ВЕПРЬ

Крепок утренний сон. Да еще в двадцать лет. Да еще после ночи любви. Но уже слышны конские копыта. Уже ржут жеребцы у дома Гераклида. Это Евфрон с братьями и свитой уже ждут Сириска.

— Эй, беглец! Уже все в сборе! — кричит Евфрон.

А Крит, братишка, уже на ногах. Наверное, он не спал всю ночь. Давно уже сияют бронзой два заостренных копья. Уже брат набросил на плечи колчан, полный стрел. Уже толстые овчины наброшены рабом на спины жеребцов. Уже нетерпеливо бьет копытом конь Сириска.

Немного приготовлений — и братья, едва попрощавшись с отцом, уже несутся по узким улочкам к восточным воротам: там уже собрались все двадцать пять юношей из отряда Евфрона. Пятерых сегодня принимают в эфебы. И среди них Крит — брат Сириска, и Ахет — сын Скилла, погибшего на усадьбе Гераклида.

— Хайре, Сириск! — приветствует Евфрон.

— Хайре всем! — отвечает Сириск. Все двадцать пять выстроились пятерками. Евфрон — эномотарх. И все двадцать пять подчиняются ему беспрекословно.

— Друзья! — Евфрон, как и все, возбужден предстоящей забавой. Улыбчив, но строг. — Сегодня, по обычаю, наша четверть сотни участвует в охоте на вепря. И пятеро юношей должны стать эфебами и влиться в наш отряд ополчения! У нас в составе теперь будет Ахет, сын Скилла. Вы знаете, что ему даровано право гражданства. Это дань уважения за подвиг его отца, которому я и Сириск во многом обязаны жизнью. Так пусть он будет равноправным.

Мы едем на два дня. И в дебрях может быть всякое: если встретите вооруженного врага, будь то скиф или тавр, я приказываю убивать безжалостно и не задумываясь. Чем больше мы уничтожим их — тем лучше. Пошли!

Застучали копыта о плиты мостовой. Стража уже открыла ворота. Эх! Полетели кони! Еще спит город. Еще роса не просохла на листьях. А кони уже скрылись за холмом.

Сириск, как только Евфрон дал команду рассыпаться, подъехал к нему, и какое-то время они ехали молча. Ахет не отрывал от Евфрона восторженных глаз и держался все время рядом с эномотархом.

— Ну как отдохнул, Сириск? — улыбнулся Евфрон.

— Да, чуть сомкнул глаза, но ты знаешь, Евфрон, твои слова о людях…

— О скифах, — перебил Евфрон, — о скифах! И, друг мой Сириск, прошу тебя, ведь мы с тобой уже давно все обсудили. И я очень тебе благодарен — ты держишь слово. Все идет как надо. Дай срок — я буду не эномотархом, а полемархом! И тогда посмотрим, кто кого!

Он хлестнул коня, и весь отряд рванулся за ним. Они углубились в дремучий лес, и охота началась. Конники рассыпались по горному склону и, кто как мог, медленно двигались вперед. В конце распадка Евфрон поднял руку. Все спешились, отдали коней коноводам.

— Здесь должен быть… — прошептал Евфрон. И точно — из чащи раздался громоподобный звук.

Крит инстинктивно прижался к Сириску. Ахет поднял копье. В овраге явно был секач, но его еще никто не видел. Судя по хрюканью, был он огромный. Крит вытащил лук, но Сириск покачал головой:

— Нет, тут только копье подойдет.

Неожиданно, совсем с другой стороны от того места, где раздавалось хрюканье вепря, послышался шум и затрещали ветки. Зверь выскочил прямо на Тимона. Все кинулись к нему на помощь. Зверь рванулся, он был столь огромен, что никто не осудил Тимона, увидев, как он спрятался за дерево, успев при этом метнуть копье. Вепрь взревел от боли — наконечник вонзился в бок, и древко трещало, цепляясь за ветки и деревья. В ярости он кинулся на Тимона, не успевшего выхватить второе копье. Но дерево спасло юношу. В это время Евфрон издалека метнул копье, и оно, под восторженные крики юношей, вонзилось зверю в спину.

Со всех сторон засвистели стрелы, полетели копья. Тимон, перекатываясь по кустам, еле увертывался от стрел и вепря.

Вепрь весь в стрелах, с двумя копьями кинулся напролом сквозь окружение и, сбив с ног Ахета древком торчащего копья, рванул вниз по оврагу.

— На коней! — крикнул Евфрон.

