Готический сводчатый зал на первом этаже сразу за приемным покоем был самым красивым помещением замка. Его почти не коснулась перестройка, и он являл собой тот вид, который дали ему архитекторы и художники в XV веке. Высокие стрельчатые окна на уровне галереи посылали рассеянный свет, оттеняя мозаичный пол, дивные итальянские полотна, гобелены и лиможские расписные эмали, изображающие Страсти Господни.

Замок построили рыцари-мальтийцы, затем он был отдан монастырю госпитальеров. Еще шла утренняя месса, до залы долетали музыка органа и пение, Сакромозо даже казалось, что он улавливает запах ароматного воскурения, идущий из кадильниц в храме.

Прошло еще полчаса. Раздались удары колокола, и тут же кто-то осторожно коснулся плеча Сакромозо. Он неторопливо оторвал взгляд от созерцания Всескорбящей. Перед ним стоял молодой монах с красивым, нежным лицом.

— Месса кончилась. Господин настоятель ждет вас.

Наконец-то! И вот они сидят в просторной келье настоятеля, на широком столе аппетитный дымящийся завтрак. Слава Богу, до поста далеко, а настоятель, добродушный сангвиник, не считал чревоугодие смертным грехом. Не было забыто и монастырское вино:

крепкое, густое, с запахом трав и миндаля.

От вина настоятель отказался — годы, седьмой десяток начал, отсчитывает время, в сердце перебои, подагра замучила. Но рябчики на вертеле, бутылочки с сотейным медом, сыр со слезой, спаржа — очень неплохо для завтрака! Это сердцу не повредит…

Ели молча, ни о погоде, дороге, здравии более не было сказано ни слова, формальная часть встречи кончилась еще до завтрака, и только когда все тот же монах-секретарь убрал со стола, Сакромозо перешел к деловому разговору.

— Отец мой, где Гроссмейстер? — Король был назван масонским именем не из конспирации, это был знак доверия к настоятелю и его обители. — Газеты пишут, что мы одержали великую победу.

Настоятель, сложив руки в замок, спокойно и внимательно смотрел на собеседника поверх очков.

— Вы имеете в виду битву при местечке Цорндорф? Еще одна такая победа, и король останется без армии. Пока он считает потери. — Он вздохнул и начал неторопливо перебирать четки.

Удивительно, сколько подробностей узнал о Цондорфской битве настоятель! Бусины четок щелкали в такт его словам. Руки у настоятеля были большие, мясистые, персты хорошей формы, очень белые и чистые, как у покойника. Дойдя до трагического момента в описании битвы, он бросил четки и стал помогать себе в рассказе жестом, складывая руки значительно и важно. Он словно обряд над покойником творил, Сакромозо стало неприятно, и он отвернулся в угол, только бы не видеть гипнотизирующих рук.

— Относительно того, где находится сейчас их величество и армия, я буду иметь сведения завтра, — кончил настоятель свой рассказ, — А вы хотите видеть короля?

— Я везу деньги их величеству.

— Ка-ак? Без всякой охраны? — Бледные руки стремительно взвились. — Это безрассудно, друг мой. Мне ежедневно доносят о подвигах русских на дорогах, они не знают жалости. Кроме того, армия короля тоже мародерствует, угроза смертной казни уже никого не пугает. Люди стали растленны, безбоязненны и алчны. — Он перевел дух и спросил спокойным, деловым тоном: — А зачем вам вообще ехать в пекло войны? Оставьте деньги здесь. Как обычно, по описи. Через неделю вся сумма ляжет на стол их величества.

Сакромозо повел шеей.

— Нет, я сделаю это сам. У меня важное дело к гроссмейстеру.

— Я понимаю, не зря же вы ездили в Англию. Но одно другому не мешает. На монастырскую казну пока никто не поднимает руку.

«Кроме самой монастырской казны…»— усмехнулся про себя Сакромозо. Но это не главное… Не может он сказать настоятелю, что деньги, которые он вез королю, должны были хоть как-то компенсировать плохую весть, зашитую в его камзоле. Узнав об отказе англичан воевать с русскими на море, Фридрих будет в бешенстве.

Стоило ли сидеть месяц в Лондоне, обивать пороги коллегий и кабинетов, завуалированно предлагать взятки и без умолку говорить, чтобы теперь поток королевской брани обрушился на его рыцарскую голову? Честно говоря, он и не рассчитывал победить прямо в лоб надменных и вертких английских чиновников. Расчет Сакромозо был в другом. Братья масоны в Кенигбеке заверили его, что весь английский флот находится в полной зависимости от Ордена, и он искренне поверил, что сухопутные вольные каменщики Правят там морской бой. Камень за камнем воздвигаем мы стену, постигая истину, стена наша — вавилонская башня — путь в Богу. А что сейчас более угодно Вседержителю, как не сокрушение русских, нации обширной, сомнительной, вероломной и дикой? Русские вмешиваются в дела Европы, как полицейские на своем подворье. Масонская лопата должна вычистить эту скверну!

