Пасхальная ночь

– Эй, Анна, выйди на минутку: мне нужно с тобой поговорить.

– Нет, Доменико, не выйду. Не хочу я с тобой разговаривать.

– Но это важно, Анна, очень важно. Выйди на минуточку. Я буду тебя ждать на нашей ступеньке.

– Сегодня вечером я буду здесь петь, Доменико. У меня нет времени.

Я пытаюсь сопротивляться. Сначала только взглядом, а потом – и физически, и словами. Но он продолжает настаивать. Доменико прячется за колонной главного нефа церкви. Он стоит всего в нескольких метрах и от меня, и от хора. Грозит зайти в алтарь и увести меня оттуда. И тогда я потихоньку выскальзываю из церкви: ухожу из хора и иду к задней двери церкви, чтобы узнать, что он мне хочет сказать.

А тем временем начинается служба.

Это начинает петь хор. А вот я потихоньку ухожу из церкви, и сердце у меня бьется так, словно вот-вот выскочит из груди.

Доменико уже сидит на ступеньке.

– Ну, чего тебе надо? – спрашиваю я, не присаживаясь.

– А тебе чего? – передразнивает он. – Чего-нибудь эдакого?

Доменико хватает меня за руку, но, хотя мне и больно, я ее все равно дергаю, вырываюсь и собираюсь уйти.

– Да ладно тебе, Аннарелла! Давай садись рядышком. Мы ведь друг друга любим, правда же?

– Послушай, Доменико…

Он улыбается. Ведет себя деликатно. И больше ничего не говорит. Вот просто протягивает мне руку, но даже и не пытается ко мне притронуться. Держится на расстоянии и выжидает. И вот я, уже не вспоминая ни о том, что было за городом, ни о его друзьях, ни о том, как я злилась, села с ним рядом.

– Ну вот и умница.

И вот я уже не слышу, как поет хор. На улице – ни души: все в церкви. Здесь только мы двое – я и он.

– Ну что, покатаемся?

– На машине? – Нет, на машине я не хочу.

– Ну да, но только давай отъедем немного подальше, чтобы побыть наедине – только ты да я, как настоящие жених и невеста.

– На машине? – повторяю я.

Не знаю, что и подумать, не знаю, на что решиться. Даже и не знаю, что делать.

Доменико встал. И я пошла за ним. Он сел в машину. И я тоже. Потом он включил двигатель. У меня пересохло в горле, и я сглотнула всю слюну, которая только была у меня во рту, – всю, до капельки. Я просто умирала от жажды.

Машина поехала за город – по дороге в сторону Чирелло. Слова песнопения выветрились у меня из головы и растворились в вечерней темноте.

Может, там он захочет меня поцеловать? Или сделать что-нибудь еще? Что-нибудь посерьезнее? И как мне тогда себя повести, если он захочет сделать что-нибудь посерьезнее?… Но почему же я села к нему в машину? Почему я не осталась в церкви? А если об этом узнает моя мама? А если папа? Я же ведь так хотела петь в хоре сегодня вечером! Боже мой, и что же я наделала! Анна, Анна, что же ты делаешь?

По дороге, в машине, мы не разговаривали. Я смотрела вперед, не отрывая глаз от белой разделительной полосы. И вот мы уже выехали из города. Даже и его последние огни – и те уже позади.

Потом мы переехали через мост. Асфальт кончился, и белой полосы уже не было.

Машина свернула на какую-то грунтовую дорогу. Доменико, не сбавляя скорости, поехал вперед – прямо по ямам, не объезжая их. Машину трясло, и от каждого удара у меня пробегала дрожь по всей спине, до самой шеи. Я уцепилась за ручку на внутренней стороне дверцы. Каждый раз, когда машина подскакивала на ухабе, я прикусывала себе кончик языка. Мне стало страшно.

Ну вот, наверное, и сегодня будет то же, что и в тот день, когда он увозил меня за город. Какую же я сделала глупость, что с ним поехала!

Наконец машина сбавила скорость, а потом остановилась перед каким-то одиноким домиком в поле. Он был совершенно темным. И вокруг – ничего. За ветками мандариновых деревьев проглядывали очертания какой-то лачуги. Доменико выключил двигатель. А потом погасли и фары.

Я посмотрела на Доменико.

Он улыбался.

– Ну, пошли. Там, в домике, мы с тобой немного поиграем и развлечемся.

Я огляделась вокруг: никого и ничего. Не к кому мне тут побежать и не за что мне тут уцепиться.

И я пошла за ним.

– Мама, мамочка… папочка! Кто это там? Что там случилось? – вскрикнула Анна, прижав к себе сестренку.