Весь день Рован не позволял Селене вставать с постели. Он сам принес ей еду и проследил, чтобы все было съедено. Упрашивать Селену не пришлось: она проглотила жаркое, умяла приличный ломоть хрустящего хлеба, полакомилась первыми весенними ягодами и запила все это большой кружкой имбирного чая. Однако ей до сих пор плохо верилось в заботливость Рована. Вчера он сильно перепугался за нее, вот и хлопочет.

Днем к ней зашли Эмрис и Лока. Хотели убедиться, что она жива и относительно здорова. Увидев каменное лицо Рована и услышав его сердитое урчание, оба быстро ретировались, сказав, что она находится в умелых руках и что, быть может, они навестят ее еще раз.

Четвертая кружка имбирного чая привела Селену почти в беззаботное состояние.

– Я очень сомневаюсь, что кто-то собирается на меня нападать. Убедились, что со мной лучше не связываться, и отстали.

Рован склонился над картой – той самой, где были помечены места обнаружения жертв странной сущности.

– Это даже не обсуждается, – сказал он, не поднимая головы.

Селена засмеялась бы, если бы здоровье позволяло. Напрасно утром она думала, что вся боль исчезла. Нет. Боль сопровождала каждое ее движение. Тянущая, ноющая или неожиданно острая. Селена об этом помалкивала. Она глотала чай, сосредоточиваясь на дыхании. Только поэтому она позволяла Ровану возиться с нею. Вчерашний праздник она запомнит надолго. Боль крутила и вытягивала ее, обжигала и стучала молоточком между бровей. Туманила зрение. Стоило немного повернуть шею, и в глазах вспыхивали разноцветные искры.

– Получается, если кто-то расходует свою магическую силу до последней капли и если этот кто-то – женщина, она не только проходит через адские мучения, но и заставляет всех мужчин вокруг сбиваться с ног, заботясь о ней?

Рован отложил перо и повернулся к ней:

– Внешне кажется, что вокруг тебя все сбиваются с ног. На самом деле… ты и без магии способна постоять за себя. С чистокровными фэйцами дело обстоит по-иному. Они могут быть при оружии, могут уметь защищаться, но без магических сил они уязвимы. Особенно если их телесные силы на исходе и они испытывают боль. Все это толкает фэйцев, преимущественно мужчин, на необдуманные поступки. В частности, на убийства. Хотя угроза бывает вымышленной.

– Я что-то ничего не понимаю. Разве я вчера кому-то угрожала? Только самой себе. А какие угрозы могут быть во владениях Маэвы? Внешние исключены. А внутри…

Селена нагнулась, чтобы поставить пустую кружку на стол. Рован успел перехватить ее руку и с удивительной осторожностью забрать кружку, которую тут же снова наполнил имбирным чаем.

– Внутри бывает всякое, – сказал он, не вдаваясь в подробности. – Не стану утверждать, что все фэйцы – идеальные существа. Но нам свойственно защищать слабых вне зависимости от пола и возраста.

Рован потянулся к миске с говяжьим бульоном, принесенным Эмрисом. Бульон успел немного остыть.

– Подкрепись. На одном чае не протянешь.

– Знаешь, у меня только глаза продолжают хотеть есть. А желудок говорит другое: еще немного, и он выплеснет все, что я в него затолкала.

Заботливость Рована (назовем это так) из приятной начинала становиться раздражающей.

Однако Рован не думал сдаваться. Обмакнув хлеб в бульон, он протянул ей вместе с миской:

– Тебе нужно набираться сил. Вчера ты поддерживала костры на голодный желудок. Это одна из возможных причин, почему все так кончилось.

