Программа защиты

Мы все сидим на кухне: мой папа, моя мама, моя сестра, адвокатесса и я. Сидим за столом. И все молчим.

– Адвокатесса, хотите кофе? Или, может, стакан воды? Или еще что-нибудь? – суетится мама.

– Нет-нет… спасибо. – Адвокатесса почти не отвечает, а только делает знак рукой, показывая, что ей ничего не надо.

И все снова стало тихо.

Сначала я подала заявление, потом состоялся суд, были вынесены приговоры по трем делам, но я до сих пор все еще не свободна, я так и не начала новую жизнь.

Нет, все еще не начала.

Приговоры имеют силу только в суде. А вот город живет совсем по другим законам.

У нас здесь считается, что правильно – это помалкивать, держать язык за зубами. Но вот я-то помалкивать не стала.

Родные и близкие всех тех, кого я засадила за решетку, живут тут же, на моей улице, на улице Гарибальди. А другие живут в тридцати, пятидесяти, ста метрах от нас.

Угрозы становятся все настойчивей. Мы уже не выходим из дому. Заявляем обо всем карабинерам.

Нас угрожают убить. Оскорбляют. Зверски убили мою собаку. Измазали кровью висевшее на веревке белье. Постоянно звонят по телефону.

Они тут с нами всегда, и всегда рядом: такой вот они вынесли нам приговор, к такому вот они нас приговорили наказанию. Они хотят выгнать нас из города. Но они этого не говорят, не говорят словами. Калабрийцы говорят мало. Калабрийцы вообще не говорят.

– Розальба, так они хотят нас отсюда выгнать? – крикнула я.

И все повернулись в мою сторону.

– Анна Мария, положение сложное. Государство предлагает тебе программу защиты, и я тебе уже объясняла, что это такое. Ты можешь начать новую жизнь: в новом городе, с новым паспортом. Первое время будешь получать пособие. Так что уезжай отсюда одна. Или уезжайте все вместе. Комиссар полиции провинции Реджо-Калабрия утвердил программу защиты на основе нового закона о столкинге: в этой программе шесть пунктов о предостережении тех, кто занимается запугиванием. Так что пусть они только попробуют к тебе приблизиться: теперь они серьезно рискуют. Ваши заявления уже поступили на рассмотрение мирового судьи. Мы сделали все, что только можно было сделать. Но, сама понимаешь, это дело серьезное, раз уж государство готово защищать вас далеко отсюда, всех вас. Но…

– Но… – прерывает ее мой отец, и мы оборачиваемся к нему. – Но, адвокатесса, отсюда мы никуда не уедем. Потому что мы не хотим, чтобы нас считали преступниками. Преступники удирают. Ну а мы-то почему должны удирать, а? Моя дочь заявила о том, о чем она сочла нужным заявить, и мы решили ее поддержать. И вот теперь нам надо удирать? А с какой стати? Разве я бандит? Мафиози? – Отец говорит медленно.

Едва он успел замолчать, как заговорила мать.

– Так, значит, мы уже никогда не сможем сюда вернуться? А если у нас умрет кто-то из родственников? Мы что, не попадем на похороны? А если у наших родственников будет свадьба? Мы что, уже никогда не сможем с ними общаться? – причитает моя мать, у которой тут родители, одиннадцать сестер и еще двадцать племянников и племянниц.

– Да и я не хочу уезжать в другой город. Что мы там будем делать? Еще подумают, что мы удираем и подчиняемся вот этим, здешним. И это после того, как они такое сделали с Анной? Это им надо отсюда удирать. А уж никак не нам. – Даже моя сестра и та взбунтовалась.

Ну что ж, вот вся моя семья и высказалась. А она у меня маленькая, но сплоченная.

Адвокатесса им ничего не возразила, но ее лицо потемнело.

А я пока молчу, но все ждут, что я скажу и что я обо всем этом думаю.

Что я думаю? Чего бы мне хотелось? Что до меня, то я бы отсюда уехала, и немедленно. И неважно куда, в какой именно город. Уехала бы – и все. Но только вместе со всеми моими домашними, а не одна. Но уж если они хотят остаться, то тогда и я тоже останусь.

– Тут у меня и работа, тут у меня и семья. Тут наш дом, наши традиции, – гнет свою линию мой отец.

– Мы люди простые, так чего же мы там забыли, в большом городе? – сетует моя мать.

И вот тогда слово беру я:

– Адвокатесса, нам звонят по телефону, нам угрожают. Они убили нашу собаку, измазали свиной кровью наше белье на веревке… Но даже если нам и придется жить дома как взаперти и даже если произойдет что-нибудь… ужасное… мы все равно отказываемся от программы защиты. Нет, отсюда мы никуда не уедем.