Глава 9
Поскольку Богоматерь положила начало нашему ордену, и в Ней и Ее чести, если Богу угодно, пребудет конец наших жизней, и конец нашего ордена, когда Богу будет угодно, чтобы таковой конец настал.
Свод статутов Ордена Храма, 1159
14 августа 1207 г.
Левант, Иерусалим
Собираться начали сразу после молитвы первого часа. Солнце еще не взошло, и над Иерусалимом простерлось темное ночное небо, на котором шляпками серебряных гвоздей белели звезды. Было прохладно, и собравшиеся для отъезда рыцари заметно ежились. Время от времени слышались сдерживаемые зевки.
Робер все никак не мог прийти в себя от удивления: не успели прибыть в Иерусалим, как приказ магистра повелевает вновь отправиться в путь в Трансиорданию. Восстановить гарнизон замка Села, подчистую вырезанный сарацинами во время их недавнего вторжения на земли Горной Аравии.
Сборами руководил новый командор Заиорданья, Рожье де Бо, высокий сухощавый окситанец, выходец из знатной семьи, чьи представители занимали высокие посты при дворе графа Тулузского Раймона.
– В седла, сеньоры братия, во имя Божие, – скомандовал он высоким, почти женским голосом. Рыцари садились на коней. Из Иерусалима отправлялись брат Анри, брат Андре, а среди сержантов старейшим был брат Готье. Странным было то, что столько воинов из отряда, не так давно прибывшего в Акру, вновь оказались вместе, но Робер решил, что это лишь совпадение.
Улочки святого града были пустынны, и цокот подков вольно разносился между глухими стенами домов. Из закутков ему вторило отзывчивое эхо. Стражи ворот Сиона, зевая, распахнули деревянные створки (люди Ордена пользовались привилегией покидать столицу королевства в любое время суток), и отряд выехал за пределы Иерусалима. Небо уже посветлело, на востоке, за Иорданом, катилась к зениту волна желтого сияния – предвозвестник восходящего солнца. Утренний холодок исчезал, становилось тепло. К полудню жара станет невыносимой.
Разъезд туркополов умчался вперед – осматривать дорогу. Лошади мягко стучали копытами, в центре отряда, между рыцарями, скачущими впереди, и сержантами, замыкающими колонну, скрипели колесами телеги.
Предстояло утомительное и скучное путешествие.
18 августа 1207 г.
Горная Аравия, окрестности замка Крак де Монреаль
Окрестности Замка Королевской Скалы за то время, что Робер не был здесь, совершенно не изменились. Те же холмы, вытертая желтая шкура пустыни, и чудовищная жара, падающая с почти белого неба. Впрочем, переносил он ее на этот раз куда легче. Может быть оттого, что время близилось к осени, а может быть молодой нормандец просто начал привыкать к климату Святой Земли.
Замок выплыл из пустынного марева орлом, усевшимся на вершину самого высокого холма. Чем ближе подъезжали к нему рыцари, тем более заметными становились повреждения, нанесенные во время осады: выбоины в массивных телах башен, обрушившиеся зубцы, лежащие около рва здоровенные камни, которыми сарацины вели обстрел.
Но синее знамя рода де Шатийонов, украшенное левой перевязью , все так же гордо плескалось в вышине, сливаясь с небом.
Еще выше вился королевский флаг, говорящий о том, что владелец замка правит под непосредственным сюзеренитетом Иерусалимского престола.
– Да, нелегко пришлось монсеньору Жослену, клянусь Святым Отремуаном! – проговорил брат Анри, качая головой.
Небольшая деревушка, располагавшаяся с западной стороны холма, на котором воздвигся замок, была разрушена – виднелись обгорелые остовы домов. Деревья оазиса оказались вырублены почти все.
– Сарацины постарались, когда осаду снимали, – бросил брат Андре, на лице которого застыла брезгливая гримаса. – Чтоб им потом в аду икалось!
– Брат, сдержите ваш язык! – коротко приказал Рожье де Бо. – Лучше пришпорим коней! Хотелось бы до вечера достигнуть замка, где нам надлежит расположиться!
Новый командор Горной Аравии явно хотел миновать резиденцию Жослена Храмовника без остановки. Но обоз тамплиеров давно уже заметили с башен замка, и отпустить собратьев просто так, без беседы, отпрыск Рено де Шатийона не мог.
Когда авангард колонны миновал холм и свернул на юг, на дорогу, ведущую в Петру, ворота Крака де Монреаля распахнулись. С гиканьем и топотом из них вылетело десятка полтора всадников. Волосы того, что скакал впереди, сверкали сединой под беспощадным солнцем.
