1990 год от Рождества Христова
– Привет, – произнес автоответчик Мэнса Эверарда.
– Говорит Ванда Тамберли из Сан-Франциско. Помните меня? – Голос ее вдруг как-то сник. Оживление явно было наигранным. – Конечно помните. Хотя… с той поры минуло уже три года. Во всяком случае, в моей жизни. Право, жаль, что так вышло. Время просто пролетело, а вы… Впрочем, ладно.
«Ты не искал меня. Да и с какой стати? У агента-оперативника хватает важных забот».
– Мэнс… сэр, мне неловко тревожить вас, особенно после столь долгого молчания. Я не рассчитываю на какие-то привилегии, но просто не знаю, куда еще обратиться. Не могли бы вы, по крайней мере, позвонить мне и позволить объясниться? Если вы скажете, что я несу чепуху, я тут же умолкну и не буду докучать вам. Пожалуйста. Мне кажется, вопрос серьезный. Может быть, вы согласитесь со мной. Вы застанете меня по номеру… – Далее следовал номер телефона и перечень удобных для разговора часов и дней в феврале. – Спасибо большое даже просто за готовность выслушать меня. На этом заканчиваю. Еще раз спасибо.
Молчание.
Прослушав запись, он остановил пленку и несколько минут простоял в раздумье. Ощущение было такое, словно его квартира из Нью-Йорка перенеслась куда-то в другое измерение. Наконец он пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул сам себе. Записанные автоответчиком прочие послания не были срочными, требующими безотлагательных действий. Как и дело Ванды, впрочем. Тем не менее…
Эверард пересек комнату и подошел к маленькому бару. Пол под ногами казался непривычно голым, прикрытый только ковром, – не было шкуры полярного медведя. Многие из гостей упрекали его за нее. Он не мог объяснить им, что шкура эта из Гренландии десятого века, когда не только медведи представляли опасность, но и сама жизнь была совершенно иная. Да и по правде говоря, шкура слишком загрязнилась. Шлем и скрещенные копья остались висеть на стене – никто не мог догадаться, что это не просто имитация бронзового века.
Он налил себе шотландского виски с содовой, закурил трубку и вернулся в кабинет. Кресло объяло его уютом, как старые разношенные туфли. Эверард старался не приглашать сюда современников, не связанных с Патрулем. Когда все же такие гости забредали в его квартиру, они неизменно начинали распространяться о том, что ему необходимо обзавестись компьютером, и рекомендовали знакомую фирму.
Эверард, бывало, отвечал:
– Я подумаю над этим, – и менял тему разговора.
Большинство предметов на его столе представлялись гостем совсем не тем, для чего они служили на самом деле.
– Дайте мне досье на специалиста Ванду Мэй Тамберли, – приказал он в устройство связи своего компьютера.
Изучив данные на экране, Эверард задумался и начал просматривать все, что имело отношение к работе Ванды. Вскоре ему показалось, что он напал на след, и он запросил подробности. В комнату вползли сумерки. Спохватившись, он понял, что просидел у компьютера несколько часов и проголодался. Он даже не распаковал вещи, вернувшись из последнего путешествия.
Эверард решил не выходить из дома – слишком неспокойно было на душе. Он засунул гамбургеры в микроволновую печь, поджарил, соорудил громадный бутерброд, открыл банку пива и проглотил все, даже не поняв вкуса. Синтезатор пищи мог бы произвести что-нибудь поизысканнее, но если ты обосновался в обществе, которое еще не знает о путешествиях во времени, то не следует держать под рукой предметы будущего, если в них нет особой необходимости. В противном случае их нужно прятать или тщательно маскировать. Когда он закончил ужин, калифорнийское время подползло к третьему промежутку, указанному Вандой. Он вернулся в гостиную, снял телефонную трубку и сам удивился, как неровно забилось его сердце.
Ответила женщина. Он узнал мелодику ее голоса.
– Миссис Тамберли? Добрый вечер. Это Мэнсон Эверард. Могу ли я поговорить с Вандой?
