ГЛАВА 17
Королевская крепость Лувр. Раннее утро, но король Людовик IX уже в своем кабинете. Это сравнительно небольшое помещение, скромно, но со вкусом обставленное. У дальней от входа стены стоит королевский стол, за ним резное кресло с высокой спинкой. Длинный приставной стол с креслами. Слева от входной двери до самого окна – шкаф, где хранятся бумаги. Справа – несколько кресел для приглашенных. Мебель инкрустирована перламутром и прожилками мрамора. Вся она – тонкой английской работы, подарок Генриха III. На стенах, меж высоких, но узких, с решетками, окон, висят старинные канделябры. Они потемнели от времени. На глухой стене – большой восточный ковер. Он радовал глаз яркостью красок и экзотической картиной несуществующего в природе сада. Это подарок внука Чингисхана Гуюка, который он преподнес во время встречи с Людовиком на Кипре. Тогда он договорился с ханом, что тот дарует христианам полную свободу. Но все сломала его мать, потребовав полного подчинения.
Если сравнить короля с большинством его предшественников, то он отличался от них смирением, выдержанным характером. Был известен один случай, который сразу стал достоянием Парижа. Однажды слуга Людовика Гийом де Сен-Патю, держа свечу, капнул на больную ногу короля горячий воск. Король только поморщился и, как простолюдин, убрал воск, а больное место потер слюнями, не сделав при этом даже замечания нерасторопному слуге. Любимой его молитвой была: «Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего».
Но этот смиренный король в борьбе за христианскую мораль ввел в стране инквизицию, за что подвергся резкой критике от своих подданных. Особенно в этом усердствовал граф Тулузский, Раймунд VII, отец похищенного Раймунда.
За приставным столом сидел пэр Франции граф де ла Марш, худой, жилистый человек с большой плоской головой на тонкой длинной шее. Бритое лицо обтянуто желтой морщинистой кожей. Крючковатый нос делал его похожим на сказочную птицу. Тонкие длинные пальцы с загнутыми ногтями перебирали толстые исписанные листы бумаги. За ним – Ферри Патэ, маршал Франции. Весьма упитан, с брюшком и двойным подбородком. Из-под косматых бровей смотрят хитроватые, невыразительные глаза. Полуседая грива ниспадает на плечи, густо покрытые перхотью. Он постоянно зевает, с некоторым испугом посматривая на Людовика. Король знает, что маршал – отменный бабник, любитель ночных кутежей. Но он ему нужен, как нужна леснику преданная собака. Рядом с ним – Симон де Нель, знаменитый юрист, мастер занудных речей, которые и смертников выводят из себя. Король его очень ценит за преданность, оставляя наместником во времена своих длинных отлучек. Далее – Рауль Дудэ, представитель торгового сословия. Человек средних лет. Большой открытый лоб говорит о недюжинном уме. Один недостаток – сильно ревнив. Несмотря на то что жена принесла ему семерых детей, он при малейшем подозрении устраивал настоящий погром.
Напротив пэра сидит епископ Герен. Такой же, как и пэр, суховатый человек. Епископская мантия позволяет разглядеть только его лицо. Оно невыразительное, но вот глаза! Это глаза фаната, человека, глубоко верящего в то, что он сам и проповедует.
В торце приставного стола стоит коннетабль Симон де Нель. Перед ним лежит стопка бумаги. Он смотрит на короля и ждет его сигнала. Тот через стол о чем-то шепчется с епископом, потом кивает де Нелю головой. Последний берет из стопки несколько листов до первой закладки и начинает доклад.
– «Дело рассмотрено консилиумом. Оно заключается в том, что согласно королевскому указу… все бароны, не выплачивающие сенешальские налоги, лишаются права на свои владения. Консилиум рассмотрел это дело и рекомендовал лишить графа Тулузского сенешальского права на владение Бокером и Каркассоном».
Одна сторона худощавого лица короля улыбнулась. Сдержал улыбку и Симон де Нель. Он-то знает тайное желание короля, чтобы графство Тулузское целиком и полностью перешло в его ведение. Атака началась. Но король далеко не глуп. Пусть радуется душа. Этого никто не видит. Но он должен, как справедливый король, сыграть роль защитника графа. И его первый вопрос к докладчику:
– Извещен ли граф о сегодняшнем рассмотрении его дела?
– Да, сир. Но… по причине его кончины…
– Да, – перебивает его король, – я знаю… очень жаль. Да… Но у него есть двое сыновей. Почему не присутствует старший?
– Сир! Старший его сын… – коннетабль замялся.
– Ну, говори, – приказал король.
– Он… исчез.
– Как исчез? – король даже привстал.
Коннетаблю пришлось рассказывать запутанную историю с исчезновением Раймунда. Людовик слушал внимательно. Он несколько раз тер нос, что было признаком его раздражения.
Когда Рауль закончил, король вскочил и несколько раз прошелся вдоль стола. Потом остановился и, опершись рукой на стол, бросил фразу:
– Пока Франция будет иметь столько границ…
Вероятно, он имел в виду многочисленное количество графств, герцогств, практически государств в государстве.
