Глава 6
Оставшийся до Валенсии-де-Алькантары путь прошел без приключений. Примерно к полудню, когда колокола местного храма только-только отзвонили сексту, граф д’Аржиньи, Сконци и донна Монтехо достигли городских ворот.
Путников слегка удивило, что ворота охраняются не привычными городскими стражниками, а монахами-воинами, облаченными в серые рясы и вооруженными, все как один, подвешенными к поясу мечами. Друзей-всадников тем не менее легко пропустили, и они проследовали прямиком к высокой башне-донжону, где, как им удалось выяснить, и располагалась резиденция магистра здешнего ордена Лоренсо де Канталехо.
Спешившись первым, Шарль объяснил монахам, охранявшим вход в донжон, что он и его друзья прибыли из замка Аранхуэс с посланием для дона Канталехо, и попросил известить того об их прибытии. Один из монахов тотчас исчез в узкой калитке, встроенной в массивные деревянные ворота, обшитые металлическими пластинами.
Через какое-то время из той же калитки появился сенешаль[84], облаченный в серую рясу из тонкой шерсти. Грудь сенешаля украшала расшитая витиеватым цветным орнаментом темно-зеленая лента, а на ленте гордо поблескивал орденский знак с изображением зеленого мальтийского креста, концы которого соединялись золотыми линиями. Рукоять басселарда, висящего на поясе сенешаля, переливалась на солнце, ибо была усеяна драгоценными камнями.
– Приношу свои извинения, почтенные сеньоры и… сеньора, – поклонился сенешаль в сторону донны Монтехо, – но дон Канталехо занят сейчас делами ордена и не может принять вас.
– Но мы привезли магистру послание от его сестры, донны Консуэло! Дело наше весьма важное и не терпит отлагательств, – терпеливо пояснил граф, не теряя надежды добиться аудиенции.
Сенешаль важно приподнял одну бровь:
– Что ж, давайте свое послание! Я передам его магистру и попрошу, чтобы он ознакомился с ним как можно быстрее. А в отношении вас отдам сейчас надлежащие распоряжения, и вам предоставят место для трапезы и отдыха.
Граф передал сенешалю свиток, скрепленный личной печатью графини де Ампаро, и тот степенно удалился.
Ожидание излишне затянулось, но слово свое сенешаль сдержал: путешественники получили возможность и отлично отдохнуть, и вкусно отобедать. Когда же колокола отзвонили вечернюю зарю, они поняли, что магистр отложил решение их вопроса до утра.
Шарля и Сконци разместили на ночь в небольшой келье, обстановку коей составляли лишь два набитых свежей соломой тюфяка да пара неказистых стульев, а Исидоре Монтехо, как женщине, выделили комнату более комфортабельную – с кроватью, столом и массивным сундуком, использовавшимся, правда, в качестве табурета.
Оставшись одна, женщина тотчас скинула верхнюю одежду, юркнула под одеяло, и сон поглотил ее сознание почти моментально.
…Ей снился замок Шильон. Тот самый, где она провела детство и в котором погибли ее родители. Она видела себя маленькой Ангеликой, бесцельно бродящей по бесчисленным коридорам, переходам, залам и комнатам. Потом она поднялась на чердак, где, присев возле стрельчатого окна, стала любоваться простирающимися окрест живописными пейзажами. В детстве это было одним из любимых ее занятий…
Неожиданно цепкая детская память перенесла Ангелику в спальню матери. Красивая черноволосая женщина сидела за туалетным столиком и примеряла жемчужное ожерелье. Ангелика отчетливо видела каждую бусину, каждую складочку на материнском платье…
– Мама, мама! – позвала девочка.
– Ангелика, сокровище мое! – воскликнула та, оборачиваясь. – Иди ко мне, моя радость!
Ангелика приблизилась, и мать нежно поцеловала ее в щеку. На груди матери переливался какой-то красивый камешек, и девочка залюбовалась его блеском.
– Когда-нибудь он будет принадлежать тебе, – ласково произнесла женщина, перехватив взгляд дочери. – Просто всему свое время, и надо немного подождать…
Ангелика осторожно дотронулась до забавного камушка, и тот радостно заискрился всевозможными оттенками розового и фиолетового цветов.
– Поступай всегда так, доченька, – услышала она голос матери, но уже словно бы издалека, – как подсказывает тебе твое сердце. Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…
* * *
Утром следующего дня в комнату Исидоры Монтехо вошел, предварительно постучавшись, молодой монах. Он поставил на стол чашу с ароматизированной водой и, положив рядом чистое полотенце, вежливо сказал:
– Пора пробуждаться, сеньора! Ваши спутники уже ждут вас внизу, в трапезной. К сожалению, в замке нет женской прислуги, поэтому я могу предложить вам лишь свою помощь. Если, конечно, вы в таковой нуждаетесь.
Исидора сладко потянулась:
– Благодарю вас, брат… Не волнуйтесь, я вполне обойдусь без чьей-либо помощи. Лучше передайте моим спутникам, что я скоро спущусь…
Монах поклонился и вышел.
Исидора тотчас поднялась, наскоро привела себя в порядок и поспешила в трапезную: ей не терпелось узнать о решении дона Канталехо относительно Марии.
