Книга: Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник)
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

Перед тем как отправиться на встречу «с Крымовым», она заехала к Харыбину. На этот раз он оказался дома и встретил ее так, словно они увиделись после долгой и утомительной разлуки, – принялся жадно целовать ее губы, крепко при этом обнимая и шепча самые ласковые слова, на какие только был способен.
– Я знал, что ты вернешься… – Он почти плакал, тиская ее в уголке передней и тычась, как одичавший и всеми забытый молодой зверек, своим лицом в ее лицо, волосы, грудь и опускаясь все ниже и ниже, пока не обхватил ее бедра кольцом своих рук и не приподнял над полом.
Если бы это не было игрой, если бы она не узнала накануне о том, что в 1983 году итальянским режиссером Карло Лидзани был снят фильм под интригующим названием «Дом с желтым ковром», если бы настоящая Аперманис не погибла в автокатастрофе на Рижском взморье, а Наташа Зима не рассказала Юле о том, какими книгами «интересовалась» ее подружка Марина Бродягина, которая за свою короткую жизнь успела переспать почти со всем мужским населением города, включая и отца Кирилла, и за это время разбогатела на несколько десятков, а то и сотен тысяч долларов, да если бы еще и не пропал Крымов, а Щукина не появилась на экране телевизора, невольно иллюстрируя интерес праздных туристов к личности Жан-Жака Руссо… если бы не все это и многое другое, то Юля, возможно, и простила бы Харыбина. Она была беременна от него, и это обстоятельство слишком уж все усложняло. У ребенка должен быть отец, а у нее, легкомысленной мамаши, – муж.
– Ты плачешь? – Он опустил ее на пол, поставил на ноги и припер к стене в самом прямом смысле этого слова, как куклу, боясь, что она, хрупкая и фарфористая, упадет. – Все же позади…
– Что позади? – всхлипывала она, сдерживаясь, чтобы не высказать ему все, что ей стало известно за последние сутки, а заодно и о беременности, о которой она догадывалась, но в которую не верила в силу своей тщательно скрываемой инфантильности, считая, что зародившаяся в ее чреве жизнь не что иное, как чудо, волшебство, к которому относила все, что не понимала: телефон, телевидение, электрический ток…
– Я имею в виду нашу ссору… Ты наговорила мне кучу обидных вещей и даже не дала возможности оправдаться, ответить тебе, что все, что ты сказала, не имеет ничего общего с моей настоящей жизнью. Я никогда тебе не изменял, я любил тебя и люблю, а если и отлучался надолго, так у меня служба такая, извини…
Ей надо было во что бы то ни стало пройти внутрь квартиры и хладнокровно искать и непременно найти то, ради чего она сюда и приехала.
– Приготовь мне, пожалуйста, ванну, – сказала она совсем по-домашнему, просяще-нежно и даже улыбнулась сквозь слезы.
– Ванну? Господи, да я мигом…
«Можешь не торопиться…»
Она в считаные минуты, пока он мыл ванну, обыскала все его карманы, проверила ящики письменного стола, а когда нашла то, что искала, то даже не поверила в увиденное и, спрятав это на груди, под джемпером, встретила Харыбина уже на пороге квартиры.
– Ты куда? – На него было больно смотреть: с мокрыми волосатыми руками в закатанных рукавах, с лицом, которое менялось на глазах от выражения счастья до смертельной обиды, он стоял и смотрел, как Юля справляется с замками, пытаясь выйти. – Куда? Что с тобой?
– Я передумала, – только и сумела сказать она, парализованная тем шоком, который ей только что пришлось испытать, держа в руках вырезку из газеты «Riga».
Расплывающиеся в слезах черно-белые пятна букв типографского шрифта – растягивающиеся в трагикомичной пляске девять знаков, обозначающих фамилии погибших в автокатастрофе под Ригой молодых супругов «А-п-е-р-м-а-н-и-с–М-и-х-а-й-л-о-в», еще долго стояли перед ее глазами, сквозя прозрачным рисунком печатного текста через графический пейзаж летящих мимо деревьев, мрачных силуэтов старых домов и аляповатых витрин магазинов…
* * *
В восемь часов она уже стояла между колоннами консерваторского парадного подъезда и безостановочно оглядывалась, желая, чтобы сейчас у нее вместо двух глаз было несколько сотен, расположенных по всей ее поверхности и зорко следящих за всеми теми, кто пришел сюда тоже исключительно ради встречи с Крымовым. Темно-синие сумерки делали очертания колонн, близлежащих домов и силуэты людей расплывчатыми, нереальными. В каждом мужчине, направлявшемся в ее сторону, она видела лишь одного – Крымова. Это был зрительный обман, который приносил ей призрачную радость и одновременно страдание.
И вдруг, еще не веря своим глазам (тем немногим, всего лишь двум глазам, которые у нее были и теперь явно ей изменяли, искажая действительность), она увидела приближающегося к ней стремительной походкой Женю Крымова. Собственной персоной. Он был в своем черном элегантном пальто с золотистым кашне и в черной шляпе. В руке он держал длинный черный узкий зонт, так напоминавший ей всегда трость и над которым она всегда потешалась, называя Крымова пижоном, недоделанным англичанином или недобитым французом, за что ей частенько попадало именно этим зонтом и именно по выпуклым и упругим местам, как если бы они были разрезвившимися детьми, едва только начинающими различать свою разнополость. Но что теперь эти полудетские игры с зонтом, во время которых они устраивали возбуждающие, хотя и страшно нелепые догонялки, заканчивающиеся неизбежным поцелуем где-нибудь в укромном уголке приемной или какого-нибудь пустого кабинета, если она видела перед собой привидение, призрак, фантом… Это не мог быть Крымов, хотя она и рванулась к нему навстречу и даже уткнулась лицом во влажную от сырой погоды ткань пальто, пахнущий шерстью и мужским одеколоном кашемир.
