Земцова появилась у Корнилова дома поздно вечером. Одна. Шубин ждал ее в машине, не имея ни малейшего представления о цели ее визита к бывшему шефу Крымова.

– Сейчас я вернусь, и мы поедем домой, – проронила она тоном, напомнившим Шубину то время, когда Земцова была фактически его женой; и у него от приятных воспоминаний даже поднялось настроение.

Он искал ее весь день, постоянно звонил домой, но Наташа, бравшая трубку, отвечала одно и то же: «Я ничего не знаю». И даже после того, как все-таки они встретились почти на пороге ее квартиры, куда она добралась едва живая, он не узнал о ней больше. «Я занималась делом Бродягиной, раздобыла кое-какой материал, от которого чертям в аду станет тошно… А теперь устала и хочу спать». Вот и все.

Юля оставила на сиденье пакет с бумагами, и Шубин, понимая, что поступает по отношению к ней просто по-свински, все же не удержался и развернул его, достал оттуда листы, стянутые тонкой розовой резинкой, под которой увидел вырванный блокнотный лист с наспех выведенными маркером буквами: «ШУБИНУ. Игорь, положи на место и никогда больше так не поступай. А теперь убирайся. Я не хочу тебя больше видеть». В это время раздался сухой щелчок – резинка лопнула, и бумага (а это оказались разрезанные на прямоугольники бумажные полотенца) рассыпалась в его руках. Его проверяли на вшивость. И он не прошел проверку. Юля ему не доверяет.

Он залился краской, понимая, что попался как последний идиот. Но и не заглянуть в пакет, в котором могли находиться важные документы, он не мог: сработал профессионализм.

Шубин постоянно думал о тех фотографиях, которые Юля показала ему в надежде, что он поймет ход ее мыслей и поможет ей в чем-то, касающемся, быть может, ее расследования убийства Бродягиной, но что поделать, если он там никого не узнал? Он же не виноват!

«Быть может, – рассуждал Игорь, – она думает, что я знаю о Крымове больше, чем рассказал? И теперь ждет, когда я начну ей в чем-то признаваться?»

Да, ему если и было в чем-то признаваться, так это в том, что он смалодушничал, согласившись смириться с планом Крымова относительно поджога агентства. Безусловно, это была афера, не имеющая никакого отношения к тому, чем Крымов занимался в Париже и ради чего он туда и укатил. Поджог являлся идеей Щукиной, которая намеревалась, что называется, нагреть на нем (чуть ли не в прямом смысле) руки, с одной стороны, продав агентство вместе со всей мебелью и оргтехникой покупателю с соблюдением всех юридических норм, но с другой стороны – сделать так, чтобы, получив приличные деньги, оставить все компьютеры, всю имеющуюся у них дорогостоящую аппаратуру у себя, свалив все на пожар (благо, что полный комплект запасных ключей был у нее, и ей ничего не стоило в первую же ночь после заключения договора проникнуть в помещение, вывезти оттуда все, что только было можно, после чего облить комнаты бензином и чиркнуть спичкой)… Шубин не мог рассказать об этом Земцовой без подготовки, а потому мямлил, путаясь между такими понятиями, как аренда и купля-продажа, словно последний кретин! Ну не мог же он признаться ей в том, что Крымов поделил деньги, вырученные от продажи агентства, на четыре части – по числу сотрудников, и что четвертую часть, принадлежащую, по словам Крымова, Земцовой, он, обратив в валюту, перевел на открытый на ее имя где-то за границей счет. «Пригодится», – такими были слова Крымова перед тем, как им троим – ему, Наде и Игорю, разъехаться в разные стороны. А потом добавил: «Как все образуется, вызову к себе и тебя. Вот только Земцова дура, что вышла за Харыбина. Могла бы пожить другой жизнью. О счете не говори ей прежде времени. Я сам скажу».

Крымов вел себя так уверенно и так спокойно, оставлял в С. трудом нажитую квартиру, загородный дом – предмет зависти многих его друзей и врагов, – спалил, наконец, агентство, нисколько, казалось бы, не волнуясь за последствия, и машину, что Шубин тогда подумал: деньги у него УЖЕ ЕСТЬ. Иначе не стал бы он так рисковать и вести себя по-идиотски, поверив в гонорар, который ему еще только предстояло отрабатывать. Здесь могло быть два варианта: либо ему заплатили вперед всю сумму, что маловероятно, либо сумма аванса была настолько велика, что в случае, если заказчик откажется платить оставшуюся часть, Крымов все равно не останется внакладе.

Он должен был разыскать для Кристиана какого-то человека. Это понятно. И Кристиан, поверив в Крымова, заплатил ему аванс. Все просто. Но вот как Крымов собирался выполнить задание – загадка. Быть может, Юля и ждала от него, от Шубина, ответ на этот вопрос. Главный на сегодняшний день вопрос: на что или на кого рассчитывал Крымов, соглашаясь работать на Кристиана? И кто те люди или тот человек, которые помогали ему в этом сложном поиске?