Бульон восхитительно пах. С желудком она как-нибудь договорится. Селена взяла ложку и принялась есть. Рован тем временем проверил состояние комнаты. Огонь в очаге не гас с самого утра, отчего в комнате было уже не тепло, а душно. И все из-за того, что Селена имела глупость утром пожаловаться на легкий озноб. Створка окна была чуть-чуть приоткрыта на случай, если Селену будет бросать в жар. Дверь комнаты Рован закрыл и запер изнутри. У него на столе, рядом с картой, в глиняном кувшине настаивалась новая порция имбирного чая. Убедившись, что все в надлежащем порядке и в углах не прячутся никакие злобные сущности, Рован так же скрупулезно проверил состояние Селены. Кожа бледная; в местах ожогов – блестящая. Губы – бледные и потрескавшиеся. Осанка вялая. Глаза – слегка затуманены болью и полны едва сдерживаемым раздражением. Рован снова нахмурился.

Вернув ему пустую миску, Селена принялась растирать переносицу, пытаясь погасить головную боль.

– Скажи, а что происходит, когда фэйцы исчерпывают магические силы? У них наступает такое же состояние, как у меня? Или они умеют вовремя остановиться?

– Есть еще такое явление, как карранам.

До чего же красиво в его устах звучали слова Древнего языка. Она бы дорого дала, чтобы он говорил с нею только на Древнем языке. Даже не понимая слов, она бы наслаждалась их звучанием. Увы, для полуфэйцев Древний язык был запретным знанием, и любопытство сурово наказывалось.

– Это явление трудно объяснить, – продолжал Рован. – Пару раз, на полях сражений, я видел, как его применяют. Если твои силы на исходе, твой карранам может поделиться с тобой своей силой. Но для этого между обоими должна быть совместимость и сродство крови.

– Если бы между нами существовал карранам и я бы отдала тебе свою силу, как бы она у тебя проявилась? Привычным образом – в виде ветра и льда? Ты бы не смог творить огонь?

Рован кивнул.

– А откуда ты знаешь, совместим ты с кем-то или нет?

– Пока не попробуешь, не узнаешь. Такие связи очень редки, поскольку сама совместимость встречается очень редко. Никому не хочется напрасно рисковать, занимаясь проверками. У карранама есть оборотная сторона. Существует опасность забрать больше силы, чем другой способен отдать. Если тот, кто забирает, плохо владеет искусством карранама, отдающий может повредиться рассудком. Либо они оба полностью исчерпают силы.

Селене пришел в голову интересный вопрос, который она тут же задала Ровану:

– Тогда выходит, чужую магическую силу можно не только получить. Ее можно и… своровать?

– Находились фэйцы, не обремененные совестью, которые пытались это сделать. В основном чтобы победить в сражении, увеличив собственную силу. Это удавалось крайне редко, а если и удавалось, тот, кого они, образно говоря, брали в плен, оказывался совместим с ними. Маэва запретила насильственный карранам задолго до моего рождения… Несколько раз меня посылали на поимку фэйских злодеев, державших своих карранамов на положении рабов. Должен тебе сказать, рабы эти представляли собой жалкое зрелище. Восстановить их силы было уже невозможно. Зачастую они сами просили меня оборвать их невыносимое существование. Я не мог им в этом отказать.

В его лице и голосе ничего не изменилось, но Селена осторожно спросила:

– Должно быть, когда кто-то сам тебя просит оборвать его жизнь, – это тяжелее всех войн?

Теперь лицо Рована помрачнело.

– Смертные считают бессмертие величайшим даром. Но этот дар имеет опасные грани. Бессмертие взращивает таких чудовищ, что даже истории о них надолго превращают сны в кошмары. Представь себе какого-нибудь мучителя. Сколько способов он может изобрести и усовершенствовать за несколько тысяч лет? А как за это время вырастут его порочные наклонности?

Селена вздрогнула и откинулась на подушку:

– После плотной еды говорить о таких вещах не только жутко, но еще и опасно. Лучше скажи, кто из узкого круга твоих друзей наиболее обаятелен? Так, на всякий случай, если они вздумают засматриваться на меня.

