Книга: Сказание о граде Ново-Китеже
Назад: Глава 1 ТУШИНСКИЙ АЭРОДРОМ
Дальше: Глава 3 РАЗГОВОР О РОМАНТИКЕ

Глава 2
ФРОНТОВЫЕ ТОВАРИЩИ

Давайте вспомним все, что нам знакомо…

М. Светлов, «Двадцать лет спустя»

1

Странно, но прежде всего вспомнилась почему-то дверь, аккуратно обитая желтой клеенкой, с беленькой кнопочкой электрического звонка. И едва он прикоснулся к кнопке, дверь моментально открылась, словно его ждали. На пороге стоял мальчуган, белобрысый, с коротко остриженной головой, с облупившимся от ветра носом, с глазами темно-синими, веселыми и озорными, в длинных и пушистых ресницах.
– Вам кого? – весело и дружелюбно спросил мальчуган.
– Летчик Косаговский здесь живет?
– Здесь. – Мальчуган посмотрел на зеленые петлицы с красной «шпалой». – Вы, значит, пограничник, товарищ капитан?
– Так точно! – шутливо вытянул капитан руки по швам. – А ты кто таков, добрый молодец?
– Сережа Косаговский.
– Сын Виктора Дмитриевича?
– Нет, – засмеялся Сережа. – Виктор мой брат. Входите, товарищ капитан. Витя дома, – посторонился он в дверях.
Но пройти капитану мешала собака, сидевшая рядом с Сережей. Хорошая собака! С черной блестящей короткой шерстью, узкой мордой, широкой грудью бойца и смелыми, бесхитростными глазами. Ее словно вымазанный в саже, лоснящийся нос морщился от удовольствия. Наклоняя голову то вправо, то влево, собака внимательно рассматривала нового человека. Видимо, она любила новые знакомства.
– Твоя или братова? – спросил капитан.
– Моя. Я Женьку месячным щенком выменял у одного мальчишки за коллекцию марок. А марки знаете какие были? Аргентина с парусником, Аден с верблюдом и французская Гвиана! На тренировку его вожу в клуб служебного собаководства. Женька уже многие команды выполняет.
– Доберман-пинчер? – пригляделся к собаке капитан.
– Что вы! – засмеялся Сережа. – Типичная дворняга. Уши лопухом, хвост крючком.
Хвост у Женьки действительно подгулял: не был отрублен, как положено доберману, и завернулся кренделем,
– Точную справку дам, – донеслось из глубины квартиры. – Обман-пинчер! Слыхали о такой породе?
Капитан поднял глаза. В передней стоял, широко расставив ноги, высокий, стройный человек. Капитан успел разглядеть лишь темно-синие, как и у Сережи, глаза в таких же длинных и пушистых ресницах да еще буйные белокурые волосы, свисавшие на лоб.
Капитан мягко шагнул в переднюю. Он был в легких летних брезентовых сапогах.
– Капитан Ратных, Степан Васильевич.
Летчик поправил накинутый на плечи синий китель гражданской авиации и протянул руку.
– Очень приятно. Проходите в комнату. Садитесь. Чем могу служить, капитан?
– Ваш самолет – борт «№ 609»? – Капитан говорил с протяжным сибирским оканьем.
– Предположим.
– Возьмите меня, Виктор Дмитриевич, на ваш самолет. Прихватите, как говорится, на попутной.
– А поллитровка за левачок будет? – улыбнулся летчик.
– Как полагается! – улыбнулся и Ратных. Оба посмеялись, но скупо, осторожно прощупывая друг друга взглядами. И сразу понравились друг другу.
– Почему такая спешка? – продолжая улыбаться, спросил Косаговский.
– Обязан быть немедленно на заставе. Летчик стал серьезным.
– А вы знаете, с каким грузом я лечу?