И он подхватил ее и прижал к себе. «Как неосмотрительно… И кто бы мог подумать? Неужели наша затея с ложным возвращением Крымова совпала с его натуральным приездом в С.? Если он вообще уезжал, конечно».
Эти трезвые мысли были подхвачены уже знакомым ей мужским голосом, от которого она быстро пришла в себя, оторвалась от примагничивающего ее мужского тела и, резко обернувшись, увидела стоящего всего в шаге от себя мужчину, того самого, с которым ей так и не удалось побеседовать в кафе. Похоже, он даже и не замечал ее, поскольку взгляд его был устремлен на Крымова, все еще держащего Юлю за руку.
– Женя, вы извините, что я так не вовремя, но Игорь Николаевич ищет вас, он желает с вами поговорить… Отойдемте в сторону… – и этот нахальный тип, совершенно не обращая внимания на Юлю, подхватил Крымова под руку и потащил к стоявшей рядом черной машине.
– Вы, собственно, кто? – спросил Крымов глухим голосом, после чего произошло и вовсе неожиданное: мужчина, который только что тащил его в машину, внезапно отпустил его, сам сел в машину и в считаные секунды под рев и визг тормозов ошалелого, взбесившегося автомобиля рванул с площади и скрылся в неизвестном направлении.
Юля, всхлипывая, умирала от разочарования и досады в объятиях переодетого Чайкина, не желая признавать реальность происходящего. Теперь черное пальто напоминало ей скорее траур по прошлому, нежели проблеск надежды.
– Зачем ты так? – осипшим от плача голосом спрашивала она, больно царапая ногтями толстую и влажную ткань явно взятого напрокат дорогого пальто. – Лучше бы я закрыла глаза и постояла еще немного рядом С НИМ…
– Очнись, Земцова, – услышала она уже в своей машине, куда усадил ее перепугавшийся за ее рассудок Леша. Он был уже без шляпы, а потому больше походил на привычный для ее восприятия портрет одичавшего и полуспившегося Леши Чайкина, судмедэксперта, человека, страстно любившего свою ненормальную экс-жену Щукину и так же страстно ненавидевшего, особенно в последнее время, «бездельника и развратника» Крымова. – Ты мне лучше скажи, кто у нас Игорь Николаевич?
– Берестов, – икнула она. – Берестов. Я подозревала, что он замешан во всем. Только этого еще не хватало.
– А кто та женщина, стоящая возле цветочного магазина и постоянно поглядывающая в нашу сторону?
Юля повернула голову и увидела закутанную в меха очень красивую молодую даму.
– Она, верно, пожалела, что не прихватила из дома бинокль. Если бы не меха, я бы приняла ее за Аперманис. С этой дуры станется… Поспорим, что она ждет мужчину?
– Да я и спорить не стану: если не стадо мужчин! У такой красотки любовников должно быть как можно больше. На то ей и красота.
– Теперь понятно, почему ты женился на Щукиной… Или ты считаешь ее красавицей?
Разговор был прерван из-за появления другого лица, при виде которого Юля снова почувствовала прилив тошноты. «Когда же он успел? И как он намеревался сплавить меня?..»
Это был Харыбин, которого она совсем недавно оставила в квартире, где он готовил ей ванну. Стало быть, он знал, что она не станет мыться, знал, что у нее назначена здесь встреча в восемь, но тогда зачем разыгрывал из себя влюбленного мужа и, главное, ЗАЧЕМ ПОШЕЛ ГОТОВИТЬ ВАННУ, если знал, что она все равно не успеет ею воспользоваться: ей же предстояло ехать к консерватории?! Неужели он поверил ей, рассиропился-разлимонился, раскис и, плюнув на операцию, попытался вернуть себе жену? Да и она хороша: разве не искренни были ее мысли в отношении того, что она обнимает отца своего ребенка? Безусловно, глаза ее не могли врать, а потому Харыбин, в душе еще сохранив свою любовь к ней, был какой-то момент счастлив, представляя себе обещанную ему одним ее взглядом близость. Но они обманулись в своих надеждах и слабостях, встретившись на этой чудесной, заснеженной площади перед консерваторией, как два противника, как два героя детского фильма про шпионов. Как же все это было гадко!
– Леша, сейчас мы поедем в какой-нибудь ресторан, очень дорогой и где хорошо кормят. Там я угощу тебя обедом и попробую кое-что объяснить…
– Да не нужно мне ничего объяснять… – раздраженно, скороговоркой проговорил Леша, начиная злиться на то, что все его усилия пропали даром. – Я и так знаю, что ты мне расскажешь: что я идиот, что мне не нужно было переодеваться… Но я же хотел…
– Да я вовсе не о том. Твоя идея насчет переодевания – гениальна. Во всяком случае, теперь я точно знаю, что за Крымовым охотятся люди из разных лагерей. Харыбинский мне понятен, они охотятся, я думаю, за всеми кошками и собаками в округе: так, на всякий случай. Ему, моему муженьку, до всего есть дело, а уж до Крымова целых два…
– Ревность, что ли? Да брось ты!
