Ни Корнилов, ни Харыбин никого не оставили присматривать за коттеджем Крымова. Дом стоял, открытый всем ветрам, взглядам и трагедиям, окруженный соснами и елями, и изо всех сил старался сверкать на солнце своими немногочисленными окнами, блефуя и делая вид, что он так же, как и его хозяева, в полном порядке.

Но когда в дом можно пролезть через сорванную решетку кухонного окна (что Юля и сделала без труда, оставив машину у ворот и беспрепятственно проникнув во двор через калитку), то о каком порядке можно вести речь?

Благо, что внутри его не разграбили, все сохранилось практически без изменений, не считая следов грязной обуви на паркете и немытой посуды в раковине на кухне.

Телефон работал. Юля позвонила Корнилову.

– Виктор Львович, это Земцова. Я в коттедже у Крымова, спокойно пролезла в окно, почему никто его не охраняет? Неужели…

– Ребята отлучились на полчаса, я в курсе, – перебил ее Корнилов, – все под контролем, не переживай. Но запрись изнутри на всякий случай. Слушай, Земцова, пока не забыл… Мне тут передали из Риги – про Аперманис…

– Слушаю. Что-нибудь криминальное?

– Да нет. Два месяца тому назад Маргарита Аперманис с мужем, Антоном Михайловым, погибли в автокатастрофе. Под Ригой, на побережье… Тела извлекли, опознали и похоронили. Все как положено. Родственники утверждают, что это были именно они, поэтому таинственных историй с обугленными неузнаваемыми трупами здесь нет… Ты понимаешь, к чему я клоню? Тебя снова кто-то водит за нос.

– Знаю. Не первый раз. За информацию большое спасибо. Но мне кажется, что я столкнулась с больным человеком. Маниакально-депрессивный психоз, слышали о таком?

– Слышал…

– Кстати, как поживает ваша очаровательная жена?

Корнилов не так давно женился на молодой женщине, пережившей трагедию – самоубийство единственной дочери, поэтому тема депрессии была Виктору Львовичу весьма близкой, хотя и травмирующей: он сделал все возможное и невозможное, чтобы Людмила Голубева, которую он полюбил, не последовала вслед за своей четырнадцатилетней Наташей… Но эта мысль пришла к Юле уже позже. Она поспешила извиниться.

– Не переживай, у нас все хорошо, Люда чувствует себя прекрасно, занялась вязанием, что-то пишет, кажется, стихи или рассказы… А ты что делаешь в коттедже Крымова? Нам не доверяешь?

– Доверяю. Я себе не доверяю.

– Ты, что ли, ушла от Димы?

– Улетела. Виктор Львович, давайте не будем об этом? Время идет, а мы ничего не сделали, чтобы найти ребят… Вы спите спокойно?

– Не очень, а что? На психику давишь? Ну ладно, не буду тебе мешать. Мои ребята скоро приедут. Я сейчас скажу, чтобы им передали по рации, что ты в доме, а то вдруг пальбу устроят, испугают тебя…

– Это еще надо выяснить, кто кому на психику давит…

Она положила трубку и оглянулась. Не так давно, казалось, они здесь всей дружной компанией отмечали Новый год, жили почти неделю, если не больше, было весело, красиво, шумно и все были влюблены. За окном шел снег, в камине пылал огонь, пахло жареным гусем, печеными яблоками, какими-то невероятными салатами и елкой…

Юля обошла дом, вспоминая Крымова, его взгляд, мимику, жесты, смех, голос, руки, губы…

Усевшись на лестнице, она со слезами на глазах вспоминала последние дни их драматического и сложного романа, когда Женька, уже будучи официальным женихом Щукиной, успевшей к тому времени заказать свадебное платье у портнихи Миллерши, подкараулил Юлю здесь, ночью на кухне и овладел ею неожиданно, словно доказывая свое право на нее, в то время как на втором этаже, в спальне его ждала ослепленная своим женским счастьем Надя…

Как же тяжко было тогда признаться себе, что все, что приходилось делать ей в агентстве, включая операции, связанные с риском для жизни, было связано с ее желанием быть рядом с Крымовым. А как тяжело было пересиливать и ломать себя, чтобы доказать окружающим и в первую очередь именно Крымову, что она может самостоятельно вести дела и способна достичь в этом многого. Ей, трусихе, пришлось проложить тропинку в морг, познакомиться и подружиться с Лешей Чайкиным, чтобы научиться спокойно реагировать на трупы и не падать в обморок при виде мертвеца.