Завтрак оказался скромным ― молоко, сыр да медовые лепешки, – но проголодавшейся за ночь Исидоре и эти неприхотливые крестьянские яства показались едва ли не пищей богов. Наполнив глиняную чашу молоком, и с наслаждением вдохнув аромат свежей лепешки, она, не в силах более скрывать любопытства, поинтересовалась:
– Магистр сам примет нас или передаст свой ответ через сенешаля? А может, решение дона Канталехо вам уже известно?
Сконци, с аппетитом поглощая сыр, пожал плечами:
– Увы, донна Исидора, мы с графом до сих пор в таком же неведении, как и вы. К сожалению, у меня нет своих людей в этом не слишком многочисленном ныне ордене. Ведь сия крепость – по сути последний оплот ордена Алькантара, в силу разных причин утратившего былое влияние во многих прецепториях и переживающего сейчас не лучшие времена… Ордена же Сантьяго-де-Компостела и Калатрава, напротив, приобретают все больший авторитет, существенно потеснив рыцарей Алькантары как в духовной, так и в светской жизни. Собственно, именно поэтому мы, иезуиты, и не проявляем особого интереса к данному ордену…
В силу врожденной деликатности Исидоре пришлось сделать вид, что она внимает затянувшейся тираде Сконци с большим интересом. На самом же деле в голове у нее отчего-то крутились вновь и вновь последние слова, произнесенные в давешнем сне матерью: «Поступай всегда так, как подсказывает тебе твое сердце… Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…»
* * *
Когда время, отведенное для завтрака, истекло, в трапезную вошел сенешаль.
– Сеньоры и сеньора, примите мое почтение, – поклонился он, приблизившись к «посланникам» графини де Ампаро. – Дон Канталехо прочел послание сестры и удостоил меня чести известить вас о его решении: он рад перепоручить заботу о несчастной женщине столь благородным людям, как вы, и выражает надежду, что вам удастся обеспечить ей и ее будущему ребенку достойное существование.
– Не сомневайтесь, сенешаль, – решительно заявил Сконци. – И заверьте в том же вашего господина.
От слов иезуита Исидоре стало не по себе: она вдруг отчетливо представила, как он, оказавшись за пределами города, выбирает укромное местечко и привязывает Марию к дереву…
– Тогда прошу вас следовать за мной.
Вслед за сенешалем гости покинули донжон и вышли к сложенным из грубого местного камня постройкам, в коих проживали рядовые члены ордена. Сенешаль уверенно провел их к одному из стоящих на отшибе зданий, где воспользовался почему-то не главным входом, а едва заметной на фоне потемневшей от времени стены дверцей.
Келья Марии находилась в самом конце длинного и мрачного коридора, поэтому, когда сенешаль отворил в нее дверь, солнце, проникающее сквозь высокое стрельчатое окно, буквально ослепило на миг визитеров.
Попривыкнув к яркому свету, друзья осмотрелись. К их удивлению, келья оказалась достаточно просторной и уютной: видно было, что дон Канталехо отнесся к просьбе сестры с пониманием и создал для «беглянки от вероломного кавалера» условия, наиболее подходящие для ее нынешнего состояния.
В самом углу комнаты, на прибранной деревянной кровати сидела молодая женщина в широком крестьянском платье. Она настороженно и отчасти испуганно взирала на нежданных гостей.
– Мария, – мягко обратился к ней сенешаль, – эти люди приехали за тобой. Они позаботятся о тебе, верь им…
Мария машинально кивнула, но уже в следующую секунду побледнела и отшатнулась: она узнала Ангелику, помощницу алхимиков и любовницу альгвазила!
– Господин сенешаль, – взмолилась монахиня, – позвольте мне остаться здесь! Не отпускайте меня с этими людьми!
Исидора поняла, что Мария боится именно ее, поэтому выступила вперед и как можно дружелюбнее сказала:
– Я не причиню тебе зла, Мария! А тот страшный человек… из того страшного замка… он уже мертв… Ты больше никогда не увидишь его! А меня тебе и прежде не стоило опасаться…
– А разве… разве вы не утонули в море? – пролепетала, несколько успокоившись, монахиня. – Так говорил он… альгвазил…
– Он ошибался. Мне удалось доплыть до ближайшего острова, а там меня подобрали… местные рыбаки, – слегка покривила душой Исидора, не желая пугать бедную монахиню еще и упоминанием о контрабандистах.
– А кто ваши спутники? – осмелела Мария.
– Мои друзья. Не бойся, они не причинят тебе вреда. Просто будет лучше, если ты уедешь с нами. Ведь здесь все же мужской орден, а тебе скоро рожать… Я же обещаю позаботиться и о тебе, и о твоем ребенке…
Никто не заметил, как нехорошо блеснули в этот момент глаза иезуита.
* * *
На прощание сенешаль проявил по отношению к гостям похвальную любезность, безвозмездно предоставив в их распоряжение добротную повозку. Это оказалось весьма кстати, ибо Мария находилась уже на последнем месяце тяжести, и поездка верхом, даже на низкорослом ослике, была бы ей не по силам.
Шарль впряг в повозку лошадь Исидоры, и донна с удовольствием согласилась править ею самостоятельно. Поскольку день выдался прохладным, Марию заботливо укутали в теплый плащ, Шарль помог ей подняться в повозку, и путники нестройной кавалькадой двинулись по направлению к городским воротам.