Ему следовало бы помнить номер ее родителей. Не так много времени из его собственной жизни минуло с той поры, когда он звонил в их дом, хотя оно и было наполнено бурными событиями.
«Хорошая девочка, возвращается к своим, как только появляется возможность. Счастливая семья, таких сейчас мало», – подумал он.
Средний Запад его детства до 1942 года, когда он уехал оттуда на войну, походил на мечту, миф, навсегда утраченный, – как Троя, Карфаген и невинность инуитов. Много повидав на своем веку, он давно понял, что лучше ни к чему не возвращаться.
– Алло! – воскликнул запыхавшийся молодой голос. – О, я так рада, что вы позвонили! Спасибо.
– Не за что, – произнес Эверард. – Я понял, что у вас на уме и, вы правы, поговорить необходимо. Вы сможете встретиться со мной завтра, во второй половине дня?
– В любое время и в любом месте. Я в отпуске, – сказала она и осеклась – ее могли услышать. – То есть у меня каникулы, я это имела в виду. В удобном для вас месте, сэр.
– Тогда в книжном магазине. В три часа, подходит?
Ее родители вряд ли догадались, что он сейчас совсем в другом месте, – и лучше было оставить их в этом неведении.
– А вечер вы мне можете посвятить? – вырвалось у Эверарда.
– Почему же нет, конечно.
Неожиданно смутившись, они обменялись еще несколькими фразами и повесили трубки.
Эверарду нужно было выспаться, но у него скопилось множество действительно неотложных дел. Когда он вошел в городскую штаб-квартиру, сумерки снова спустились на землю; холодные и серовато-мертвенные, они сгустились вокруг чахоточных фонарей.
Из потайной комнаты подвального этажа он вытащил роллер, вскочил в седло, установил курс и включил контрольную панель.
Подземный гараж, в который он перенесся, был еще теснее. Эверард вышел из замаскированной двери и поднялся наверх. В окна лился дневной свет. Он оказался в престижном и дорогом книжном магазине и тут же увидел Ванду, разглядывающую какую-то редкую книгу. Она пришла раньше. Волосы ее на фоне плотно заставленных полок сияли солнечным светом, платье со вкусом подобрано под цвет глаз. Он подошел и произнес:
– Добрый день.
Она даже вздрогнула:
– О! Как вы поживаете, агент… Эверард? – Голос выдавал ее волнение.
– Тсс… – оборвал он ее. – Пойдемте туда, где можно поговорить.
Два-три посетителя проводили их взглядами, когда они двинулись по проходу между стеллажами, но, скорее, из зависти к Эверарду, поскольку все они были мужчины.
– Привет, Ник! – произнес Эверард, входя в кабинет владельца магазина. – Как дела?
Невысокий человек улыбнулся и приветливо кивнул, не сводя с них серьезного взгляда сквозь толстые линзы. Эверард заранее известил его о том, что хочет воспользоваться кабинетом.
В комнате тоже не было ничего особенного. Вдоль стен теснились полки с книгами и громоздились коробки, на полу – кипы бумаг, массивные тома высились на столе, служившем конторкой. Ник был истинным библиофилом. Главной причиной, привлекшей его на службу в Патруле на этом маленьком, но оживленном участке, стала возможность отправляться на поиски книг в другие времена. Последние поступления – судя по переплету, книги Викторианской эпохи, – лежали по соседству с компьютером. Эверард взглянул на названия. Он никогда не строил из себя интеллектуала, но книги любил. «Происхождение культа почитания деревьев», «Птицы Британии», Катулл, «Священная война» – подобные книги некоторые коллекционеры, несомненно, оторвали бы с руками, если бы хозяин не решил попридержать их для себя.
– Садитесь, – предложил Эверард и придвинул Ванде стул.
– Спасибо.
Она улыбнулась и сразу же стала непринужденной, более похожей на себя.
«Хотя невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Мы можем перемещаться во времени сколько душа пожелает, но не в силах вырваться из границ собственной жизни», – подумал Эверард.
– Вы по-прежнему старомодно галантны.