С Шубиным она научилась проникать в чужие, интересующие их квартиры и добывать не замеченные официальными экспертами улики, по крупицам собирать материал в НИЛСЭ, щедро оплачивая труд лаборанток, и, конечно же, непосредственно работать с клиентами, не забывая при этом и о вопросах гонорара. Денежные отношения – что может быть сложнее? Как стребовать с клиента деньги вперед, да еще и не гарантируя при этом положительный результат? Всему этому ее учил Крымов, делая едкие замечания, отпуская колкие шуточки, а порой и вовсе доводя ее своими унизительными выходками чуть ли не до слез. Пусть даже так, но все равно это была жизнь, настоящая, бурная, интересная, а потом появился Харыбин и увез ее в Москву… Или это ей сейчас так выгодно думать, а на самом деле она поехала сама, чтобы не видеть перед собой каждое утро сияющее личико Щукиной, наслаждавшейся своим неожиданным, привалившим, как наследство американского дядюшки-миллионера, браком, потрясшим, без преувеличения, весь город? Быть женой Крымова – это счастье или тяжкая кара за несколько минут сумасшедшего блаженства? Но в таком случае когда же кара настигнет и самого Крымова, испепелившего не одну сотню женских сердец и продолжающего свою веселую охоту?..

И вдруг Юля вспомнила Аперманис. Словно стены дома, в котором она находилась, какое-то время удерживали ее от того, чтобы думать о других, не о Крымове… А ведь Аперманис не существует. Это факт. Значит, Рита, молодая женщина, снимающая квартиру на улице Пушкина (хотя она уверяла, что эта квартира (и не только эта) – ее собственность, оставшаяся у нее от мужа, удравшего к матери в Тамбов), никакая не Аперманис, а совершенно другой человек, зачем-то выдающий себя за погибшую в аварии рижанку. Возможно, это ее родственница или знакомая, для которой настоящая Аперманис что-то значила, или же просто хитрая бестия, пытающаяся что-то выведать у Юли. Но что? И не лучше ли повременить с разоблачением, тем более что предоставляется возможность, ничего, по сути, не делая, заполучить крупную сумму денег?

С другой стороны, почему эта авантюристка взяла себе фамилию Аперманис, а не Ивановой или Петровой? Неужели ей не приходило в голову, что Юля Земцова, частный детектив, проверит подлинность фамилии? Значит, не приходило… Стоп. А документы? Паспорт на имя Маргариты Аперманис, свидетельство о браке с Антоном Михайловым, его телефоны, тамбовский адрес его матери… Юля вздохнула. Как же она могла забыть о них и почему не попросила Корнилова все проверить? Неужели исчезновение Крымова так повлияло на нее, что она утратила свои профессиональные навыки? А почему бы и нет?

И еще: акцент. Ведь Аперманис говорит с акцентом. Почему бы не предположить, что настоящая Аперманис не сгорела в машине, а осталась жива, но повредилась рассудком? Чтобы это узнать, следует связаться с Ригой и раздобыть фотографию настоящей Аперманис. Об этом тоже можно было бы догадаться раньше, еще в кабинете Корнилова.

«Взяла нож и зарезала его».

Здесь явно страдает психика.

«Хотя я не уверена в том, что нож в руках держала именно я, это мог быть и мой муж. Во всяком случае, я точно помню, что мне пришлось замывать кровь с паркета…»

Кровь на паркете? А ковер? Почему она до сих пор не взглянула на ковер, желтый ковер, залитый кровью? Все очень просто: если ковер существует – значит, было совершено настоящее убийство, и «Аперманис» возьмут под стражу или вообще посадят, а Юле придется возвращать ее деньги (кстати, Рита может запросто обвинить ее в краже этих денег, с нее станется, с ней лучше не связываться). Если же ковра не существует, как не существует синяков на бедрах Аперманис, то к ее словам по-прежнему надо относиться как к бреду больного человека и продолжать жить дальше, обеспечивая своей клиентке спокойную жизнь и тем самым отрабатывая деньги, а в это время заниматься вплотную поиском Крымова. «Ты хочешь избавиться от меня? Вы договоритесь с этими дорогими врачами, они скажут, что меня никто не насиловал, после чего сообщат куда следует, и вы, поделив мои денежки, упрячете меня в палату с психами?» Да, ее, похоже, никто не насиловал…

Думая об этом, Юля вошла в кабинет Крымова и села за письменный стол перед компьютером. Включила его. На ярко-синем фоне появились стройные ряды названий директорий и файлов. Она защелкала по клавишам, пытаясь найти что-нибудь подозрительное, что смогло бы навести ее на мысль о том, с каким делом была связана разыгравшаяся здесь трагедия…

Не обнаружив ничего, кроме обычного набора детских электронных игр и личных записей, касавшихся анализа проведенных расследований, она открыла интернетовскую страницу.

Безусловно, внутренний мир Крымова определялся коллекцией электронных адресов, которыми он пользовался чаще всего: подборка международных криминалистических новостей, статьи в прессе на эту же тему, оружие, охрана (новые системы сигнализации, электрооборудование для слежки и подслушивания), судмедэкспертиза… И вдруг неожиданный адрес «[email protected]». Но не в списке используемых и содержащихся в меню адресов, а стоит особняком, словно эти маленькие буковки набрали просто так, как в записной книжке – чтобы не забыть.