– Клянусь посохом Моисея, сеньоры! – закричал он еще издали. – Невежливо проезжать мимо хозяина окрестных земель, даже не нанеся ему визита!
Орденский караван остановился. Рожье де Бо, высокий и надменный, выехал навстречу Храмовнику. В этот момент он напомнил Роберу горделивого верблюда.
– Прошу простить, – сказал командор сухо. – Но, во имя Господа, мы спешим занять вверенное нам укрепление!
В речи Рожье звучал тот же акцент, что и у Храмовника, но в остальном они рознились поразительным образом – и внешностью, и поведением.
Князь Горной Аравии придержал коня, на подвижном лице его отразилось удивление.
– Задержка в один день ничего не решит, брат, не знаю вашего имени! – сказал он спокойно. – Если вы отправитесь сейчас, то доберетесь до Селы в лучшем случае к середине ночи… Остановитесь на отдых в моем замке, а завтра с утра поедете дальше!
– Мое имя – Рожье де Бо! – надменно отчеканил командор. – Благодарю за приглашение, но я отклоняю его. Милостью Божьей мы продолжим наш путь.
В темных газах Жослена мелькнул гнев, который, однако, быстро смягчился, когда взгляд Храмовника упал на лицо де Лапалисса.
– Монсеньор Анри! – воскликнул он обрадованно. – Вот так встреча! И молодой Робер здесь!
Робер слегка смутился тому, что могущественный барон запомнил его имя, а хозяин Заиорданья тем временем направил коня вперед, бесцеремонно расталкивая рыцарей. За его спиной Рожье де Бо побледнел от гнева.
– Монсеньор Жослен! – слегка поклонился брат Анри. – Рад видеть вас в добром здравии, клянусь Святым Отремуаном! Ходили слухи, что вы были ранены во время осады!
– Брехня! – небрежно махнул рукой Жослен и тут же понизил голос. – Этот надменный индюк будет командором в замке Села?
Де Лапалисс кивнул.
– Дурная новость, клянусь мечом архангела! – Храмовник скривился так, точно в рот ему попал незрелый лимон. – Ты-то я знаю, лишен звания бальи…
– На все воля капитула и магистра, во имя Господа! – равнодушно пожав плечами, ответил брат Анри. Но в глазах его мелькнуло что-то, подозрительно похожее на насмешку.
– Хорошо! – Жослен оглянулся. – Езжайте, брат Рожье, во имя Господа! Не буду вас задерживать. Но учтите, отказавшись от моего гостеприимства, вы можете не зазвать и меня к себе, когда будет нужно!
Глухая угроза крошечному гарнизону, который без помощи извне вряд ли сможет отбить серьезное нападение сарацин, звучала в словах князя Горной Аравии.
19 августа 1207 г.
Горная Аравия, замок Села – горы Вади Араба
Замок оказался разрушен. Вчерашней ночью, когда тамплиеры прибыли к месту назначения, это было трудно разглядеть. Тьма спасительным пологом покрывала развалины. Истомленным длительным переходом людям было не до того, чтобы рассматривать укрепление.
Сейчас же утром, в свете беспощадного солнца, стало видно, что замок, еще несколько месяцев назад бывший целым, представляет собой груду камней. Сохранилась одна из башен стены и частично – донжон, закопченный, точно пень, уцелевший после лесного пожара. Среди развалин попадались следы случившейся битвы – изрубленные щиты, сломанные клинки. Тела погибших тоже были тут – ссохшиеся, страшные, доспехи на мертвецах тускло блестели, а обтянутые пергаментной кожей лица с немым укором смотрели темными провалами глазниц.
Наверняка, среди них были те, с кем Робер не так давно вместе ходил в караул, посещал службу, сидел за одним столом во время трапез. Но он не мог узнать никого…
Целый день тамплиеры занимались тем, что хоронили бывших соратников. Тела, завернутые в ткань (где среди пустыни взять дерево для гробов?) сложили в выкопанную к западу от замка яму, прибывший с обозом капеллан прочел молитву, и песок заструился с лопат, скрывая мертвецов.
Отслужили мессу, провели еженедельный капитул.
Когда же солнце толстым боком коснулось высящихся на западе гор, похожих на гребень со спины исполинского дракона, очень странно повел себя де Лапалисс.
– Во имя Господа, брат, – сказал он Рожье де Бо, – нам надлежит поговорить наедине!