– Провинциал. Стараюсь отучиться. Современные дамы готовы оторвать мне голову за то, что я будто бы высокомерен в тех случаях, когда я, на мой взгляд, проявляю всего лишь учтивость.
Эверард обошел стол и сел напротив Ванды.
– Да, – вздохнула она, – куда труднее понять век своего рождения, чем целую цивилизацию прошлого. Я прихожу к такому выводу.
– Как ваша жизнь? Радует ли работа?
Лицо Ванды просветлело.
– Громадное удовольствие. Потрясающе! Прекраснейшая работа. Нет, у меня просто нет слов.
Но в ее глазах промелькнула тень. Ванда отвела взгляд.
– Трудности, как вы знаете, тоже есть. Я уже научилась справляться с ними. До последнего времени, пока не произошла та самая история.
Он решил пока не касаться темы. Прежде всего нужно помочь ей освободиться от страшного напряжения, если, конечно, ему удастся.
– Прошло достаточно времени. Последний раз я видел вас вскоре после окончания Академии.
Тогда они отправились пообедать в Париж 1925 года, бродили вдоль Сены по левому берегу весь весенний вечер напролет, а потом зашли выпить в «Две кубышки», и парочка ее литературных идолов оказалась в том же уличном кафе, через два столика от них. Когда он пожелал Ванде доброй ночи и попрощался с ней у дверей дома ее родителей 1988 года, она поцеловала его.
– С той поры для вас прошло почти три года.
Она кивнула.
– Годы напряженной работы для нас обоих.
– Для меня на сей раз не было так долго. Всего два задания, достойных упоминания.
– Неужели? – удивленно спросила она. – Разве вы не вернулись домой в Нью-Йорк в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, когда завершили работу? Вы же не можете допустить, чтобы ваша квартира пустовала месяцами.
– Я сдал ее, вернее, передал в субаренду оперативнице, которой она нужна была для выполнения задания. Вы знаете, в последние десятилетия здесь установили контроль над сдачей жилья. Вечные проблемы с поручителями. К тому же приличного жилья так мало, что для того, чтобы стать владельцем квартиры, надо выложить круглую сумму, а это неразумно для агента Патруля.
– Понимаю.
Тамберли слегка напряглась.
«Оперативнице, вот оно как… Кстати, столь же неразумно для агента Патруля распространяться на подобные темы. Особенно в таких случаях…»
– Послания от моих коллег передаются мне автоматически. Если бы вы позвонили позавчера…
Ее обида или, скорее, укол самолюбия мгновенно забылись. Взгляд Ванды упал на руки, скрещенные на коленях.
– У меня не было повода, сэр, – негромко произнесла она. – Вы чрезвычайно добры, великодушны, но… я не хотела показаться назойливой.
– Я тоже.
«Маститый агент-оперативник совсем засмущал новобранца Патруля. Несправедливо. Она может и обидеться», – подумал Эверард.
– Впрочем, если бы я знал, сколько прошло времени для вас…
Действительно долгий срок, и не потому только, что минуло сколько-то лет, измеряемых ударами пульса, а потому, скорее, что эти годы были полны событий, необычайных приключений, трудностей, побед, веселья, печалей. И романов? Фигура Ванды обрела зрелость, как заметил Эверард, но прибавила не пышности, а твердости. И черты лица стали тверже – события оставили на нем свой след. Но истинная перемена все же трудно уловима. Ванда была девушкой или, в угоду современным феминисткам, молодой женщиной, совершенно юной. Девушка в ней не умерла, и он сомневался, что это вообще когда-нибудь произойдет. Напротив него сидело источающее молодость создание, но оно стало женщиной в полном смысле этого слова. Сердце у него забилось неровно.
Эверард выдавил смешок.
– Хорошо, давайте прекратим жеманство, – сказал он. – И пожалуйста, запомните, мое имя – не сэр. Здесь, с глазу на глаз, мы можем вести себя естественно, Ванда.
Она быстро овладела собой:
– Спасибо, Мэнс, я рассчитывала на это.
Он вытащил из пиджака трубку и табак:
– А как насчет этого? Не возражаете?