…Игорь завернул все бумаги (кроме записки, которую порвал на мелкие клочки и выбросил) снова в пакет, положил на сиденье и, не отрывая взгляда от двери подъезда, за которой скрылась Земцова, закурил…

Корнилов был более чем удивлен, увидев на пороге своей квартиры Земцову, а потому понял, что случилось нечто из ряда вон. И даже испугался. Теперь, когда у него была молодая жена, внесшая в его жизнь новый смысл, которую он очень любил и ради которой готов был пойти на многое, лишь бы сделать ее счастливой, ему как никогда была необходима уверенность в завтрашнем дне. Эту уверенность прежде он черпал в Крымове, человеке, которого многие в городе считали образчиком легкомыслия, многие, но только не Корнилов, знавший Крымова как самого себя. Он понимал – на Крымова можно положиться. Легкость, с которой Крымов порхал по жизни, на самом деле была его защитой, спасавшей от неизбежных при такой работе приступов депрессии. Крымов не боялся ничего, он ввязывался в самые сложные и на первый взгляд обреченные на неуспех операции с тем же оголтелым отчаянием и одновременно иронией, с какими завоевывал женские сердца. Его философия, заключавшаяся в том, что жизнь ничего не стоит и что, пока ты жив, надо постараться каждый день прожить ярко и не без удовольствия, помогала ему в самых опасных расследованиях. Но для Корнилова главное заключалось, конечно же, не в этом. Крымов исправно платил ему процент с денег, полученных от клиентов агентства, а кроме этого, способствовал официальному «раскрытию» того или иного преступления, за что Корнилов получал свои звездочки и повышение по службе. Они работали вдвоем так слаженно и так хорошо понимали друг друга, что Крымов постепенно превратился в правую руку Корнилова. И вдруг теперь его не стало, он исчез, бросив его и – Виктор Львович до сих пор не мог в это поверить! – продав агентство! А между тем агентство было открыто на их совместные деньги, оставшиеся в их руках после того, как их попутал бес и они отпустили откупившегося от наказания крупного преступного авторитета… И как же после этого не искать Крымова? Как не требовать свою долю?

Хотя после того как Крымов исчез из города, а его агентство, которое уже к тому времени являлось собственностью другой фирмы, заплатившей за него немалые деньги, сгорело, а потом еще нашли и сгоревшую машину Крымова, Корнилов почти поверил, что его компаньона уже нет в живых. Тот факт, что на пепелище не осталось следов сгоревшего имущества, лишь подтверждал эту версию и свидетельствовал о том, что, перед тем как организовать поджог, враги Крымова попросту ограбили агентство, вынеся все самое ценное. Так думали многие, кто знал Крымова, к их числу относился и сам Корнилов.

Ему доложили, что Крымов работал на Берестова и одновременно (что бывало не раз, когда Крымов брался за несколько дел сразу) собирался заняться делом Бродягиной, но неожиданно пропал, бросив все, что у него было. Исчезла и его беременная жена. А вслед за этим в городе появилась Земцова… Что это – совпадение? Корнилов не поверил. И потому сделал все, на что только был способен, чтобы проследить и за ней. Потом ему стало известно, что в С. прилетел муж Земцовой, Харыбин, которого тоже как будто интересовал Крымов. Но вот в каком качестве – любовника его жены или просто хозяина сыскного агентства, – Корнилов пока не знал. Хотя чуть позже выяснилось, что Земцова попросту ушла от мужа и приехала в С., чтобы заняться своим прежним делом, о чем она, собственно, и сказала ему вполне открыто и даже попросила помощи. Она занимается расследованием убийства Бродягиной, и флаг ей в руки! Но вот куда она исчезала и для чего создала видимость своего присутствия в С., поселив у себя в квартире девушку, носящую ее одежду и старающуюся походить на нее?

Быть может, это было частью Юлиного плана, связанного как раз с ее расследованием? Или она только делала вид, что работает на Бродягину, а на самом деле выполняла какое-то поручение Крымова?

Словом, Корнилову на тот момент, когда он увидел перед собой Земцову, было совсем худо: десятки нераскрытых дел, и среди них убийство отца Кирилла, в котором он, старший следователь прокуратуры, не продвинулся ни на шаг (как, впрочем, и следственная группа из Москвы, прибывшая в С. по горячим следам, но так и увязшая в политических мотивах и бесплодных поисках).

…Юля прошла прямо в комнату, где ее встретила жена Корнилова, красивая, с печальными глазами Людмила Голубева, немного растерявшаяся при виде Юли, о которой много слышала от Виктора Львовича и визит которой не предвещал ей ничего хорошего.

– Мне надо поговорить с вашим мужем с глазу на глаз, – устало проронила Юля, садясь в предложенное кресло и взглядом буквально выпроваживая Людмилу из комнаты.

Корнилов, не сводящий с нее глаз, сел напротив:

– Ну что случилось? Не томи.

– На кого работала Зина Родионова из ИЦ?

– На кого надо, на того и работала. Обычная сотрудница из ИЦ, каких много. А в чем, собственно, дело?

– А вот в чем, – и Юля выложила ему несколько исписанных крупным почерком страниц с признаниями Родионовой.

Дождавшись, когда Виктор Львович прочтет все до конца, она вопросительно взглянула на него:

– Ну как, впечатляет?

Он выругался матом.

– А я, между прочим, воспользовалась ее услугами по вашей рекомендации. Как прикажете это понимать?

– Да никак… Просто я помог тебе, и все.

– Нет, не все. Люди, которые платили ей, в последнее время интересовались исключительно Крымовым, так же как вы. Вот и ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: зачем вам понадобился Крымов? Вы что, работали вместе с Харыбиным или с кем-нибудь еще?