Командор Заиорданья взглянул на брата Анри с изумлением, но отказывать в просьбе не стал. Рыцари отошли в сторону. Робер, сидевший к ним боком и занятый починкой кольчуги, слышать слов не мог, но видел все прекрасно.
Лицо брата Рожье показывало высокомерие, но это выражение тотчас исчезло, когда де Лапалисс извлек из-под одежды небольшой свиток и развернул его перед командором. Гордый тулузэнец выглядел в этот момент растерянным, а в ответ на слова брата Анри лишь кивал.
Когда братья возвращались, то командор уже пришел в себя, на лицо его вернулась привычная маска надменности. Лишь по глазам, бегающим, точно у пойманного воришки, можно было заподозрить, что с де Бо не все в порядке.
– Во имя Господа, – проговорил он, и высокий голос его подрагивал, выдавая волнение, – брат Анри волею магистра обрел власть приказывать. Слушайте его как самого Жака де Майи.
Среди рыцарей и сержантов, расположившихся вокруг костра, послышались удивленные восклицания.
– Робер, Андре – собирайтесь, мы сейчас уезжаем, – сухо, по начальственному, сказал де Лапалисс. – Вас, брат Готье, это тоже касается. Возьмите с собой двоих сержантов, хорошо знающих пустыню. И ты, Мустафа, тоже поедешь с нами!
Туркопол, к которому обратился брат Анри, довольно сверкнул черными, похожими на сливы, глазами, и проговорил:
– Мустафа знал, что его с собой берут, чтобы не в замке сидеть! Мустафа в замке сидеть не любит, Мустафа в песках родился, среди них живет, среди них и умрет!
Брат Готье выглядел спокойным, словно ему поручили сходить за водой к ближайшему источнику. На лице брата Андре читалось смятение, и рыцаря можно было понять – куда ехать, когда вот-вот наступит ночь? Зачем? Но орденская дисциплина взяла верх, рыцарь из Бургундии поднялся и рявкнул на оруженосца, велев ему седлать лошадей. Робер поспешно последовал его примеру.
Когда небольшой отряд оказался в седлах, Рожье де Бо не выдержал.
– Куда вы отправляетесь, брат Анри, во имя Господа? – спросил он, и вид командора был жалким.
– В Айлу, – коротко, ответил тот и дал шпоры.
Кони с топотом сорвались с места.
Они ехали на юг, мимо Петры. Ветер нес от города запах подгоревших лепешек и свалявшейся шерсти. На западе невиданным пожаром полыхал закат, а в душе Робера царило смятение.
Похожие чувства испытывал и брат Андре. Когда рыцари миновали Петру, он поравнялся с де Лапалиссом и воскликнул:
– Что происходит, во имя Господа? Куда мы едем? Клянусь Святым Бернаром, все это очень странно!
– Все узнаешь, брат, – сухо ответил брат Анри. – Чуть позже. Будь терпелив, во имя Матери Божией!
Когда Петра скрылась за горизонтом, а пустынный и холмистый мир вокруг резко потемнел, попав в тесные объятья ночи, брат Анри остановил отряд.
– Спешимся, сеньоры, – проговорил он. – И переоденемся!
Один из оруженосцев запалил факел, и глазам изумленных сержантов и рыцарей предстали извлеченные из тюка серые плащи из плотной ткани, какие носят странствующие по пескам бедуины.
– Зачем это? – вопросил брат Андре, щеки которого побагровели от гнева. – Я должен сменить одеяние Ордена, которому служу, на вот это?
– Да, и вы сделаете это, во имя Господа, – взор де Лапалисса блеснул сталью. – Господь милостив, он простит нам этот обман, совершаемый по приказу магистра, как простит и то, что я сегодня обманул достойного брата Рожье!
Робер ощутил, как в груди становится холодно. Обмануть командора – бальи Ордена? Разве может совершить такое брат Анри, честнейший из рыцарей, когда-либо сражавшихся в Святой Земле?
– Да, братья, – в голосе де Лапалисса звучала боль. – Мне пришлось пойти на обман, но видит Матерь Божья, не по своему желанию. Интересы Ордена выше всего!
– Так куда мы едем? – вопросил брат Андре, гнев которого несколько поутих. – Я уже понял, что не в Айлу…
– По приказу магистра я назначен командором отряда, которому надлежит тайно отправиться к Синаю, – проговорил брат Анри. – Для того и плащи, чтобы никто не мог догадаться, что мы служим Храму.
– Мы же будем в пустыне? – спросил Робер.
