Заметки автора и благодарности
Однажды, в шестидесятые годы прошлого века, на деревенской железнодорожной станции пожилая женщина упала в обморок. Когда полицейские обыскали ее вещи, чтобы удостоверить ее личность, они обнаружили записи, похожие на тайный шифр. Это происходило на пике событий культурной революции в Китае, так что женщина была арестована по подозрению в шпионаже. Ученые, прибывшие чтобы расшифровать эти записи, почти сразу поняли, что в них нет ничего, относящегося к международной интриге. Более того, это был письменный язык, известный только женщинам, который хранился «в тайне» от мужчин тысячу лет. Этих ученых тут же отправили в трудовые лагеря.
Я впервые наткнулась на краткое упоминание о нушу, когда писала обозрение о книге Ван Пина «Стремление к красоте» для «Лос-Анджелес Таймс». Я была заинтригована, а потом увлечена нушу и той культурой, которая возникла благодаря этой тайнописи. Сохранилось очень мало документов нушу — будь то письменных, тканых или вышитых, поскольку большинство из них было сожжено во время похорон их владельцев, как предписывали традиции и обряды. В 1930-х годах японские солдаты уничтожили многие документы нушу, хранившиеся китайцами как семейное наследие. Во времена культурной революции с большим рвением Красная Гвардия сожгла еще больше текстов, а затем запретила женщинам посещать религиозные праздники или совершать ежегодное паломничество в Храм Гупо. В последующие годы проверки Комитета общественной безопасности окончательно уничтожили интерес к изучению и сохранению языка нушу. Во второй половине двадцатого века язык нушу почти вымер, поскольку исчезли причины, по которым женщины его использовали.
После того как я побеседовала по электронной почте о языке нушу с поклонницей моих произведений Мишель Ян, она очень любезно разыскала, а потом переслала мне все, что нашла в Интернете по этому предмету. Мне оставалось только составить план путешествия в уезд Цзанъюн (ранее называвшийся Юнмин), куда я и отправилась осенью 1992 года при помощи Пола Мура из «Краун Трэвел». Когда я прибыла на место, мне сказали, что я была второй иностранкой, собиравшейся побывать там, хотя я сама знала пару других людей, по-видимому, пролетевших, минуя радары. Я могу честно сказать, что эта местность и сейчас считается очень отдаленной и уединенной. По этой причине я хочу поблагодарить господина Ли, который является не только замечательным водителем (какого трудно найти в Китае), но и очень терпеливым человеком, что проявилось во время наших переездов из деревни в деревню, когда его машина застревала то на одной грязной дороге, то на другой. Мне очень повезло, что моим переводником был Чэнь И Чжун. Его дружелюбная манера общения, готовность входить непрошеным в чужие дома, искусное обращение с местным диалектом, знакомство с китайской классической литературой и историей и его неподдельный интерес к нушу — тому, о чем он ничего не знал, — помогли моему путешествию стать особенно плодотворным. Он переводил разговоры на деревенских улицах и на кухнях также, как и истории нушу, собранные в музее. (Позвольте мне особо поблагодарить директора этого музея, разрешившего мне просмотреть всю коллекцию.) Я опиралась на перевод Чэня во многих случаях, включая и перевод поэмы времен династии Тан, которую Лилия и Снежный Цветок писали друг у друга на теле. Так как этот регион все еще закрыт для иностранцев, я должна была путешествовать в обществе уездного чиновника, также по имени Чэнь. Он открыл для меня множество дверей, а его отношения с его красивой и обожаемой дочерью ясно показали мне, насколько в Китае изменилось положение маленьких девочек.
Господа Ли, Чэнь и Чэнь возили меня на машине, на повозке, запряженной пони, на лодке и ходили со мной пешком повсюду, чтобы я могла увидеть все, что мне хотелось. Мы поехали в деревню Тун Шань Ли и встретились с Ян Хуаньи, которой тогда было девяносто семь лет и которая была самой старой писательницей нушу среди живущих. Ее ноги были перебинтованы, когда она была девочкой, и она рассказала мне о своих ощущениях во время бинтования, а также о своей брачной церемонии и других праздниках. Несмотря на то, что противодействие бинтованию ног началось еще в конце девятнадцатого века, в деревенских районах этот обычай существовал и в двадцатом веке. Лишь в 1951 году, когда армия Мао Цзэдуна освободила уезд Цзяшон, бинтованию в регионе, где когда-то было распространено нушу, пришел конец.
В последнее время в Китайской Народной Республике нушу оценивается как важный элемент революционной борьбы китайского народа против угнетения. Поэтому правительство предприняло шаги для сохранения языка, создав в Пувэе школу нушу. Именно там я встретила учительницу Ху Мэй Юэ и взяла у нее и членов ее семьи интервью. Она поделилась со мной историями о своих бабушках и о том, как они обучили ее нушу.
