Рассвет наконец зародился.

В пихтаче закричали кедровки, и потянула зорька, рассветный ветерок холодил колени под распахнувшейся шинелью. Капитал оперся о землю, чтобы встать, и увидел, что над ним стоит человек, бесцеремонно его разглядывающий. Два маленьких живых глаза на скуластом, изрытом оспой лице сверкали поистине звериным любопытством. Было в одежде этого человека что-то странное, непривычное.

Ратных рывком сел. Но человек в странной одежде упал на него и повалил. И пока он держал за руки несопротивлявшегося капитана, подбежал другой, так же странно одетый, и ловко, быстро обшарил капитана. Пистолет был сорван с разрезанного ремня, отобраны были топорик и компас. Затем его схватили за ворот, пнули ногой в бок и приказали грубо:

– Вздынься, поганец!

Капитан встал и увидел своих друзей. Косаговский был взволнован и встревожен, Сережа испуган, а Птуха сверкал цыганскими глазами, значит, был зол как черт. На лице мичмана багровела длинная глубокая царапина через всю щеку, а обут он был почему-то в поршни из сыромятной кожи, такие же, как и на ногах всех странных людей, стоявших кучкой в стороне. Ботинки мичмана напялил один из этих людей. Видимо, непривычный к такой обуви, он не зашнуровал их, и шнурки тянулись за ним сзади. Невдалеке от Сережи, не отрывая от него глаз и нервно облизываясь, сидел столбиком Женька. Пес чувствовал, что его хозяин и друг в опасности, и ждал сигнала, чтобы ринуться на выручку.

– Как вы думаете, куда мы попали, Степан Васильевич? – шепотом спросил капитана Птуха. – Что это за люди, никак не разберу. Борисы Годуновы какие-то! Я с первого взгляда подумал – маскарад. Потом, гляжу, нет, не маскарад. Я их за бороды таскал. Настоящие, не приклеенные.

– Это стрельцы, мичман,

– Стрельцы? – выкруглил удивленно глаза мичман. – Что вы такое говорите! С ума можно сойти!..

Все посмотрели на рослых, плечистых бородачей, стоявших в стороне около своих низкорослых, головастых лошаденок. Одеты они были в долгополые кафтаны зеленого цвета. «Из бильярдного сукна», – подумал Косаговский. На кафтанах, поперек груди, были нашивки-застежки из серебряного галуна. Через левое плечо у каждого перевязь-берендейка с висящими на ней патронами, на головах у всех остроконечные шапки-шлыки, отороченные лисьим мехом. Вооружены стрельцы были бердышами и длинноствольными кремневыми пистолетами.

Ратных насчитал десять стрельцов, одиннадцатым был их командир, десятник. Он отличался от рядовых широким серебряным галуном на шапке, поперек меховой опушки.

За кушак десятника рядом с длинной пистолью был засунут и капитанов «ТТ».

– Как это можно объяснить, Степан Васильевич? – спросил с невеселым любопытством Косаговский. – Стрельцы в двадцатом веке?

– Есть у меня на этот счет кое-какие мысли, но говорить боюсь. Все это так фантастично! Вчера днем я встретил в тайге двоих людей. Они, видимо, подняли тревогу, и стрельцы устроили на нас облаву. Не понимаю только, почему они нас за врагов считают?

– И я это заметил. Отношение к нам враждебное. – В голосе летчика слышались беспокойные нотки. Он посмотрел на Сережу и, понизив голос, сказал серьезно и тревожно: – Ответьте мне, ничего не скрывая, Степан Васильевич. Где мы находимся, по вашему мнению? В Советском Союзе, в Монголии или в Маньчжоу-Го? Я без конца думаю об этом, вспоминаю полет и окончательно запутался. Поймите меня, я не трус, но вот… – Он снова поглядел на Сережу.

– Понимаю. – Ратных потрогал стянутое в узелок ухо и помрачнел. – Я не слышал, чтобы в Монголии была такая дремучая тайга. В Маньчжурии есть, особенно в междуречье Амура, Аргуни, Сунгари. Дикие места, язви их, не диво заблудиться и сгинуть!

Он пощупал карман гимнастерки, где лежал харбинский окурок, решив рассказать о находке в таежной церкви и вызванных ею подозрениях, но к ним подходил стрелецкий десятник.

– Ладьтесь в путь, мирские! – строго сказал он.

– А куда пойдем, дядя? – дружелюбно спросил Птуха.

– Пошто зоблишься? – скосил на него десятник злой глаз. – В пекло пойдешь, нечестивец!

– Не имейте эту привычку – быть нервным, – вежливо ответил одессит и пожал плечами. – Кошмарный характер у этих стрельцов!

– Вязать будем? – спросил десятника один из стрельцов.

– Пошто? Утечь им некуда. Трогай, с богом! Стрельцы сели на коней, а пеших пленников взяли в круг.

Двигались молча. Матерая тайга кончилась, началась редина, потом негустой лесок на месте вырубок, и гари, раскорчеванные уже под пашню. Показалось стадо коров и овец. Мальчишка-пастушонок, в распоясанной рубахе и лаптях, с длинным кнутом-хлопушей на плече, подбежал к стрельцам и что-то спросил, указывая на пленников. Стрелец ответил коротко и сердито:

– Поганцы мирские! Лазутчики.

Пастушонок испуганно попятился, потом плюнул с омерзением и хлопнул кнутом, метя концом по ногам пленников.

– Друзей мы, видимо, здесь не найдем, – невесело сказал летчик.

– Слышали, лазутчиками нас считают. Иначе говоря – разведчиками, шпионами, – откликнулся капитан.

– Вот еще морока на нашу голову! – вздохнул мичман.

За красными стволами молодых сосен вдруг что-то ослепительно засверкало, и открылось неоглядное озеро, с островами, заливами, протоками. Над озером вскинулась громада сопки, с вершиной круглой и белой, в блестках кварца, похожей на лысую голову.

А на берегу озера притулился к белой сопке древний бревенчатый город. Робко жались друг к другу темные, под сопревшими соломенными крышами избы, без печных труб и с крошечными окнами; стояли чуть не на каждой улице нарядные церкви с цветными куполами; раскинулась занавоженная базарная площадь с рядами тесовых и рогожных лавчонок; ближе к озеру исходили паром бани; дальше лениво ворочали крыльями ветряные мельницы. А посередине городских посадов, на холме, кичливо высился кремль-детинец, обнесенный бревенчатыми стенами с пузатыми боевыми башнями по углам. Над стеной поднялся синеглавый собор и высокие терема с крышами: и шатровыми, и в виде распиленных вдоль бочек, и с острыми петушиными гребнями. Из города наносило ветерком собачий лай, тележный скрип, петушиный крик и звонкий девичий голос, звавший теленка: «Теля, теля!..»

– Чудеса продолжаются! Город, как из сказки! – ошеломленно проговорил капитан.

Стрельцы, словно по команде, сдернули шлыки с голов и закрестились на городские церкви. Десятник, тоже крестясь, сказал строго и благоговейно:

– Святой град Ново-Китеж!