– Крымов мне нужен сама знаешь почему. Он продал агентство, исчез, даже не поделившись.

Корнилов решил не церемониться и говорить все открытым текстом:

– Да еще ты приехала. Я даже подумал, что вы с ним работаете на пару, откуда мне было знать, что ты бросила Харыбина и попросту сбежала от него?..

– Это он вам сам сказал?

– Да мне и говорить ничего не надо было, я же не слепой…

– Ну и слава богу… – Юля заметно оживилась. – Я рада, что не ошиблась в вас. Значит, вам от Крымова нужны были объяснения и… деньги?

– А что – мало?

– Для меня главным было узнать, вы с Харыбиным или нет. Кстати, вам неизвестно, зачем ему понадобился Крымов?

– Сначала я думал, что из-за тебя, но потом, когда и ты куда-то делась…

– Как будто вы не знаете куда… – усмехнулась Юля.

– Ты была в Германии? – спросил он неуверенно, потому что на этот счет у него имелось несколько версий.

– Почти.

– Так вот, сначала я думал, что он ищет тебя просто потому, что ты его жена, а Крымов – твой лучший друг… Но потом, когда и ты исчезла, а он все еще продолжал крутиться в городе, я понял, что у него здесь есть дела и помимо тебя.

– Ладно. Оставим эти бесполезные разговоры. Я пришла к вам, чтобы вы сами приняли решение относительно Зины Родионовой. Как вы понимаете, этой истории можно дать огласку, начать уголовное дело, и все, карусель закрутится, так?

Он пожал плечами:

– Ты хочешь ее отпустить? Она тебе нужна? Но ведь после того, что ты мне сейчас показала, ей нельзя оставаться работать в органах. Больше того, ей надо бы вообще покинуть город и чтобы ее потом долго искали…

– Правильно. Я так и сказала ей. Но перед тем как ее отпустить, я взяла у нее генеральную доверенность, с помощью которой смогу заключить с вами от ее имени сделку – договор купли-продажи…

– Ничего не понимаю.

– Крымов вам должен? Должен. Так вот: примите часть долга в виде квартиры Родионовой, поскольку ее уже давно след простыл, а остальную часть – десять тысяч долларов наличными, принадлежавшие также Зине, я привезла с собой. Она откупилась, разве не понятно? Откупилась так же, как в свое время…

– Я понял, – Корнилов побледнел от волнения. Его успокаивало только одно: Земцова – человек порядочный, если она обещает молчать, значит, так оно и будет.

– А если с ней что-нибудь случится, а ее квартира уже станет моей? Что будет тогда?

– Вот и молитесь богу, чтобы с Зиной ничего не случилось. Думаю, что мне следует повременить с продажей ее квартиры, а примерно через полгода, когда она даст о себе знать и мы будем уверены, что с ней все нормально, она в безопасности и начала новую жизнь, вот тогда я продам эту квартиру, приобрету другую, на ваш вкус, после чего вы «купите» ее уже у меня, бесплатно, разумеется. Согласны? Таким образом, следы Зины затеряются, а вы станете обладателем вполне приличной квартиры, потому что Зинина квартира стоит не меньше, чем крымовский загородный дом…

– Хочешь сказать, что ее труд хорошо оплачивался?

– Вот это-то и вызывает у меня подозрения. Откуда у девчонки двадцать тысяч долларов, да еще и такое шикарное жилище в придачу?

– Но в ИЦ навряд ли найдется информация, которая стоила бы так дорого, – вдруг проронил Корнилов и почесал затылок. – Пойми, в ИЦ полно секретной информации, но вся эта секретность, мягко говоря, условна. Для кого-то она и может представлять интерес, но в большинстве своем, за исключением списка агентуры, в ней не содержится ничего, что могло бы заинтересовать людей с ТАКИМИ деньгами…

– Вот и я об этом постоянно думаю.

– А чего тут думать? Значит, она выполняла еще какую-то работу, за которую ей хорошо платили. Но как же могло случиться, что ты отпустила ее прежде, чем она тебе все выложила?

– Вот и отпустила. Подумала, что она действительно могла работать на каких-то людей, не видя их и связываясь с ними через нейтрального посредника. Кроме того, я понимала, что ей надо дать возможность поскорее скрыться из города… Признаюсь – я поспешила, отпустив ее, но вы поймите и меня…

Юля вспомнила, как грозила Зине серной кислотой, но рассказывать об этом Корнилову не сочла нужным.

Она поднялась:

– Мне пора. Про доверенность я вам рассказала – будем ждать известий, а деньги – вот они… – с этими словами она достала пакет из-за пазухи и протянула их Корнилову. – Берите, не бойтесь, я никогда не причиню вам зла.

Тут она вспомнила о Норе, девушке из НИЛСЭ, которой отдала на экспертизу сумку Марины Бродягиной.

– Виктор Львович, можно я от вас позвоню? – Юля позвонила ей домой, и Нора сказала, что в сумке Бродягиной обнаружены микрочастицы мышьяка и следы крови. Заключение будет готово лишь к вечеру следующего дня. Юля поблагодарила ее и окончательно успокоилась насчет Берестова: раз в ее сумочке был мышьяк, значит, он сказал правду и Марина сама принесла яд, которым и отравилась. Хотя для Берестова это уже не имело значения… А что касается крови, так это могла быть кровь отца Кирилла, любовника Марины, кольцо которого с отрезанного пальца она носила с собой с явным намерением подкинуть Берестову…

Юля уснула в машине прежде, чем Шубин привез ее домой.