– Откуда мне знать вашу мужскую, никем не познанную натуру?.. А вот что касается Берестова, это уже будет поинтереснее. Тем более что он был любовником Марины Бродягиной. Ты чуешь, к какой важной фигуре мы приблизились? Мне бы только узнать фамилию того типа, что пришел на встречу. Ведь Берестова в С. нет, его лицо мелькало вчера в новостях, когда говорили об очередном скандале в Думе, следовательно, он еще в Москве…
– Он мог прилететь сюда за один час уже сегодня, – резонно заметил все такой же грустный и разочарованный в себе Чайкин.
– Тоже правильно… Стоп. У меня идея.
Она свернула с улицы Радищева и направилась в сторону Астраханской, где, по словам Крымова, до десяти вечера работал «Интернет-центр», в котором любой желающий за определенную плату мог воспользоваться услугами всемирной сети Интернет.
– У нас еще есть время… Мы сейчас попросим кого-нибудь из этой конторы помочь нам открыть сайт С-кого правительства, местной думы и поищем среди этих бездельников и взяточников нужный нам объект. Уверена, что он оттуда…
В половине десятого, сидя перед экраном компьютера в сопровождении девушки-оператора, они действительно наткнулись на портрет человека, который сегодня чуть ли не насильно затаскивал Крымова-Чайкина в свою машину, намереваясь поговорить с ним в интересах Берестова.
– Я так и думала, что это Шалый, что это тот самый Виктор Андреевич Шалый, обладатель электронного адреса, по которому я посылала провокационное письмо с целью вызвать заинтересованное лицо на встречу с Крымовым. Только девочка Зина из информационного центра забыла добавить к досье этого Шалого, что помимо того, что он является работником отдела сельского хозяйства в правительстве, его бывшая должность – помощник депутата С-кой областной думы Берестова Игоря Николаевича.
– Думаешь, он до сих пор выполняет его поручения?
– Ну ты же сам видел. Здесь может быть несколько типов взаимоотношений. Учитывая тот факт, что Берестов на сегодняшний день – кандидат в президенты, то есть личность масштабная, серьезная, и его окружают люди приблизительно одного с ним уровня власти, его дружба с такой серой мышкой, как Шалый Виктор Андреевич, сомнительна. Следовательно, их связывает исключительная преданность последнего, которая может быть основана на страхе или чувстве благодарности либо на его личной ценности, о которой мы пока ничего не знаем… Можно было бы, конечно, предположить, что Шалый является для Берестова просто своим человеком. Нередко для такой роли выбирают кого-нибудь неприметного, но надежного. Кроме того, нельзя исключать и тот факт, что Берестов может с помощью того же Виктора Андреевича и его сына заниматься устройством своих финансовых тылов. Думаю, что фирма «Фарма-Инвест» вовсе даже не шаловская, а берестовская. Как тебе моя мысль? Ведь в случае, если он проиграет на президентских выборах, а потом его еще и не выберут на очередной срок, на что он будет жить, как не на средства, накопленные или дающие реальный доход уже сейчас и являющиеся одним из источников его предвыборной кампании? Хотя, по моим прогнозам (а я не сильна в политике), Берестов еще послужит государству – если не сидя в президентском кресле, то уж, во всяком случае, в кресле одного из руководителей Аграрной партии, которую он поддерживает, хотя и не любит об этом говорить… Я слышала по телевизору, что у него где-то в Москве выходит книга о сельском хозяйстве, в которой он предлагает ряд реформ, перекликающихся (если верить нашей прессе) со Столыпинскими реформами, но только применительно к сегодняшнему дню.
– Земцова, а ты… много знаешь.
– Когда лежишь на диване, а перед тобой включенный телевизор, то твоя голова превращается в сито, которое просеивает огромное количество информации и сортирует, что-то оставляя в памяти, а что-то отправляя дальше, в пространство… Так вот, про Берестова у меня, очевидно, осталось. Хотя именно в связи с ним прошла другая, более интересная информация, касающаяся больше его отношений с другим кандидатом в президенты – Куракиным. Якобы тот подослал к Берестову своих людей с тем, чтобы те подкинули ему наркотики через форточку. Идиотизм! Разве можно вообще выбирать в президенты такого тупого человека, который мало того что попался, но даже не смог спланировать такой простой операции по дискредитации противника, как эта? Кроме того, люди Куракина предали его уже спустя минуту после того, как машину, начиненную героином, или чем там еще, не знаю, остановили… Его выдали с головой, выложили весь план в деталях. Не представляю, как можно быть таким идиотом… Но я, кажется, отвлеклась…
Последнюю фразу она произнесла уже в ресторане «Тройка», когда к ним с Лешей подошел официант, и они сделали заказ.
– Вообще-то я не привык таскаться по ресторанам и отваливать такие деньги…
– Молчи. Расплачиваться все равно тебе, – она имела в виду деньги, которые сунула ему еще в машине, помня о мужском самолюбии и прочих составных мужской сути, которых у Чайкина было в избытке (исключая деньги, конечно).
– Ты что, разбогатела?
– Нет, просто захотелось поесть нормальную пищу. Если бы ты только знал, какой гадостью кормила меня до этого наша несравненная Аперманис… Удавиться можно.
