ГЛАВА 20
Таинственное исчезновение племянника, в котором он души не чаял, не на шутку расстроило епископа Море. Он понимал, что сделали это люди, глубоко заинтересованные в его исчезновении. Но кто это мог быть? Эти несколько слов не давали ему покоя. Кто? Он просыпался среди ночи и терзался этим вопросом. Читал молитву, а сам думал об этом. Если раньше он обвинял в этом графиню, которая ради своего сына могла пойти на такое преступление, то о чем говорит преждевременная смерть Ферри? В несчастный случай он не верил. Наконец он сделал для себя такой вывод: заинтересован прежде всего… король Франции. От многих, окружавших трон, долетали слухи, что Людовик был глубоко заинтересован в том, чтобы прибрать Тулузу к своим рукам. И вот… похоже, свершается.
– Ну что же, – сказал он себе. – Мы еще посмотрим, что на это скажет Рим, который не очень доброжелательно относится к королю.
Море понимал, что Риму нужны доказательства. А они, по мнению епископа, были в Париже. Кряхтя и поругиваясь, из-за этого постоянно крестясь, епископ собрался в дорогу.
И вот его колымага затряслась по пыльным, разбитым французским дорогам. Первый визит нанес графу де ла Маршу, пэру Франции. Когда-то они считали себя друзьями, и им было что вспомнить. Граф принял его в замке в Понтуазе. Он постарел. Замечательные русые волосы на его большой плоской голове, некогда волнами ниспадавшие на широкие плечи, поредели, а седина погасила цвет. Зауженное европейское его лицо было не узнать. Он раньше был худ, а теперь походил на мумию. Но веселый нрав сохранился. Сохранились и остатки былой дружбы. Он принял его сразу, как только тот появился.
Они сидели вдвоем в прекрасно обставленном кабинете. Одни гобелены на стенах чего стоили! А мягкие с позолотой кресла! Под них же и стол…
Пэр чувствовал, что епископ приехал не по пустякам. Но вот такой вопрос…
– Честно тебе скажу, вот те крест, – он размашисто осенил себя крестом, – ничего подобного не знаю. Хотя тебя понимаю. Да, наш сюзерен спит и видит сделать Францию могучей. Ему претит, когда какой-нибудь чирей вдруг начинает воображать себя Монбланом.
Он подал епископу бокал с вином. Тот принял. Отпив, некоторое время помолчал, смакуя прекрасный напиток.
– Я все понимаю, – отметил епископ, – но зачем… так.
– Вашего брата иначе не уговоришь, – улыбнулся пэр.
Но, увидя, как посерьезнело лицо епископа, поднял руки.
– Прости мою шутку!
Наконец наступает минута прощания. Они еще долго рассыпаются в комплементах друг другу, в клятвах верности старой дружбе. Домой епископ приехал задумчивый, обдумывая разговор во время встречи.
– Похоже, он действительно ничего не знает, – вздохнул епископ.
Следующий визит к Симону де Нелю, коннетаблю Франции. Он не стал принимать его в присутственном месте, а пригласил в свой загородный дом в Фонтенбло, который был построен недавно и резко отличался от собратьев большими сводчатыми окнами с фигурными переплетами, окрашенными в темно-коричневый цвет, что весьма выразительно смотрелось на белом фоне. Вход в здание оформлен порталом с козырьком на колоннах.
Хозяином оказался моложавый человек, одетый в малиновый бархатный камзол с большим воротом, украшенный белоснежными кружевами. Взгляд умный, внимательный, присущий людям, желающими услужить. «Король понимает толк в людях», – отметил про себя епископ, представляясь.
– Для меня большая честь, господин прелат, принять у себя столь знатную особу. Я готов оказать посильное участие в решении беспокоящего вас, ваша честь, вопроса. А пока… – и жестом пригласил за богато сервированный стол.
И опять епископ отметил про себя, что тот умеет обольщать не льстя.
