ЕВФРОН
Их заметили издалека. Сразу же на главной башне на мачту был поднят знак. Из ворот выехала полусотня воинов. Они быстро подскакали и окружили послов.
— Сириск, брат! — радостно крикнул Крит — командир конных воинов. Напряженное молчание сменилось приветственными возгласами.
— Вы живы! О, боги!
— Вас давно уже не чаяли увидеть!
— А ты поверил, Крит? — Сириск был счастлив.
— Нет, ни я, ни мама Аристо. Она мне говорила: «Я знаю — он жив».
Сострат искал кого-то взглядом, но не находил.
— Тут была схватка, погибли наши, до десяти воинов.
— Мы знаем, мы были у скифов…
— И они вас отпустили?
— Видать живые мы им нужнее, — усмехнулся Диаф. Они въехали в городские ворота. Было тепло, и горожане уже сбегались отовсюду. В глаза бросилась крепостная стена. Она стала выше. И появилась вторая, выстроенная недавно.
— Да когда вы успели? — Сириск был потрясен.
— Работали день и ночь, — кричали из толпы.
— Слава Евфрону! — крикнул кто-то. И сразу же горожане закричали: «Слава! Слава! Слава!»
«Такого еще не было», — подумал Сириск.
— Евфрон ждет вас, — сказал подскакавший к ним посыльный. Он развернулся, и послы, в сопровождении полусотни Крита, гремя копытами коней, понеслись к булевтерию.
Евфрон вышел встречать их на ступени. Со всех сторон закричали: «Слава! Слава! Евфрон!»
Сириск, Сострат, Диаф, четверо воинов спешились. Евфрон подошел и обнял Сириска. Затем Сострата. Диафу он благодарно Кивнул. Все вошли в булевтерий.
— Я не прошу вас давать отчет — вы устали! — сказал Евфрон. — Скажите лишь главное — да или нет? И я отпущу вас до вечера.
— Да, Евфрон! Да! — Сострат преданно устремил взгляд прямо в глаза Евфрона. — Амага перекроет перешеек. И не даст скифам дикой степи соединиться с Агаром! Ты можешь схватиться с ним, как только это будет удобно! Мы, волею судьбы, были и у Агара! И он пощадил нас — лишь для того, чтобы передать тебе: он требует половину земли, половину хлеба, половину вина и всего, что есть у нас! Иначе…
Улыбка слетела с лица Евфрона, и в глазах его сверкнуло такое, что Сострат замолк.
— Мы дадим ему половину… земли… дадим и море… — Евфрон встал, прошелся по плитам булевтерия. — А что же ты молчишь, Сириск? Или не ты главный посол?
Сириск молчал. Все пережитое было так велико, что он не находил слов. Он ждал, что Сострат скажет и об Амаге, и о том, как все было там, в Годейре, но Сострат оказался немногословен.
— Я записал все, Евфрон. Все, что было за эти дни и недели. Но я по-прежнему думаю, что войной мы ничего не решим.
— Ладно, отдыхайте! — Евфрон встал.
Сириск, Сострат, Диаф тоже встали.
— Отчитаетесь перед Советом десяти сегодня вечером! — Евфрон сказал это, дав понять, что прием окончен.
Они вышли на свет. Город был также светел, и люди на площади ждали их, и было видно их нетерпение.
— Ну, Сириск! Что сарматы? Как Амага?
— Амага с нами! — громко крикнул Сострат.
— Хвала богам! — раздалось отовсюду.
— Качать их! — крикнул кто-то в толпе. Люди подхватили их и понесли по площади. Все радовались. И казалось, не было никаких бед и смертей. И все, что делал Евфрон, — правильно.
«Правильно ли?» — с этой мыслью Сириск постучал в дверь своего дома. Мама Аристо открыла дверь и тут же упала в его объятия. Радость встречи влетела в дом Гераклида.
* * *
Вот и прошла неделя, как они вернулись из Скифии. События летели разноцветной чередой, и Сириск, теперь уже посол Херсонеса, был у всех на устах. Сострат, как это ни странно, рассказал всем о том, как Сириск растопил холодное сердце Амаги. И люди с восторгом смотрели на молодого посла. Евфрон дал ему в награду талант серебра, а это было целое состояние. Правитель не упоминал более об отце, Гераклиде, и он стал показываться на площади. Сострат устроил симпосион в честь благополучного возвращения. Сириск и Диаф приняли приглашение — отказаться было нельзя. Там, у Сострата, Сириск увидел Хелену. Она была грустна, но подошла к Сириску первая.
— Я очень сожалею, Хелена. — Сириск видел, как она переживала смерть брата, Гераклеона.
— Он был мне дороже отца, — ответила Хелена.
— Он спас всех нас. — Сириск обнял девушку и вдруг вспомнил Гелику. — Ты знаешь, Хелена…
— Не знаю, но догадываюсь, — ответила она. — Твое сердце уже не мое?
— Да, милая. — Сириск не знал, о чем говорить…
— А мне ничего и не надо. Только позволь иногда приходить к тебе. Вспоминать ту нашу весну. Холодное море и луну… А кто она?
— Я не могу сказать… это…
— Понятно… — Хелена встала. — А все же, никто тебе не заменит меня. — Слезинка еще не блеснула на ее щеке, а Хелена уже выбежала из дома.
Вокруг шумели. Флейты и кимвалы заполнили музыкой весь дом Сострата.
— Нам пора, Диаф. — Сириск встал, и они оба, не прощаясь, тихо ушли домой.