Щелкнув по интернетовской клавише, Юля была удивлена, когда спустя несколько минут на экране высветилась надпись: «такого адреса не существует», «проверьте правильность…»

Она убрала из адреса «sora», набрала оставшуюся «adel» (словно кто-то помогал ей нажимать на клавиши) и была немало удивлена, когда на экране стала «загружаться» огромная цветная фотография обнаженной девушки: порностраница приглашала познакомиться с девочками – Адель, Изабель, Катрин…

С отвращением, свойственным в этом вопросе лишь женщинам, Юля выключила компьютер.

Настроение было испорчено напрочь. Однако рассудок взял верх, и она снова включила аппарат – надо было просмотреть почту Крымова. Но и здесь ее ждало разочарование. Всего одно письмо, полученное им от неизвестного, скрывавшегося под адресом, состоявшим из набора латинских букв, содержало в себе просьбу срочно перезвонить. И все. Разумеется, адрес был переписан и предстояло его расшифровать. Письмо было датировано вторым марта. Чтобы не тратить понапрасну время, Юля, зная пароль Крымова, написала ответ на письмо: «Я дома. Звони. Крымов», но в последнюю минуту передумала и слово «Крымов» убрала. Как правило, Крымов не подписывался, поскольку эта фамилия была слишком известна, чтобы не насторожиться, увидев или услышав ее. И только после этого отправила письмо.

Вернулась в гостиную и долго просидела там, вспоминая свою «дохарыбинскую» жизнь. После чего позвонила Аперманис, чтобы выяснить, как дела у нее.

– Ты где? Мне страшно! – услышала она знакомый вопль, и все внутри ее перевернулось. Она действительно почувствовала сочившийся по телефонным проводам страх, страх Аперманис.

– Рита, я еду домой, не переживай, все будет хорошо…

– Он пришел, он снова пришел ко мне, и мне пришлось взять в руки нож…

Юля бросила трубку. Нервы ее были на пределе. Еще немного, и ей самой придется кому-то платить, чтобы ее успокаивали. И только Крымов мог бы это сделать бесплатно…

Перед тем как покинуть коттедж, она снова поднялась в кабинет и для надежности проверила почту: ответ пришел минуту назад. От того же человека, которому она только что отправила свое письмо. «625348962».

Быстро набрав первые шесть цифр – а она была уверена, что эта цифровая абракадабра не что иное, как номер телефона плюс номер пейджера, – она попросила соединить ее с номером 962:

– Пишите: «Жду у входа в ТЮЗ в 20.00». Все.

Судя по тому, что все прошло гладко, вероятность того, что это был действительно номер пейджера, была велика. В крайнем же случае на свидание к Театру юного зрителя придет какой-нибудь случайный человек, что тоже не страшно.

Она уже выезжала из леса, когда навстречу ей показалась машина с корниловскими людьми. Они поприветствовали друг друга включенными фарами и звуковыми сигналами, после чего каждый поехал в свою сторону: ей не хотелось говорить с ними о Крымове. Слишком все было грустно.

Рита не слышала, как Юля вошла в квартиру, открыв своими ключами дверь, зато Юле удалось услышать отрывок телефонного разговора. «…Ну почему вы не верите мне? Говорю же, что я пью эти ваши дурацкие таблетки, но они мне не помогают. Я бы хотела снова перейти на уколы… Нет, это не все равно, тем более когда в вену. Вам просто выгодно растягивать лечение, потому что я плачу вам. Все хотят обмануть меня, и вы тоже. Кроме того, я боюсь, что вы выдадите меня, потому что у меня нет никаких гарантий… Да, я понимаю, что иначе нельзя, но ведь речь идет о моем душевном спокойствии… Да, я живу теперь не одна. Меня опекает надежный человек. Нет, это не мужчина, женщина. Она лучше вас, потому что делает вид, что верит мне. Подождите, кажется, кто-то пришел… Нельзя, чтобы наш разговор услышали. Все. Я завтра позвоню».

Юле пришлось потихоньку выйти из квартиры и снова зайти, чтобы сделать вид, что она ничего не услышала.

Рита со слезами не то радости, не то грусти бросилась ей на шею, как если бы она была ее сестрой.

– Успокойся, я же пришла, а ты не маленькая девочка и не должна бояться оставаться одна… С кем это ты сейчас разговаривала по телефону?

– А ты что-нибудь слышала?

– Открывая дверь, я услышала твой голос…

– Я звонила в магазин и спросила, есть ли у них трехпроцентное молоко для кофе, вот и все, – спокойнейшим тоном солгала Рита. Очевидно, ложь была ее естественным состоянием, без которого она бы завяла, как цветок без воды.

– Рита, ты не могла бы показать мне ковер, в котором вы с мужем или он один (я уже не помню точно) относили тело Неизвестного в подвал?

– Конечно! Могу прямо сейчас!