Она, помолчав немного, вдруг проронила:
– Вообще-то, господин Чайкин, я собралась тебе сказать нечто очень важное. Собственно, поэтому и пригласила тебя сюда. Во-первых, здесь, когда ты от меня все услышишь, ты не станешь на меня орать или душить, во-вторых, сам не свалишься со стула, поскольку это неприлично.
Чайкин слушал ее молча, не поднимая головы.
– Чего ты молчишь? Тебе не интересно?
– Могу себе представить, что ты собираешься мне сказать.
– Ну и?..
– Что Крымова нанял Берестов, чтобы избавиться от Куракина…
– Да брось ты! Какое мне дело до Берестова и Куракина?! Дело вовсе не в этом!
– А в чем же? Тебе же главное было найти людей, на которых работал в последнее время Крымов, чтобы вычислить его, а через этих людей попытаться выяснить, где он может находиться. Или я чего-то не понимаю?
– Да, ты очень многого не понимаешь. Дело не в чем, а в КОМ! Во мне!
– Ничего не понимаю. Что случилось?
Принесли закуску, и Чайкин с испугом посмотрел на красиво украшенные блюда, как бы спрашивая разрешения у своей подруги приступить к еде.
– Чайкин! Неужели ты действительно ничего не понимаешь? Они же РУКОВОДИЛИ МНОЙ! С самого начала. С Москвы! Харыбин и Аперманис… На, читай, – она достала газету «Рига» и сунула ее под нос несчастному и исходившему слюной при виде снеди Чайкину. – Это я нашла час тому назад в квартире Харыбина. А это, – и она показала ему сделанную ею со справочника кино ксерокопию страницы с информацией о фильме «Дом с желтым ковром», – то, чем пользовалась Аперманис, когда готовилась к встрече со мной. Да ты ешь-ешь, слушай и ешь…
И она начала рассказывать ему о своих предположениях относительно того, каким образом она была спровоцирована Харыбиным еще там, в Москве, для поездки в С.
– Ты думаешь, что он нарочно изменял тебе, чтобы вы поссорились и ты уехала? Но откуда он мог знать, что ты уедешь именно сюда?
– А куда? Куда же еще? Ты думаешь, он не ревнует меня до сих пор к Крымову? Ошибаешься. Возможно, именно это чувство и подтолкнуло его к подобным действиям. Ему было не жалко меня, когда он подсовывал мне свое белье, испачканное в губной помаде, рубашки, женские волосы… Главным для него являлось то, что я попалась в его сети и совершила важный, правда, пока еще только в географическом смысле, поступок – переехала сюда. Он все правильно рассчитал. Естественно, первое, что я бы сделала, приехав сюда, это попыталась бы встретиться со всеми вами, ведь так?
– Так, – ответил Леша с набитым ртом, умудряясь при этом не терять нить разговора.
– Я так и сделала, и тут вдруг узнаю, что Крымова и нашей команды в городе нет, так? Ладно, не отвечай, а то еще подавишься. Что я стала делать?
– Искать Крымова.
– Правильно. Харыбин, который еще до замужества пытался завербовать меня в свою мрачную контору, прекрасно знал, что я представляю из себя в плане работы.
– Ты – хорошая сыщица, просто прирожденная, это всем известно.
– Да, кое-какие успехи у меня были. Вот и получается, что Харыбин, играя на моих женских чувствах и отравляя мне каждый день моего существования новыми порциями унижения, связанного с самым, пожалуй, болезненным, что можно только придумать для молодой жены, – видимостью измены, причем НЕ СКРЫВАЕМОЙ, а словно нарочно демонстрируемой, сам, своими руками направил меня сюда с единственной целью: отыскать Крымова.
Чайкин даже поперхнулся, когда представил себе на миг, до чего же чудовищно все то, что сейчас произнесла вслух Юля, и, сконфузясь, отодвинул от себя пустую тарелку. Достал платок и промокнул им лоб.
– Я понимаю, что это жестоко, и, поверь, нет на свете человека, который бы понимал и сочувствовал тебе так же, как я, но объясни мне, пожалуйста, при чем здесь Аперманис?
И Юля, без аппетита ковыряясь вилкой в салате, лишь пожала плечами: она и сама не знала, какую роль во всей этой истории играет «Рита».
– Единственное, что мне приходит в голову, когда я думаю о ней, это то, что оба заговорщика – Харыбин и Аперманис – не подозревали, как долго я буду искать Крымова. В этом заключается их основной просчет, поскольку их план был рассчитан на короткое время, за которое я ничего не успею узнать об Аперманис, просто даже мне и в голову не придет копать ее прошлое…
– Но ведь они отвели ей роль твоей клиентки!
– Да, но всего лишь на пару-тройку дней, я в этом просто уверена. Харыбин собирался привязать меня к ней материально и физически, чтобы мы постоянно были вместе и Рита следила за мной, за каждым моим шагом, ведущим к Крымову. Но я не нашла его до сих пор… Поэтому у них возникли сложности с развитием легенды, понимаешь? Сколько можно разыгрывать из себя шизофреничку?!
– Хочешь сказать, что Харыбин предполагал, что ты знаешь место, где бы мог спрятаться Крымов?
