Ночь. Ветер. И полны ревут в темноте. На площади гул людских голосов. То, что накипало годами, вырвалось наружу: «Вон! Долой! Проклятие трутням! Все беды от них!»

Эти крики донеслись до слуха Агнессы, возлежавшей на ложе. Она молчала и, казалось, была безучастной к происходившему. Мелета стояла у окна и вслушивалась в шум голосов, временами заглушавшийся шумом волн. Ей подумалось, что даже море восстало, как и люди, и неотвратимая беда нависла над городом.

Вдруг Агнесса резко встала, подошла к Мелете и заговорила быстро и решительно.

— Лучшего момента не будет, Мелета! Смотри! Ты чувствуешь? Этот запах… с площади?..

Они подошли к окну. Шторм доносил до них еле уловимый аромат моря.

— Пахнет морем. — Мелета не удивилась перемене в Агнессе — с ней так часто бывало.

— Да нет же… с площади… я знаю этот запах… это запах большой крови… посмотри, скольких уже нет среди нас. И если мы не договоримся, вскоре погибнем все.

— Но Годейра…

— Годейра уже не царица! Скажи, кто должен следить за нашими законами? Кто должен блюсти заповеди Ипполиты? Годейра? Она погибнет сама и погубит всех нас! В лучшем случае станет наложницей какого-нибудь престарелого царька!

Агнесса вплотную подошла к Мелете. Глаза в глаза… Рука медленно потянулась к мечу…

Мелета после долгого молчания проговорила:

— Чего же ты хочешь? Может быть, ты права, но ничего нельзя сделать! Всем миром правят мужчины. Они сильнее, они всюду, а нас осталось…

— Пусть нас будет триста, двести, сто… — глаза Агнессы пылали, — пусть нас будет тридцать. Если ты со мной, ничего не потеряно! Я богорожденная! Я буду царицей и все пойдут за мной. Если ты будешь Верховной жрицей, то кто сможет нам помешать?

— Все так. И я давно об этом думала. — Мелета с сомнением всматривалась в глаза Агнессы. — Но что дальше? Как быть дальше? Все рвутся в Фермоскиру. Но это же… все равно, что рваться к прошлой любви!

— Любви! Это слово в нашем новом царстве я выжгу каленым железом! Сколько горя от мужчин! Сколько боли! Крови! Да и все наше царство вот-вот рухнет! Нет! Я установлю такие законы, что даже упоминание о любви будет караться смертью!

Мелета молчала. Море грохотало и выло, и ветер нес вдоль улиц последние осенние листья.

— Ты права, — чуть поостыв, добавила Агнесса, — Фермоскира далеко. Там нас ждет гибель. Но если ты скажешь да, и мы кровью скрепим союз, я открою тебе мой план и мою тайну.

Будто воздух звенит вокруг… И мольба и повеление во взгляде… Смерть и жизнь на лезвии меча…

— Я с тобой, Агнесса! — голос Мелеты еще звучит в ночи, а Агнесса уже рванулась, обняла ее, и крепко было это объятие.

Они облегченно вздохнули. Вдруг точно ветром обдало обеих от невидимых крыльев…

— Что это? — Мелета обвела взором покои.

— Это крылья Таната, бога смерти, — прошептала Агнесса, — но мы не дали ему испить нашей крови, — Агнесса вынула меч и слегка надрезала руку. Мелета сделала то же. Они приложили рану к ране, и, но сдержав своих чувств, крепко обнялись, и долго так стояли, точно боясь что-то потерять.

— Я запачкала твой хитон кровью! — сказала Мелета и осеклась от взгляда Агнессы.

— Нет, Мелета… — Агнесса с трудом сдерживала слезы. — Ты подарила мне эту каплю верной крови. И я сохраню этот хитон навсегда! А вот и моя тайна. Пленный скиф рассказал мне, что далеко в горах есть недоступная земля Дорос. Туда нет дорог, там много диких зверей, а в центре три огромные горы со скальными обрывами. А наверху, в недоступности скал, прекрасное зеленое плато. Там живет небольшое таврское племя. Оно живет в довольстве и сытости, потому что земля там дарит сказочные урожаи. А скалы служат им лучше, чем самые неприступные крепости. Мы завладеем этой землей и тогда ни одного трутня не допустим до наших рубежей, кроме тех, кого подарит нам война как женихов. На время! А укрепившись там, очистим всю Таврику от этих трутней. И тогда по суше к нам не сможет пройти никто! Такова моя тайна. Завтра на площади мы должны решить свою судьбу и судьбу тех, кто с нами. Радуйся, Мелета! Нас ждет, быть может, то, о чем мы все мечтали.

Стихает за окном ветер. Лишь под внезапными его порывами изредка шуршат листья. Стихла площадь. Спит Агнесса. И всю ночь ей снятся сладкие-сладкие неистребимые сны о любви.

А Мелета не спала. Долго-долго она стояла у окна и всматривалась в даль. Туда, где за Боспором лежит загадочная страна Дорос, где за непроходимыми дебрями, острыми неприступными скалами раскинулись зеленые холмы их будущей родины.