Возле самого подъезда их поджидал Харыбин, который, увидев машину Шубина, сам подбежал к нему и распахнул дверцу:

– Где она? Куда вы ее дели? Что вам всем от нее нужно? – он набросился на Шубина чуть ли не с кулаками.

– Не кричи. Она спит, – Игорь кивнул головой, – в машине. Она очень устала и навряд ли захочет тебя видеть, не говоря уже о том, чтобы разговаривать…

– Послушайте, вы, она моя жена…

И тут Шубин, не выдержав, развернулся и сильным ударом в челюсть свалил Харыбина. «Жена!» Все произошло так быстро и неожиданно, тот даже не сразу понял, что случилось. Хотел подняться, но налетел на следующий, уже более осмысленный и точный удар, от которого в голове у него зазвенело, а из носа хлынула теплая кровь. И тогда уже он, ничего не соображая, вскочил и бросился с кулаками на Шубина, колотя его по чему попало, нанося удары преимущественно по воздуху, потому что юркий соперник успевал вовремя уклониться, чтобы затем обрушить на Харыбина новые и новые порции боли…

Юля, проснувшись от шума, выбралась из машины и кинулась разнимать дерущихся.

– Послушайте, да прекратите же вы! Да нельзя же так… – Она пыталась схватить Шубина за куртку и оттянуть назад, но он теперь стоял, почти не меняя положения и только отражая удары обезумевшего Харыбина.

И тут она услышала харыбинские слова, смысл которых мгновенно отрезвил ее, содрав последние покровы сна: он оскорблял ее, связывая ее имя с именем Крымова и Шубина, как только может оскорбить потерявший контроль над собой, обезумевший от ревности муж. Последние ругательства были смазаны жесткими и сильными ударами, затем булькающими звуками – это Шубин нокаутировал его, окончательно разбив Харыбину нос и разорвав губу. Отлетев на полметра к подъезду, Харыбин на некоторое время отключился.

– Пойдем, я отведу тебя домой, – Шубин, держась одной рукой за разбитое лицо, другой обнял Юлю и повел мимо лежащего на асфальте Харыбина к подъезду. – За него не переживай, я вернусь и отвезу его…

Утром она проснулась от прикосновения чьих-то рук, открыла глаза и чуть не закричала, увидев рядом с собой на подушке сине-желтое, все в ссадинах лицо Игоря Шубина.

– Что с Харыбиным? – спросила Юля, не желая верить в то, что происходившее вчера – реальность, а не кошмарный сон. – Ты отвез его домой?

– Отвез. Он в порядке, вот только ему наложили швы, я возил его к Чайкину, тот помог. Так что все более-менее нормально…

– Странно, что я после всего этого осталась жива… Вчера у меня был трудный день…

– Ты так и будешь говорить только о делах, о Харыбине, о Крымове?.. Скажи, я в твоей жизни совсем ничего не значу? Тебе нет дела до моих чувств?.. – услышала она, и ей показалось, что сквозь робкую попытку Игоря рассказать ей о своих чувствах пробивается тот жесткий и ледяной тон, который был у него раньше, в пору их зарождающихся близких отношений, когда она знала другого, более хладнокровного и даже грубоватого Шубина. То, что последовало за этим вопросом, лишь доказывало ее подозрение – у Шубина кончилось терпение, и теперь он ждет от нее ответа на поставленные вопросы. Роль друга ему больше не по плечу, и теперь, в зависимости от того, что Юля ему ответит, решится, останутся ли они вместе, или им придется расстаться. Он запрокинул ей голову и набросился на нее, забыв о боли, целуя ее теплые податливые губы, пока еще не отвечающие на его желание. И в тот момент, когда она готова была уже смириться с тем, что ее одиночество может быть заполнено таким прекрасным человеком, как Шубин, и что ее ребенок, вероятно, будет носить эту теплую и медвежью фамилию, раздался телефонный звонок. Юля взяла трубку, когда Шубин уже овладел ею и теперь, ничего не слыша и не желая ничего другого, как закрепить свое право на нее, качался где-то над ее головой, сам не веря в свое счастье.

– Земцова, это я, – услышала она знакомый голос, прорвавшийся к ней из далекого Парижа, и ей даже показалось, что в комнате запахло мокрыми каштанами, как там, в большой спальне с высокими светлыми окнами…

И они заговорили – ни о чем и обо всем. Она старалась говорить одними междометиями, уклоняясь от прямых ответов, но получалось так, словно она одновременно любила сразу двух мужчин – одного по телефону, всей душой и по-настоящему, другого – телом и чувством благодарности, разумом, наконец.

Капли пота со лба взмокшего Шубина падали на ее грудь, но иногда на телефонную трубку и задерживались на ней, словно желая подслушать любовное воркование двух изменников.

– Мне кажется, ты еще спишь… У тебя такой сонный, вялый голос… Ладно, птичка, пока, целую тебя нежно во все места, я тебе перезвоню… – там, в парижской квартире, положили трубку, и здесь, в С., Шубин без сил рухнул возле нее, чувствуя себя победителем. Все произошло до смешного, до слез одновременно цинично, символично…

– С кем ты разговаривала? – спросил Игорь, не подымая век; грудь его вздымалась, он еще постанывал на выдохе.