– Больше того, он наверняка допускал мысль, что я вообще имею какое-то отношение к исчезновению Крымова или что я просто в курсе крымовских дел. Думаю, что Харыбин не верил в то, что мы не перезваниваемся, не обмениваемся информацией, иначе как объяснить его уверенность в том, что я могу в кратчайший срок привести их к Крымову?
– Ты рассказала мне, что Аперманис сняла квартиру еще зимой. Означает ли это, что Крымов интересовал Харыбина намного раньше своего исчезновения?
– Леша, какие странные вопросы ты мне задаешь, а ты как думал? Они что-то замышляли в отношении Крымова, и вполне вероятно, что мое появление в С. в их планы не входило. Да, правильно, им нужен был Крымов, но скорее всего не он сам, а та информация, которой он обладал, работая на своего очередного клиента. Возможно также и то, что Аперманис была нужна Харыбину просто как приманка, как красивая женщина, способная выведать или выкрасть у Крымова эту информацию. Потому что теперь, когда я немного пришла в себя, мне кажется, что все-таки Харыбин не господь бог и навряд ли он сумел бы с точностью чуть ли не до дня предугадать мой приезд в С. Но то, что он спровоцировал меня на это, – безусловно.
– Получается, что он начал терроризировать тебя приблизительно в то же время, когда пропал Крымов…
– Я тоже так думаю. Вот тут уж они засуетились и стали думать, что бы такое предпринять, чтобы побыстрее найти Крымова. И Харыбин, прекрасно зная о моих чувствах к Крымову, пустил меня по следу, как борзую за зайцем…
– У Крымова есть что-то на Берестова, я так думаю… – сказал Леша, который вот уже пару минут смотрел на дымящееся перед ним блюдо с пряной бараниной, не зная, приступать ли к нему или продолжать вести разговор, делая вид, что официант, расставивший перед ними горячее, лишь призрак…
– Леша, ты ешь, не смотри на меня, у меня напрочь пропал аппетит. Я теперь не знаю, как мне себя вести с Аперманис: раскрывать ли перед ними обоими карты или нет. Меня словно загнали в тупик. Кроме того, стоит ли проводить операцию с мнимой поездкой в Германию и привлекать к этому Наташу?
– Дело в том, что если ты сейчас раскиснешь, заявишься к Харыбину и раскроешь ему все карты, то тем самым ты закроешь себе дорогу в Париж.
– Тоже правильно. Тем более что я больше чем уверена, что Аперманис наверняка разыскала мой блокнот, в который я записывала план своих действий и где изложила намерение срочно вылететь в Берлин. Больше того, там я пишу в основном о Бродягиной, высказываюсь по поводу того, что ее убийца – наверняка кто-то из ее многочисленных любовников. Так что, возможно, ты и прав и Наташе нужно срочно делать загранпаспорт… Но все это так долго и нудно…
– А вдруг он у нее есть?
– В любом случае у нас нет другого выхода. Ну не тебе же, Чайкин, лететь в Берлин?
– Знаешь, мне пришла в голову совершенно гениальная мысль… Дело в том, что Наташа Зима – девушка скромная, порядочная и все в таком духе, но навряд ли она согласится лететь в Берлин, не зная языка и не представляя себе, что такое вообще заграница. Я понимаю, что ты хочешь, отправив ее за границу, поймать сразу двух зайцев: отвлечь от себя внимание и дать возможность заработать библиотекарше; но послушай старого потрошителя, отнесись к этому гибче и отправь вместо нее женщину более раскрепощенную, чувствующую себя за границей как рыба в воде и которая впоследствии, когда вы уже встретитесь в Париже или Берлине, сможет тебе помочь в твоем деле. А Наташу переодень в свою одежду и посади в поезд, идущий в Воронеж или куда-нибудь еще, но только в противоположную от Москвы сторону. А сама в это время садись в машину, лучше всего мою, и поезжай в Москву, а оттуда в Париж. Другого пути все равно нет. Только таким образом ты сможешь оторваться от слежки.
– Но ты, наверно, забыл, где работает мой муж: неужели ты думаешь, что, когда я буду брать билет в Париж, я не засвечусь со своей фамилией в их организации?
– А вот здесь может быть только два варианта. Первый: Харыбин обратится за помощью в свою службу с опозданием, когда ты уже улетишь. Второй: он вообще действует самостоятельно, и его интерес к Крымову носит личный характер.
– Личный?
– Да. Он может притворяться, что его интересует дело, которым занимается Крымов, а на самом деле он работает на себя…
– Как Крымов? За деньги?
– А ты как думала? Информация в нашем мире дорогого стоит.
– Чайкин, по-моему, я не зря пригласила тебя в ресторан… Вот только бы найти женщину, которая согласилась бы мне помочь…
– Надо подумать, – вздохнул Леша, в очередной раз промокая салфеткой лоб, а потом губы. – Земцова, мне кажется, что я забеременел… Посмотри, какой у меня большой живот, да и подташнивает что-то…
* * *
Алла Францевна Миллер, или просто Миллерша, как звали ее все знакомые, была портнихой и душой закрытого женского общества. Прекрасно владея иголкой и ножницами, она также была талантлива в жизни в целом, что притягивало к ней самых оригинальных и состоятельных клиенток города. Дело в том, что помимо своего основного ремесла, с помощью которого она обшивала своих клиенток (как правило, становившихся впоследствии ее подругами, в число которых входили и Земцова с Щукиной, ведь именно она сшила Наде подвенечное платье), Миллерша виртуозно владела искусством общения. Поговорить с ней по душам означало вылечиться от душевного недуга, найти способ выйти из депрессии и попытаться иначе взглянуть на свою проблему в целом. Никакие дорогие психотерапевты не смогли бы так помочь женщине обрести душевный покой, как это удавалось маленькой округлой дамочке с черными влажными глазами, пухлыми губками и чуть заметными темными усиками, делавшими ее похожей на хитрого зверька.