– …у нас могут украсть не только графа, но и короля.
Почему-то другие варианты исчезновения наследника ему в голову не пришли. Уже сидя, он обвел взглядом присутствовавших и спросил:
– Несмотря на случившееся, нам надо принять решение.
Все в знак согласия закивали головами.
– Давайте, – он вздохнул с облегчением, – я подпишу.
Маршал и юрист переглянулись, понимающе подмигнули друг другу.
Король взял отточенное гусиное перо, обмакнул его и аккуратно расписался.
– Всё, – и отодвинул бумаги на край стола.
Взглянув на коннетабля, кивнул головой.
– Слушается дело графа Ангеррана де Куси.
– Консилиум рассмотрел, – голос у докладчика чистый, спокойный, без эмоций.
«Дело де Куси… дело де Куси, – застучало в голове Людовика, – ну, будет буря!»
– …Были задержаны трое молодых дворян в его угодьях. Граф обвинил их в браконьерстве и приказал казнить, чем нарушил…
«Казнить, казнить», – опять забилось у короля в голове.
– …и приговорил их к повешенью.
«Повешенье, повешенье… троих молодых… повешенье», – назойливо продолжало стучать.
– Граф здесь? – резко спросил король.
– Да, сир. Прикажете его ввести?
– Да.
Симон де Нель повернулся и кивнул головой смиренно сидевшему у двери человеку. Тот вскочил и опрометью бросился за дверь.
Вскоре на пороге показался немолодой человек. Волосы его были всклокочены, борода неухожена. Дорогая одежда измята, местами порвана. На руках и ногах – цепи. Он шел медленно, с наклоненной по-бычьи головой, словно хотел на кого-то броситься. Взгляд исподлобья говорил о той ненависти, которая бушевала в его груди.
Король отвернулся и стал смотреть в окно. Виден был только клочок голубого неба, по которому плыли обрывки облаков. Симон почему-то молчал, и король вынужден был оторваться от своего наблюдения. Его взгляда было достаточно, чтобы тот вновь приступил к чтению. Все присутствовавшие, кто с интересом, кто с нескрываемым торжеством, смотрели на подсудимого. Это был сильный, мужественный человек, наделенный изрядной долей упрямства. Им будет трудно с ним совладать. Скорее всего, придется просто сломать.
Когда Симон кончил чтение, король задал подсудимому вопрос:
– Вы не чувствуете, граф, угрызения совести, приказав повесить трех… трех, – повторил он, – молодых дворян.
– Нет, сир. Они нарушили закон моих предков и за это поплатились.
– Но, – подал голос Симон де Нель, – королевский указ давно отменил все ваши неписаные законы и устаревшие традиции. Почему вы не подчинились воле короля?
– Не воле короля, – Людовик смотрит на Симона, – а тому закону, который обязан выполнять и сам король. Закон – это акт высшей справедливости, ибо он уравнивает перед собой всех, будь то граф или какой-нибудь крестьянин.
– Да, сир, вы правы, – Симон де Нель, чуть привстав, склонил голову.
Маршал ногой толкает пэра. Но тот невозмутим.
– Король должен подчиняться и воле тех, кто его избрал, – подал голос Ангерран.
Он явно намекал на то, что был в числе тех, кто по повелению Людовика VIII короновали на французский трон Людовика, тогда мальчика. Но король парировал его выпад своим ответом:
– Во Франции короли не избираются, а наследуют власть. Ты, де Куси, только подтвердил мое право. По этому праву и ты владеешь своим графством.
– Которое вы сейчас стремитесь отнять! Но боги, боги накажут тебя за это! – Ангерран загремел цепями. Пришла очередь сказать свое слово и Герену. Поправив крест на груди и этим как бы подчеркнув свою принадлежность, епископ сказал:
– Господь Бог, венчая короной помазанника, этим выражает свою волю. Он вручает ему паству, за которую тот должен нести ответственность. Границы этой ответственности должны выражаться законом, ясным и понятным для всех. В одном государстве не может быть чересполосица законов. В этом сила государства, а вы, граф, хотите подорвать эту силу.
Епископ не смотрел на Ангеррана, но, закончив речь, повернул голову в его сторону.
– Силу государства всегда составляли мы, – он с силой ударил себя в грудь, – а вы сейчас подрываете эту силу.
– Я вижу, – король заговорил спокойно, – граф ничего не понимает. К тому же мы отошли от дела, по которому здесь собрались. Лишить молодых людей жизни только за то, что они в пылу охоты перешли невидимую графскую границу! Да как чувствуют себя их матери, невесты! И что подумает народ о своем короле, который не может защитить их? Вы знаете, граф, я не люблю охоту, но скажите мне, только честно, если у вас еще осталось что-то от этого понятия, вы сами не топтали крестьянские поля в погоне за каким-нибудь подранком?
Граф, конечно, понял, куда метил король, и только ответил:
– Это была… моя земля.
Не то король устал, не то понял бесполезность спора с Ангерраном, но он взглянул на Симона де Неля, и тот понял, что пришло его время. Он поднялся, поправил сбившийся кружевной воротник и начал речь.