Рита бросилась к вешалке, надела плащ и, схватив Юлю за руку, повела за собой из квартиры вниз по лестнице в подвал. Она шла так уверенно, что Юля поразилась: ведь перед тем как подняться в квартиру, она сама внимательнейшим образом обследовала весь первый этаж, чтобы разыскать дверь, ведущую в этот пресловутый подвал и… не нашла! Не потащили же они труп в другой подъезд, где такая дверь имеется?

Рита зашла в тупик, почти уткнувшись носом в кирпичную стену, и пожала плечами:

– Я не знаю, куда делась дверь, но она была, точно была.

– Может, все это случилось не здесь, не в С., а в Риге?

– Ты хочешь сказать, что я не могу отличить С. от Риги? И что мне там вообще делать, если мы жили здесь?

– Но раньше-то, перед тем как приехать сюда, вы жили в Риге, ты сама рассказывала, что у вас там прекрасный дом, по которому ты скучаешь, что там сад, цветы и даже был садовник!

– Но это было в другой жизни. Докризисной.

Самое время спросить, ДО СМЕРТИ это было или ПОСЛЕ, но разоблачать Аперманис было еще рано. Она же все равно никуда не денется, тем более что разговаривала она минут пять тому назад не с кем иным, как с психиатром, здесь нет никаких сомнений.

– Ладно, тогда давай что-нибудь перекусим, а потом мне надо будет снова уйти, но уже ненадолго. Ты по телефону сказала мне, что «он пришел» и что тебе вроде бы пришлось взять в руки нож… Кто пришел? Тот самый мужчина?

– Я перепутала. Это была моя тень, – спокойно ответила Рита. – Просто мне хотелось, чтобы ты поскорее приехала. Где ты была? Ты ищешь убийцу той девушки?

– Да, представь себе. Кстати, мне могут позвонить…

– Уже позвонили, – пожала плечами Аперманис. – Попросили тебя перезвонить вот по этому телефону, – и она сунула в руки Юли клочок бумаги с нацарапанным на нем номером телефона.

«Неужели Португалов так быстро сделал фотографии и даже успел их показать кому надо?» – подумала Юля, поскольку мало кто, за исключением Леши Чайкина и фотографа, знал, по какому телефону и адресу ее сейчас можно найти.

Юля позвонила и представилась.

– Это Аркадий Португалов, если помните, – услышала она.

– Что, клюнули?

– Нет, что вы, я так быстро не работаю, я же не халтурщик какой-нибудь… Просто решил позвонить вам и спросить, что вы делаете вечером.

– Вы хотите назначить мне свидание?

– А почему бы и нет? Шампанское я уже взял, все остальное увидите сами…

– О чем вы?

– Говорю же – увидите сами. Приезжайте в фотоателье к семи, я буду ждать.

– Только в девять, – решилась Юля. – У меня дела. Но вы должны пообещать мне, что вы будете один.

– Слово Португалова.

Она перезвонила Леше Чайкину.

– Леша, это я. Скажи, ты ничего не слышал о фотографе Португалове?

– Слышал. Бабник, но говорят, что красивый мужик, хотя я сам его не видел. Щукина рассказывала, что он работает на сутенеров, предоставляет им фотографии самых красивых девушек, которые заходят к нему в мастерскую…

– Леша, у меня к тебе просьба: ты не мог бы подойти к его фотоателье в половине десятого. Так, на всякий случай, а то я совсем одна и боюсь. – И она назвала адрес мастерской. – А остальное расскажу при встрече… Все, целую…

– Ты идешь на свидание? – В голосе Риты, внимательно слушающей их разговор, прозвучал упрек. – А как же я?

– Свидание – это слишком громко сказано. Я занимаюсь расследованием, я же предупреждала… Но если тебе страшно оставаться одной…

– Расследование? Тогда совсем другое дело, – как-то по-детски наивно-серьезно определила Рита и вздохнула. – Тем более что мы договаривались.

Она словно сама себя успокаивала.

– А кто такой Португальский?

– Не Португальский, а Португалов. Фотограф. Он знал Марину Бродягину, и я собираюсь поговорить с ним о ней. Думаю, что лучше всего это сделать в теплой обстановке, ты меня понимаешь?

Юля словно отчитывалась перед Аперманис: ведь не могла же она вот так запросто уйти, не объяснив своей клиентке, насколько важна предстоящая встреча.

