ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
— Здесь, княже, только здесь… — Сфирка предложил Дражко сесть на коня во дворе Дворца, где никто посторонний не увидит этого и где с крыльца забраться на высокого жеребца легче, придерживая благородное животное за удила.
Дражко посмотрел на разведчика с добродушной усмешкой. Не ведает Сфирка, хотя рядом стоял, величины сил, переданных князю-воеводе Гориславом, не понимает, что чувствует Дражко в себе мощь небывалую. Чувствует поддержку всех поколений предков, начиная с Гатала Великого, дело которых он продолжает. И велел подвести коня к красному крыльцу, перед которым уже выстроилась конная воеводская дружина вместе с дворцовыми стрельцами.
— Веди туда… Чтоб перед всеми… — показал Дражко на ворота и воинственно пошевелил усами, как шевелил, когда вел в бой дружины.
И сам направился к парадному выходу. Сфирка пожал недоуменно плечами, но поспешил выполнить приказ и вывел коня туда, где все наличные силы, что сумел собрать под своим вымпелом князь-воевода, были уже построены.
Князь запрыгнул в седло, не прикоснувшись к стременам и внешне настолько легко, словно никакого ранения не было и в помине. Видел, что ждут дружинники именно этого, что им больно было бы наблюдать своего воеводу беспомощным. И вовсе не потому, что никогда раньше не был он ранен или не были ранены они. Нет, не в этом дело. Никогда раньше северные тучи так густо не покрывали небо княжества. Угроза была очевидной и неизбежной, и дружинникам нужен был человек, в которого они поверят. Нужен был надежный вождь, уверенный в правоте своего дела. Только за таким человеком они пойдут на смерть, защищая свои святыни. И Дражко не обманул их ожиданий.
Он медленным шагом пустил коня вдоль строя. Дружинники сидели в седлах, как влитые, тяжелые — оружные и в доспехах, сильные, опустив руки на переднюю луку, за спиной одинаково торчали копья, крепленные к седлам. Смотрели сурово, потому что знали, слишком мало их, чтобы остановить врага, идущего на княжество целой армейской колонной, но они готовы были и на жертву, лишь бы выиграть время и дать собраться в Рарог для защиты городских стен другим дружинам с полудня и с восхода. Снимать армию с заката Дражко не рискнул, потому что не знал результат переговоров Годослава с Карлом. Гонцы во все концы княжества уже были отправлены. Все уже знали черную весть — приближение второй армии данов.
Сам Дражко светился внутренним огнем, готовностью к подвигу, иначе нельзя было объяснить то, как он встал на ноги.
— Я не буду говорить, куда мы отправляемся, — обратился к дружинникам воевода. — Вы сами знаете. Я не буду говорить, что ждет нас там. Вы сами догадываетесь. Я спрашиваю только одно: готовы ли вы пойти за мной?
Тишина длилась не меньше минуты. Наконец спокойный высокий голос из заднего ряда сказал:
— Ну, так, пошли, княже, коли надо, что ли…
Все буднично. И правильно. Полегчало на душе от этой простоты. Такой же дух у дружины, как у самого воеводы. Такая же готовность себя положить ради светлого дела.
— На сборы и прощание с домом два часа… — начал Дражко и не закончил, заметив, что воины смотрят не на него, а куда-то за спину. Смотрят с удивлением и непониманием.
Он обернулся, и в первый момент сам не понял, кто это выходит из дворца.
Незнакомый молодой, судя по фигуре, воин, высокий и стройный, в светлой кольчуге, опоясанный коротким мечом, в шлеме с полумаской, спустился с крыльца и плавной походкой направился к воеводе. За спиной воина шел, как провожатый, Сфирка. Дражко после беседы с Гориславом основательно поверил в чудеса и готов был ждать какого угодно свершения. Он подумал, что это помощь какая-то прибыла неведомо откуда. И только через пару минут, когда воин приблизился вплотную и снял шлем, распустив по плечам длинные светлые волосы, воевода понял, что в мужской костюм облачилась и приготовилась к битве сама княгиня Рогнельда.
Дражко спрыгнул с коня и опять не почувствовал боли. Не до такой мелочи сейчас было, как забота о собственном теле. Он вообще его не ощущал, словно в воздухе парил, невесомый.