– Есть шанс нарваться на бедуинов, – коротко ответил де Лапалисс. – Если хоть один из них узнает в нас воинов Ордена, то о нашем отряде вскоре будут судачить во всех кочевьях от залива Акаба до Алеппо.
– И для этого ты взял Мустафу? – спросил брат Андре. Он уже снял орденский плащ и оруженосец помогал ему надеть новый, скрывающий рыцаря с головы до ног.
– Да, – кивнул брат Анри. – Он там родился и знает каждый туаз песка и каждый камень в горах. Сможет провести так, что о нас даже шакалы не узнают. Ведь сможешь, Мустафа?
– Мустафа сможет! – возликовал туркопол, так и продолжавший сидеть в седле во время всего разговора. Выдающимся носом он походил на хищную птицу, а седые волосы блестели серебром в свете звезд. – Мустафа хитрый! Будем ночью идти, днем прятаться, чтобы враги не заметили…
Робер нацепил новый плащ, непривычно тяжелый, резко пахнущий верблюжьей шерстью. В нем молодой рыцарь чувствовал себя не очень уютно, казалось, что одеяние сковывает движение.
Но деваться было некуда.
Когда вновь садились в седла, брат Андре пробормотал:
– А не мал ли отряд, чтобы добраться до Синая? Дальше к западу места опасные, можно запросто нарваться на неверных!
– В самый раз, – уверенно ответил де Лапалисс. – От шайки разбойников мы отобьемся, если же столкнемся с бедуинским племенем, то даже полусотни бойцов может не хватить. А большой отряд трудно спрятать.
Мустафа вел отряд на запад, в самую глубину гор, которые представали во мраке гигантской темной массой. Но проводник как-то ухитрялся находить дорогу там, где ее просто не могло быть. Тамплиеры сворачивали из ущелья в ущелье, поднимались по склонам. Слышно было лишь пофыркивание лошадей и хруст камней под копытами.
Около полуночи взошла луна. Неяркий белесый свет лег на окружающий мир, вырвал из тьмы дикую красоту разбросанных в беспорядке скал. Впереди рыцарей помчались, волнообразно раскачиваясь на неровностях почвы, длинные черные тени.
22 августа 1207 г.
Горная Аравия, Синайская пустыня
Умирающий месяц сарацинской саблей висел над самым горизонтом, купаясь в белесом свечении занимающегося рассвета. Лошади двигались лениво, да и люди устали. Оруженосцы откровенно зевали, и Робер все чаще ловил себя на мысли, что неплохо бы поспать.
Очередной ночной переход близился к завершению.
Предыдущие дни были скучны, точно похороны бедняка и одинаковы, словно овцы в стаде. От заката до рассвета отряд передвигался, изредка останавливаясь около источников, которые с неимоверной ловкостью отыскивал проводник. Едва над горизонтом показывался краешек солнца, путники останавливались, выбирая для дневки укромное место.
Следовал неровный сон на диком, сводящем с ума зное, и приходилось снова отправляться в путь.
Кроме скорпионов да пустынных змей, они не встречали никого.
Но в это утро Мустафа вел себя неспокойно. Он все время останавливался, нюхал воздух, один раз даже слез в коня и припал ухом к песку, словно надеясь услышать, что происходит под барханами, где, судя по жаре, воцаряющейся днем, расположены адские сковороды, на которых черти поджаривают особенно упорных грешников.
От подобной мысли Робер даже вздрогнул, и тут же поспешно перекрестился. Грешно поминать нечистого даже в размышлениях…
– Да поразит шайтан Мустафу бессилием! – горячо воскликнул меж тем проводник маленького отряда, отвлекая рыцаря от самоосуждения. – Да придется ему пить ослиную мочу вместо шербета и возлежать с дряхлыми старухами, а не с юными гуриями!
– Что случилось, Мустафа? – спросил брат Анри.
– Нужно срочно укрыться! – черные глаза Мустафы блестели тревогой, и даже нос, как казалось, горестно обвис. – Вскоре тут пойдут бедуины! Судя по времени года и направлению кочевья – один из родов племени Абу Тайи. Известные разбойники! С ними лучше не встречаться!
– Тогда чего болтать? – поспешно вопросил брат Андре, нервно оглядываясь. Судя по поведению, бургундский рыцарь тоже был наслышан о воинах из названного рода. – Быстрее прячемся!
– Спешите за мной, доблестные рыцари, – уныло отозвался Мустафа. – И молите Господа, чтобы мы успели укрыться, а Абу Тайи не заметили наших следов!