Они наскоро поужинали тем, что приготовила Рита (еда оказалась на редкость вкусной и необычной, с обилием сыра и лука, после которого Юле пришлось съесть пол-лимона, чтобы заглушить специфический запах: как-никак, а ей все же предстояло идти на свидание!), после чего Юля надела одолженное у Риты красивое черное платье и собралась было уже выйти из дома, как вдруг услышала:

– Но ведь тебе к твоему Португальскому в девять, а сейчас только половина восьмого…

Пришлось выкручиваться и врать, что ей надо еще заехать домой и прихватить диктофон… Что было делать, ведь не докладывать же лже-Аперманис о том, что в восемь назначена встреча с неизвестным человеком, обладателем пейджера с номером 962, тем более что навряд ли эта встреча что-либо даст…

Ровно в восемь к входу в ТЮЗ подошел мужчина в сером плаще и, стараясь не привлекать к себе внимание прохожих, сделал вид, что рассматривает афиши. Время, когда перед театром назначают встречи, чтобы пойти на спектакль, уже давно прошло, а потому скорее всего это был именно тот человек, который и нужен был Юле. Рискуя быть непонятой в случае, если незнакомец просто пришел сюда на свидание, не имеющее никакого отношения к Крымову, Юля тем не менее решительно вышла из своего укрытия, каким явилась колонна расположенного в двух шагах от театра книжного магазина, и, поравнявшись с мужчиной, сказала ему как можно тише и вместе с тем четко проговаривая каждое слово:

– Меня послал к вам Крымов. Он пока не может появиться сам…

Мужчина в явной растерянности смотрел на стоящую перед ним Юлю: меньше всего он, казалось, ожидал встретить здесь женщину.

– Ну что ж, тогда немного пройдемся, поговорим?.. – наконец произнес он мягким жирным говорком, приглашая Юлю следовать рядом с ним.

Они прошли два квартала и вошли в кафе-кондитерскую, заказали кофе и сели друг против друга за маленький столик, расположенный возле самого окна.

– Где же Крымов? – спросил мужчина.

– Он поручил мне выслушать вас, – онемев от волнения, проговорила Юля, смутно представляя себе, кого видит перед собой и какие последствия может иметь в дальнейшем эта странная встреча. – Поэтому если у вас что-то есть для него, то можете передать это со мной.

– Могу я полюбопытствовать, кого я перед собой вижу?

– Мое имя вам все равно ничего не скажет, – Юля вдруг почувствовала, что совершила ошибку, придя на эту встречу, и, быть может, этим самым подписала приговор Крымову. На какое-то мгновение ей даже показалось, что она потеряла сознание – настолько нереальны были произнесенные ею слова. Разговаривать с незнакомым человеком о незнакомых вещах, не понимая, какой ее ждет результат, – верх легкомыслия. Однако она сидела в кафе и выдавливала из себя какие-то фразы, а потому даже если они и показались этому человеку бессмысленными, то все равно из этой встречи надо выжать максимум пользы – она хотя бы успеет хорошенько рассмотреть своего визави, а если получится, то и понять, кто он такой и на кого работает. Но, судя по таинственности, окружающей их встречу, он был если не заказчиком работы, которую выполнял или выполняет Крымов, то уж, во всяком случае, человеком, хотя бы немного посвященным в дело. Ведь к Крымову просто так никто не обращался. И будет глупо, если весь сыр-бор разгорелся из-за каких-нибудь неверных супругов, запутавшихся в своих отношениях или подозрениях.

– И все же?

Юля встала и направилась к выходу. Все! Терпение ее кончилось. Если сейчас произойдет нечто из ряда вон выходящее и за ней следом кинутся и попробуют остановить, то Крымов жив и тот, ради которого он уехал из города, просто на время потерял его из виду и теперь пытается восстановить разрушенную связь. Если же нет…

Но за ней никто не побежал, никто не схватил за руку, не остановил. Возможно, за ней установлено наблюдение, и несколько пар глаз внимательно следят за ее перемещением, но как же они будут разочарованы, если узнают, что она так же, как и они, потеряла Крымова из виду и что вместо того, чтобы действовать целенаправленно и искать его, ей приходится заниматься придурковатой клиенткой, которая боится спать одна.

Она столкнулась с Ритой Аперманис нос к носу, когда выходила из кафе.

– Рита? – Юля не верила своим глазам. Рита, казалось, тоже была не менее удивлена встречей. – Что ты здесь делаешь?

– Гуляю…

– Ты следила за мной?

Рита опустила голову. Они стояли в дверях кафе и мешали входящим и выходящим посетителям, но, казалось, не замечали этого.

– И давно ты этим занимаешься?

– Нет, просто я не поверила тебе, что ты поедешь к себе за диктофоном.

– Ну и что? Это мое личное дело, куда я еду и зачем…

– Ты хочешь, чтобы я вернулась домой? – Рита вся как-то сжалась, подобралась и показалась Юле настолько жалкой и беспомощной, что захотелось поскорее успокоить ее, утешить, как маленького больного ребенка.

– Я вернусь, – всхлипнула она, – я не буду тебе мешать, просто мне показалось, что я снова увидела его… Но я ведь могла и ошибиться…

«Интересно, – подумала Юля, – стал бы Крымов заниматься подобным делом, если бы ему хорошо заплатили, или нет, и как бы он строил свои отношения вот с такой Аперманис? Скорее всего поручил бы пасти ее кому-нибудь из своих подчиненных. Той же Земцовой. И без хлопот, и прибыльно…»

Надо было принимать решение. Отказываться от встречи с Португаловым было глупо – возможно, он хочет сообщить ей что-то о людях, с которыми встречалась Бродягина. Но и покидать в таком состоянии Риту она тоже не могла. Оставалось одно: взять ее с собой. Что Юля и предложила.