— Что ты задумала, княгинюшка? Нешто нужно так, в мужское дело встревать?…
— Нужно, Дражко… — сказала она без улыбки, отрешенно, чуть нараспев, каким-то чужим голосом, не глядя ему в глаза. И он, слушая ее, вдруг понял, что ничего не может возразить, потому что управляет княгиней какая-то высшая сила, недоступная пониманию человеческим скудным разумом. — Мы все еще летим через пропасть… И надо всем постараться… Надо всем очень постараться, чтобы долететь до другого края…
Ей вывели коня. Сильного коня, которым можно только мужской рукой управлять. Княгиня, отстранив жестом воеводу, пожелавшего ей помочь в седло забраться, легко сделала это сама. Холодное, словно восковое лицо ее совершенно не отразило какой-либо натуги или напряжения, будто было лишено жизни и обыкновенных человеческих чувств.
Дражко тоже запрыгнул в седло, чтобы быть рядом с Рогнельдой.
— Позволь мне, воевода и соправитель княжества, действовать по своему усмотрению.
Князь удивленно смотрел на нее, не понимая, что задумала Рогнельда. Он не сказал ни слова, но она прочитала вопрос в его глазах и произнесла холодно, бездушно:
— Дай мне сотню дружинников.
— Сотню? — не понял Дражко. — Зачем?
— Як вечеру соберу тебе большой полк.
Он даже засмеялся внутренне такой наивности. Но не возразить не мог, как опытный воин, как воевода.
— Где же ты соберешь большой полк? Рядом с городом нет ни одной дружины. Я отослал гонцов на границу с лютичами и с ляхами, чтобы снять оттуда почти всех для защиты Рарога.
— Я соберу, — настаивала Рогнельда. — Отберу дружинников у бояр. Они не посмеют отказать мне и тем четверым, кто будет стоять за моей спиной.
Дражко обернулся, услышав стук копыт по камням. Из распахнутых ворот дворцового двора строем выехало четверо стражников с копьями наперевес.
— Стражники? — не понял он, опять хотел улыбнуться, но сдержался, потому что было в движении стражников нечто угрожающее и казались они великанами из жутких басней. — Бояре испугаются стражников? Ты не понимаешь, чего хочешь, княгинюшка…
Она посмотрела мрачно, как густая ночь после новолуния, когда не видно на небе и следа бледного серебряного диска.
— Это те четверо, которые подняли на копья герцога Гуннара. Они теперь всегда будут со мной. Это моя личная стража. Нет сейчас силы, пойми, княже, которая сможет остановить меня. Дух Гуннара вселился в мое тело, но действует он по моим позывам и по моему разуму. Я заставлю бояр повиноваться мне. Хочешь, Дражко, со мной поезжай. Сам увидишь. Дай мне сотню дружинников. Не дашь, я поеду и без них…
Дражко вдруг осознал. Голос этот… И Дражко сразу поверил, что дух Гуннара вселился в нее. Только Гуннар мог так смотреть, так поступать. «Черный коршун», «датский коршун» — так звали его. Только Гуннар мог так говорить. Ровно, без интонаций, без эмоций, словно во рту у него лежат и никогда не тают кусочки льда. Муж Рогнельды правит в «соколиной стране», в городе, носящим имя «сокола», он сам — «славянский сокол». А кто она? Она дочь «коршуна» или она жена «сокола»?
Дражко испугался княгини… Он, воин с первых самостоятельных шагов в жизни… Он, не однажды водивший полки в самую кровавую сечу… Он ни за что не захотел бы стать врагом этой женщины. И еще воевода испугался, потому что она перестала быть собой. Той Рогнельдой, которую он, никак не показывая своих чувств, пряча их под завесой шутливых усов, любил.
