И снова в суде
На сей раз обвиняемые не просили, чтобы их судили по сокращенной форме. И вот я опять явилась в суд. И вот они опять здесь.
Придется мне пережить это все заново.
Я. Когда я начала с ними встречаться, об этом узнали в городе, и я потеряла все – у меня уже не было друзей, я осталась одна. Иногда они обращались со мной плохо, а иногда говорили: «Не беспокойся, мы же с тобой друзья». Тогда мне было тринадцать лет, и в то время я понимала только это, не больше. Они мне говорили: «Ты можешь нам доверять, не волнуйся».
Они не давали мне ни с кем общаться, совершенно ни с кем, потому что боялись, что я кому-нибудь что-нибудь расскажу… И я всегда жила… как бы это сказать… в мучениях.
Председательствующий. Но теперь-то вы уже вернулись к нормальной жизни?
Я. Нет, не вернулась. Больше у меня уже никогда не было никаких парней. И никогда не было случая стать невестой.
Председательствующий. Сколько вам сейчас лет?
Я. Двадцать три.
Председательствующий. Значит, если не считать этой истории, у вас больше не было никаких романов?
Я. Нет, больше не было.
Председательствующий. Никогда? И вы никогда не отдавались ни одному мужчине, испытывая радость от того, что можете отдаться?
Я. Нет. Давайте я вам объясню. В Сан-Мартино у меня больше уже не может быть нормальной жизни. Потому что вокруг они, а они… Честно говоря, господин судья, мне даже страшно выходить из этого зала, потому что я уже видела, какими на меня там, на улице, смотрят глазами и как там надо мной насмехались, когда я сюда входила.
Председательствующий. Вы нам рассказывали, что вас вывозили на разных машинах. Не можете ли вы вспомнить – видел ли вас тогда кто-нибудь из посторонних и не пытались ли вы кричать?
Я. Назначая мне встречи, они были не настолько глупы, чтобы показываться со мной в тех местах, где бывает много народа. Так что мы всегда встречались где-нибудь на отшибе, где бы нас не мог никто увидеть. Правда, я думаю, что в Сан-Мартино об этом уже знали, но никто об этом не болтал: такие уж у нас люди.
Председательствующий. А вы тогда с кем-нибудь дружили?
Я. От меня тогда все отвернулись. Теперь я для всего Сан-Мартино… как местная проститутка.
Сегодня 1 июля 2009 года, и очень жарко. Я даже уже не помню, какое это по счету заседание. Сегодня предоставили слово обвиняемым. Я сижу в зале суда, рядом с моей адвокатессой. Как всегда. У нас было столько сомнений, и мы с ней так часто отчаивались! Но мы все равно не падали духом и продолжали наше дело. И она всегда была со мной: теперь-то я уже не одна. И вот сегодня, после семи лет борьбы, мы здесь. И мы еще не устали – не устали бороться.
Сначала слово предоставили Маурицио Ханаману. Он сказал, что никогда не вступал со мной в какие бы то ни было отношения. И даже просто никогда со мной не разговаривал. Сидя на стуле в двух шагах от председателя суда, он пытается убедить судью, что это я сама все выдумала! И поясняет, что просто не мог бы привезти меня к себе домой, потому что там он живет со своей женой, которая в таком случае наверняка бы нас увидела.
Ну, эту комедию я уже видела, мне не впервой. И я сижу спокойно, не дергаюсь и не волнуюсь. Просто сижу и жду.
После Ханамана наступила очередь Фабио Пикколо. А вот он, в отличие от Ханамана, признал, что был со мной знаком и неоднократно меня видел. Но и он тоже сказал, что никогда не вступал со мной в интимные отношения. Кроме того, он сказал, что однажды подвез меня на машине в то место, где меня ждал Доменико Яннелло, но вот сам он ничего не видел и ничего не делал. Но даже если он о чем и догадывался, то все равно не вмешивался, потому что «это не его дело».
Ну, на этот раз его вранье меня и не удивило, и не испугало.
Пикколо настаивает: «Я ее никогда даже и пальцем не трогал. Правда, мы были с ней шапочно знакомы, потому что она девчонка довольно шустрая: она же все время была на виду и всегда со всеми заигрывала».
Но в этом месте председатель суда взял слово и зачитал мое заявление, в котором это дело было представлено совсем по-другому.
И вот я опять оказалась за городом… И опять мне пришлось заново переживать мое прошлое:
«Доменико Яннелло сказал: „Ты должна радоваться, что я к тебе привез новых людей“.