Но она ему ничего не ответила. Затем неожиданно всхлипнула.

– Ты плачешь? Что случилось? – он поднялся на локте и заглянул ей в глаза. – Ты чего? Тебе нехорошо?

Но она снова промолчала. Она была в тот момент слишком далеко от него, и тело ее хранило прикосновения другого мужчины, его запах, а в голове шелестели другие слова, сливаясь с шелестом мокрых каштанов: «Мне кажется, ты еще спишь…»

…

И позже, очнувшись от наваждения и целуя Шубина в губы, Юля вполне осмысленно и серьезно сказала:

– Ты должен сегодня же вылететь в Москву, это очень важно. Вставай, я сама сварю тебе кофе… Ты не знаешь, сегодня в библиотеке не выходной?

Она размышляла приблизительно так: Берестов нанял Крымова, чтобы найти убийцу отца Кирилла, с одной целью – поймать и посадить за решетку своего давнего соперника – Куракина. То есть он почему-то был уверен, что священника убил именно Куракин. Но почему? Берестов считал, что Куракин способен на такое убийство ради того, чтобы подкинуть улики сопернику и тем самым вывести его из игры. Более нелепого объяснения причины убийства не найти. Но, очевидно, Берестов был настолько пропитан ненавистью к Куракину, что о другом и слышать не хотел. Хотя налицо полная абсурдность этого предположения. И Крымов, понимая это, сначала взялся за дело, поскольку не привык отказывать клиентам, которые хорошо платят, а потом, когда ему сделали более выгодное в денежном плане предложение, отказал Берестову. Вот и получается, что Крымову в сети попалась золотая рыбина – Кристиан.

Кристиан. Если у Кристиана, человека явно не бедного, нашлись деньги для того, чтобы нанять Крымова и просто-таки закупить его, что называется, с потрохами, то почему же он не воспользовался ими раньше для розыска человека, благодаря которому он мог доказать свое право на наследство и разбогатеть? И что такого мог знать или предъявить ТОТ ЧЕЛОВЕК, чтобы помочь Кристиану доказать подобное право?

Ей ничего не стоило позвонить в Париж Крымову и выяснить это более подробно. Но зачем? Чтобы он знал, что ей не дает покоя его неожиданное богатство? Но ведь внезапный отъезд Крымова более чем загадочен. И не кроется ли за этим другая причина – смертельная опасность, нависшая над Крымовым, в которой он упорно не хочет признаваться?

Нет, это было бы слишком красиво и мелодраматично, как в театре. Или в кино. Жизнь более проста и прозаична.

Вдруг в голову Юли пришла другая мысль относительно Кристиана. Он мог НЕ ЗНАТЬ о существовании этих бумаг, а Крымов в частной беседе с каким-нибудь общим знакомым произнес вслух имя человека, у которого имеются какие-то бумаги, касающиеся Кристиана Броше. Вот и получается, что речь могла идти только о завещании. И это завещание скорее всего всплыло НЕОЖИДАННО, поскольку Кристиан мог быть, к примеру, НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫМ сыном Броше-старшего.

Кристиан мог искать своего отца просто так, из родственных чувств, как это делают многие растерявшиеся по земному шару родные люди. Он мог не знать о том, что его отец богат…

Юле показалось, что она разгадала этот французский ребус с ценными бумагами и наследственными делами, которые в мире капитализма занимают особое место и вокруг которых разворачиваются еще и не такие мелодрамы. Деньги там и деньги в России – разность порядков колоссальна! Значит, Крымову просто повезло, что судьба свела его с Кристианом, которому он оказался полезен в силу чудесной цепи случайностей, приведшей его в конечном итоге в Париж.

Но интуитивно Юля чувствовала, что эта цепь случайностей окрашена кровью отца Кирилла и что, не будь этого убийства, не было бы ни Кристиана, ни богатства, ни Парижа, ничего… Неужели Кристиан как-то замешан?.. Или Щукина? Или Крымов?..

Обо всем этом она думала, сидя за столиком летнего кафе на набережной и наслаждаясь видом сверкающей на солнце водной глади реки и миражных, светло-зеленых с золотыми пляжами островов. Сиреневый кружевной мост, перекинутый через Волгу и тонувший в белесой дымке, казался нереальным, сотканным из воздуха… Кругом была такая красота и тишина, что Юля, с трудом продираясь сквозь утреннюю истому и оцепенелость, буквально заставляла себя думать о предстоящих и не сулящих ей ничего, кроме страха и волнения, встречах…

Но фотографии, подобно серной кислоте, жгли ее совесть, и даже если учесть, что ее совесть – это духовная собственность, которая принадлежит только ей, все равно – она не сможет бездействовать и молчать, пока хотя бы не удовлетворит своего любопытства. «А там посмотрим».

Первое. Парни с Ватерлоо и женщина с цыганским лицом – она знала этих людей, и ей было досадно, что Шубин, которому она собиралась довериться, их не узнал.

Второе. Зина Родионова – за что ей платили, кроме работы у компьютера?

Третье. Кто убил отца Кирилла и за что?

Четвертое. Издательство Даниэля Сора. Какого рода литературное произведение Крымов собирается издавать в Париже? Откуда такая самонадеянность? Неужели только деньги Кристиана и его связи?