Рован даже поперхнулся:

– У меня стынет кровь от одной только мысли, что ты можешь оказаться рядом с ними.

– Они что, такие страшные? По-моему, тот желтенький котеночек выглядел очень даже добродушным.

Теперь Рован удивленно поднял брови:

– Сомневаюсь, что мой «желтенький котеночек» сумел бы поладить с тобой. Да и остальные тоже. Скорее всего, это кончилось бы кровопролитием.

– Это почему? – спросила Селена, продолжая улыбаться.

– Им не интересно тратить на тебя время. Какой им смысл завоевывать твое сердце, если достаточно скоро ты станешь старой и дряхлой.

– Умеешь же ты свернуть шею любым мечтаниям! – выпучив глаза, заявила Селена.

Они оба замолчали. Рован снова посмотрел на нее: в глазах его появился блеск, но взгляд оставался усталым и задумчивым. Потом взглянул на запястья с белыми обручами шрамов. Вчера об этом не говорили, но Селена знала, что Рован обязательно вспомнит ее рассказ о каторге.

– Умелый целитель смог бы убрать эти шрамы. И часть на спине – тоже.

В его глазах не было осуждения. Спасибо и на этом. Селена стиснула зубы. Она могла бы ничего не объяснять. Рован понял бы и так. Но ее почему-то тянуло продолжить разговор.

– В соляных копях, на глубине, были устроены камеры для наказания провинившихся рабов. Вечная темнота. Просыпаешься и думаешь, не ослепла ли. Я туда попадала несколько раз. Однажды – на три недели. Чтобы не сойти с ума, я постоянно твердила свое имя: «Я – Селена Сардотин». И добавляла: «Я не буду бояться».

Лицо Рована помрачнело. Это не остановило Селену, и она продолжила:

– Когда после трех недель я вернулась к обычной каторжной жизни, пришлось ходить с прищуренными глазами. Они болели от света. А мозг превратился в кусок льда. Я помнила лишь, что меня зовут Селена Сардотин. Я – Селена, сильная, дерзкая, смелая. Мне неведомы страх и уныние. Я – Селена. Меч, заточенный самой Смертью.

Дрожащей рукой она поправила волосы.

– Я запретила себе думать о подземельях Эндовьера. Потом, уже в замке, не раз просыпалась с ощущением, будто я снова в темном застенке. И тогда я зажигала все свечи в спальне, чтобы убедить себя в обратном. Соляные копи губят не только тело. Они ломают душу.

Рован молчал.

«Что, не ожидал услышать такое?» – не без ехидства подумала Селена.

– В Эндовьере томятся тысячи рабов. Среди них немало уроженцев Террасена. Я пока не решила, как поступлю со своим правом на террасенский трон. Но я обязательно найду способ освободить рабов Эндовьера. И освобожу их. И всех узников Калакуллы тоже. Шрамы напоминают мне об этом. Не надо их убирать.

Сначала она расправится с адарланским королем, а потом, если каторжные поселения не исчезнут сами собой, она займется разрушением Эндовьера и Калакуллы. Так, чтобы камня на камне не осталось от этих страшных мест.

– Аэлина, что произошло десять лет назад?

– Я не настроена говорить об этом.

– Став королевой Террасена, ты бы смогла освободить Эндовьер. Быстрее и с меньшими усилиями.

– Я не могу говорить об этом.

– Почему?

В ее воспоминаниях существовала яма, к которой она боялась даже приближаться. Селена инстинктивно чувствовала: упав туда, она уже не выберется. Это не касалось гибели ее родителей. Пусть уклончиво и с недомолвками, но об их убийстве она еще могла бы рассказать. Конечно, боль утраты никуда не исчезла и все время подстерегала ее в потаенных уголках сознания. Когда тебе всего восемь лет и ты просыпаешься между успевшими остыть телами отца и матери… это уже невыразимо страшно. Но не то страшное пробуждение разрушило мир, в котором жила и могла бы счастливо жить дальше Аэлина Галатиния. В глубине сознания она слышала голос другой женщины, лихорадочно шепчущей ей. Женщины, которая…

Селена потерла лоб.