– Нет, дымите. – Она улыбнулась. – Поскольку мы с вами одни.
И про себя: «Дурной пример тем, кому курение смертельно опасно! Медицинская служба Патруля искореняет или излечивает все, что не убивает нас открыто. Ты родился в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, Мэнс, выглядишь лет на сорок. Но сколько ты на самом деле прожил? Каков твой истинный возраст?»
Он вряд ли откроется ей. Во всяком случае, не сегодня.
– Я просмотрел вчера ваше досье, – сказал он. – Вы проделали великолепную работу.
Она посерьезнела и взглянула на него уже спокойно.
– А в будущем?
– Я не запрашивал такую информацию, – поспешно ответил он. – Это невежливо, неэтично, и мне не сообщат ничего, пока я не представлю обоснованной причины для подобного запроса. Мы не заглядываем ни в наше завтра, ни в будущее наших друзей.
– И тем не мене, – пробормотала она, – информация там есть. Все, что вы или я когда-либо совершили, все, что я открою в жизни прошлого, известно там, в грядущем времени.
– Эй, мы ведь на английском говорим, а не на темпоральном. Парадоксы…
Золотистая головка согласно кивнула.
– Разумеется. Работа должна быть выполнена. Она должна завершиться на определенном этапе. Не было бы никакого смысла, если бы это мне уже было известно; что же касается опасности возникновения причинно-следственного вихря…
– Кроме того, ни прошлое, ни будущее не отлито в бетоне. Именно поэтому и существует Патруль. Но может, довольно повторять вводную лекцию курса?
– Извините меня. Я до сих пор не могу осознать некоторые вещи и вынуждена повторять для себя основные постулаты. Моя работа – это… движение вперед. Подобно освоению неведомого континента. Ничего похожего на то, чем занимаетесь вы.
– Пожалуй. Я вас понимаю. – Эверард плотно набил трубку. – Без сомнения, вы и в будущем будете замечательно работать. Наше руководство более чем довольно вашими достижениями в Вер… гм… Берингии. Не только устными докладами, аудиовизуальными материалами и прочим, но и тем, что вы – я, правда, ничего не понимаю в вашей науке – нащупали модель естественной истории той эпохи. Вы проникли в ее суть и таким образом внесли существенный вклад в общую картину.
Ванда напряглась и задала не дававший покоя вопрос:
– Почему в таком случае они перевели меня оттуда?
Он помедлил, прежде чем зажечь трубку.
– Хм, как я понял, вы сделали ровно столько, сколько необходимо для обследования Берингии. После того как вы отгуляете честно заработанный отпуск, они предложат вам какой-то другой аспект плейстоцена.
– Да я почти ничего не сделала! Сотни человеческих лет мало для настоящего исследования.
– Понимаю, понимаю. Но вам известно, или должно быть известно, о нехватке людей в Патруле. Мы, ученые из грядущих времен, и Патруль должны создавать обширную общую картину, а не зацикливаться на повадках кучки аборигенов.
Она вспыхнула.
– Вы же знаете, что я имела в виду нечто совсем другое, – отпарировала Ванда. – Я говорю в целом о приполярной миграции биологических видов, о двустороннем движении между Азией и Америкой. Это уникальный феномен, экология во времени и в пространстве. Если бы я хотя бы могла выяснить, почему популяция мамонтов сокращается, вернее, сократилась так быстро в Берингии, когда на другом континенте они еще долго существовали! Но моим планам положили конец. И все, что я получила, – это те же рассуждения вокруг да около. Я надеялась, что хоть вы поговорите со мной по-человечески.
«Характер, – подумал Эверард. – Не только не желает заискивать перед агентом-оперативником, но готова даже отчитать, если он того заслуживает с ее точки зрения».
– Извините, Ванда. Я не хотел вас обидеть. – Затем, глубоко затянувшись, добавил: – Факты таковы, что пришельцы, с которыми вы столкнулись, меняют все. Разве вам этого не объяснили?