Когда все домашние уснули, Сириск достал два свитка, уже читанные им, и начал перечитывать снова один из них:
«Тимон шлет привет Сириску.
Ты не представляешь, как я пересек море на этой лодке. Всю ночь дул попутный ветер, но наступило утро, ветер стих, и я болтался полдня в море. Как только солнце перевалило к вечеру, погода испортилась, тучи затянули небо, и начался шторм. Я уже не надеялся на спасение. Но, к счастью, дул северный ветер, и лодку гнало прямо на юг, к Гераклее. Я снял парус и укрыл им лодку, чтобы ее не заливало водой. И это спасло меня, хотя перед этим пришлось лезть в воду и протаскивать веревки под днищем лодки, и я очень замерз. Лег на дно лодки и заснул под парусом. Когда же я проснулся, то услышал шум прибоя. Это был уже берег. И надо же было тому маленькому куску ткани, который я вставил вместо паруса, пригнать меня прямо к Гераклее. Боги, как видно, спасли меня и тут. Я направил лодку в гавань. Местные рыбаки помогли мне вытащить ее на берег. Я сразу же узнал, где живет знаменитый философ Эвксен Гераклейский. Он тепло встретил меня, и теперь я живу у него. И это великое для меня наслаждение — быть в числе его учеников.
Но не оставляет меня мысль о бедственном положении моей Родины, тех величайших опасностях, которые уже обрушились и еще обрушатся на нее. Я уже знаю о том, что все, не согласные с Евфроном, были казнены: их утопили в море. Говорят, кто-то остался жив. Он и рассказал о том, как их убивали на судне, а затем бросали в ледяные волны. Я знаю, что все теперь боятся сказать и слово против тирана. Это и понятно: все, у кого были честь и достоинство человека, лежат сейчас на дне понта. Но и это не самое страшное. Хуже то, что люди перестали быть гражданами, а это породит у одних жажду упиваться властью и силой тирании, а другие обретут привычку к рабству и превратятся в жвачных животных. Ты видел, наверное, как быки, коровы и ослы не спеша жуют свою жвачку? Так будет и с большинством наших граждан. Слышал я, что Евфрон завел личную охрану из тысячи юношей. И они всюду приветствуют его криками: „Слава Евфрону“. Говорят также, что Евфрон исправил все стены, и город, как никогда, готов к войне со скифами. Это хуже всего. Если он победит скифов, то власть тирана укрепится навсегда. Тем более, что он, убивая сотни пленных граждан, говорят, очень мягок с людьми. И он всем нравится, особенно женщинам. Будь он зверь и злой тупица — он был бы не так страшен, ибо люди быстро сбросили бы его. И тогда вернулось бы то, что сделало нас людьми: демократия. Но он умен и правит всем единолично, прикрываясь Советом десяти. Если пройдет год, два, если будут успехи в войне, люди забудут о том, что такое Совет, выборы. И тогда погибнут потомственные защитники народа — демиурги. Люди станут истреблять собственный народ. Так уже было много раз. Примеры этому я вижу повсюду в Гераклее. Тем более мне стыдно жить здесь, под крылом Евксена, представляя, как разлагается тело, и что еще хуже — душа моего народа. То, что выращивалось столетиями и что отличает нас от толп варваров, может быть потеряно навсегда. Здесь, в Гераклее, я вижу сотни людей, которые ничем не отличаются от животных. При желании их можно всех связать веревкой и утопить в море — так они тупы, темны и послушны любому тирану. Они потеряли самое главное в человеке: свободную душу, которую не может отнять у человека даже физическая гибель. Но если душа стала рабской, то человек, даже физически живой, уже не человек. Вот на что замахнулся Евфрон. Напиши мне, Сириск, что ты об этом думаешь, и передай свой ответ через того купца, который принесет это письмо. Его зовут Феофан. Верь ему, как себе».
На этом письмо Тимона кончалось. Сириск долго сидел молча, глядя на огонек светильника. Буря, что клокотала в душе Тимона, ревела, наверное, во многих душах херсонеситов. Но все молчали, тем более, что давно уже не было столь умного и коварного правителя в городе.
Подумав еще немного. Сириск написал:
«Тимону Сириск шлет привет.
Трудно ответить на твое послание, Тимон, ибо буря твоих мыслей слишком многое привнесла в мою душу. Ты прав во всем, но сама жизнь вынесла Евфрона на гребень волны. И я не вижу сил, которые бы его остановили. Тем более, что город необычайно окреп. Люди устали от болтливых булевтов. Это и использовал Евфрон. Как знать, может быть так и должно быть во время войн и горестей, что надвигаются со всех сторон, как черные тучи. Тимон, я не могу дать оценку всему, что происходит. Я лишь записываю все в свою „Историю“. Я хочу одного: чтобы люди знали друг друга. Чтобы они знали, как они хороши, а не плохи. Мне одинаково отвратительно натравливание скифов на сарматов, а греков — на тех и других. Может быть, придет время, и люди поймут, что торговать и изучать друг друга лучше, чем воевать и убивать. Может, в мире есть какие-то силы, что толкают людей на истребление друг друга? Я не знаю, что это за силы, но знаю точно — это очень плохие силы. И боги должны покарать их за это. Что же касается Евфрона, то я не знаю, что лучше — погибнуть от рук скифов или дрожать от палачей Евфрона, но спасти свой город. Может быть, потом, когда мы отстоим город и хору, Евфрон выполнит обещание вернуть людям власть? Не знаю. Но я уважаю твою мужественную силу непокорности».
Сириск спрятал свиток, достал письмо от Гелики и уже в десятый, наверное, раз прочитал любимые строки.