Брошенные в галоп усталые кони двигались с трудом. Пустыня замелькала по сторонам, копыта с грохотом били в спекшуюся каменистую землю. Группа скал, похожих на развалины исполинского замка, среди которых и решил укрыться Мустафа, приближалась. Но медленно, очень медленно.
Робер ощущал, что сейчас вывалится из седла. В руках после многих дней пути по пустыне не было привычной силы, а тело казалось мешком с отрубями. В голове что-то ритмично екало.
– Спешиваемся, сеньоры, спешиваемся! – воскликнул Мустафа, когда они оказались среди скал. – И зажмите морды лошадям, чтобы не выдали нас ржанием!
Робер спрыгнул с седла, чувствуя, как гудят ноги. Поспешно ухватил жеребца за удила, и в этот самый миг ветер донес игривое ржание. Конь брата Андре вздумал было ответить, и рыцарь лишь в последний момент смог его удержать.
– Идут, – бросил Мустафа, осторожно выглядывая из-за скалы. – Спаси нас Аллах и помилуй!
В этот момент достойный туркопол, должно быть, снова забыл, что уже давно крещен, и воззвал к богу предков.
– Но ведь Абу Тайи были нашими союзниками! – воскликнул Робер. – Почему мы должны их бояться?
– Союз – союзом, – ответил оказавшийся рядом брат Готье. – А ограбить десяток воинов Храма они не откажутся. И никто никогда не узнает, отчего рыцари сгинули в пустыне.
– Совещаются, – пробормотал Мустафа. Роберу, расположившемуся от туркопола сбоку, было видно его лицо, в этот момент почти сизое от страха. – Никак наши следы заметили!
– Сеньоры братия, – будничным голосом проговорил брат Анри, – постыдным будет нам встретить врага, буде он соберется напасть, не во всеоружии! Надевайте доспехи! Пусть нам Господь судил погибнуть на службе Ордену, так сделаем это достойным образом!
Весь вид командора маленького отряда говорил о том, что ничего страшного не происходит. Рыцари и сержанты, только что встревоженные, глядя на него, успокаивались. Привычка к орденской дисциплине взяла верх над страхом смерти.
Робер успел влезть в подкольчужник и уже примерялся к кольчуге, которую держал в руках оруженосец, когда Мустафа отлепился от скалы, к которой, как казалось, прилип, и истово крестясь, прошептал:
– Слава Аллаху! Они отправились дальше!
Несмотря на утреннюю прохладу, лицо проводника покрывали крупные капли пота.
Рыцарям пришлось снова разоблачаться.
– Клянусь Святым Бернаром, это несправедливо! – шутливо возмутился брат Андре, стаскивая кольчужные перчатки. – Как только я изготовился к битве, ее отменили!
Избавившись от доспехов, Робер, одолеваемый любопытством, выглянул из-за скалы. По пустыне бежали первые лучи взошедшего солнца, окрашивая коричневую почву во все оттенки оранжевого. Ослепленные глаза привыкли не сразу, лишь через несколько мгновений молодой рыцарь разглядел бредущую на северо-восток вереницу верблюдов, на спинах которых, меж тюков с поклажей, виднелись закутанные в тряпье фигурки женщин и детей.
Вокруг каравана, точно псы около стада, сновали всадники на поджарых маленьких конях, столь не похожих на могучих лошадей Европы. Их было много, несколько десятков, и Робер с холодком подумал, что уцелеть в стычке, случись она, у воинов Храма шансов не было.
Караван казался бесконечно длинным. Верблюды, грязно-рыжие, точно сама пустыня, вышагивали неторопливо и важно, словно рыцари на торжественной церемонии. И только когда последний из них скрылся за грядой холмов, тянущихся на восток, Робер вздохнул с облегчением.
– Тут жару и переждем, – сказал за его спиной де Лапалисс. – Родника, правда, нет, но в бурдюках еще что-то осталось…
Оруженосцы принялись развьючивать лошадей.
25 августа 1207 г.
Горная Аравия, гора Синай
Гора высилась впереди гигантской пирамидой. Легко было поверить, что именно на вершине этой колоссальной глыбы камня, отстоящей так близко от престола неба, сошел в огненном облаке господь, чтобы даровать Моисею слова Завета.
Синай они увидели еще вчера на восходе, он виднелся над горизонтом, и поднимающееся солнце освещало вершину, создавая впечатление, что на ней пылает факел. Робера пробрала дрожь при одной мысли о том, что Господь, может быть, до сих пор присутствует там.
Уж слишком это походило на ересь.