– Да. До известной степени. – Она заговорила мягче: – Но неужели мои исследования действительно могут испортить дело? Один человек, тихо передвигающийся по степи, по холмам, лесам, вдоль побережья? Когда я жила среди тулатов – вы знаете, это аборигены, – мое присутствие никого не беспокоило.
Эверард хмуро уставился на трубку.
– Я не осведомлен в деталях, – согласился он. – Вчера я просмотрел кое-что, но совсем немного из-за нехватки времени. Мне, однако, показалось совершенно очевидным, что ваши тулаты не играют важной роли в перспективе исторических событий. Они исчезают, не оставив после себя значительных следов, сколь-нибудь отчетливых, как, например, в стойбищах Роанок и Винлэнд. Палеоиндейцы станут истинными американцами доколумбовой эпохи. Однако на раннем этапе их внедрения трудно определить, что может вызвать существенные перемены и внести разлад в будущее. – Эверард поднял руку. – Конечно-конечно. Это маловероятно. Мелкие волны и морщинки в общем потоке истории непременно будут разглажены. Это относится и к вашим… тулатам. Что же касается палеоиндейцев, то кто способен гарантировать устойчивость ситуации на данном этапе? К тому же управление Древней Америки хочет, чтобы за их историей велось наблюдение без всякого изм… вмешательства в развитие культуры.
Тамберли сжала кулаки:
– Ральф Корвин отправился жить среди них!
– Ах вот оно что! Прекрасно. Он профессионал в таких делах, авторитетный антрополог, я просмотрел и его досье. У него отменный послужной список – начиная с работы с более поздними, чем тулаты, народами. Он сведет до минимума свое влияние, но в то же время узнает достаточно много о том, чему действительно суждено случиться; так же как и вы проделали работу для выяснения истинной картины животного и растительного мира Берингии. – Эверард выпустил дым тонкой струйкой. – Это основополагающая проблема, Ванда. Пришельцам предопределено вступить во взаимодействие с аборигенами. Оно может состояться легко или не очень легко, но процесс неизбежен, и не исключено, что он окажется очень запутанным. Мы не можем допускать анахронизмов на сцене истории. Они способны вызвать такую сумятицу событий, которая будет необратима. Особенно потому, что вы не обладаете опытом Корвина. Понятно? В конце концов, ваши исследования в области экологии весьма ценны, но сейчас абсолютный приоритет отдается изучению человека. Вне всякой связи с вашей личностью возникла необходимость положить конец этому проекту. Вы получите другое задание, и руководство постарается обеспечить вам выполнение работы до конца.
– Да, понятно. Это мне уже втолковали.
Некоторое время Ванда сидела безмолвно. Когда она подняла глаза, взор ее был твердым, а голос спокойным.
– Но здесь дело не только в науке, Мэнс. Я боюсь за этот народ, за своих тулатов. Они славные люди. Примитивные, часто по-детски наивные, но хорошие. Безгранично добрые и гостеприимные, и по отношению ко мне они были такими не потому, что я загадочна и сильна, а по сути их натуры. Что станется с ними? Что уже там случилось? Они забыты, потеряны в истории. Почему? Ответ страшит меня, Мэнс.
Он кивнул.
– Корвин изложил свое мнение конфиденциально после беседы с вами. Он повторил рекомендацию прервать ваше задание в Берингии, поскольку опасался, что вы можете поддаться… искушению, соблазну вмешаться в события. Или по крайней мере, действовать вслепую, не имея специальной на то подготовки и без контроля экспертов. Не считайте его подлецом. Он выполняет свой долг. Корвин предложил вам заняться более ранним периодом.
Тамберли тряхнула головой:
– Бесполезно. Условия тогда изменялись очень быстро, и мне, по существу, придется начинать все заново. Но то, что я обнаружу, не будет слишком полезным для эры миграции людей, в которой так заинтересован Патруль.
– М-да. На предложение наложили вето именно по этим мотивам. Но поверьте Корвину.