– Знаю. Груз неприятный, взрывчатка. И в случае чего… из нас рубленая колбаса? – Капитан снова засмеялся. – Но я все-таки с вами полечу, если возьмете.
– Без детонаторов взрывчатка не взорвется, а капсюли мы не берем. Запрещено их вместе перевозить. Только я лечу до Балашихи, до базы «Взрывпрома». А от Балашихи до границы еще черт те сколько!
– От Балашихи я своими средствами доберусь.
– Тогда так! – Косаговский потер бритый подбородок. – Я не возражаю, но и разрешить не могу. Просите ответственного дежурного по аэродрому.
– Был уже у него. Вот письменное разрешение… Батюшки! А это у вас откуда? – Капитан удивленно смотрел на стоявший в углу широкий меч в лакированных ножнах с длинной рукоятью без гарды. – Это же японская офицерская сабля. Самурайский меч!
– Это Сережкино оружие. Он им лопухи и крапиву беспощадно рубит.
– Витя, его с Халхин-Гола привез! – гордо сказал Сережа.
– Вы халхинголец?! – воскликнул капитан. – Где воевали?
– На Баин-Цаганском плацдарме. На бомбардировщиках.
– Северо-восточную переправу вы бомбили?
– Было такое дело.
– Видел ваш удар. Блиндажи дыбом, артиллерийские позиции дыбом! Самураям даже омомори не помогли.
– Вот вам и омомори, – снял Косаговский с этажерки крохотного бронзового идола. – На каждом самурайском самолете их по десятку висело.
– Выходит, мы с вами фронтовые товарищи? – Капитан любовно посмотрел на летчика.
– Выходит, так, – весело ответил Косаговский. – Вы, я вижу, меченый. Где? На границе? А может быть, там?'
Ратных потрогал правое ухо, сморщенное, будто завязанное в узелок. От уха шел к глазу шрам.
– Там, в степях, около озера Самбурин. В тылу Южной группы.
– В тылу? Ах да, вы же пограничник. И вам работа нашлась?
– Работы по горло было. Вместе с самураями полезли в драку и белогвардейцы-эмигранты. В тылах нашей Южной группы появилась диверсантская конная банда Колдунова, бывшего унгерновского ротмистра. Ликвидировать Колдунова послали сводный конный отряд; в него входили эскадрон пограничников и эскадрон монгольских цириков. Этим отрядом я и командовал. Загнали мы колдуновскую банду в камыши озера Самбурин. Сидят они там и постреливают. У них богато ручных пулеметов было. Надоела нам эта волынка, и подожгли мы камыши. Вылетели колдуновцы в степь – мы им навстречу. Сшиблись! Большинство колдуновцев на месте лежать осталось, но и наших полегло немало. А мне с самим Колдуновым схлестнуться пришлось. Сначала Колдунов налетел на меня, выстрелил из маузера. Целил он мне в голову, да чуть промахнулся. Только вот корноухим меня сделал. А я его саблей достал. Рубанул! Но все же он ускакал, только маузер свой потерял.
Ратных замолчал. Молчал, задумавшись, и летчик. Перед глазами их стелилась желто-серая монгольская степь, горели над нею тревожные полосатые закаты, мутный Халхин-Гол извивался между сопками, и посвистывали тоненько под ветром речные камыши. А на горизонте высился мрачный массив Большого Хингана.
– Да, два года прошло, а все еще стоит в глазах Монголия! – задумчиво произнес наконец Косаговский. – Давайте-ка, Степан Васильевич, раздевайтесь, чаю попьем. Сережа, живо чайник на плиту!
– Только, чур, без меня про войну не рассказывать! – взмолился Сережа и помчался, подпрыгивая, на кухню. Женька, трепыхая ушами, побежал за ним.

