору тогда. Я вам позавидовал. Да, да, не удивляйтесь. Я увидел, какими глазами смотрела на вас мадемуазель Женевьева. Вы были герой, вы были великолепны. И в сердце моем зашевелилось темное чувство. Я должен был любым способом нарушить ваше триумфальное вторжение в ее сердце, никакого другого пути для этого, кроме того, что я избрал, у меня не было. Сейчас, хотя, наверное, слишком поздно, я прошу у вас прощения.

Беседа свернула в столь неожиданную сторону, что ирландец растерялся. Он еще не перестал ненавидеть этого синеглазого дьявола, но ему уже захотелось, чтобы он был прав.

— Выпьем, — предложил Олоннэ.

Поскольку ничем другим Шарп не мог проявить свое зарождающееся дружелюбие, он торопливо поднял бокал. Ром ринулся по жилам.

— Я придумал невероятную басню, которую нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть, тем самым поставил под сомнение ваш подвиг.

— Ну уж подвиг.

Олоннэ понял, что пересаливает. Надо или тоньше льстить, или больше выпить.

— Своим хитрым ходом я многого достиг. Чтобы разрешить как-то наш спор, господин де Левассер вынужден был одолжить мне денег на подготовку корабля. Дальше — некоторое стечение обстоятельств, немного храбрости и сметки, и я сделался богат.

Теперь Шарп наполнил бокалы.

— Да, вы добились многого.

— Я сделался не только богат, но и знаменит.

— И в этом пункте не стану с вами спорить.

— Зачем спорить, когда можно выпить.

— Рому.

Капитан Шарп выпил и помотал головой.

— Но что с того, — очень аффектированно вздохнул Олоннэ, — я ведь все равно несчастен.

— Почему?

— И деньги и слава — вещи слишком ненадежные. Я тому ярчайший пример. Теперь я разорен, а репутация моя сильно подмочена.

— Все, что вы говорите, — чистая правда, — с чувством сказал пьяный ирландец.

— Но не о деньгах и даже не о славе я жалею. Я жалею о том, что совершил тот подлый поступок, о том, что зря вас обвинил в глупости.

— Зря-а.

— Ведь она все равно осталась ко мне холодна.

— Кто?! — В лице Шарпа проявилась попытка понять, что ему говорят.

— Кто она? Вы еще спрашиваете! Мадемуазель Женевьева. О чем я вам толкую уже битый час.

Рыжий капитан откинулся на спинку своего массивного деревянного стула и удивленно открыл рот. Если бы напротив него сидел современный дантист, он пришел бы в ужас от состояния его зубов.

— И вы тоже, Олоннэ?

— Что вы имеете в виду под словом «тоже»?

— Тоже влюблены в мадемуазель Женевьеву?

Олоннэ горько покачал головой:

— Да. Страстно, безнадежно, но, в отличие от вас, без надежды на взаимность.

Рот Шарпа медленно, как створки раковины, закрылся. Свет понимания в его глазах сменился тусклым тлением тоски.

— Взаимность? Какая там взаимность! Она только что выставила меня вон. Без объяснений. Целую неделю мы ворковали, как голубки, я выполнял все ее прихоти, даже совершенно дикие. Вообразите, я стихи наизусть учил.

Зачем мне сердце грустью своей томишь?

Немило то ни вышним богам, ни мне,

Чтоб жизнь вперед меня ты кончил.

Ты моя гордость, краса, оплот мой!

Но если б раньше смерть унесла тебя,

Моей души часть, с частью другой зачем -

Себе мил, уже калека -

Медлить я стал бы?

— Не стал бы, — подтвердил собеседник.

— Этот Гораций из меня все жилы вытянул!

Владелец трактира, принесший вторую бутылку рома, не знал, что и думать. Два свирепых корсара, о которых было известно, что при первой встрече они сойдутся в смертельной схватке, сидят почти в обнимку и читают стишки.

— Гораций — это, конечно, страшно, ничего не могу сказать. Но вот тот факт, что она выгнала вас без причины, вспылила, накричала, — это обнадеживающий факт.

— Мне так не кажется.

— Верьте мне. Женщина не выгоняет только тех, к кому она равнодушна. Вот у меня с ней отношения абсолютно ровные. Я ее обожаю, она меня презирает.

— Это неприятно.

— Еще бы. А все эти вспышки, слезы, обвинения — оборотная сторона объятий и поцелуев.

— Очень хочется верить.

— Хочется? Верьте. Может быть, вы сами виноваты в ее капризах.

— Каким это образом? Все выполнял, все, вон даже Горация учил, куда уж дальше.

— Надо выполнять не то, что женщина требует, а то, что она хочет. Требовать она может хоть Горация, хоть звезду с неба, а желать при этом жарких объятий и зверских поцелуев.

Шарп задумчиво выпил полный стакан рома.

— Пожалуй, имеет смысл вам поверить. Ходит о вас молва, что вы большой специалист по части женской души. И даже тела. Завтра же наброшусь на нее в парке.

Олоннэ предупреждающе поднял руку:

— Не спешите, так можно все испортить. На таких девушек, как мадемуазель Женевьева, грубые приемы могут оказать и обратное действие.

— Так что делать? — почти заныл Шарп.

Собеседник сделал вид, что задумался, потом сказал как бы сквозь задумчивость:

— Сейчас, несмотря на всю ее тягу к вам, положение ваше почти безвыходное.

— Я завтра…

— Могу спорить, что, если вы завтра к ней явитесь, она вас даже не примет. Но у меня есть способ вам помочь.

Несчастный влюбленный затравленно поглядел на человека, навязывающегося в спасителя:

— Насколько я понимаю, вы предлагаете помощь.

— Несмотря на весь выпитый ром, вы не утратили способности соображать.

— Хорош бы я был на своем месте, когда бы терял голову от рома.

— Пожалуй, верно, — усмехнулся Олоннэ.

— Говорите ваше условие.

— Оно простое: вы разделите со мной командование в походе на Маракаибо.

Капитан Шарп некоторое время молчал. Он обдумывал сказанное. Сразу с нескольких точек зрения.

— Вы мне кажетесь умным человеком, господин Олоннэ. Хоть и несчастным. Как же вы могли рассчитывать, что я соглашусь на такое условие? Зачем мне делиться с вами половиной маракаибских богатств? Так или иначе я найду подход к мадемуазель Женевьеве, ведь, в конце концов, любит она меня, а не вас.

— Вас, вас.

— Вы говорите так, будто знаете что-то такое, чего не знаю я.

Олоннэ встал:

— Итак, вы не согласились?

— Разумеется, нет.

— Тогда позвольте откланяться. И пожелать успеха в обоих делах — и в ограблении Маракаибо, и в покорении мадемуазель Женевьевы.

Капитан Шарп остался сидеть за столом в пьяной, а значит, особенно мучительной растерянности.

Придя к себе домой, Олоннэ потребовал у Роже перо и бумагу. Быстро набросал короткое письмо.

— Отнесешь в губернаторский дворец.

— Кому?

— Мадемуазель Женевьеве. И постарайся, чтобы оно попало к ней незаметно.

Роже поскреб пальцами седые кудри. Задание было не из самых простых.

Текст письма не является секретным. Есть даже возможность привести его полностью:

«Умоляю о встрече. О. «.