– Во мне живет… гнев, – хрипло проговорила она. – Отчаяние, ненависть и гнев. Все вместе они – чудовище. Беспощадное и лишенное разума. Десять лет я только и занималась, что удерживала это чудовище внутри. Но если я заговорю о тех двух днях, о том, что случилось до и после, чудовище вырвется наружу… и тогда от меня останется только оболочка. Я уже не смогу отвечать за свои поступки.

Рован молчал.

– Удерживая чудовище внутри, я смогла предстать перед адарланским королем, подружиться с его сыном и капитаном его гвардейцев. Это позволяло мне жить в замке. Я была Селеной, а чудовище пряталось внутри меня. Подготовка к состязаниям была прекрасным средством отвлечься. Иногда я даже забывала о существовании чудовища… Сейчас я ищу способ уничтожить моего врага и тоже не могу выпустить чудовище. У него другие способы борьбы, но если я применю их хотя бы раз, мне уже будет не остановиться. Меня захлестнет такая ненависть, что я начну уничтожать окружающий мир. Потому я и должна оставаться Селеной, а не Аэлиной. Аэлина бы не задумываясь выпустила это чудовище наружу. Понимаешь?

– Что бы ты ни говорила, я сомневаюсь насчет безудержной ненависти и уничтожения мира. – Голос Рована посуровел. – Но я понял другое: тебе нравится страдать. Нравится собирать шрамы. Они для тебя – наглядное доказательство платы за совершенные тобой грехи. Я это знаю, поскольку двести лет подряд занимался тем же. Ты и после смерти рассчитываешь попасть не в райские кущи, а в пылающий ад. Я угадал? Ад – самое подходящее место, где тебе целую вечность будут напоминать о твоих грехах.

– Замолчи, – прошептала Селена.

Она чувствовала себя маленькой, жалкой, ни на что не способной девчонкой. Рован вернулся за стол. Селена закрыла глаза, но сердце у нее продолжало бешено колотиться.

Она не знала, сколько времени прошло. Кровать скрипнула. Рован улегся рядом. Он не пытался обнять Селену. Просто лежал. От него пахло соснами и снегом. Боль немного отпустила Селену.

– Если ты собралась в ад, значит и там мы окажемся вместе.

Его слова напоминали раскаты грома, ударяющие ей в грудь.

– Вообще-то, я не питаю симпатий к темному богу.

Рован погладил ее по волосам, и Селена едва не замурлыкала. Как же она соскучилась по прикосновениям, будь то прикосновения друга или возлюбленного.

– Когда наши занятия возобновятся, ты опять будешь орать на меня, что я тебя обжигаю?

– Еще как, – с тихим смехом ответил Рован, продолжая свое занятие.

Селена улыбалась. Надо же: суровый фэйский принц гладит ее по голове.

– Когда-нибудь ты обязательно освободишь рабов с каторги. Я в этом не сомневаюсь. И не важно, каким именем ты будешь называться.

У Селены защипало глаза. Не поднимая век, она решилась на ответную ласку, коснувшись рукой его широкой груди. Как приятно было ощущать его ровное, уверенное дыхание.

– Спасибо, что возишься со мной.

Рован хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли возражая. Вскоре Селена провалилась в сон.

Рован продержал ее у себя еще несколько дней. Он пресекал все ее попытки встать, утверждая, что пока ей надо лежать. В конце концов Селена смирилась. Приятно, когда властолюбивому и ворчливому фэйскому воину не наплевать, жива ты или мертва.