2

Когда гость расположился на уютном диванчике, Косаговский сказал:
– По всему, по фамилии и по оканью, видно, что вы, Степан Васильевич, сибиряк.
– Коренной сибиряк! Чистокровный гуран, забайкалец. Прадеды мои из тех ратных людей, что со славным землепроходцем Василием Поярковым пришли и обжили дикие земли на рубеже с Поднебесной империей.
– А я белорус. Сюда вот военная служба занесла. Ратных кивнул головой и посмотрел на часы.
– Запаздывает что-то мой дружок! Виктор Дмитриевич, вы уж простите нас великодушно за бесцеремонность: мы с Федором Тарасовичем Птухой договорились у вас встретиться.
– А, мичман! Летал он со мной на Балашиху. Перевозил взрывчатку. И в этот рейс летит.
– Ну да. Он-то мне и посоветовал обратиться к вам.
– А где вы с ним познакомились?
– На Халхин-Голе. Он тоже там порох нюхал.
– А я и не знал! – весело воскликнул летчик. – Ну и счастливый сегодня день. Собирается боевое братство! Он тоже пограничник?
– Нет, он бывший мичман Тихоокеанского флота. Так сказать, пенитель моря! По специальности минер-торпедист. А познакомился я с ним в Баян-Бурде, в полевом хирургическом госпитале.
– Подорвался?
– Не то чтобы подорвался, а руку себе покалечил. Помните единственный понтонный мост японцев через Халхин-Гол? В июле, во время большого наступления противника, мост этот мы взорвали. Для этой операции прислали минеров Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Мичман в чем-то чуток просчитался, и ему доской, как топором, отрубило два пальца левой руки. – Капитан поднял левую руку и показал, какие пальцы оторвало мичману. – В Баян-Бурде, в госпитале, он закатил такой скандальчик, что я невольно обратил на него внимание. Врач ему говорит: «В Читу вас завтра эвакуируем. Вы теперь к строю негодны, у вас двух пальцев недочет». Эх, как взвился мичман! «Для моего минерского дела, говорит, и трех пальцев хватит! Перевяжите меня поскорее, и я пойду. Мне в команду спешно нужно. У нас сегодня сапоги выдают».
– Выписали? – заинтересованно спросил Косаговский.
– Нет, конечно. Но и в Читу не отправили. Два раза, когда транспорты формировались, он прятался. Махнули на него рукой! Койки наши в юрте рядом стояли, а на госпитальных койках соседи, сами, поди, знаете, либо надоедают друг другу до чертиков, либо дружбу заводят. Вот мы и подружились с Федором. Хороший мужик!
– А теперь он снова, на взрывной работе?
– Снова. «Не могу, говорит, бросить свое веселое ремесло».
– Вот именно «веселое»! – подхватил Косаговский. – Вы заметили, Степан Васильевич, что люди опасных профессий всегда влюблены в свою работу. Возьмите водолазов, верхолазов, шахтеров…
– Летчиков! – подмигнул Ратных.
– А какая у меня опасность? – искренне удивился летчик. – Обыкновенный воздушный ломовик.
Сережа принес из кухни чайник.
Наливая капитану крепкий коричневый чай, Косаговский застенчиво улыбнулся:
– Правда, в нашей работе всякое бывает. Авиация у нас легкомоторная, местного значения и специального назначения. А это значит, в любую щель обязаны пролезть и на пятачке приземлиться.
– Значит, и вынужденные посадки бывают, и аварии, и блуждания по дикой тайге?
– Вообще-то бывают, но очень редко. Вот у меня случай был. Летел я по незнакомой трассе, над сопками, и хвост самолета зацепился за стланик на вершине сопки. С этим украшением я и прилетел на аэродром. Знаете, как мне влетело за это от начальника отряда? Легче на вынужденную идти!
Виктор откинул со лба волосы и засмеялся, по-ребячьи сморщив нос.
В передней раздался звонок.
– Это Птуха, – сказал капитан.
Сережа помчался открывать.