– Позвольте! – он взял графин и налил гостю в бокал золотистого вина.
В нос ударил приятный запах.
– За вас, господин прелат! – коннетабль чуть прикоснулся к бокалу.
Епископ, сделав несколько глотков, оторвал бокал от губ.
– Прекрасное, Симон, у вас вино, – он сделал еще несколько глотков и поставил бокал.
– Благодарю вас, господин прелат.
– Зови меня просто Море. Так чем сейчас живет Париж? – голос епископа прозвучал обыденным тоном, относя вопрос к банальному началу разговора. Де Нель посмотрел на него серьезным, проникающим взглядом, точно хотел выудить из него утаенный, но мучивший того вопрос. То ли Море не понял его взгляда, то ли прикинулся этаким безразличным человеком, но он как-то погасил в себе то ожидание, которое породил своим же простым вопросом.
– Жизнь в Париже почти не меняется. Живя и крутясь в этом столичном омуте, вряд ли замечаешь его течение, – ответил Симон таким тоном, каком бы докладывал на заседаниях королю. Его румяное лицо не выражало никаких эмоций. – Все кажется обыденным, мелким и в конце концов никчемным.
– Суета сует, – вздохнул Море.
– Да, так что же вас интересует, святой отец?
Епископ провел короткими толстыми пальцами по подряхлевшим отвисшим щекам, как бы смахивая осевшую на них паутину накопившихся жизненных проблем, и ответил одним словом:
– Правда.
Коннетабль рассмеялся. И его лицо сделалось простым до обыденности.
– Правда, – повторил он, – иногда правда стоит жизни. Она вам нужна?
Епископ кивнул.
– Слушаю.
– Не могли бы вы, ваше преосвященство, дать оценку одному обстоятельству… – де Нель замолчал, пристально глядя на епископа.
Тот насторожился.
– Я слушаю, – повторил он, в его глазах зажглась тревога.
Море кашлянул:
– Чем вы можете объяснить такие обстоятельства? Внезапно исчез мой племянник Раймунд, его отец… да простит Господь его грехи, граф Тулузский, покидает жизненную обитель…
– Что? Что вы сказали? – перебивая его, воскликнул Симон де Нель. – Граф?
– Да, граф Тулузский, мой брат, совсем недавно отдал Богу душу.
– Наверное, это из-за указа короля.
– Какого указа? – быстро спросил Море.
Симон де Нель понял, что совершил промашку. Но отступать было поздно.
– Разве вы не знаете, что король подписал указ на основании решения консилиума об отторжении от графства Бокерского и Каркассонского сенешальства?
– Господи, – Море вмиг превратился в небогатого епископа, поднял глаза кверху, его физиономия стала выражать саму покорность, – прости грехи наши тяжкие, – и осенил себя крестом. – День ото дня не легче. Нет. Не знал о королевских причудах.
– Вы… не согласны?
– Бумаг я не видел, – хитро ушел от ответа епископ. Потом добавил: – Почему я должен заниматься этим вопросом? Я просто хочу знать, что за беда обрушилась на эту семью? Погиб и Ферри, мой второй племянник. Не странно ли, господин коннетабль?
Де Ноэль даже не ожидал, что у прелата может быть такой давящий взгляд. Он словно прибивал к стенке.
– Вы напрасно думаете, что в этом виновен…
– Я не думаю, – перебивает его Море, – а хочу знать, что за беда обрушилась на Тулузское графство. Вся история семейства может подтвердить, что такого никогда не было. Признаюсь, семейство несло потери: дрались на дуэлях, вели войны, но чтобы так… согласитесь, довольно странно, не правда ли?
– Да, – выдавил из себя Симон де Нель. И добавил: – Мне думается, господин прелат, это по вашей части. Молитесь, и бог услышит ваши молитвы.
Губы прелата скривились, непонятно что изображая: то ли насмешливую улыбку, то ли презрительное отношение.