Тоскливая, невыносимая жалость к княгине подступила вдруг к горлу и сжала его спазмами, мешая дышать. Дражко готов был сделать сейчас все, лишь бы вернуть ей прежний дух, голос, взгляд. Но он оказался не в силах ничего изменить. Может быть, Годослав, когда вернется, сможет растопить этот лед, но не он, не Дражко. Дражко это не дано…
Дружина стояла рядом. Воины все слышали. Они, мужчины, прошедшие вместе с воеводой много схваток и сражений, принявшие на свое тело множество ударов и ранений, смотрели на эту женщину-повелительницу не с уважением, как того требовало ее положение, но со страхом. И готовы были подчиняться ей, как подчинились бы Дражко, как подчинились бы самому Годославу, но не из любви, а из страха.
И воевода решился. Он поднял руку и подозвал к себе старого сотника.
— Попробуем… Остальные пока свободны. Как я говорил… По домам, попрощаться с семьями…
Рогнельда, похоже, и не сомневалась, что все будет так. Но и радости не показала. Восковое лицо без эмоций, ледяные бесчувственные глаза, бесстрастный равнодушный голос.
— С кого начнем? — спросила.
— Мистиша все затеял. Он сам у нас в подвале. Пожалуй, с его двора…
Она даже не кивнула. Просто слегка дернула поводьями, давая волю коню. Задержавшийся было от растерянности Дражко, сразу догнал ее. Рогнельда не знает в Рароге ни одного дома, кроме Дворца Сокола. Значит, ему указывать путь.
— Надо послать дружину вперед, — и не скомандовала, и не предложила она. Не было в словах даже интонации живого человека. — Пусть перед нашим приездом разобьют ворота.
Сотник ехал рядом и все слышал. Дражко кивнул ему. Часть дружины ускакала вперед.
— Кто у Мистиши дома?
— Сын должен быть. Бойко.
— Сколько ему лет?
— Мой ровня. Может, чуть моложе.
Рогнельда помолчала, принимая решение.
— Он и ответит за своего отца, как я отвечаю за своего. Едва кавалькада свернула на нужную узкую улицу, как десяток дружинников подступил с бревном к воротам большого боярского двора. Створки распахнулись со второго удара, как раз, когда Рогнельда вместе с Дражко подъехали. Сразу за воротами оказались рогатки. В большом, чуть не больше дворцового, дворе, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами, стояли готовые к бою пешие боярские дружинники. Дражко воеводским взглядом определил: не менее двухсот человек. По донесениям соглядатаев, дружинников должно быть триста. Значит, еще сотня, скорее всего, конных, прячется за воротами в дворовых постройках.
Рогнельда сделала знак рукой, запрещающий дружине воеводы следовать за ней. Только сам Дражко и четверо стражников, все так же держа копья в боевой готовности, въехали во двор и встали перед строем. Стражники копьями раздвинули рогатки.
— Так вы встречаете свою повелительницу? — холодно спросила княгиня.
Ей никто не ответил.
— Где боярский сын? — голос обжигал черным льдом и придавливал непоколебимой, уверенной, жестокой властностью.
Пауза длилась минуту. Потом раздвинулись щиты, и вперед вышел сын Мистиши — воин в дорогих золоченых доспехах, с мечом, рукоять которого украшена самоцветами. Дражко брал его с собой в поход против лютичей и убедился что Бойко способен свои доспехи и оружие тщательно беречь не только от воров, но и от боя. Трудно ждать, что сын в отсутствие отца окажет сопротивление. Может быть, потому Дражко и выбрал для начала этот дом.
— Я забираю твою дружину на защиту княжества от внешних врагов, — ничуть не сомневаясь, что имеет право так поступать, более того, уверенная, что ее послушаются, сказала Рогнельда. — Ты сам, — она даже руку не подняла, просто глазами показала, — отправляйся сейчас же во Дворец. У нас в подвалах сыро и холодно. Отнеси теплую одежду отцу. Скажешь сотнику стражи, что я велела. Ему в клети до приезда Годослава сидеть. Казнить его будут потом, прилюдно…
— И до скорого приезда короля франков Карла, — добавил Дражко, чтобы слова княгини выглядели более убедительными и устрашили воинов в случае попытки к сопротивлению.
Но он хитрил и обманывал зря. Ни сам Бойко, ни дружина даже шепотом не попыталась возразить распоряжениям княгини. Такое облако уверенности плавало вокруг Рог-нельды.