Даже сейчас деревня Тункоу является особым местом. Архитектура, настенная живопись, развалины храма предков — все свидетельствует о высоком уровне жизни людей, которые когда-то населяли деревню. Интересно то, что, хотя сейчас деревня бедна и отдалена, в храме записаны имена четырех человек, ставших чиновниками самого высокого ранга во времена правления императора Даогуана. Помимо того, что я узнала в общественных зданиях, мне хотелось бы поблагодарить многих жителей Тункоу, которые разрешали мне свободно входить в их дома и отвечали на мои бесконечные вопросы. Я также благодарна жителям Цяньцзядуна, которая считается Деревней Тысячи Семей Яо, вновь открытой китайскими учеными в 1980-х годах, принимавшим меня как почетную гостью.
В первый же день после возвращения домой я послала электронное сообщение Кэти Зильбер, профессору в Уильямс-колледже, которая еще в 1988 году занималась исследованием нушу для своей диссертации, чтобы сказать ей, насколько я была потрясена тем, что она прожила шесть месяцев в таком уединенном и неприспособленном для житья месте. С тех пор мы разговаривали по телефону и переписывались по электронной почте по поводу нушу, жизни женщин-писательниц и Тункоу. Мне также необыкновенно помогла Хуэй Даун Ли, которая ответила на мои бесчисленные вопросы о церемониях, языке и домашней жизни. Я бесконечно благодарна им за их знания, открытость и энтузиазм.
Я в долгу перед трудами нескольких других ученых и журналистов, писавших о нушу. Это Уильям Чиан, Генри Чу, Ху Сяошэнь, Линь-ли Ли, Фэй-вэнь Лю, Лю Шо-ухуа, Анн Макларен, Ори Эндо, Норманн Смит, Вэй Лимин и Лимин Чжао. Язык нушу в основном опирается на стандартные фразы и образы, такие как «феникс громко кричит», «пара уточек-мандаринок» или «нас соединили духи небес». И я, в свою очередь, опиралась на переводы тех, кого перечислила выше. Однако поскольку это все же роман, я не стала использовать обычную пятислоговую и семислоговую рифму, принятую в нушу, в письмах, песнях и историях.
За информацию о Китае и народе Яо, о китайских женщинах и бинтовании мне хотелось бы принести благодарность трудам Патриции Бакли Эбри, Бенджамина Элмана, Сьюзан Гринхаль, Беверли Джексона, Дороти Ко, Ральфа Литцингера и Сьюзан Манн. И наконец, документальный труд Юэ-цин Ян «Нушу, тайный язык женщин в Китае» помог мне понять, что многие женщины в уезде Цзянюн все еще живут в браке, устроенном родителями, без любви. У всех этих людей есть свои собственные давно устоявшиеся взгляды и мнения, но, пожалуйста, помните, что «Снежный Цветок и заветный веер» является художественным произведением. Оно не стремится рассказать все о нушу или объяснить все его нюансы. Это история, которая прошла через мое сердце, мой опыт и мое исследование. Иначе говоря, все ошибки — мои собственные.
Боб Лумис, мой редактор в издательстве «Рэндом Хаус», снова проявил по отношению к моей работе терпение, проницательность и скрупулезность. Бенджамин Драйер, редактор сигнального экземпляра, дал мне своевременный и очень хороший совет, за что я ему очень обязана. Благодарю Винсента Ла Скала и Дженет Бейкер, которые помогали мне работать над романом. Ни одна из моих работ не увидела бы свет без моего агента Сэнди Дийкстра. Ее вера в меня была неизменной, а со всеми сотрудниками в ее офисе было приятно работать, особенно с Бабеттой Спарр, отвечающей за мои права за рубежом, которая первой прочитала мою рукопись.
Мой муж Ричард Кендалл придавал мне мужества идти вперед. Он отвечал на вопросы множества людей, пока я отсутствовала, а они спрашивали: «Вы позволили ей поехать туда одной?» Он не раздумывал долго, давая мне разрешение следовать велению моего сердца. Мои сыновья Кристофер и Александр, которые физически находились в отдалении от меня, пока я писала книгу, также вдохновляли меня.
И наконец, свою благодарность я приношу Лесли Леонг, Пэм Малони, Амелии Солтсмен, Венди Стрик и Алисии Тамайак — всем тем, кто заботился обо мне, когда я оставалась дома из-за сотрясения мозга, и возил меня по Лос-Анджелесу к докторам в течение тех трех месяцев, когда я не могла водить машину сама. Они являют собой живой пример союза названых сестер, и без них я не смогла бы закончить «Снежный Цветок».