Он поднялся.
– Благодарю вас за ауденцию. Должен сказать, она многое мне прояснила.
И хотя коннетабль почувствовал в этих словах и скрытую издевку, все же, прощаясь, сказал:
– Если вы, ваше преподобие, надумаете писать жалобу, советую обратиться к господину Бомануару, это наш знаменитый юрист.
Епископ протянул руку для поцелуя.
– Да хранит тебя Господь, – осеняя его крестом, сказал епископ. Потом, когда тот выпрямился, добавил: – Лучше я попрошу совета у архиепископа Санса Готье Корню.
Это был главный советник королевства. Такой ответ епископа не мог не озадачить коннетабля.
Дорогой у него возник еще один вопрос, который можно было бы обсудить с коннетаблем. Это поиск Раймунда. От того, что он его не поднял, защемило в груди. Но, подумав, решил, что просить об этом власти бесполезно. Его спонтанный ответ насчет санского архиепископа вдруг стал принимать реальные очертания. Море решил, что при удобном случае непременно это сделает. А пока что он подумал о том, что необходимо провести встречу с кардиналом Роменом де Сент-Анжемом. Море знал, что тот точно доложит королю об их встрече, и неплохо будет прощупать возможную реакцию короля, если он в какой-либо приемлемой форме выразит свое беспокойство Сент-Анжему.
Кардинал долго откладывал день встречи. Море уже подумывал о том, что кардинал мог прослышать о цели его пребывания в Париже и затягиванием приема как бы раскрывает ему глаза на то, что все бесполезно. Но стоило ему так подумать, как на другой день он был приглашен во дворец.
Его встретил высокий, подтянутый, с приятными чертами лица человек. Несмотря на возраст, стан его был гибок, а широкие плечи налиты силой. Его розовая, так шедшая к лицу сутана, казалось, вот-вот лопнет от его энергичных движений. Одной рукой он придерживал крест, другой выдвинул кресло и предложил его Море. Они были знакомы с тех пор, когда он был еще архиепископом. Но жизнь разводила их, поэтому встречались они довольно редко.
Разговор Море начал со своего последнего, несколько лет тому назад, посещения Рима. Он был принят Александром, папой римским. Он уже тогда заметил в лице папы болезненную усталость. При расставании папа посетовал, что Людовик, на его взгляд, недостаточно прислушивается к голосу Ватикана. При этих словах епископ, как он умел это делать, пронзительно посмотрел на кардинала. Поведение того должно было выдать его отношение к венценосцу. Но лицо кардинала оставалось спокойным, только в уголках глаз резче стали выделяться морщинки.
Море стало ясно, что кардинал не хочет особо касаться своего отношения к королю. И как бы в подтверждение вывода епископа перешел на другую тему.
– По вашему, епископ, виду, могу судить, что здоровье пока вас не покидает.
– Все в руках… – и он поднял глаза, крестясь.
– Давно в Париже?
– Не очень.
– Все вопросы решили?
– Признаться, у меня их не было. Просто хотелось прояснить одну серьезную проблему.
Как он ждал простого слова: прояснили. Но нет, кардинал не спросил. Вот сознательно или нет, Море еще не понимал.
– У нас тут тоже эти проблемы не дают покоя. Решишь одну, на смену другая. Аббат Гуго, что в графстве Берри, просил меня…
«Уходит, – застучало в голове Море, – значит, знает. Не хочет вмешиваться. Значит, мои предположения верны».
Кардинал говорил так долго, что Море перестал его слушать и думал только об одном, чтобы скорее он закончил.
Наконец его повествование подошло к концу. И вдруг, смолкнув на мгновение, Анжем неожиданно спросил:
– А что творится в Тулузском графстве?
Не предполагая такого вопроса и уже обдумывая прощальные слова, епископ вынужден был переспросить, чем крайне, это было видно по его выражению, удивил кардинала.
Кардинал повторил вопрос.