– Да собственно говоря, верю. – Она заговорила быстрее: – Я многое передумала. И вот к чему пришла. Моя работа заслуживает завершения. Мы можем рассчитывать лишь на приблизительный итог, но и он, вне сомнения, окажется полезным. И может быть, я помогу тулатам, совсем немного, очень осторожно, под контролем специалистов, не для того, чтобы изменить их судьбу, а просто чтобы освободить от боли несколько неприметных человеческих жизней. Доктор Корвин намекнул мне, как это сделать, когда мы выходили с ним пообедать. В тот момент я не придала значения его замечанию, но с того самого дня размышляю над ним. Что, если я не вернусь к Арюку и тулатам, но воссоединюсь с ними, смешавшись с чужаками?
Слова Ванды отозвались в голове Эверарда глухими ударами. Он отложил трубку в сторону и сделал каменное лицо.
– Нешаблонно, – произнес он.
Тамберли рассмеялась:
– Единственное, о чем я прошу вас, – намекните милому доктору, что он не в моем вкусе. Я бы не хотела огорчать его. Кроме того, у нас обоих чудовищное количество дел, требующих исполнения в кратчайший срок, иначе мы действительно можем излишне подействовать на людей в Берингии. – Ванда стала совершенно серьезной. Заметил ли он слезы, блеснувшие на ее ресницах? – Мэнс, вот для этого вы мне и нужны. Для начала – ваш совет, а потом, если вы убедитесь, что я еще в своем уме, ваш авторитет и влияние. Я спросила мнение своего непосредственного руководителя, и тот порекомендовал мне забыть об этом. Как вы сказали, нешаблонно. Он не ханжа, но в его сознание заложен другой курс, и никто не смеет тревожить его покой. И Ральф Корвин той же породы. Он, возможно, оказался захваченным врасплох, когда говорил что-то после второй порции коктейля, ударившего в голову. У вас есть власть, авторитет, связи в этой сфере. Пожалуйста, хотя бы вы подумайте о моей просьбе.
Эверард думал. Они говорили и говорили. Когда он согласился с ней, солнце уже село. Эверард вдруг вспомнил, как он пригласил Ванду в Патруль. И как она вскрикнула от радости. Теперь она устала настолько, что была в состоянии только прошептать:
– Спасибо, спасибо большое!
Оба ожили, когда отправились обедать. Эверард приехал в костюме, подходящем для аудиенции у императрицы Китая, Ванда выглядела тоже элегантно. После обеда они еще долго бродили от бара к бару и говорили, говорили. Когда Эверард пожелал ей спокойной ночи у дверей дома ее родителей, она снова поцеловала его.
13 211 год до Рождества Христова
I
Дело шло к зиме. На землю, промерзшую до звона, бураны намели толстый слой снега; бурый медведь уносился в снах к мертвым, а белый бродил по льду, сковавшему море. «Мы» проводили бесконечно-темные дни в своих жилищах.
Сначала медленно, едва передвигаясь, а потом стремительно – солнце вернулось в эти края. Ветры стали мягче, сугробы таяли, весело журчали ручьи, плавучие льдины громоздились друг на друга и крошились; рогатые животные и мамонты нетвердой походкой вели новорожденных детенышей в степь, усеянную цветами, как звездами; перелетные птицы возвращались в родные края. В прежние времена эта пора была самой счастливой в жизни «мы».
Они боялись нехоженых троп глубинных земель, волков и духов, но ходили, ибо не могли не идти. Осенью охотники заставили «мы» отметить камнями дорогу. И потом им пришлось самим же ходить по ней с данью, которую требовали от них чужаки.
Когда выпадал снег, «мы» освобождались от дани до весны, но в теплое время года мужчины из каждой семьи «мы» обязаны были совершать подобные путешествия один раз между полными лунами. Так приказали охотники.
Тяжело нагруженные Арюк и его сыновья шли три дня. Они знали, что на обратный путь уйдет не менее двух суток. Некоторые поселения «мы» находились еще дальше, чем жилище Арюка, другие – ближе к стойбищу охотников, но отлучки одинаково тяготили всех, поскольку это время было потеряно для охоты, сбора ягод и работы на собственную семью. А вернувшись домой, они принимались за подготовку следующей партии дани. На поддержание собственной жизни оставалось слишком мало времени и сил.