3

Дверь в переднюю Сережа не закрыл, и видно было, что вошел человек в черном клеенчатом реглане 'мичманке с узеньким нахимовским козырьком, сухой, мускулистый, подобранный и до краев налитый веселой, звонкой силой. Были в нем та подтянутость и щеголеватая точность, тот необъяснимый флотский шик, который свойствен только военным морякам.
Сережа замер от восторга. Восторг его дошел до предела, когда Птуха снял реглан, а под ним оказался морской китель с якорьками на золотых пуговицах и со значком торпедиста на рукаве – красной морской торпедой в золотом круге. Не смог моряк – духу не хватило – сменить китель, реглан, мичманку, пусть без «краба» и без кокарды, на ничем не примечательные пиджак и кепку, не смог спороть доблестный значок торпедиста.
Достаточно и того, что спорол он четыре мичманских галуна, следы которых еще видны были на рукавах. Блестя цыганскими, с синеватыми белками глазами, он спрашивал Сережу с напускной строгостью:
– Штык-болт крепить умеешь?
– Не умею, – смущенно сопанул носом Сережа.
– А рифовый узел вязать можешь?
– Не могу. Научите?
– Об чем речь? Обязательно!
Войдя в комнату, мичман обратился к Косаговскому:
– Извините, Виктор Дмитриевич, что незваный пришел, да еще и товарищу капитану ваш адрес дал.
– Не извиняйтесь, Федор Тарасович. Хорошо сделали, что пришли. И с товарищем капитаном был рад познакомиться. Вы, оказывается, тоже халхинголец?
– Так точно! И вы там дрались? – Он посмотрел на стаканы с чаем и сокрушенно вздохнул. – Боевые товарищи при встрече пьют чай! Ну и ну! Просто кошмар! Одну минуточку! – Он вышел в переднюю, покопался в кармане реглана и, вернувшись, поставил на стол бутылку. – Вот. Одесский коньяк, сестренка прислала. Где – у вас штопор, Виктор Дмитриевич?
– Вы одессит? – спросил Косаговский.
– Мне просто смешно! Разве это не видно с первого взгляда? Чистокровных одесситов, кроме меня, только три: дюк, Беня Крик и Леонид Утесов. Я» собственно, с Большого фонтана, рыбак. Фонтанский – весь зад в ракушках! Так нас дразнят. Ну, будем! Дай боже и завтра тоже! – поднял мичман первый свою рюмку. – За святое боевое братство!
– Взрывником работаете? – морщась от выпитой рюмки, спросил Косаговский.
– Да. Списали меня на бережок. Оверкиль у мичмана Птухи получился. – Он поднял левую руку и задумчиво, грустно посмотрел на оторванные до первых суставов пальцы. – Но ничего, не унываю. На взрывном деле, как и на борту, тоже морская разворотливость нужна. Дело не скучное! Дырочку в камне просверлишь, взрывчаточку заложишь и стукнешь! Далеко нас слышно.
Сережа, нетерпеливо ерзавший на стуле, навалился на стол локтями и весь подался к мичману.
– Товарищ мичман, вы давно взрывником работаете?
– Ты, малец, меня дядей Федей зови.
– Хорошо, дядя Федя.
– Не хорошо, а есть! Вот как надо отвечать.
– Есть, дядя Федя! – гаркнул весело Сережа.
– Молодец! А на взрывчатке я второй год сижу, – старательно жуя колбасу, объяснил Птуха.
– И ничего?
– И ничего.
– А если ошибка?
– Ну, тогда…
– Что тогда?
На лице Птухи собрались под глазами хитренькие и веселые морщинки.
– Тогда выговор в приказе. С предупреждением.
Сережа недоверчиво улыбнулся:
– А по-настоящему?
– А по-настоящему – тогда от взрывника совсем пустяки останутся. В патронную сумку можно собрать. Сережа даже присвистнул.
– Надо же!…
– Н-да, профессия! – покачал головой Косаговский.
– Профессия как профессия! – пожал плечами мичман. – Горячий цех, не больше. Точность и расчет требуются.
Назад: Глава 1 ТУШИНСКИЙ АЭРОДРОМ
Дальше: Глава 3 РАЗГОВОР О РОМАНТИКЕ