– Непонятно что. Но… семейство погибает, – сдерживая возмущение, ответил епископ.
– Да, я слышал. Король озадачен этим.
Потом три последних слова долго не выходили из головы епископа.
Возвращаясь от кардинала, Море был недоволен собой. По сути, он так ничего и не узнал. Всех нужных людей он повидал. Оставался только разве сам король. Но не опасно ли с ним затевать такой разговор? Не имея на руках каких-либо доказательств, он лишен был возможности в чем-то обвинить его. Так же, как и воспользоваться помощью Рима. Было очевидно, что узнать эти тайны пока не представляется возможным. Оставалось одно: попробовать найти Раймунда. Но он не представлял, с какого конца надо было начинать поиск. Вечером этого же дня он отбыл в свое епископство.
После долгой дороги епископ решил размяться и вылез из кареты. Невдалеке он увидел какого-то немолодого человека, неторопливо ходившего взад-вперед. По его добротной одежде можно было без труда определить, что это был хозяин. Скука одинокого путешествия, тяжесть от нерешенной задачи заставили Море невольно потянуться к этому незнакомцу. Они представились друг другу. Это был граф Боже.
Они разговорились. Тому тоже предстоял дальний путь. Оказывается, он следовал в Лангедок, где расположился его орден Бедных рыцарей Христа и храма Соломонова. Он был одним из этих рыцарей. А в Париж ездил по делам ордена и встречался с канцлером Бартелемейем де Ройю.
Кое-что рассказал о себе и епископ, утаив причину поездки в Париж.
Когда они устали ходить, а конца работы по-прежнему не было видно, граф предложил Море прокатиться до ближайшей таверны и промочить горло. Сказал, а сам рассмеялся и добавил:
– Там отлично готовят зайца.
От такого заманчивого предложения отказываться было грешно.
Таверна, как и многие подобные заведения, была приземистым бревенчатым зданием, наполовину ушедшим в землю. Но внутри было чисто, прохладно и аппетитно пахло жареным мясом, крепким вином и еще какими-то соленостями.
Хозяин, наверное, хорошо знал графа, ибо, увидев его, бросил свои дела и подскочил к ним.
– Что изволите, мой сеньор?
– Как обычно! – он посмотрел на Море.
Тот согласно кивнул.
– Только на двоих. И поскорее дай чем-то промочить глотку.
Им подали зайца на вертеле, а к нему чесночный соус и печень с кровью.
От пиршества их оторвал человек Боже, который пришел сказать, что карета отремонтирована.
– Дорогой епископ, – воскликнул Боже с веселой бравадой, – у нас одна дорога, предлагаю скоротать ее совместной поездкой. А посему приглашаю вас в свой экипаж.
– Благодарю, граф! И принимаю ваше приглашение.
– Хозяин! – рявкнул граф! – Вина на дорогу!
Когда они уселись и карета тронулась, граф заговорил первым:
– Итак, вас интересует, что собой представляет наш орден.
– Да, дорогой граф, – ответил Море, – если вас не затруднит, в нашем роду все старшие сыновья, все, между прочим, Раймунды, посвящали себя ордену тамплиеров.
– Это мне хорошо известно, – подтвердил граф.
– Так вот, мой брат, да упокоит Господь душу его… – Море перекрестился.
– Как, графа нет в живых? – удивился Боже.
– Да, – вздохнув, ответил Море, – так и не успел мне рассказать об этом ордене.
– Ну что ж, я исправлю ошибку вашего брата в память об этом благородном рыцаре.
Он поднял штору и посмотрел в окно.
– Как меняется местность! – воскликнул он, опуская ее.
Епископ поднял штору со своей стороны, и ему во всей красе открылось плоскогорье Бос с его широкими горизонтами, нескончаемыми полями и лугами.
– Да. Но как она прекрасна!