— Я тоже сохраню этот хитон, Агнесса, — шепчет Мелета, — и никогда не предам тебя. И эту капельку твоей священной крови.

Утро выдалось светлое и теплое. Ветер стих, и море слегка волновалось, медленно остывая от ночного шторма. Но не затихли дочери Ипполиты. Слышны уже голоса, крики, цокот тысяч копыт — это конные и пешие воительницы со всех улочек города сходятся к агоре, к храму.

Площадь, еще недавно пустынная, уже полна: свободные наездницы, гоплитки, храмовые — все, кто был в городе, собрались на Совет. Все знают — нет Годейры и Лоты. Нет многих коренных ойропат, тех, кто рожден еще в Фермоскире, тех, кто рассеян по всему Боспору, и, непонятно зачем, проливает там свою драгоценную кровь, старея и мечтая о возвращении в Фермоскиру…

А тут, на площади, в основном молодежь. О чем они мечтают? Что видят по ночам в своих беспокойных снах?

Когда все собрались, из дворца на площадь выплеснулся грохот десятков копыт. Это Мелета, богиня Синдики, и Агнесса — в окружении свиты. Восторг блеснул в глазах юных ойропат: так прекрасны обе их предводительницы, так великолепно сияют на них доспехи. Пешие завидовали конным: сверху виднее было все людское море.

Ловко соскочив с коней, Агнесса и Мелета прошли на возвышение. Гул голосов мгновенно стих: дисциплина в кропи у каждой ойропаты. Все гадали: что скажет Агнесса? Что скажет Мелета? Что решит Совет?

Первой вышла Агнесса. Во многих юных сердцах защемило: вот она… великолепная… сильная… богиня… вот какой должна быть каждая амазонка…

Агнесса вынула из ножен меч, подняла его вверх. Блеснуло на солнце лезвие…

— Этот меч, сестры мои, я держу в руках не случайно. — Гул одобрения прокатился по рядам. Богорожденная Агнесса назвала всех сестрами. Даже те сотни где равнение было сбито, мгновенно подтянулись, выровнялись. — Сестры мои, вы видите, он заточен с двух сторон. И каждая из вас, бывшая в бою, знает, почему таков наш меч: когда рубишь впереди врага то знаешь — при замахе можешь поразить и того, кто подкрался сзади. И это в тяжелых сражениям многим спасло жизнь. Сегодня все мы в жестокой сече. Но не затупилось ли второе лезвие у нас? Не выползает ли гремучей змеей у нас за спиной коварный враг?

Гул одобрения пронесся по сотням.

— Царица Годейра ведет нас к погибели. Забыты все заветы Ипполиты. Пьяные трутни скоро будут вытирать о нас ноги. Это и поделом: мы не можем и не должны ввязываться в мужские войны. Мы должны жить отдельно и тайно. Скажите, сестры мои, нравятся ли вам мужчины?

Гул точно всколыхнул войска.

— А многие ли из вас получили то, о чем мечтали? Любовь? Что кроме боли, крови и унижения принесла любовь? Нет, свободная амазонка должна брать мужчину и бою и выбрасывать его за ненадобностью вони! Я знаю, что делать. Я, Агнесса, знаю, куда отвести вас, чтобы жить по заветам Ипполиты. И я не случайно начала с моего меча. Божественная Мелета тоже так думает. Значит, наш меч остер с двух сторон.

Гул все нарастал. Было видно, что не все согласны с Агнессой. Тогда вперед вышла Мелета.

— Сестры мои! — голос ее был тише, но шум мгновенно стих. — Пришло время решать, ибо смерть окружила нас со всех сторон. Вы знаете: стрела имеет наконечник. Но имеет и оперение. И нужна верная рука, чтобы пустить ее в цель. Я думаю, мы должны избрать сегодня Агнессу на царство. И тогда все мы — стрелы Ипполиты — найдем верную цель. Агнесса знает такое место, где мы можем укрыться и жить вечно одни. Сейчас я не могу сказать всем, где это — ибо я не знаю, кто пойдет с нами! Ведь, возможно, придется дочерям расстаться с матерями, а многим решить — быть ли свободной амазонкой или оставаться наложницей пьяных трутней.

— Итак, времени нет! — голос Агнессы вновь прозвенел над войском. — До прихода Годейры и Лоты мы должны все решить — я не хочу крови. Кто с нами — пусть соберутся у храма Арея, кто остается — у храма Аполлона.

Точно застыв, продолжало стоять войско. И вдруг распалось: молодежь, те, кто посильнее, — все к Агнессе, остальные сгрудились у храма Аполлона.

Крики, стоны, вопли. Но Агнесса не медлит: она уже на своем белом красавце, она уже мчится — а куда, знает только она и Мелета. Прошумела копытами свита, за ней потянулось и войско — больше половины ушли с Агнессой.

Пусто на площади. Низкие облака уже затянули небо, и ветер гонит с площади тех, кто остался. Вскоре опустела агора. И только ветер, и только желтые листья, и только стоны лежащих тут искалеченных и больных, тех, кто не смог быть ни с теми, ни с другими. Ветер к вечеру все сильнее свистит в снастях редких судов у причала. Да плач не утихает на площади: «Доченька моя, на кого ты меня покинула?..»