За ночь, проведенную в седлах, гора стала больше, нависла над приблизившимися в ней людьми. В ней чувствовалась чудовищная мощь, дикая, необузданная.
Солнце уже взошло, и Робер думал, что вскоре последует дневка. Но Мустафа с братом Анри о чем-то посовещались, и де Лапалисс сказал:
– Во имя Господа, братья, осталось немного. До полудня мы достигнем обители Святого Иринея, и тогда у вас будет возможность отдохнуть.
Сделали лишь краткую остановку у крошечного родника, выбивающегося из-под черной, словно из угля, скалы. Напоили лошадей, прочитали утренние молитвы. А затем вновь отправились в путь.
Женский монастырь Святой Екатерины, славный многими чудесами, располагался на северном склоне горы, отряд же тамплиеров огибал Синай с юга. Тут не было дорог, даже троп. Путь приходилось искать между нагромождениями скал, которые иногда принимали самые причудливые формы.
Роберу, должно быть, от усталости, чудились в каменных громадах фигуры сказочных животных – единорогов, грифонов, химер…
Солнце поднялось уже довольно высоко, когда путешествие, наконец, завершилось.
– Вот мы и добрались, во имя Господа, – с довольным вздохом проговорил брат Анри, и Робер поспешно завертел головой, надеясь увидеть монастырь. Но ничего похожего на то, к чему привыкли глаза нормандца, тут не было. Ни ограды, окружающей землю обители, ни здания самого монастыря, украшенного часовней, ни полей, на которых трудятся монастырские крестьяне.
Крохотный оазис прижался к склону горы, точно гнездо ласточки – к скале. Среди пальм медленно двигались фигуры в черных ризах с капюшонами. Как монахи в такой одежде выдерживали жару – оставалось только гадать.
– А где же сам монастырь? – не сдержавшись, спросил брат Готье. Старый сержант, похоже, испытывал такое же удивление, как и Робер.
– Вон там, выше, – ответил брат Анри.
Над оазисом виднелись несколько темных отверстий, ведущих, судя по всему, в пещеры. Еще выше, на остроконечной скале высился огромный крест, грубо составленный из цельных древесных стволов.
– Ничего себе! – воскликнул брат Андре. – Они что, прямо в скале живут?
– Именно так, клянусь Святым Отремуаном, – кивнул де Лапалисс. – Велик подвиг святых братьев сей обители. Незримый бой их с грехом не менее тяжел, чем сражения с сарацинами, которые видимы всем! Гости здесь должны располагаться вон там, у колодца.
Ниже оазиса была расчищена площадка, в центре которой виднелось кострище, причем достаточно давнее. Монахи удаленного монастыря не жаждали гостей, а тот, кто, томимый духовной жаждой, все же добирался до них, мог провести пару ночей под открытым небом.
Пока развьючивали лошадей и устанавливали палатки, Робер спросил:
– Вы уже бывали тут, брат Анри?
– Да, – не очень охотно отозвался командор маленького отряда. – Шесть лет назад я сопровождал сюда прежнего магистра Жильбера Эраля. Почувствовав приближение смерти, он пожелал принять постриг именно здесь, да упокоит Господь его душу!
Рыцари перекрестились.
Оруженосцы расседлали лошадей и повели их к колодцу. Над разведенным костром забулькал подвешенный на перекладине котел.
– Трапезуйте, не ждите меня, братья, – сказал брат Анри, облачившись в орденский плащ с алым крестом. – Я пойду, переговорю с отцом-настоятелем. Не знаю, насколько затянется эта беседа.
Лица рыцарей и сержантов одновременно вытянулись. Удаляясь, де Лапалисс ощущал спиной их любопытные взгляды. Каждому, за исключением, может быть, брата Готье, до смерти хочется узнать, зачем они тащились сюда через пустыню, и не обычной дорогой паломников, а окольным, тайным путем.
От вопросов удерживала лишь орденская дисциплина.
Брат Анри поднялся по склону, вступив под сень пальм, которые беззаботно шелестели под ветром. Чуть дальше видны были грядки, на которых работали монахи. Ни один, несмотря на жару, не спустил с головы глухого капюшона, не позволяющего увидеть даже лицо.
"Чтят устав – подумал рыцарь. – Или боятся настоятеля".
– Мир тебе, святой отец, – обратился он к ближайшему монаху. – Прости, во имя Девы Марии, что отрываю от трудов праведных.
Монах, пребывавший до сих пор согбенным, распрямился, опустил измазанные землей руки. Под капюшоном был виден только подбородок, и, судя по седой щетине, встреченный тамплиером монах был не молод.