– Вот вы только что сказали, что это была ваша земля. Позвольте спросить: в каком королевстве вы живете?
Симон замолчал и уперся взглядом в де Куси. Тому почему-то стало не по себе. Он заворочился на месте. Стража насторожилась.
– Ну, – не выдержал Симон, – говорите, или я отвечу за вас.
Он еще подождал какое-то время, но, видя, что от него ничего не добьется, сам ответил:
– Во французском королевстве! Значит, кому в конечном счете принадлежит земля?
– Королю, – буркнул тот.
– Все правильно. Значит…
Симон оседлал своего конька. Он говорил так долго, а местами так убедительно, что граф не выдержал и закричал:
– Хватит! Решайте, как знаете.
– Мы знаем только закон, – Симон де Нель улыбнулся, – а по закону за ваше преступление предусмотрен… – Симон де Нель посмотрел на коннетабля.
Тот вздохнул и тихо сказал:
– Смертная казнь! – и добавил: – Консилиум рассмотрел.
Он положил бумаги перед королем. Король накрыл их своей сухой ладонью и поочередно посмотрел на сидевших за столом. И опять каждый кивнул головой в знак согласия.
– Быть… посему, – сказал король и потянулся за гусиным пером.
В это мгновение Ангерран оттолкнул стражей и, сделав несколько шагов, упал на колени и взмолился:
– Ваше величество, сир, в память о вашем отце, с которым мы столько времени делили в походах кров и еду, молю вас: спасите!
Но король холодно смотрел на него. Ни одна жилка не дрогнула на его лице. Стражники подхватили графа под руки и поволокли прочь. Но еще долго был слышен его голос:
– Проклинаю!
Людовик положил голову на спинку кресла и сидел так какое-то время. Он ждал бури. И она ворвалась в кабинет в виде… Бланки Кастильской, матери короля. Она еще и сегодня не растеряла ту красоту, ради которой мужчины, да какие мужчины! – падали перед ней на колени.
Король не шелохнулся и не открыл глаз. Он видел ее в такие минуты и… боялся. Да, на королеву страшно было смотреть. Ее лицо, ее прекрасное лицо, пылало гневом. От всей ее фигуры веяло решительностью и даже властностью. И на пути этой все подавляющей властности король воздвиг глухую стену. Он закрыл глаза и походил на уставшего человека, когда тот остается наедине с собой. Для него в это время никого не существовало.
Но эта проявленная властность вмиг победила людей, сидевших в этом кабинете. Они встали и на цыпочках удалились. Правда, маршал, прежде чем закрыть за собой дверь, оглянулся. Его взгляд кота так и впился в фигуру Бланки. И ему вдруг так захотелось издать позывной мяукающий клич.
– Ты не хочешь со мной разговаривать. Но я все же тебе скажу. Ты забыл, кто нам помог в борьбе с принцем Петром де Дре. Как ты его, этого Моклерка, боялся. Это он пытался захватить престол, но, если бы не помощь графа Ангеррана де Куси, кем бы ты был сейчас? И такая ему благодарность!
Чувствовалось, как в ее груди клокотала злость. И по тому, как креп ее голос, было понятно, что она готова перейти в гнев.
– Мама, – открывая глаза, тихим голосом назвал он ее.
«Мама»! Как давно она не слышала этого слова! Оно враз оборвало в ее груди натянутые струны. Она подошла к королю. Он поднялся, уступая ей место, и, склонившись, положил голову на ее колени.
– Сынок, – сладким голосом произнесла она, поглаживая его по голове, – сынок!
– Мама! – он поднял голову, – ради тебя я могу простить графа Ангеррана. Но кто простит меня? Матери тех молодых дворян, которые были повешены по прихоти графа? Или их невесты, которых они не смогли осчастливить, или их друзья, которые верят в справедливость королевской власти? Народ, так любящий тебя, может и разочароваться. Мама, тебе ли не знать, что счастливо может быть королевство в том случае, если король справедлив, благочестив и целомудрен. Но и неустрашим в годину бедствий.
Он встал, но в знак того, что выполнит ее любую волю, склонил голову. Поднялась и она:
– Мой сын, мой дорогой король! Ваше величество, сир! Я преклоняю голову перед твоим разумом. Ты прав! В справедливости – сила королевства. Прости меня!
Король улыбнулся:
– Мама, не убивай себя. Ангерран за помощь получил сполна. Но никто не давал ему права вечно нарушать наши законы.
– Ты прав, мой сын, – и она направилась к дверям.
Король пошел рядом. Около выхода он остановился, положив руку на дверную ручку.
– У тебя может появиться еще один проситель. Молодой граф Тулузский. Но я хочу напомнить тебе, что ты рассказывала мне о моем дяде. Король Альфонс когда-то сказал: «Раздробленное королевство – всегда лакомый кусочек для желающего поживиться».
Теперь улыбнулась королева:
– Я знала, что ты у него забираешь ряд сенешальств. Я жду не дождусь того времени, когда Тулузское графство станет частью твоего домена.
Король поцеловал ей руку и открыл дверь.