От мыслей о завалах порока и выгребных ямах соседа, которые вычистит Орден, Сакромозо перешел к размышлению о добронравии, которое придет потом, после войны. И воссияет любовь! Привычные термины должны были разгорячить кровь и вызвать благородный гнев. Но видно, трут отсырел, вместо благородного гнева откуда-то из тьмы души выпорхнула неопрятная мыслишка: «А забавно, что русские зазнайке Фридриху по заднице надавали!»

— О чем вы задумались, мой рыцарь?

— О благодати, отец мой, о благодати. А сейчас я хотел бы видеть брата Себастьяна.

Наставник смущенно потупился, но при этом истово кивнул головой. Он был добрым и совестливым человеком, и смущение его было понятно — Одно дело служить монарху, наместнику Бога на земле, но совсем другое потворствовать занятию отнюдь не божественному. Брат Себастьян выполнял для Сакромозо поручения весьма щекотливого свойства. Чем рыцарь подкупил монаха, понять было несложно. Звонкая монета в святых стенах ценится ничуть не меньше, чем на мирских площадях.

Устраивая свидания Сакромозо с членом общины, настоятель закрывал глаза и затыкал уши, отводя для тайных встреч самую глухую келью в замке, так называемую «коричневую». Келья эта служила тюрьмой для совершивших малую провинность. За большую провинность монахов сажали в подвал. Посылая брата Себастьяна в коричневую келью, настоятель как бы одновременно и наказывал его за мелкий проступок против устава.

Серебряный колокольчик слабо звякнул, немедленно возник монахсекретарь.

— Брат мой, проводите господина в коричневую келью. Да позовите ко мне брата Себастьяна. Он занят в лазарете.

Монах молча поклонился. Сопровождаемый Сакромозо, он вышел на монастырский двор, оттуда прошел в церковь. Она была пуста, только у алтаря горели свечи. У скульптурного изображения Девы Марии стояли огромные охапки цветов в простых глиняных сосудах. Сакромозо подошел ближе, желая помолиться. Только тут он увидел распростертое на мраморном полу тело. Монах лежал лицом вниз, он был неимоверно худ, из-за обмякших мышц тело его казалось почти плоским. Уж не мертвец ли? — мелькнуло в голове у Сакромозо, но тут же он понял — это был «час размышления о грехах», обряд, который периодически проходят все монахи. К перилам алтаря была прислонена табличка: «Дорогие братья, помолитесь о заблудшей душе монаха».

Молитва Сакромозо не отняла много времени. Когда он вслед за секретарем проследовал в боковой придел, лежащий на полу так и не пошевелился. От бокового придела шел узкий коридор, он кончился лестницей, круто уходящей вниз. — Лестница утыкалась в низкую дубовую дверь.

Секретарь поставил свечу на выкрашенный в коричневую краску стол и удалился. Камера представляла собой небольшое помещение, которое из-за высокого сводчатого потолка вовсе не казалось тесным, но сама мысль, что ты находишься много ниже уровня земли, а также отсутствие окон мешали дышать полной грудью. Сакромозо вдруг неприятно вспотел.

Над столом висело старинное деревянное распятие, Правая нога Христа была потрачена временем, выточенная заново и ловко приставленная к облому конечности сильно отличалась по цвету от всей скульптуры, и в неярком пламени свечи казалось, что Спаситель стоит на одной ноге.

Брат Себастьян вошел с неслышностью света, проскользнувшего в образовавшуюся щель. Он откинул капюшон, обнажив сильную и стройную шею, сел на скамью и замер, опустив очи долу.

— Для меня есть новости? — спросил Сакромозо, положив на край стола небольшой, но плотно набитый кошелек.

Монах подался вперед, закатил глаза и голосом, лишенным всякого выражения, произнес нараспев:

— Господь сподобил рабу его найти некую девицу, овцу заблудшую. Оная девица обреталась в Познани, где жила в доме под присмотром двух русских. Сей дом, тайна которого русскими оберегалась тщательно, расположен в близости от собора святых ионнитов. Известный вам господин похитил девицу и отвез в Кистрин, где теперь ждет ваших указаний.

— Но Кистрин сожжен русской армией! — повторил Сакромозо слова настоятеля.

— Город не пал. Гарнизон цел.

— Из самого Кистрина сведения не поступали?

— Вас там ждут, — упрямо повторял монах. Сакромозо готов был поклясться, что брат Себастьян сидел не меняя позы, не сделал ни одного лишнего движения, но кошель со стола таинственным образом исчез — Аудиенцию можно было считать законченной.

— Ну что ж, пошли наверх…

— С вашего позволения, я останусь здесь.

— Ну, ну…

Настоятель счел за благо продержать брата Себастьяна в каморе до утра, но ему пришлось отказаться от чистых своих желаний. Сакромозо так и не захотел оставить золото в стенах монастыря, и потому настоятель уговорил взять с собой в качестве телохранителя отбывавшего наказание монаха. Настоятель предложил было и кучера поменять, но рыцарь категорически отказался.

— Этот хотя бы умеет править лошадьми. У него легкая рука. Я уже лежал один раз на обочине, с меня хватит.

Колокола звали монахов в трапезную, когда карета выехала за монастырские ворота.