Анна: „Не нужны они мне, я не поеду“.
Яннелло: „Ты же шлюха. Шаболда, которую даже и укладывать-то не надо. Проститутка, которую трахают стоя“.
Он поставил ее ногами на два камня, заставив упереться обеими руками в стену, спустил с нее джинсы и изнасиловал. Но насиловал он ее недолго, всего несколько минут, оправдавшись тем, что сейчас, вечером, он не готов, потому что потратил все силы еще утром. А потом он отошел в сторону, сказав остальным: „У меня от этой прошманды сегодня не встало. Ну ничего, я попробую вручную: вдруг у меня тогда встанет?…“
Потом Доменико сказал другим, что вот теперь-то у него уже должно получиться, а Доменико Кутрупи попросил, чтобы сначала разрешили ему, потому что у него уже встало.
Кутрупи вышел во двор, где была Анна, а потом, какое-то время спустя, вернулся в дом с бутылкой воды, обмылся из нее. А потом сказал: „Ну вот, теперь могут и другие. Давайте!“ Анна вырвалась и побежала, но Доменико Яннелло ее поймал. Он схватил ее за футболку, притащил туда, где ее уже ждал Микеле Яннелло, и оставил ее с ним наедине. А Микеле сказал: „Когда занимаются любовью, это надо делать страстно. И не надо плакать, это же так здорово“.
Анна закричала. Тогда он швырнул ее на капот „Фиата Панда“ и изнасиловал. Потом пришел Фабио Пикколо, схватил ее за волосы, ударил ее головой о капот „панды“ и начал…
А потом к ней больше уже никто не подходил. Анну Марию бросили на обочине той дороги, где с ней забавлялись. Оставшись одна, она перешла железнодорожный путь и вернулась в город пешком. Дома мать стала ругать ее за опоздание, но Анна сказала ей, что в дороге у нее сломался велосипед и она ждала, пока один мальчик ей его чинил».
Председатель суда замолчал. Но я его не слушала. Нет, только не сейчас. С меня уже хватит. Пока он читал показания, я все время смотрела на Фабио Пикколо, сидевшего в центре зала.
Я не отрывала глаз и от татуировки на его руке, и от его лица: я смотрела только на него. А он, пока председатель суда читал про то, что он со мной сделал, все время смеялся. Он держится нагло, нахально, как будто это все его не касается. Как будто ему нет до этого никакого дела. Он смеялся так, как если бы то, что тогда произошло, было бы чем-то совершенно естественным, забавным.
Винченцо Миннити гнул ту же самую линию: он говорил, что был со мной знаком, но просто потому, что я была его соседкой по дому. И еще, по его словам, он подвозил меня на машине. Он даже признал, что возил меня в свой загородный дом – но только как дочь его друзей, друзей его семьи.
И еще он сказал: «Я никогда не занимался с ней сексом, это было бы чем-то противоестественным. Это было бы все равно что залезать в постель к собственной сестре. Она же росла у меня дома». И, не успев закончить эту фразу, он тоже рассмеялся: «Может, я ей и нравился, но, наверное, был занят, не знаю».
Я положила руку на переднюю скамейку. Ну уж, это явно не так.
Председатель суда его перебил: «И все-таки никто из вас так и не смог обвинить Скарфо в клевете, ни разу». И еще добавил: «Пожалуйста, занесите в протокол, что обвиняемый смеялся».
Тут смех сразу же прекратился, и в зале суда снова наступила тишина.
Городок
– Хватит уже об этом говорить.
– Мы уже устали. Оставьте нас в покое. Не обвиняйте нас. Не называйте нас насильниками. Ведь в Сан-Мартино столько хороших людей.
– У нас тихий город. И у нас полно девочек в возрасте Анны Марии, которые имеют право взрослеть, не давая повода для подобных пересудов. И отцы семейств у нас честные и порядочные. И матери у нас поднимают своих детей на ноги наилучшим образом, пусть даже выбиваясь из сил и принося бессчетные жертвы. Перестаньте лить грязь на наш Сан-Мартино.
– Те, кто поскользнулся, уже наказаны, а их семьи за все расплачиваются: раньше они ни в чем не нуждались, а вот теперь еле сводят концы с концами. Ну а весь город-то здесь при чем?
– В городе об этом не знали, и потому это несправедливо, чтобы мы за все расплачивались. Не вешайте на нас ярлыки. Оставьте нас в покое. Давно пора замолчать.
Но слухи и сплетни все равно не прекращаются.