А вот зачем обманывает она? Обманывает холодно, расчетливо и бездушно, как это умел делать сам герцог Гуннар. Не с теплой одеждой к отцу отправляла она Бойко, а в соседнюю камеру. Теплую одежду заберет Ероха. А самого боярина и его сына будет пытками греть…
Неприятно лег этот обман на душу воина. Тень Гуннара висела над дочерью плотными покрывалом, не отпуская, заставляя действовать так же, как действовал бы он.
— Дражко! Куда выступить дружине?
Воевода позволил себе выехать вперед. На него смотрели совсем не так, как на княгиню. Ее откровенно боялись. А ему удивлялись, потому что все знали, какой страшный удар получил князь-воевода от предателя. И появление его сейчас и здесь лишний раз предупреждало дружинников об опасности непослушания и возмущения.
— Через час вы должны встать временным походным лагерем за северными воротами. Туда прибудут и другие дружины. Я буду давать смотр. Выступаем в ночь. Сбор походный. Запас многодневный.
Такой язык воинам был более понятен. Они даже расслабились.
— Куда идем? — раздался голос из глубины строя.
— Окружать Готфрида…
Фраза прозвучала настолько уверенно и одновременно насмешливо, что ее можно было принять и всерьез и в шутку — кому как нравится. Но Дражко знал, что и когда следует говорить. Против десятитысячной армии данов, если только она вся целиком снялась с границы, он с трудом сможет набрать тысячи четыре. Многих это смутит. Но недаром были произнесены слова о франкском короле Карле. Кто еще сомневается, тот поверит, что окружение армии Готфрида будет осуществляться вместе с франками.
— Опоздавшие к назначенному времени могут самостоятельно отправиться в подвал к кату Ерохе, — медленно, со значением сказала напоследок княгиня. — Не отправятся сами, туда же попадет их семья, — и дернула поводья, направляя коня за ворота.
Начало было положено…
* * *
Начало было положено, но впереди маячило продолжение.
— Куда теперь?
— Теперь сделаем самое трудное. К боярину Косту. Кост неуступчив, жесток. С ним так просто, как с Бойко, не договоришься. Он не лезет вперед, как Мистиша, говорит мало слов, но всегда волком смотрит из-под косматых бровей. Родной брат верховного волхва Трояла пользуется поддержкой всех других волхвов, стоит за старые порядки, когда княжеская власть была второй после власти храмов.
Едва отъехали на квартал, как из-за угла вынырнул Сфирка. Здесь он быстр — нет растерянности, что охватила его в спальной светлице Дражко, дело свое разведчик добро знает. Пристроился рядом с воеводским конем, тихо сказал:
— Из двора Мистиши гонцы по другим дворам побежали. Нескольких мы перехватили, однако всех не успели.
— Понял. Не снимай наблюдения. Сфирка исчез так же скоро, как появился.
Еще два поворота по городским улицам. И глазам предстала картина, от которой у Дражко зашевелились усы, и он проклял свою неосторожную доверчивость. Случись что-то с ним, — худо-бедно, но Рогнельда смогла бы руководить обороной. Ее бы слушались. А так они вдвоем попали в ловушку.
Дружина Коста выстроилась поперек улицы от дома до дома, прикрылась щитами и ощетинилась копьями. Полный боевой порядок. Кост не однажды водил эту дружину на врага, и воины там опытные, которых одним окриком не сломаешь и на испуг не возьмешь. Дражко оглянулся. Вторая часть дружины стремительным бегом заходила сзади, отрезая пути отступления. У Коста три сотни воинов против сотни воеводской дружины.
Надо прорываться! Решение проявилось сразу. И прорываться не через щиты и копья стоящих впереди, а через менее организованный строй, беглым маршем подступающий сзади.
— Попались! — Дражко не сказал, а зло выдохнул. — Как кур в ощип…
— Оставайся здесь, — вдруг совершенно спокойно ответила Рогнельда. — Все оставайтесь здесь. Я все сделаю сама. Только не мешайте. Моя стража — со мной.
Первым побуждением князя-воеводы было — окружить Рогнельду воинами, а не слушать ее речи. Он уже рот раскрыл, чтобы отдать приказ. Но взгляд его столкнулся с льдом в глазах княгини, и язык отказался повиноваться. Дражко замер, словно замороженный.