Наступил ее девятнадцатый день рождения. Все было скучно и обыденно. Единственный подарок, если это можно считать подарком, состоял в том, что Рован куда-то умчался и отсутствовал несколько часов. Вернулся он с печальной вестью: возле берега нашли труп еще одного полуфэйца. Селена сказала, что пойдет туда вместе с ним. Рован в своей привычной манере рявкнул: никуда она не пойдет. Во-первых, он уже осмотрел тело, а во-вторых, смотреть особо не на что. Опять запекшаяся струйка крови под носом. Опять труп, из которого высосали все соки и потом беспечно закинули в ручей. Рован успел побывать и в том городишке, куда они наведывались вместе. Местные жители встретили его с распростертыми объятиями, поскольку он опять расплачивался золотом и серебром.

Селене он принес большущий пакет с шоколадными конфетами, а то чего доброго она решила бы, что подарком было его исчезновение. Селена попыталась его обнять, но Рован без обиняков заявил, что отвык обниматься. И все же, когда он сидел за столом, Селена подкралась и чмокнула его в щеку. Рован отмахнулся, заворчал и даже демонстративно вытер лицо. Но это внешне. У Селены возникло подозрение, что ей удалось пробить хотя бы один слой его обороны.

Как ей не терпелось встать. Даже мысль о возобновлении занятий казалась приятной. И как же она ошибалась.

Селена стояла на мшистой полянке, чуть согнув ноги и неплотно сжав кулаки. Рован не сказал ей ни слова, но едва уловимый блеск его глаз заставил ее принять оборонительную позу.

Это был особый блеск, означавший, что Рован опять собрался превратить ее жизнь в ад. В развалины они не пошли: выходит, одной гранью своей силы она уже научилась управлять. Неудача во время Бальтэна – не в счет. Теперь они займутся чем-то другим.

– Твоей магии недостает формы, – сказал наконец Рован, непревзойденный умелец стоять неподвижно. – А поскольку у нее нет формы, тебе трудно ею управлять. Огненный шар и волна пламени еще сгодятся для нападения. Но если тебе встретится опытный противник и ты захочешь применить свою силу, ты должна этому научиться. Иметь магическую силу и применять в бою – не одно и то же.

Селена застонала. Опять нотации.

– Но, – резко добавил Рован, – у тебя есть одно существенное преимущества, которого нет у многих магов. Ты владеешь оружием и умеешь сражаться.

– Сначала конфеты ко дню рождения, теперь – комплимент?

Рован сощурился. Дальше их разговор продолжался без слов.

«Чем больше ты сейчас болтаешь, тем дороже за это заплатишь».

Селена позволила себе слегка улыбнуться.

«Прошу меня простить, учитель. Я внимательно слушаю».

Рован дернул подбородком: «Хвастунья!»

– Магический огонь может принять любую форму, какую пожелаешь. Все зависит только от твоего воображения. Учитывая, в каких условиях ты росла… когда тебя склоняют к поединку…

– Хочешь, чтобы я создала огненный меч?

– Это могут быть стрелы и кинжалы. Главное – отлить в эту форму твою силу. Представь огненный меч или кинжал, а потом сражайся им, как сражалась оружием смертных.

Селена сглотнула.

Рован усмехнулся: «Что, принцесса, боишься играть с огнем?»

«Тебе не понравится, если я опалю тебе брови».

«Попробуй, и поглядим».

– Когда тебя учили ремеслу ассасина, чему ты научилась в первую очередь?

– Защищаться.

– Вот и отлично.

Теперь понятно, почему у него был такой довольный вид.

Ледяные кинжалы в нее еще не бросали. Ощущение оказалось самое что ни на есть паршивое.

Рован неутомимо метал их. Один за другим. Селена каждый раз пыталась закрыться огненным щитом, но увы. Воображение ее подводило. Если щит и появлялся, то почему-то не перед нею, а где-то сбоку.

Рован не хотел, чтобы Селена загораживалась огненной стеной. Нет, он добивался от нее создания небольшого щита, которым легко управлять. Фэйца не волновало, что его кинжалы царапали ей лицо и руки. Царапины быстро покрывались коркой и противно чесались, особенно на щеках. Для прекращения обстрела от Селены требовалось создать хотя бы один удачный щит.