Пятое. Почему Щукина, собираясь выйти замуж за Кристиана, требует с Крымова какие-то деньги? Он ей чем-то обязан? Чем? Знакомством с Кристианом?

Шестое. Шестой пункт прочно обосновался в ее голове и постепенно стал первым. И чтобы проверить правильность своих логических построений, Юля взяла такси и поехала в гости к женщине, знакомство с которой могло открыть ей глаза на многие вещи…

Вдова отца Кирилла, Тамара Николаевна Андреева, открыла ей не сразу. В доме чувствовалось какое-то движение, хлопки дверями, затем все стихло, раздались звуки неторопливых шагов, и Юля услышала:

– Кто там? – голос был недовольный, неприветливый, довольно грубый. Но женский.

– Моя фамилия Земцова. У меня к вам есть дело.

– Я не принимаю.

И снова шаги. Только уже в обратном порядке, затихающие.

Юля позвонила еще раз. Она стояла на крыльце дома отца Кирилла, добротного, двухэтажного, куда от калитки, не охраняемой ни одной злобной тварью (Юля страшно боялась собак, особенно после несчастного случая с Берестовым), вела дорожка, посыпанная речной галькой, и с восхищением взирала на роскошный в своем распускающемся состоянии сад. Она подумала, что навряд ли вдова священника управляется с таким зеленым хозяйством сама, без посторонней помощи. Здесь явно чувствуется рука профессионального садовника.

Снова шаги, и снова все тот же неприятный низкий голос:

– Я же сказала, девушка, что не принимаю.

– Откройте дверь, это важно, причем в ваших же интересах.

Хозяйка открыла дверь, и Юля увидела хорошо сохранившуюся, одетую во все черное женщину средних лет, довольно непривлекательную, коренастую, с черными изломанными бровями, черными глазами и темными поджатыми губами. Взгляд ее светился ненавистью ко всему живому, включая, пожалуй, весь белый свет.

– Вы Тамара Николаевна Андреева, вдова отца Кирилла?

– Я. Если вы журналистка, то интервью я не даю. Я устала, я больной человек и прошу оставить меня в покое.

– Я знаю, кто убил вашего мужа.

И Андреева тут же, словно поклонившись смирно и тихо, не проронив ни слова, впустила ее в дом.

…

– Понимаете, я занимаюсь частным сыском, меня многие в городе знают, вы даже можете навести обо мне справки. Вот мое удостоверение… – Юля подождала, пока Тамара Николаевна не ознакомится с ее потерявшим еще в прошлом году фактическую силу удостоверением, подписанным Крымовым, после чего продолжила: – Я расскажу вам все и приложу к делу необходимые доказательства, если мы с вами договоримся о цене. Дело в том, что расследование убийства вашего мужа, отца Кирилла, которого я очень хорошо знала и уважала, не только заняло у меня время, но и потребовало больших расходов. Мне даже пришлось выезжать за границу. Но работала я, само собой, не ради праздного интереса, а поскольку меня наняли… Мало того, человек, для которого я все это делала, заплатил мне приличные деньги. Но сейчас, когда я знаю о гибели вашего мужа практически все, я решила продать свою информацию подороже. Вы можете остановить меня на полуслове и попросить уйти, и я уйду, но тогда все мои материалы будут проданы тем, кто опечален смертью отца Кирилла не меньше вашего, если не больше… Продолжать?

– Да, разумеется, – взгляд горящих глаз Тамары Николаевны был устремлен в пространство, казалось даже, что она ничего не слышит.

– Я вам сейчас напишу сумму, а вы либо кивнете мне головой, либо покачаете в знак несогласия, договорились?

Вдова кивнула головой, и Юля по выражению ее усталого лица поняла, что далее, после показанной цифры последует еще один утвердительный кивок.

Юля написала взятую из воздуха сумму в долларах и, увидев, как поднялись брови вдовы, поняла, что переборщила. Но отступать было уже поздно.

После небольшой паузы, во время которой Тамара Николаевна, очевидно, прикидывала, сумеет ли она набрать такую сумму, Юля попросила у нее воды.

– Вы что, ко мне пить пришли? – вдруг неожиданно громко спросила вдова и, разорвав на мелкие клочки листок с написанной на нем цифрой, швырнула Земцовой в лицо. – И вообще: что вы все тут ходите? Кирилла уже нет, он не воскреснет, и те, кто его убил, еще ответят за это. Почему я должна вам верить? Кто вы такая? Частный детектив? Да не смешите меня! Ко мне приезжали следователи Генпрокуратуры, беседовали со мной, работали с утра до ночи, пытаясь найти хоть какой-нибудь след, хоть одну улику, но ничего не нашли. А вы приезжаете и предлагаете купить у вас имя убийцы и доказательства. Какого рода доказательства? У вас что, есть результаты официальных экспертиз, видеоматериал, что? Что у вас есть, чем вы располагаете? Господи, как же мне все это надоело!

Слушая ее, Юля уже ничего не понимала: сначала вдова заинтересовалась ее предложением и даже согласилась взглянуть на сумму, а теперь ведет себя так, словно ей нет ровно никакого дела до того, кто убил ее мужа.

– Может быть, вы мне все-таки принесете воды?

Хозяйка резко поднялась со своего места и быстрым шагом вышла из комнаты.