— Ждите все здесь! — тихо повторила Рогнельда.
И продолжила путь. Она остановилась в десяти шагах перед строем и сняла перед воинами шлем, чтобы они узнали ее. Стражники попарно встали по обе стороны княгини.
— Кост, выйди ко мне. Тебе приказывает твоя госпожа! Лед… Лед… Сплошной черный северный океанский лед в
голосе! Ровное равнодушие, отсутствие эмоций, нет даже ударения ни на одном слове. И ни одной нотки в повышенном тоне. Все только так, что не оставляет сомнений: Рогнельда имеет право приказывать и распоряжаться. И она делает только то, на что имеет право. Никто, даже воины боярской дружины, не могли в этом усомниться.
Щиты раздвинулись точно так же, как во дворе у Мисти-ши. Сурово выступил вперед Кост. При его возрасте трудно носить доспех. Но он облачился полностью, как на лютую сечу.
— Уходи отсюда, княгиня, — сказал он. — Я прикажу тебя выпустить. А Дражко останется здесь.
Но в голосе сурового боярина был страх. Это отчетливо увидел и воевода, чувствовали это и воины дружины. Боярин не выдерживал ледяного ожога.
— Ты знаешь, кто стоит рядом с моим конем? — спросила она.
— Кто? — боярин еще не понял, что пробил его последний час.
— Это Воины Смерти, которые закололи моего отца герцога Гуннара. Сейчас они заколют тебя.
— Пусть попробуют… — а теперь уже боярин задрожал. Откровенно испугался, хотя и попытался усмехнуться.
Рогнельда только руку протянула, как копье, и четыре настоящих ударили в незащищенное доспехом горло, чуть не оторвав голову. Кост еще какое-то мгновение висел на наконечниках, потом упал под ноги коню Рогнельды. Боярская дружина не двинулась с места.
— Кто у вас старший? — словно ничего не произошло спросила Рогнельда.
Опять раздвинулись щиты. Вперед вышел пожилой дружинник. Но щиты за его спиной не соединились, как соединились за спиной боярина. Строй нарушился. Дружина потеряла дух.
— Как тебя зовут?
— Воевода Бодрило, княгиня.
— Теперь тобой командует князь-воевода Дражко. Веди дружину за северные ворота. За городским рвом встанешь лагерем. В ночь выступаете в поход. Ты все понял?
— Как не понять… — старый воин косо глянул на безжизненное тело своего боярина и растерянно поклонился, а Рогнельда тронула коня и направила его прямо на копья. Строй расступился к противоположным стенам, открывая дорогу. Следом за княгиней проехал Дражко и вся его сотня. Вокруг царило молчание и страх.
— Теперь дело пойдет проще, — мрачно сказал князь-воевода.
— Едем на малую площадь, — скомандовала Рогнельда. — Там будем ждать.
Дражко не понял ее решения, но не осмелился противиться. Слишком много власти было в простейших ледяных словах, произносимых красивым женским ртом. Жестокой, не терпящей возражений власти, Рогнельда в этот момент была выше жизни и смерти, как и выше сомнений.
Через десять минут, миновав три боярских дома и не заглянув за ворота, они выехали на площадь. И ждали там полчаса в покое и молчании. Даже кони, казалось, не осмеливались нарушить тишину, не ржали, не позвякивали уздой. Дражко чувствовал себя захватчиком в чужом, полупустом городе.
А потом один за другим стали приезжать бояре. Кланялись в пояс, в страхе уперев глаза в землю.
— Что прикажешь, княгиня? Я сам намедни собирался к тебе за приказаниями наведаться. — И так же, почти с той же фразой, все остальные…
Князь-воевода считал, сколько войска они предоставляют в его распоряжение. Набралось почти четыре с половиной тысячи.
Пять сотен княгиня оставила себе для защиты городских стен. К ним теперь можно было присоединить девять сотен христианского полка. Немного, но какое-то время оборонять стены будут. И сам Дражко теперь почувствовал в себе уже не отчаянную смелость, но уверенность.
Теперь есть по крайней мере, с кем встретить данов. А там Свентовит поможет…