Далеко не каждая женщина, пожелавшая обшиваться у Миллерши, могла позволить себе это – Алла Францевна брала достаточно дорого и повышала цены произвольно, как ей заблагорассудится, хотя своим клиенткам она объясняла, что стоимость ее услуг всегда зависит исключительно от политической обстановки в стране. А поскольку в стране все было стабильно, то есть богатые богатели, воры воровали, а нищие становились еще беднее, то и цены ее, соответственно, понемногу, но тоже стабильно ползли вверх.
Она жила одна, была себе полной хозяйкой и время от времени, устав от работы и бесконечных разговоров со своими клиентками, позволяла себе отдохнуть где-нибудь в Европе. Америку она не любила, предпочитая Германию, Францию и Испанию.
Юля пришла к ней без звонка, неожиданно и очень поздно, когда та, уже сделав себе маску на лице и облачившись в халат, лежала перед телевизором и потихоньку дремала, слушая очередные новости из Чечни. Звонок в прихожей заставил ее вскочить с дивана и кинуться к зеркалу, чтобы уничтожить следы сложной витаминной маски…
– Юля? Вот не ожидала! – Она тотчас расслабилась и пожалела о том, что так переполошилась. – Откуда ты? Из Москвы? Когда? Проходи, как же я рада тебя видеть…
Земцову она любила и уважала, считала ее умным и цельным человеком, хотя часто ругала за ее слабость в отношении к Крымову, которого Миллерша отлично знала по рассказам своих многочисленных клиенток, побывавших в постели «этого роскошного самца», и которого она немного побаивалась, поскольку и сама находила в нем много привлекательного…
Они обнялись, почувствовав тепло друг друга, и Юля, глядя на все еще молодящуюся, без возраста Миллершу, снова почувствовала, как слезы закипают у нее в глазах и как сердце, уставшее от одиночества и предательства, жаждет любви и участия.
– Ты слышала, что Женька пропал? – спросила она ее, задыхаясь от слез, и, не выдержав все-таки, разрыдалась.
– Ну-ну, успокойся, тела-то еще не нашли…
После этих слов Юле стало еще горше: ведь это означало, что клиентки Миллерши, которые были знакомы или близки с Крымовым, так же, как и она, Земцова, следили за событиями, связанными с исчезновением обожаемого ими мужчины. Стало быть, Миллерша в курсе…
Алла Францевна кинулась к шкафу и достала платок, которым принялась вытирать слезы с лица Юли:
– Ну-ну, успокойся… Дай-ка я на тебя посмотрю… – Она отошла в сторону, попросила Юлю подойти поближе к центру гостиной, чтобы при свете люстры получше рассмотреть ее лицо. – Послушай, а ведь ты беременна…
Это было невероятно: откуда она могла это знать?!
– У тебя удивленное лицо. Но я-то знаю женщин, знаю, когда у них начинают появляться пигментные пятна на лице, когда губы распухают, как будто их целовали сутки напролет, а главное – это выражение твоего лица, жалобное, женственно-просящее, переполненное нежностью ко всему окружающему и в первую очередь, конечно, к тому, кто уже живет внутри… Если бы ты не плакала и так не раскисала, может, тебе и удалось бы обмануть меня, а так… Я права?
Юля высморкалась в предложенный ей платок и вдруг остро ощутила еще одно чувство, которое гнала от себя все последнее время, чувство вины перед мамой, которой она так и не позвонила и которая наверняка разыскивает ее по Москве и наводит справки о них с Харыбиным по всем имеющимся у нее телефонам.
– Можно я позвоню маме?
– Звони, какой разговор! А я пока приготовлю тебе чаю…
* * *
– Знаешь, мне сначала показалось, что они просто куда-то уехали, потому что Надя перед тем, как я узнала, что Крымов исчез, как бы готовилась к поездке, очень много шила у меня. Она ведь тоже беременна, причем на этот раз по-настоящему, поэтому я сшила ей два чудесных теплых платья и один халатик, отороченный норкой. Она должна рожать в середине июня…
– Но почему тебе показалось, что она готовится к поездке, ведь шить платья, когда растет живот, – еще не означает, что она собирается куда-то ехать.
– Тоже правильно, но тогда объясни мне на милость, зачем ей понадобились все мои туристические проспекты, зачем она расспрашивала меня о Люксембурге, о Швейцарии, Финляндии?
– Думаешь, она за границей?
– Не знаю, честное слово, не знаю…
И тут Юля выложила ей, зачем пришла. Миллерша от удивления сначала не знала, что и сказать, но позже, немного подумав, произнесла:
– Ты хочешь, чтобы я поехала вместо тебя в Германию искать Щукину с Крымовым? Ты шутишь? Но где и как я там буду их искать?