– Итак, – начал Боже, – мой дорогой прелат, несколько слов о моем ордене. Около ста пятидесяти лет тому назад один очень прилежный христианин, весьма почитавший Бога, прослышав о том, что в Иерусалиме часто обижают паломников, насмехаются над гробом Господним, возгорелся желанием помочь почитателям Христа охранять гроб Господний. Это был виконт Гуго де Пейном, вассал графа Шампанского. Сюзерен усмотрел в этом весьма благородный поступок и поддержал его. Тогда Гуго обратился со своим предложением к соплеменникам. Нашлись добрые, отзывчивые христиане, которые во имя торжества своей веры готовы были отдать и жизни. И вот девять человек явились перед королем Иерусалима Болдуином. Тот тоже поддержал их нравственно чистый и честный поступок. И они приступили к исполнению добровольно возложенных на себя обязанностей.
– Какие благородные люди! – патетически воскликнул епископ.
– Да, – подтвердил Боже и продолжил: – У них нашлось много последователей. Так родился орден тамплиеров, избравший себе белый плащ и алый крест с раздвоенными лапчатыми концами, расположенными слева, над сердцем.
– Представляю себе, как великолепно, воинственно вы выглядите в этом одеянии! Наверное, в основу вашего ордена положен какой-то девиз?
– Безусловно, мой дорогой прелат.
И Боже торжественно, словно перед ним было большое количество людей, произнес:
– Рыцари – гордые до спеси. Храбрые – до безрассудства и удивительно дисциплинированны.
– Надо же! – Море покачал головой и тут же поинтересовался: – А как сегодня выполняется он?
Боже что-то замялся, потом как-то невнятно произнес:
– Выполняется.
А затем, чтобы как-то отойти от этой темы, избежать ненужных вопросов, спросил:
– А вас, дорогой прелат, что привело в такой прекрасный город, как Париж?
И Море в тягостных словах поведал о цели своей поездки.
Боже слушал внимательно. Его весело-беспечное лицо приобрело весьма серьезное выражение. Он старался не пропустить ни единого слова и даже крикнул вознице, чтобы тот ехал тише. На ухабах карета так громыхала, что трудно было разобрать слова.
Когда Море закончил свое изложение и с горечью подвел итог, что не может даже определиться с выводами, Боже, положив руку на колено прелата, сказал:
– Мой друг, позвольте мне так вас называть. Я чувствую, что в королевстве что-то стало меняться. Если раньше оно с распростертыми объятиями встретило появление ордена на французской земле, то теперь, когда мы вновь набрались сил и хотели бы превратить Лангедок в свое сенешальство, до сих пор не можем получить внятного ответа. Ни да, ни нет.
– А знаете что, – произнеся эти слова, Боже прищурил один глаз, – мы, наверное, поможем в поисках вашего племянника, – и повернул лицо к прелату.
– Был бы весьма благодарен. Но… наверное, это будет стоить больших денег?
Боже усмехнулся, отворачиваясь.
– Дело не в деньгах. Это нужно и нам. Но для этого вам надо выбрать время и подъехать в нашу резиденцию.
Море, сползший было на самый край сиденья, привстал и откинулся на спинку.
– Где же она?
– Недалеко от Безю и Ренн-ле Шато. На вершине горы. Она видна с дороги.
Море задумался. И было от чего. Он немного схитрил, сказав графу, что абсолютно ничего не знает об ордене. Он знал и видел его устремления. Ему тоже нужен был Лангедок, а это ведь часть Тулузского графства. Вот они какие! Дай им палец…
Задумался и граф. Море не дал пока согласия. Неужели их задумка провалится, и он зря колесил по Франции, устраивая сие представление? Что он скажет магистру, которого уговорил оказать помощь епископу в поиске его племянника? О том, что он был похищен, они знали давно. Найдя его, они разрушат планы короля… Да и сами не останутся внакладе. Тогда получение сенешальства в награду за поиск – верное дело. И терпеливо ждал ответа.