«Мы» поговаривали об общей встрече, чтобы обсудить, не поставлять ли дань сообща. Такие походы были бы безопаснее и веселее, но потребовали бы еще больше времени и людей. В конце концов они порешили, что все будут ходить сами по себе, пока не разберутся получше в новом порядке вещей.
Итак, Арюк с сыновьями Баракуном, Олтасом и Дзуряном совершали первую весеннюю ходку. Дома они оставили жен Арюка и Баракуна с маленькими детьми. Мужчины несли длинные толстые бревна, каковые им было приказано доставить, и еду для себя на время похода. Ветер и дождь подхлестывали их, грязь налипала тяжелыми комьями на ноги, массивная ноша пригибала к земле. Вой и отдаленный рык преследовали их по ночам, а с рассветом они снова устало тащились по взбирающейся вверх суше, пока наконец не добрались до стойбища охотников.
Арюк с сыновьями оглядели его с высоты холма. Стойбище располагалось не у подножия холма, а на просторной плоской площадке, где почва была хорошо просушена. С более высокого холма с северной стороны стекал ручеек и бежал через весь поселок.
Благоговейный трепет охватил «мы». Во время их последнего появления здесь они изумлялись при виде высоких жилищ из кожи, которых было куда больше, чем у народа «мы», вместе взятых. Арюк размышлял, не холодно ли в таких жилищах зимой. Сегодня глазам их предстали громадные дома, сделанные чужаками из камня, торфа и шкур. Между жилищами сновали люди, казавшиеся с холма совсем крохотными. Дым очагов поднимался в тихое и ясное небо, наполненное послеполуденным светом.
– Как они это сделали? – вымолвил Олтас. – Какой силой они владеют?
Арюк вспомнил слова, услышанные от Той, Которой Ведомо Неизвестное.
– Я думаю, у них есть орудия, которых нет у нас, – медленно ответил он.
– Все равно, – сказал Баракун, – какая работа! Где они взяли столько времени?
– Они убивают крупных животных, – напомнил сыну Арюк. – Одна добыча кормит их много дней.
Слезы усталости и боли скатились по щекам Дзуряна.
– Почему тогда они т-требуют наших подарков? – запинаясь, произнес он.
У отца не было ответа.
Арюк повел сыновей выше по склону. По пути им попался длинный каменистый холмик. За ним, в том месте, где бежал ручей, скрытое от глаз охотников и, стало быть, от «мы», стояло нечто, поразившее их. На какой-то миг кровь бросилась в голову Арюка.
– Она! – простонал Баракун.
– Нет, что ты! – взвыл Олтас. – Она ведь наш друг и никогда не оказалась бы здесь!
Арюк взял себя в руки и унял дрожь, охватившую его. Он тоже, должно быть, закричал бы, если б не смертельная усталость. Уставившись на круглое серое сооружение, он сказал:
– Мы не знаем, что это, но, вероятно, скоро выясним. Пошли!
Они заковыляли вперед. Люди из поселения наблюдали за их приближением. Дети высыпали на улицу, радостно крича и путаясь под ногами. Несколько мужчин бежали за ними вприпрыжку с копьями и топориками – Арюк выучил эти слова, – бежали и улыбались. Он предположил, что остальные на охоте. Когда «мы» дошли до домов, женщины и кучка детей сбились в толпу. Арюк в который раз увидел морщинистых, беззубых, согбенных, слепых людей. Слабым здесь не было нужды уходить прочь, чтобы умереть в одиночестве. Молодые и сильные могли прокормить немощных.
Провожатые довели «мы» до строения более просторного, чем остальные. Там их ждал мужчина, одетый в кожу, отделанную мехом, и в головной повязке, украшенной перьями трех орлов. Арюк знал, что охотники называли его Красный Волк. Он еще не один раз переменит имя в течение жизни, потому что оно должно выражать определенный смысл. Для Арюка его собственное имя было просто набором звуков, на который он откликался. Если бы когда-нибудь он задумался над смыслом имени, то понял бы, что оно значит «северо-западный ветер» и должно произноситься с другим ударением, но Арюку такие мысли никогда не приходили в голову.