– Что угодно тебе, сын мой? – если обитатель монастыря и удивился, обнаружив рядом рыцаря, то ничем не выдал удивления. Голос его звучал спокойно, словно гости тут бывали каждый день.
– Не можешь ли ты доложить настоятелю обители, что его желает видеть скромный брат Ордена Храма Анри, прибывший из Иерусалима для покаяния в свершенных магистром грехах, – де Лапалисс выговорил заранее заготовленную фразу и добавил: – Прошу тебя, отец, только передай ему мои слова в точности.
– Я доложу отцу Мартину, – и вновь монах не выказал удивления. Должно быть, посланцы от главы могущественного ордена прибывали к подножию Синая регулярно. – Ждите.
И, отставив мотыгу, чернец неспешно двинулся вверх по склону. Брату Анри оставалось только ждать. Настоятель явится, едва его ушей достигнет условная фраза, означающая, что прибыл чрезвычайный посланник Жака де Майи, принять которого следует немедленно.
Монах исчез в одной из пещер, но вскоре выбрался обратно. Но он был уже не один. Рядом с ним шагал еще один брат обители Святого Иринея. Ниже ростом, он слегка подпрыгивал при каждом шаге, словно норовя пуститься в бег. Но рука его сжимала посох, а крест на шее, хоть и был деревянным, поражал искусством, с которым его вырезали из редкого ливанского кедра.
– Что угодно тебе, сын мой? – голос аббата слегка дребезжал, но в нем чувствовалась духовная сила, какую не купишь ни за какие деньги. Здесь, в бедной обители, настоятелем мог стать действительно лучший из монахов, а не тот, кого назначит епископ или местный сеньор.
– Прошу прощения, что нарушил ваши молитвы, отец, – брат Анри склонился в поклоне. Монах, похоже, все же переврал слова, иначе аббат не стал бы ничего спрашивать. – Я прибыл для покаяния в свершенных магистром грехах.
– Страшные слова, – в голосе отца Мартина стала слышна печаль. – Я надеялся, что не услышу их никогда. Вернитесь к работе, брат Бернар, – бросил он монаху, – а вы, рыцарь, следуйте за мной.
Облаченная в черное фигура вновь склонилась над грядкой, а де Лапалисс направился за настоятелем. Они поднялись по склону и вступили в пещеру. Царящий здесь полумрак показался рыцарю настоящей тьмой по сравнению с ярким солнечным светом.
Он заморгал, позволяя глазам привыкнуть.
Толстые своды не пропускали жару, и в подземном монастыре было прохладно. Отец Мартин двигался уверенно, за долгие годы проживания в обители он смог бы ходить тут и с завязанными глазами. Брату Анри приходилось хуже. Он то и дело задевал о стены, пару раз споткнулся и едва не упал.
Когда оказался в келье настоятеля, то вздохнул с облегчением. Во мраке загорелась свеча, явив взору крошечное помещение. В центре его расположился стол из толстых досок, к которому прилагалась пара табуреток. Тонкое, точно пергамент, одеяло, было брошено на каменный уступ у стены, изображающий кровать. В углу висело распятие.
Де Лапалисс перекрестился, невольно чувствуя робость. Он прекрасно отдавал себе отчет, что сам жить в таких суровых условиях просто не смог бы…
– Присаживайся, сын мой, – и настоятель обители Святого Иринея откинул капюшон. Судя по всему, внутри монастыря устав позволял это делать.
На Анри глянули пронзительные темные глаза, украшающие поразительно гладкое, без единой морщинки, лицо. На губах отца Мартина блуждала легкая улыбка, и было в его облике нечто такое, что вызвало в гордом рыцаре стремление встать на колени и попросить благословения.
– Благодарю вас, святой отец, – сказал он, подавляя неуместное желание. Заскрипел под тяжелым телом табурет.
– Вы прибыли спрашивать о Чаше, – без вопросительных интонаций сказал аббат, – и это горестно, ибо воистину для Святой Земли настали трудные времена. Что вынудило магистра послать вас сюда?
Брат Анри, как умел, рассказал о последней военной компании королевства, о том, что христиане Леванта обескровлены в беспрерывной борьбе, и что помощи из-за моря ждать не приходится.
Выслушав рыцаря, отец Мартин долго молчал. Глаза его туманила скорбь.
– Я буду молить Господа и Пречистую Деву даровать пуленам мужество в эту трудную годину, – наконец сказал он. – Но Чаша… это страшное искушение, которое не каждый сильный духом сможет вынести – искушение силой!