Вскоре они уже мчались вниз по склону под треск веток, восторженные вопли молодежи и рычание вепря. Внизу они догнали его: зверь стоял весь в крови, яростно дыша и, точно гадая, кого бы разорвать, если уж нет другого выхода.

— Стрелы! — крикнул Евфрон, и десятки стрелу рассекли утренний воздух. Кабан рванулся прямо на Евфрона, угадав в нем главного и самого опасного врага. Весь утыканный стрелами, он уже не подбежал, а подошел к спешившемуся Евфрону. Тот не спеша достал меч и пошел навстречу. Зверь, будто прося пощады, вдруг упал на колени и дико взревел. Евфрон подошел и всадил меч по самую рукоятку в левый бок, чуть ниже спины. Когда подбежали остальные, вепрь уже лежал на боку, и кровь алой лентой стекала на зеленую весеннюю траву.

— Жаль. — Евфрон сел под дерево. — Жаль, что так быстро все кончилось.

Сириск, Крит, Апполодор присели рядом. Ахет и Сострат уже свежевали тушу.

— А что, не подняться ли нам высоко в горы? — Евфрон хищно улыбнулся.

— Подняться! Подняться! — Молодежи не терпелось найти забаву посерьезнее. Всем, кроме Ахета.

— А ты, Ахет, не хочешь? — Евфрон обнял юношу за плечи. — А может боишься? Твой отец не боялся, когда мы схлестнулись со скифами на клере.

— Это были не скифы, Евфрон. — Сириск подошел вплотную. — А скифы, такие же как и мы люди. И ты в плену это хорошо узнал…

— Узнал, когда они решили отрезать мне два пальца на правой руке и выколоть глаза! — Евфрон сказал это тихо, но уже с явным раздражением. — Да если бы не слабая веревка, да не конь сильный, меня бы не было уже в живых! Мне надоел твой лепет, Сириск!

— В горы! В горы!

Крит, с усмешкой глядя на Сириска, вскочил на коня. Все уже были готовы. Сириск, ничего не сказав, тоже вскочил на коня, и они двинулись в еще не исследованные дебри. Туда, где так часто пропадали одинокие охотники и куда давно уже боялись ходить люди за дровами, ибо никто оттуда не возвращался.

Все круче в гору шла тропа. Лес был так густ, что часто они ехали друг за другом. День клонился к вечеру.

— Кони устали, — сказал Апполодор Евфрону, когда они проезжали зеленый луг, где можно было дать отдых лошадям. — И место хоть куда. Привал?

— Привал! — согласился Евфрон.

Отряд спешился. У всех был запас еды на один день. Но кабанья грудинка, еще не запеченная в углях, уже многим виделась как наяву. Без суеты люди занялись устройством лагеря: в центре костер, вокруг постелили овчины. С четырех сторон выставили охрану.

— А мы с Сириском сходим на разведку, — Евфрон сказал это и с усмешкой взглянул на друга. — Кто с нами?

Вызвались многие. Но Евфрон взял Ахета и Крита.

— Двоих будет достаточно. — Евфрон, не говоря больше ни слова, поскакал вперед. Три всадника последовали за ним.

Вскоре они поднялись на хребет горы. Перед ними раскинулась огромная, бескрайняя горная страна, вся покрытая лесом. Всюду, куда хватало глаз, — горы и леса.

Еле заметная тропа, вытоптанная горными козлами, шла вдоль косогора. Деревьев тут было меньше, и Евфрон выбрал именно этот путь. Время от времени он поглядывал на Сириска, как бы говоря: «Ну что, страшно?» Крит и Ахет ехали рядом с Евфроном, благо тропа это позволяла. Сириск ехал чуть сзади. Он молчал, чувствуя неладное. Ясно, зачем Евфрон взял Крита и Ахета. Ахет боготворит своего эномотарха, знает, что именно Евфрон предложил даровать ему гражданство. А значит, рад сделать все, что тот скажет. И свято верит в непогрешимость Евфрона. А Критобул явно жаждет геройства, подвига. А Сириск — его слова о крови, о том, что скиф такой же человек, — кое-кто оценил как трусость, как попытку оправдать нежелание воевать, защищать город…

Евфрон пропустил вперед юношей, а сам чуть поотстал. Они поравнялись с Сириском. Какое-то время оба молчали.

— Евфрон, куда мы едем? — Сириск задал этот вопрос, ибо было ясно, что это не разведка.

— А ты не понял?

— Какая же это разведка, если мы так шумим, что…

— Умен, умен, — улыбнулся Евфрон. — Да вот опять забыл ты нашего учителя. Кабанья западня — раз! И… что два?