Селена тяжело дышала. От нараставшего отчаяния у нее даже появилась мысль встать на пути очередного кинжала и оборвать эти страдания.

– Плохо стараешься! – рявкнул Рован. – Сосредоточься.

– А я что делаю? – огрызнулась Селена, уворачиваясь от двух сверкающих кинжалов, летящих ей прямо в голову.

– Ты ведешь себя так, словно сейчас грохнешься без сил.

– Я действительно уже на пределе.

– Если ты хотя бы на миг поверишь, что час упражнений высосал из тебя все силы…

– Во время Бальтэна я скопытилась очень быстро.

– Не путай разные вещи. Ты пострадала не от истощения магических сил.

Он метнул очередной кинжал, и снова в голову.

– На празднике ты перестала управлять своей магической силой. Хуже того, пошла у нее на поводу. Неудивительно, что она превратилась в хозяйку и чуть не поглотила тебя. Если бы ты владела собой, твой огонь мог бы гореть неделями и даже месяцами.

– Нет.

Другого ответа у нее не было.

– Я понял. – Рован слегка раздул ноздри. – Ты хотела, чтобы твоя магическая сила тебя не тревожила. Есть немножко, и достаточно. Ты убедила себя, что на большее ты не способна, и успокоилась.

Опять полетели ледяные кинжалы. Три подряд. Селена подняла левую руку, отчаянно пытаясь вообразить огненный щит. Она представила, как кинжалы ударяются об огненную поверхность и исчезают. А в действительности…

От ее громкой, пронзительной ругани умолкли окрестные птицы. Селена зажала израненную руку, перепачкав в крови камзол.

– Перестань меня лупить своими дурацкими кинжалами! Я действительно на пределе!

Рован и ухом не повел. Он метнул еще один кинжал. И еще.

Селена пригибалась и уворачивалась. Снова вскидывала окровавленную руку, скрежетала зубами и сыпала отборной руганью. Кинжалы Рована летели точно в цель. Селена не успела отскочить, и очередное лезвие из льда оцарапало ей скулу. Селена зашипела.

Рован был прав. Он всегда оказывался прав, и это ее бесило. Еще сильнее ее бесило, что магическая сила не желает ей подчиняться. Получается, она действительно не хозяйка своим способностям. Но ведь она – Селена Сардотин. Она не рабыня даже собственной магии. Она вообще не рабыня и над ней нет хозяев. И если Рован посмеет метнуть в нее еще хотя бы один кинжал…

Он посмел и метнул.

Ледяной кинжал долетел только до ее поднятой руки и растаял в облачке пара.

Селена смотрела на мерцающий край огненно-красного щита. Это был действительно щит. И не где-то сбоку, а перед ее рукой.

– На сегодня достаточно, – улыбнулся Рован. – Пойдем перекусим.

Пламя щита колыхалось и шипело, но не обжигало. И Селена повелевала им. У нее… получилось.

– Есть будем потом, – сказала она Ровану. – Продолжим.

За неделю Селена научилась создавать щиты любых размеров. Обжигающие и умеренно горячие. Более того: не один, а множество щитов. По ее мысленному приказу щиты опоясывали всю рощицу, уберегая от вторжения извне. И как-то утром, проснувшись еще в сумерках, Селена тихохонько вышла из комнаты (она по-прежнему жила в комнате Рована) и побрела к каменным стражам.

Утро было зябким, но Селена дрожала не только от холода. В ней звенела пробудившаяся сила. Кожу знакомо покалывало. Когда Селена проходила мимо каменных стражей, в ушах, как всегда, зазвенело. Караульные на парапетах не пытались ее остановить. Селена брела вдоль высоченных каменных глыб, пока не нашла ровный пятачок для своих упражнений.