Юля оглянулась. Гостиная хоть и была похожа на холл кинотеатра – настолько велика и просторна, – но обставлена весьма убого: четыре кресла с вытертыми добела подлокотниками, телевизор, небольшая книжная полка с религиозными книгами…

Она проворно достала из одного кармана жакета хлопковые белые перчатки, затем выудила пальцами из другого кармана цепочку с крестом отца Кирилла, ту самую, которую в свое время кто-то подкинул Берестову уже на московскую квартиру и которую он запрятал в своем подъезде за батарею (Шубину понадобилось всего десять минут, чтобы обнаружить ее там, в жестяной коробке из-под леденцов, завернутую в пожелтевший газетный лист), и быстро спрятала ее за книги, стоящие на полке над телевизором. Вернулась на место, стянула перчатки и, сунув их снова в карман, постаралась напустить на себя внешнюю невозмутимость.

– Минеральная устроит? – Стакан с ледяной водой, запотевший, зеленого стекла, громко стукнул о стол, как если бы вдова его чуть ли не бросила, раньше времени отпустив руку.

– Устроит, спасибо. Тамара Николаевна, вы ведете себя так, что я все поняла, – сказала Юля, даже не притрагиваясь к стакану. – Мне не надо ничего объяснять: и так ясно, что вам совершенно безразлично, кто убил вашего мужа. А потому я покидаю вас. Мне жаль, что я потратила на вас так много времени.

– Вы ошибаетесь, госпожа Земцова, мне очень даже интересно, но просто я вам не верю. Кроме того, вы написали нереальную цену. Откуда у меня могут быть такие деньги? У многих сложилось ошибочное мнение о состоянии моего мужа. Да, у него был фонд, он и не скрывал этого, но деньги принадлежали не ему, а тем, кто в него верил, и вам это должно быть известно… Вы же не станете отрицать, что у моего мужа было много сторонников, союзников, друзей… Народ его очень любил, был ему фанатично предан и пошел бы с ним до конца, если бы он того пожелал…

– Так почему же он сам, отец Кирилл, не пошел дальше, а остановился на полпути?

– У моего мужа помимо преданных ему людей были и враги, разве вы не понимаете? Они и убили его… Если бы не его смерть, его идея о возрождении России путем объединения всех русских нашла бы свое продолжение, и, кто знает, быть может, он выставил бы свою кандидатуру на президентский пост…

– Это утопия, и кому, как не вам, это знать. Священник, борющийся в одиночку с сильными мира сего, – разве это не смешно, не утопично? Разве в это вообще можно поверить? В прессе о нем писали как о великом проповеднике, чуть ли не о мессии, о посланнике бога, но что конкретно стояло за этими словами? Несколько раздутых в той же прессе выступлений, текст которых был почти слово в слово взят из партийной брошюры с речами лидера какой угодно организации патриотического толка? Ну отправил он йод и бинты в военный госпиталь на средства, собранные с нищеты же, причем здесь, в С. А дальше-то что? Вашему мужу кто-то сделал хорошую рекламу на телевидении, и пусть он не так часто появлялся на экране, зато имя его почти не сходило с уст дикторов ведущих информационных программ. Кому это было нужно, вы не знаете?

– Народу, – с вызовом ответила вдова и сама, забывшись, сделала несколько больших глотков принесенной ею минералки. – Я только не понимаю, к чему вы все это ведете? Мой муж был великим человеком, настоящим патриотом, близко к сердцу принимавшим все несчастья, которые обрушились на голову простого народа. Он хотел возродить Россию…

– Но как? Одними пространными речами, направленными на свержение существующего правительства? Ничего подобного! Такого в его речах я что-то не нашла… Или, возможно, у него имелась программа политических преобразований, авторами которой были члены мирового правительства, те самые кукловоды, управляющие нами сверху, но только не с самого неба, а с какого-нибудь двухсотого этажа нью-йоркского небоскреба, и тратящие на разрушение нашего политического строя, и в первую голову экономики, миллиарды долларов?.. И разве не для этого ваш покойный муж был прислан сюда в девяносто четвертом году…

– Что вы такое говорите? Вы что, сошли с ума?

– Нет. Не сошла! Ваш муж являлся членом одной довольно крупной международной организации, а если быть точнее, одного ордена, деятельность которого была и до сих пор направлена именно на разрушение российского государства и установление в нашей стране своей власти, мировой власти, если хотите. По всему миру рассредоточены центры по подготовке агентов такого рода, и многие из них, внедрившись в структуру государственной власти, уже долгие годы работают против своей страны. Отец Кирилл (а если точнее, то Кирилл Алексеевич Андреев), к примеру, был заслан сюда, в С., для того, чтобы, приняв сан священника, сплотить вокруг себя большую толпу православных, внушить им определенные идеи, идущие вразрез с идеями настоящего патриотического направления, где нет такой четкой границы между русскими и представителями других наций. А народ, он же, как доверчивое стадо, готов пойти за любым, в ком почувствует силу, пусть даже пока одного только духа. Отец Кирилл выполнил свою миссию, отвлек с-ское население от того же Берестова, привлек на свою сторону куракинских избирателей, расчистив путь своему другу, Андрею Борисовичу Лазареву, такому же агенту, как он сам, долгое время проработавшему в нашем правительстве и вот уже несколько месяцев являющемуся претендентом на президентский пост. Еще полгода тому назад о нем никто не ведал, а сегодня достаточно включить любой источник информации – радио ли, телевизор, – как мы слышим только это имя. Тамара Николаевна, вы не можете понять, зачем я вам все это рассказываю, тем более что вы и сами все это знаете не хуже меня, если не лучше… Ведь вы втроем прибыли в Россию ОТТУДА, сначала несколько месяцев жили в Москве, на штаб-квартире, затем втроем же приехали в С. и почти целый год обитали в гостинице: Лазарев Андрей Борисович, Андреев Кирилл Алексеевич и Тамара Николаевна Троицкая… Знали вы и о романе Кирилла с Мариной Бродягиной и много раз выступали против их отношений, боясь, что это повредит вашему плану. Но страсть пересилила рассудок, и ваш «муж», отец Кирилл, тот персонаж, который вы лепили втроем, доставая необходимые документы, свидетельствующие о присвоении ему сана священника и много чего другого, получился слишком уж ненатуральным. Отец Кирилл любил Марину Бродягину, а потому, несмотря на ваши уговоры и доводы, продолжал с ней встречаться. И тогда что вы сделали?