Сириск вспомнил уроки военной хитрости.

— Мотылек?

— Точно! Видишь, как светятся уже костры от нашего лагеря?

Они обогнули гору и свет от костра был уже не сзади, а сбоку.

— Как крадется волк? — спрашивая, говорил Евфрон, уже обращаясь ко всем. — Волк крадется, сзади. И долго выжидает, прежде чем напасть. Но он, как мотылек, зачарованный светом лампады… И те, кто у костра, его не видят. Он уверен в своей безопасности. А тут и мы…

Они уже почти объехали свой лагерь, и сверху было хорошо видно и костер, и людей, лежащих на овчинах, и часовых, и аромат жареного мяса доносился даже до вершины горы…

Лошади паслись чуть в стороне, но тоже были освещены костром, как и всадник, охранявший стреноженный табун.

— Подождем здесь. — Евфрон соскочил с коня, все последовали его примеру. Они завели лошадей в небольшую пещеру под скальным карнизом. Внизу в свете луны, только что показавшейся над скалами, была видна тропа.

Они легли и затихли. Каждый думал о своем. Хотелось спать: так уютно пригревали овчины.

— А вот и гость, — прошептал Евфрон. Сириск тряхнул головой, мгновенно проснулся. Но кроме тропы, луны и костра в центре лагеря, он ничего не видел.

Евфрон быстро вынул стрелу из колчана на спине, осторожно положил ее на тетиву, поднял лук. Еще мгновение, и стрела ушла в ночь. Сдержанный крик огласил ущелье. Только тут Сириск разглядел человека: он упал с дерева, вскочил и, хромая, побежал по тропе вниз. В лагере поднялся шум.

Евфрон уже был на коне. Все трое кинулись за ним, не успев даже набросить овчины. Сириск мчался вперед, ветки хлестали его по лицу, а внизу уже слышались удары бича Евфрона и вопли, страшные вопли человека. Человек бежал, спотыкаясь и падая, к лагерю. А Евфрон, как только тот падал, бил его вновь бичом. Крит и Ахет делали то же самое. Они загнали его прямо к костру.

Сириск подъехал ближе и рассмотрел пленника: это явно был тавр-охотник. Одет он был в кожаные штаны и овчинную безрукавку. Из бедра торчал обломок стрелы. Удары бичей сыпались на него один за другим.

Евфрон подъехал к Сириску.

— Что же ты, Сириск? Вот он враг… сам подкрался, должно быть, хотел убить охрану и увести коня.

— Не велико геройство избивать одинокого охотника. — Сириск сказал это громко, и многие опустили бичи.

В этот момент вынырнул из темноты Сострат. Он взял в руки меч и стал медленно приближаться к тавру. Тот стоял спиной к костру, прижав руки к груди. Вдруг он резко поднял правую руку. Блеснуло лезвие, и клинок вонзился в грудь. Все произошло мгновенно. Тавр сделал несколько шагов вперед, к Сострату, и упал замертво.

Долго молчали греки. Только огонь гудел в костре, да кони безразлично потряхивали гривами, отмахиваясь от назойливых насекомых.

С тех пор прошел год. После смерти тавра Сириск не проронил больше ни слова. А по возвращении в Херсонес он взял обет молчания на один год. Постепенно все привыкли к молчаливому грустному юноше, всегда одинокому. Все время он проводил в храме Девы и не выходил из библиотеки с утра до вечера. Часто Верховный жрец привлекал его к помощи по проведению обрядов и праздников. И Сириск прекрасно справлялся во всем, что не требовало слов. Все, что можно было узнать о скифах и о таврах, он прочитал в обширной библиотеке, а то, что слышал и видел сам, он записывал в свой свиток:

«А тавры живут в горах и на южном побережье Понта. Занимаются охотой и, говорят, грабят проходящие торговые суда. Но я сам не видел. Чтобы узнать правду, я предпринимаю плавание на торговом судне в Ольвию с нашими купцами. О том напишу по возвращении, если боги даруют мне такую возможность».

Купцы охотно взяли Сириска с собой: Гераклид уплатил за фрахт и отправил с сыновьями сто медимнов зерна на продажу. Отец позволил и Криту отправиться с братом. Когда корабль, груженный хлебом, отплывал от пирса. Сириск увидел — Хелена подбежала и тоже помахала белым платком.

— Удачи тебе, Сириск, — сказала она. — Если сможешь, пришли мне весточку, и я отвечу тебе!

В этот день кончился обет молчания, и Сириск крикнул:

— Я напишу вам из Ольвии… Я напишу тебе, Хелена…