– Тебе ничего не придется там делать, а только сидеть в Берлине в гостиничном номере и ждать моего звонка. Все. Деньги у меня есть, я оплачу тебе всю поездку…
– Но я не могу… Я… боюсь… – Алла Францевна смотрела на Юлю и качала головой: ей не верилось, что это не сон и что ей предлагают задаром прокатиться в Германию. – На что ты меня толкаешь? Как ты не понимаешь, что если даже они и скрылись в Германии, как тебе кажется, то неспроста, что Крымов, эта бестия, во что-то вляпался и им угрожает если не смерть, то, быть может, тюрьма…
– Все это ерунда, и лично тебе ничего не угрожает. Ты просто отвлечешь внимание ЭТИХ ЛЮДЕЙ от меня, понимаешь?
– А куда поедешь ты?
– Я не могу пока тебе этого сказать, потому что не уверена, что не изменю своего маршрута. Скажи, ты согласна помочь мне?
– Мне надо подумать, уж слишком все неожиданно.
– Но существует одно условие, и если его не выполнить, то все, о чем я тебя сейчас просила, уже не будет иметь никакого смысла. Ты должна будешь молчать о своем отъезде. Ни одна живая душа не должна знать о том, что ты едешь в Германию, да еще и по делу Крымова. Пойми, от того, как мы с тобой сработаем, зависит их жизнь.
Несколько минут тому назад Юля звонила в Москву, маме, успокоила ее, попросила прощения и сказала, что у них с Харыбиным все хорошо, что они неожиданно сорвались с места, потому что этого требовало его очередное дело. Как ни странно, но мама поверила, хотя и расплакалась, сказала, что так нельзя, что надо было позвонить еще неделю тому назад, что она соскучилась… Разговаривая с Миллершей, Юля параллельно продолжала слышать голос мамы и думать о ней. От переполнявших ее мыслей и чувств на нее снова накатила волна дурноты и захлестнула ее. Увидев, какая она стала бледная, Миллерша уложила ее в постель и принесла успокоительных капель.
– Знаешь, что я бы сделала на твоем месте? Вернулась бы в Москву и занялась вплотную своим здоровьем. Ты носишь ребенка, а потому должна хотя бы на это время выкинуть из головы Крымова. Если ты скинешь, то сама никогда не простишь это Крымову. Он жив, я чувствую, что он жив, просто уехал из города по своим делам… Я понимаю, конечно, что ты напугана: ведь кто-то сжег его агентство, машину… Тебе сейчас несладко, это понятно, а то бы я тебе рассказала о Крымове кое-что, да и о Щукиной тоже…
– Говори. Теперь, когда его нет и неизвестно, разыщем мы его или нет, мне можно говорить все. Тем более что он все равно женат и мне не принадлежит. И я, конечно, не должна была приезжать сюда и ввязываться в это дело. Я подозревала, что беременна, но не верила до последнего. Так что там с Крымовым и Щукиной? Что-нибудь связанное с Чайкиным?
– Ну, это еще цветочки. Надя сама мне рассказывала, что время от времени навещает своего бывшего супруга и что питает к нему самые нежные чувства. Но я хотела рассказать тебе о другом. В нашем городе где-то осенью, в самом конце, когда было уже холодно, мороз и даже выпал снег, появилась одна женщина… Я видела ее собственными глазами, когда она выходила из ресторана «Клест». Видишь ли, у меня глаз наметанный, и потому я сразу же обратила на нее внимание: это не моя клиентка! Ты понимаешь, о чем я?
Юля не понимала, как не понимала и того, какая разница, шел ли в тот холодный день, когда Миллерша увидела эту женщину, снег и сколько было градусов мороза, но надеялась в процессе разговора найти связь между этой несущественной на первый взгляд деталью и тем, что эта дама вхожа в «Клест» – дорогой маленький ресторанчик, который открыт далеко не для всех и где так любил бывать ныне покойный Ломов.
– Ну и что же она делала в этом ресторане и кто она такая вообще?
– Она там, представь, обедала. Просто-напросто. Сначала одна (это мне рассказал знакомый официант), а потом несколько раз появилась там в обществе Крымова. И это при том, что его жена беременна и в любую минуту может узнать от кого-нибудь об этих открытых и нахальных свиданиях.
– Но это могла быть его клиентка. Ты случайно говоришь не о Марине Бродягиной?
– Марина? Бог с тобой, – Миллерша перекрестилась, – Маришу я хорошо знала, это была не она.
– Тогда кто же эта дама и зачем ты мне о ней рассказываешь?
– ПРИЕЗЖАЯ.
– Это все, что ты о ней знаешь? Она была у тебя? Ты познакомилась с ней?
– Да нет же! Но хотела бы… Понимаешь, у меня достаточно много клиенток, которые носят драгоценные меха, но у этой шубка не шубка, берет не берет…
– Аля, не ходи вокруг да около, выкладывай начистоту: думаешь, она была любовницей Крымова?
– Сто процентов. Даже двести.
– Но откуда тебе это известно? Все догадки твоих бездельниц-клиенток?
– Их видели, когда они входили в подъезд дома, где находится городская квартира Крымова, так что вероятность того, что они любовники, очень высока. Юля, в конце-то концов, возьми себя в руки и постарайся взглянуть правде в глаза: твой Крымов – неисправимый бабник, и ничего-то с ним уже не поделаешь…
– Пусть. Пусть даже они были любовниками, но эту женщину-то ты после его исчезновения видела?