Аббат горько улыбнулся. Слова его, странные и полные страдания, заставляли де Лапалисса болезненно ощущать собственное несовершенство.
– Разве не будет хорошо, если силой Чаши стереть с лица земли всех неверных, еретиков и служителей зла? – вопросил настоятель. – Какой ревностный христианин не удержится от такого искушения? А ведь это возможно! Но Господь, желай он такого, давно бы совершил все и без нашей помощи!
Вновь пауза. Анри сглотнул, будучи не в силах чего-либо сказать. Он чувствовал себя опустошенным, раздавленным чудовищным весом тайн, к которым оказался приобщен.
– Хорошо, – губы отца Мартина разлепились. Судя по решительно блеснувшим глазам, он принял решение. – Сегодня, во имя Господа, мы побеспокоим отца Джауффре, хотя никто не разговаривал с ним уже два года. Приходите после захода солнца, доблестный рыцарь. Я буду ждать вас у входа в монастырь.
Поняв, что разговор окончен, де Лапалисс поднялся. В голове вихрились обрывки мыслей, которые никак не могли собраться воедино.
Услышав за спиной шорох, он обернулся. И едва не отшатнулся при виде вошедшего монаха.
– Брат Франциск проводит вас, – проговорил отец Мартин. Каким образом он вызвал провожатого для гостя, оставалось только гадать.
Покинул подземелье рыцарь в некотором помрачении рассудка. Даже поклониться на прощание забыл.
Чтение четырнадцати "Отче наш" – обыденная замена для тех из братьев, кто не может присутствовать на вечерней службе, стала в этот раз для Анри чуть ли не пыткой.
Он с величайшим трудом дождался, когда последний из вверенных его заботе воинов Ордена, которым оказался Мустафа, прочтет молитву, и только после этого поднялся с колен. Солнце уже закатилось, и в небе дрожали последние отблески захода, меж тем окрестности окутала ночь, столь стремительно наступающая в восточных землях.
– Ждите меня, сеньоры, во имя Господа, – проговорил де Лапалисс, поправляя плащ. – Я вернусь до полуночи, коли будет на то милость Божией Матери.
И оставив у костра соратников, командор небольшого отряда решительно зашагал вверх по склону горы.
Отец Мартин ждал его. В перевитой синими трубочками вен руке рыдала каплями воска толстая свеча, в свете которой аббат выглядел фигурой, сотканной из сплошного мрака.
– Следуй за мной, рыцарь, во имя Господа, – проговорил отец Мартин и все тем же подпрыгивающим шагом двинулся вперед.
Анри шел за ним.
Гора оказалась источена ходами, словно прогрызенный муравьями старый пень. Коридор ветвился, от него отходили боковые проходы, несколько раз пришлось свернуть, и вскоре рыцарь понял, что заблудился и без помощи не найдет обратной дороги. Воздух в подземелье был затхлый, в нем чувствовался запах сырости.
В очередном проходе, в который пришлось пробираться через завал, оказался такой низкий потолок, что де Лапалисс мог идти, только наклонившись. Массивный свод давил, казалось, что он вот-вот рухнет.
Отец Мартин неожиданно остановился. Анри едва не налетел на монаха. Замер, раскачиваясь на носках, и только тут обратил внимание, что в левой стене открылся проем, забранный самой настоящей дощатой дверью. Петли, на которых она висела, проржавели, а доски рассохлись и потрескались. Сквозь щели пробивались тонкие лучики света.
Настоятель постучал в дверь.
– Брат Джауффре, – проговорил он торжественно, – солнце зашло, ты можешь отверзнуть уста!
Здесь, в удаленной от прочих келье, спасался, судя по всему, монах, взваливший на свои плечи тяжкое бремя аскезы, еще более суровое, чем у прочих братьев. Среди развращенного и заплывшего жиром монашества Запада такое случалось все реже и реже, но здесь, в отдаленной обители, хранили традиции, некогда заложенные неистовыми мучениками первых веков христианства.
Послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.
Обитатель кельи оказался так худ, что риза просто висела на нем. Капюшон был надвинут глубоко, скрывая лицо полностью, из рукавов торчали руки, ссохшиеся, как у трупа, пролежавшего много месяцев в песках пустыни.
Пахло от аскета застарелым потом.
Монах поклонился настоятелю.
– Брат Джауффре, – сказал тот голосом, полным глубокого почтения, – этот рыцарь прибыл от магистра Ордена Храма Жака де Майи. Главе тамплиеров нужен ваш совет!