Андреева, она же Троицкая, сидела с невозмутимым видом напротив Земцовой и только ухмылялась, то и дело поправляя падавшие ей на лоб черные волосы.

– Вы донесли на него, после чего вам ОТТУДА пришла инструкция – организовать убийство отца Кирилла, убрать этого разваливающегося на глазах идола и дать возможность другим людям, работавшим на Лазарева, сделать рекламу будущему президенту на этом «всенародном» горе. Достаточно полистать газеты, и вы поймете, что для того чтобы я додумалась до всего этого, мне не потребовалось никаких документальных подтверждений. Каждая политическая статья, как правило, заказана, и в ней проставлены определенные акценты. Изучив все эти акценты и понимая, что сегодня не то время, когда столько денег вбухивается в раскрутку никому не известного отца Кирилла, я поняла, что ваш «супруг», дорогая госпожа Троицкая, – всего лишь мыльный пузырь… В жилище Марины Бродягиной, которая ничего не знала и даже ни о чем не догадывалась, я нашла журнал «Пари-матч» с интервью, помеченным красным жирным маркером. Вы не знаете, кто давал это интервью? Лазарев! Ваш Лазарев, который, будучи еще переводчиком, уже медленными, но верными шажками пробирался поближе к Кремлю… Я сначала думала, что этот красный крест оставила Марина, потому что она тоже была переводчицей и ей было, быть может, небезынтересно прочесть про своего коллегу, работающего в Москве, почти на самом верху, а потом догадалась, что этот журнал принадлежал Кириллу, и интервью пометил он сам для себя, а Марина забрала журнал просто потому, что это «Пари-матч» – прекрасно иллюстрированное, роскошное издание!

– Вы – ненормальная, вам надо лечиться, – лениво проговорила Тамара Николаевна, вставая и потягиваясь, как если бы перед ней сидела не Земцова, обрушившаяся на нее с разоблачительной и полной пафоса речью, а случайная и явно находящаяся не в себе посетительница, на которую и внимания-то обращать не стоит.

– Я знаю, кто убил отца Кирилла, но знаю еще и то, что вы, женщина, которая любила и страдала от ревности, в порыве чувств решили предать своего сообщника. Вы уже давно каким-то образом отыскали его дневник… Или нет, даже не дневник, а подробнейшую историю того, каким образом из завербованного еще в Афганистане молодого русского парня сделали сначала агента, потом священника и чуть ли не мессию. В этих записках, дорогая Тамара Николаевна, помимо подробного описания деятельности ордена (что не только представляет интерес для всей мировой прессы, но и грозит за предательство смертью) постоянно встречается имя господина Лазарева, потому-то они так ценны и стоят так дорого. Скажите, сколько миллионов долларов обещал заплатить за эти записки Даниэль Сора? Ведь у вас есть наверняка и договор, подписанный вами НАКАНУНЕ ГИБЕЛИ ВАШЕГО МУЖА? Вы же знали, что отец Кирилл будет убит…

Тамара Николаевна смотрела на Юлю как на привидение. Она тяжело дышала и постоянно держалась за сердце. А затем неожиданно сказала:

– Так рукописи у вас? Что же вы мне сразу не сказали? Вы от Крымова? Вы привезли ее мне? Какого черта, вместо того чтобы говорить со мной о деле, вы несете мне всю эту ахинею?

Юля не поверила своим ушам: сработало! И даже если в ее обвинительно-разоблачительной речи было много неточностей, то главного она добилась – она узнала, что у Троицкой нет рукописи, вокруг которой и закрутилась вся эта издательская кутерьма. Что и требовалось доказать! Она была у Крымова, и он продал ее Даниэлю Сора! Вот откуда у него так много денег. И Кристиан, видимо, здесь вообще ни при чем! Но Крымов сказал Берестову, что через неделю весь мир узнает, кто убил отца Кирилла. Неужели Троицкая написала ему об этом?

А Харыбин? Вероятно, он знал многое из того, о чем Юле пришлось только догадываться: а именно что отец Кирилл – далеко не тот человек, за кого себя выдавал, равно как и его жена. Возможно даже, что он знает и о Лазареве… А что, если сам Харыбин – оборотень? Агент? Иначе откуда ему стало известно о рукописи?

– Да, я привезла рукопись, она в городе, и я отдам вам ее, если вы расскажете мне, каким образом она оказалась у Крымова.