– Разумеется! Но уже в обществе других мужчин, причем некоторые из них мне тоже хорошо известны, поскольку являются мужьями моих клиенток. Из этого можно сделать вывод, что эта молодая дама питает интерес исключительно к богатым мужчинам. Что, собственно, и понятно…
– Меня это не касается. Вот если бы эта женщина пропала, тогда бы я поняла, к чему ты ведешь весь этот разговор: это могло бы означать, что она как-то связана с его исчезновением. А так…
– А еще я видела эту приезжую с отцом Кириллом… – осторожно произнесла Миллерша, словно напоследок решила осчастливить Юлю ценной информацией и в душе, вероятно, надеясь слегка шокировать ее неожиданным появлением на сцене колоритной фигуры знаменитого священника.
– С Кириллом? И где же ты их видела?
– Возле Троицкого собора, где же еще! Они о чем-то мило беседовали, он улыбался, а она словно его о чем-то просила, и лицо у нее при этом было весьма серьезным.
– Ты находилась далеко от них, ты не могла услышать хотя бы фразу, о чем у них шла речь?
– В том-то и дело, что я ничегошеньки не поняла, хотя и притормозила слегка возле них, сделала вид, что у меня развязался шнурок на ботинке…
– Неужели не услышала ни слова?
– Нет, представь себе. Она говорила очень быстро и слегка картавила… Даже нет, не картавила, просто у нее прокатывались некоторые согласные, она не говорила, а журчала, верно охмуряя бедолагу Кирилла.
Юля была разочарована: уж кто-кто, а Миллерша при ее природном уме и любопытстве должна была услышать хотя бы несколько слов, прежде чем отойти от этой весьма странной парочки. Но, видимо, одному богу известно, о чем они говорили, и вполне возможно, что эта беседа не таила ничего принципиально важного для ее расследования, которое настолько затянулось, что представлялось ей самой чуть ли не театральным фарсом, трагикомедией в истеричных зелено-оранжевых тонах…
– Ну и бог с ними, – решила Юля поставить точку в этой теме, – со временем, возможно, что-то и прояснится, и Крымов сам расскажет мне об этой особе…
Но тут же подумала, что уж слишком часто в последнее время в ее присутствии произносят имя отца Кирилла. И его убили, и Бродягину…
От собственной беспомощности и бесперспективности, которые она интуитивно чувствовала, думая о предстоящей поездке в Париж, ей с каждым часом становилось все невыносимее: зачем она вплела в свои дела Миллершу и как вообще додумалась до этой поездки, когда основанием для принятия этого безумного решения послужила лишь телевизионная передача, в которой мелькнуло лицо, похожее на Щукину?!
Тем не менее Миллерша уже спустя час после того, как ей было предложено ехать в Германию, словно очнувшись, забросала Юлю вопросами. Ее интересовало буквально все, начиная от оформления документов и кончая расходом денег, из чего нетрудно было сделать вывод, что к поездке чисто психологически она уже подготовилась, не говоря уже о том, что согласилась. Да, пожалуй, Юля не ошиблась в выборе кандидатуры, и именно такая женщина, как Алла Францевна – гибкая, решительная и практичная, – сумеет справиться с поставленной задачей. Для Наташи Зимы это путешествие показалось бы поступком чуть ли не вселенского масштаба, и навряд ли она смогла бы отнестись к этой поездке с такой необходимой сейчас долей иронии и авантюризма, просвечивающих в поведении Миллерши, которые своей легкостью восприятия заметно облегчали задачу.
– Если мне надо будет отвлечь от тебя внимание, следовательно, я должна буду хотя бы на время стать похожей на тебя, – ворковала, энергично перемещаясь по комнате и пыхтя папироской, сообразительная Миллерша, – или я что-то не так поняла?
– Ты все правильно поняла: я тоже возьму билет в Берлин, причем заплачу за это немалые деньги. Таким образом получится, что я как потенциальный пассажир самолета, направляющегося в Германию, буду зарегистрирована, что и является основным условием…
Аперманис, подумала Юля, которая наверняка уже несколько раз пробежала глазами по ее «плану», изложенному в блокноте, без сомнения сообщила о намерениях Земцовой вылететь в Берлин, следовательно, если и станут проверять списки вылетающих пассажиров, то искать будут фамилию «Земцова» и найдут, и мало кому может прийти в голову искать там фамилию портнихи Миллер. Вот и получится, что Харыбин или Берестов, кто-то из этих типов, так рьяно лезших в ее жизнь по причине своей заинтересованности в поиске Крымова («Вот ведь свиньи: нашли мое самое больное место!»), появившись в аэропорту, чтобы убедиться в том, что Земцова действительно вылетела в Берлин, увидят ее точную копию (над которой, кстати, еще им с Миллершей предстоит хорошенько поработать), но которая пройдет к самолету с документами Миллер. И разве им, следящим за ней, придет в голову, что это не Земцова, а переодетая портниха?
А что касается Наташи Зимы, то Юля поручит ей до ее возвращения пожить в ее квартире и тоже попытаться сыграть роль Земцовой, хотя бы несколько часов, чтобы уж совсем заморочить головы предполагаемым наблюдателям… Вот и получится, что одна Земцова полетит в Берлин, вторая – останется дома, выйдет, допустим, спустя пару дней после этого в булочную и «засветится», а настоящая Земцова в это самое время уже будет мчаться на машине Чайкина в Москву, откуда и вылетит первым же возможным рейсом в Париж.
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11