– Нет, что ты! Я никуда не пойду, я ведь понимаю, что ты живой человек и что тебе тоже нужен мужчина.

Рита нисколько не смущалась собственной откровенности. Неужели она почувствовала тщательно скрываемое Юлей желание встретиться с фотографом именно как с мужчиной?

Можно было, конечно, возмутиться столь – как бы – нелепому предположению относительно Португалова, но это навряд ли помогло бы, если не наоборот – не укрепило бы Риту в уже сложившемся мнении. А потому Юля промолчала, обдумывая ситуацию.

– Ладно, я тебя отпускаю, – Аперманис решила поступить по-королевски и предоставить Юле свободу на этот вечер, – но с условием…

– Это с каким же?

– Что ночевать ты все-таки придешь ко мне.

Они расстались, улыбаясь друг другу: Юля – с искренней благодарностью, Рита – играя какую-то непонятную роль, от которой ей словно бы и самой было не по себе…

На улице Юля вдохнула полной грудью и оглянулась. Все нормальные люди не спеша прогуливались, наслаждаясь неожиданно наступившим теплом, растопившим снег под ногами и внесшим в воздух запах весны, предвестницы еще очень далекого, но все равно такого желанного золотого, жаркого лета.

Природа капризничала в последнее время, то поливая город ледяными дождями, то посыпая тротуары мелким колючим сухим снежком. А теперь вдруг решила облагодетельствовать людей и подарить им теплый, пронизанный лучами заходящего солнца, дивный вечер.

В другое время Юля провела бы его с одним из своих близких мужчин – Крымовым, Шубиным или Харыбиным. Но сегодня она была одна и шла на свидание к практически незнакомому человеку, обманывая и себя, и его тем, что идет к нему по делу.

«…Шампанское я уже взял»… «Вы должны мне пообещать, что будете один»… «Бабник, но говорят, что красивый мужик…»

Зачем она идет в его мастерскую? И как же это надо раскиснуть и расслабиться, чтобы согласиться пойти на встречу с местным Казановой?

Однако ровно в девять она, нерешительная и скованная, стояла перед дверью фотоателье и в какой-то прострации рассматривала дурацкую витрину (выставленные напоказ фотопортреты белозубых блондинок а-ля Мерилин, толстощеких, с умильными рожицами годовалых детей, прыщавых девочек-подростков со струящимся из наивных глаз романтическим тошнотворным бредом)… Потом все же взялась за ручку и попыталась открыть. Дверь оказалась запертой. Пришлось постучать, и почти тотчас на пороге появился Аркадий. С блестящими, влажными, полными желания глазами, он по-мальчишески дерзко поймал Юлю за руку и почти втащил ее в мастерскую, проворно, по привычке заперев за собой дверь на засов.

– Ну наконец-то. – И он, запрокинув ей голову, поцеловал ее долгим, страстным поцелуем, словно считая, что уже сам ее приход в столь позднее время дает ему право пользоваться ее губами, если не всем телом сразу, вот так запросто и хищнически.

Когда он отпустил ее, Юля расхохоталась. Нервно. Немного зло.

– Послушайте, да вы профессионал. Меня так долго еще никто не целовал. И где этому учат?

– Вы шутите… Это еще не класс… Хотя я мог бы вам рассказать, кто меня научил так крепко и долго целоваться. Но для этого, согласитесь, нужен подходящий момент…

Он провел ее в ту же студию (нелепую, заставленную смешными предметами, составляющими суть постсоветского фотодизайна, убогого и дешевого, где уже стоял маленький, с облупленной столешницей столик, накрытый на двоих) и открыл бутылку шампанского. «Как же все просто, – подумала она, – позвонил, пригласил, напоил, сейчас уложит в постель…»

– Послушайте, Аркадий, я хочу извиниться перед вами… Я не должна была приходить сюда и обнадеживать вас. Признаюсь, я пришла, чтобы побольше выведать о Марине; да, это некрасиво, это по-свински, но я не собираюсь пить с вами шампанское и разговаривать о том, кто научил вас так хорошо целоваться. И этот поцелуй, как вы сами понимаете, совершенно ничего не значит. Просто у меня сейчас не самое лучшее время…

И когда он снова обнял ее и поцеловал, Юля спустя какое-то время, чуть не задохнувшись, отпрянула от него, ей было уже трудно что-либо понять в своих ощущениях. Физическое влечение к этому фотографу, чье присутствие распаляло ее помимо воли, доставляло кроме болезненного и жгучего наслаждения, грозившего выплеснуться желанием отдаться ему прямо в этой студии, еще и досаду. Надо было срочно что-то предпринимать, чтобы не доводить это спонтанное и глупое свидание до более серьезных последствий.

– Вы хотя бы слышите, что я вам говорю?

– Я не то что слышу вас, я чувствую вас и понимаю, как никто другой… – вдруг неожиданно сухо и грустно проговорил Португалов и бессильно опустил руки. – Вы не удивляйтесь такой резкой перемене во мне, но со мной это часто случается: живет себе красивая женщина с любимым мужчиной, думает, что она счастлива, и вдруг по каким-то причинам остается одна. В душе и сердце еще гнездится подлец-любовник или муж, а тело предательски просит ласки…

– Вы не так меня поняли…

– Так. Сущность женщины заключается в ее неистребимом желании любить и быть любимой, это аксиома, уж поверьте мне. Чувственность женщины, причем женщины, разбуженной любимым мужчиной, похожа на кровь, которую ничем не остановить, кроме смерти. Исчез мужчина – это все равно что перерезали сонную артерию, и кровь хлещет из нее до тех пор, пока ее не остановит новый, другой мужчина. Такой, как я, например. Дежурный любовник, всегда готовый прийти на помощь.

Юля не знала, куда себя деть от стыда: ведь он говорил правду, в которой она не смела признаться даже себе… Да, Крымов – ее сонная артерия, ее единственная любовь, которую она никак не может вытравить из своего сердца. Он бросил ее, женившись на собственной секретарше, предал их любовь, но даже в новом статусе продолжал пользоваться ею как любимой и дорогой ему игрушкой. И Португалов понял это. Он увидел в ней брошенную женщину. Неужели глаза ее настолько затуманились одиночеством, что это стало заметно? Значит ли это, что она, одна из нескольких десятков женщин, прежде слетавшихся на огонек к любвеобильному фотографу в надежде найти утешение в его объятиях, пришла к нему только лишь затем, чтобы, отдавшись ему, мысленно представить себе, что ее ласкает Крымов?.. Какое унижение в своих собственных глазах!

– После того что вы мне только что сказали, мне тем более нельзя здесь больше оставаться.

– Значит, я прав?

– Да. Вы красивый, вас хочется потрогать, поцеловать, обнять, это верно. И я не вижу в этом ничего дурного. Другое дело, что я невольно попала в ряд таких же…

– Нет, еще не попали, не успели, – усмехнулся Аркадий. – Но, по-моему, мы были очень близки к этому. Не уходите, я вас прошу. Вы ведь понимаете, что я не могу сравнивать вас с теми женщинами, которые приходят сюда фотографироваться для определенных целей, вы – более изысканная, умная, роскошная… Побыть с вами, побеседовать, поцеловать вас – истинное наслаждение.

– Наслаждение. Но оно имеет привкус горечи. Вы правильно заметили… Человек, которого я люблю, не любит меня, во-первых; во-вторых, с ним случилась беда, он исчез, причем вместе с женой, и никто из его близких и друзей не знает, где они… Марина Бродягина – ниточка, которая может привести меня к нему. Но сегодня вечером я пришла к вам, конечно, не из-за Марины, тем более что вы мне и так рассказали все, что знали…

– Тогда зачем же вы ко мне пришли?

– Вы позвонили, назначили свидание, и я подумала: а почему бы и нет? Пусть все идет, как идет. Вы хотите узнать, допускала ли я мысль, что стану вашей любовницей? Да, допускала. Хотя и не представляла себе, как стану жить дальше. После того, как все это произойдет…

– А мы не переступим эту грань, и вы будете тихо-мирно жить себе дальше, – усталым голосом произнес Аркадий и уже как-то более спокойно, словно сдерживая в себе страсть, обнял ее. – Садитесь и ни о чем не думайте. Если хотите, расскажите мне об этом человеке, а пожелаете, я расскажу вам о себе…

От Португалова она вернулась лишь под утро. Она так и не поняла, что же с ними произошло этой ночью и как же это могло случиться, что, лежа обнаженными среди сбитых в комья простыней и сгорая от страсти, они так и не отдались обоюдному желанию; словно все свое томление они превратили в еще более жгучие и острые ощущения вместо ожидаемых, как если бы они занялись любовью по-настоящему. Не получив удовлетворения, распаленные и дрожащие от усталости и озноба, вызванных ласками, они расстались до следующего вечера, еще не зная, что может принести им новая встреча, новая попытка сближения.

Первое, что Юля сделала, оказавшись «дома», то есть вернувшись затемно – около пяти утра – в квартиру Аперманис, это позвонила Чайкину домой и набросилась на него с упреками:

– Как ты мог? Почему ты не пришел в половине десятого, как я тебя просила?.. – кричала она шепотом в трубку, выливая на голову невидимого и явно находящегося в полусне Чайкина всю свою запоздавшую досаду и раздражение. – На кого же мне еще можно было положиться, как не на тебя?..

– Юля, успокойся, – зевая, отвечал ей Леша, – мне думается, что ты должна быть благодарна мне за то, что я не пришел… Португалов – не тот человек, которого следует опасаться. Надеюсь, вы хорошо провели время…

– Негодяй!

– Значит, недостаточно хорошо. И все-таки: рекомендую тебе сейчас же лечь в постель и постараться заснуть. А я никому ничего не расскажу. Могила.

Юля бессильно опустила трубку. Выходит, она недооценила Чайкина. Он все понял, он не такой идиот, чтобы не понять, как же ей именно сейчас нужна поддержка, как необходимо мужское крепкое плечо, на которое можно опереться, тем более что из ее жизни ушел Харыбин и нет рядом ни Крымова, ни Шубина…

Никому он ничего не расскажет… А что рассказывать-то, собственно?

Перед ней неслышно возникла бледная, как привидение, Аперманис. На этот раз она не собиралась удивлять Юлю рассказами о страшно проведенной ночи, о насильнике, которого она время от времени выдумывала неизвестно зачем, а просто присела рядом и, тихонько вздохнув, пробормотала:

– Ну наконец-то… Можешь мне ничего не объяснять, я не вчера родилась, дело молодое…

– Прекрати, – отмахнулась от нее Юля. – Знаешь, я тут подумала…

– Если ты хочешь оставить меня, то я не согласна. Я же вижу по твоим глазам, что ты раздражена, что тебе не терпится выплеснуть на меня свое раздражение, но я здесь ни при чем… И вообще, не забывай, что нас связывают с тобой чисто деловые отношения, а потому постарайся честно выполнять свои обязательства передо мной. Я отпустила тебя на свидание, но мы не договаривались, что ты проведешь с этим мужчиной всю ночь. А как же я?

– Я могу вернуть тебе часть денег…

– Нет. Я готова доплатить тебе, чтобы ты оставалась со мной…

Юля, покрываясь гусиной кожей от одного вида заспанной Риты – этого призрака, присвоившего себе имя или часть судьбы настоящей Аперманис, никак не могла взять в толк, зачем она здесь и с какой стати выполняет все просьбы этой странной особы. Разве Корнилов не сказал, что Аперманис погибла со своим мужем в катастрофе?

– Кстати, я звонила по всем телефонам, которые ты мне дала, но никакого Михайлова там не знают… – Юля сказала это наобум, словно уверенная в том, что позвони она действительно по этим номерам, все происходило бы именно так. Да и как же могло быть иначе, если Антон Михайлов – мертв, а его бизнес находится в Риге, а уж никак не в С.?

Сказала и пожалела. По логике, ей сейчас самое время разоблачить Риту, прижать ее к стенке и заставить выложить все, что та задумала в отношении нее, Юли.

– Все правильно. Тебе никто и ничего о нем не скажет. Мой муж – хозяин, у него много телохранителей, есть даже двойники. Вот и подумай сама, с какой стати его служащим отвечать на твои звонки и вообще произносить вслух имя человека, который их кормит…

Рита снова несла полную чушь. Впрочем, как всегда. Юля подумала, что разобраться с Аперманис еще успеет: она явно стоит на учете в каком-нибудь психоневрологическом диспансере, а раз так, то по приметам всегда можно будет узнать ее настоящее имя. Что касается прибалтийской фамилии Аперманис, то в руки Риты случайно могла попасть рижская, к примеру, газета, где она предположительно и прочла о гибели Аперманис и Михайлова. А если учесть, что и сама «Рита» говорит с сильнейшим акцентом, то, возможно, она действительно родом из Прибалтики, хотя лечиться приехала почему-то сюда…

Лечиться. Но откуда у нее так много денег? Понятное дело, что психиатр, с которым она накануне разговаривала по телефону, не будет с ней работать бесплатно. И раз она так много платит ей, частному детективу, только лишь за то, чтобы Юля обеспечивала ей покой и охраняла, то можно себе представить, во сколько ей обходится лечение у психиатра… Стоп. Врачи-психиатры. Можно, конечно, навести справки, но кто же из врачей признается в том, что лечит полусумасшедшую особу, да к тому же еще и приезжую, с которой дерет немалые деньги?! А как же гарантированная конфиденциальность? Да и к чему светиться, если есть возможность заработать приличные деньги, практически ничего не делая (вот как сама Юля!), ограничиваясь телефонными разговорами и традиционными в таких случаях успокоительными таблетками, а то и наркотиками, тем более что психиатрия – сфера чрезвычайно тонкая. Лечить лже-Аперманис можно годами, а то и десятилетиями, и никто и никогда не сможет доказать, что врач попросту обирал свою пациентку…

Хотя эта девушка, сидящая рядом и смотрящая на нее преданными глазами, не походила на сумасшедшую. Вполне осмысленный взгляд, привлекательная внешность. Крымов бы не отказался от работы с такой клиенткой: и деньги бы взял, и девушкой попользовался… Но это его личное дело. Юля же пока что намерена пользоваться исключительно ее деньгами, поскольку только таким образом она сможет вести совершенно другое расследование, которое тоже может потребовать денег. Кто знает, что ее ждет впереди…