Он вдруг забыл про Красного Волка и забыл про все на свете. Из толпы вышел еще один человек. Он возвышался над людьми и даже над предводителем охотников. Толпа почтительно расступилась перед ним, с улыбками и приветствиями, показывающими, что мужчина этот не посторонний в лагере. Его лицо – худое и безбородое, но с усами под горбатым носом, – коротко стриженные волосы, кожа и глаза, тело и походка напомнили Арюку Ту, Которой Ведомо Неизвестное. Его снаряжение и вещицы, висевшие на груди, были точно такими, как у нее.
Дзурян громко застонал.
– Кладите ношу! – распорядился Красный Волк. – Он немного выучил язык «мы». – Хорошо. Накормим вас, спать будете здесь.
Человек из-за пределов мира остановился около Арюка. Освобожденный от груза, Арюк ощущал не только ломоту во всем теле, но и удивительную легкость, словно бы готовность улететь вместе с ветром. Или просто у него закружилась голова?
– Богатой вам добычи! – произнес человек на языке «мы». – Не бойтесь. Вы помните Хара-Тцетун-Тун-Баюк?
– Она… она жила здесь, рядом с нашим селением, – сказал он.
– Так вы та самая семья? – Мужчина явно обрадовался. – А ты ведь Арюк? Я давно ждал встречи с тобой.
– Она здесь?
– Нет. Она – моя родственница и просила передать тебе дружеские пожелания. Облачные Люди зовут меня Высокий Человек. Я приехал сюда, чтобы провести несколько лет среди охотников, понаблюдать, как они живут. Я хочу и с вами поближе познакомиться.
Красный Волк нетерпеливо переминался с ноги на ногу, потом что-то отрывисто произнес на своем наречии. Высокий человек ответил на его языке. Слова метались между ними, пока Красный Волк не сделал рубящий воздух жест, словно бы говоря: «Только так, и не иначе!» Высокий Человек оглянулся на Арюка и его сыновей, молчаливо стоявших под круговым прицелом враждебных взглядов.
– Разговор идет легче с моей помощью, – сказал Высокий Человек, – хотя я предупреждал, что им следовало бы потрудиться и выучить ваш язык получше. В свое время я тоже покину эту страну, но, находясь здесь, не всегда буду в лагере. Красный Волк хочет поговорить с тобой, после того как ты отдохнешь, о том, что твой народ должен приносить в дальнейшем.
– Что с нас взять, кроме выловленных в море деревяшек? – спросил Арюк. Голос его помрачнел, так же как и настроение.
– Им нужно больше дерева. Они хотят, чтобы вы приносили хорошие камни для изготовления орудий и оружия. Высушенный торф и навоз для топлива. Им нужны шкуры и кожи. Необходимы сушеная рыба, ворвань – все, что дает море.
– Но мы не можем! – закричал Арюк. – Они берут с нас столько, что нам самим нечем кормиться!
Высокий Человек выглядел огорченным.
– Вам трудно приходится, – сказал он. – Я не могу освободить вас от дани, но в состоянии сделать ваше бремя сносным, если вы будете следовать моим советам. Я скажу Облачным Людям, что они ничего не получат от вас, если доведут твой народ до голодной смерти. Я заставлю их дать вам орудия, которые облегчат охоту и рыбалку. Облачные Люди научат вас пользоваться ими. Они смастерили… острую вещицу, на которую рыба попадает и уже не может ускользнуть, – наконечники копий, которые вонзаются в тело животного и не выпадают из него. Их одежда будет согревать вас. – Голос его дрогнул. – Простите, что я не могу сделать для вас больше. Но мы попробуем…
Высокий Человек замолк, потому что Арюк уже не слышал его.
Красный Волк подошел поближе ко входу в большое строение. Из него выползла женщина. Одежда ее была такой же, как у всех, но грязная, засаленная и зловонная. Живот у женщины выпирал из-под неряшливого одеяния, волосы висели космами, подчеркивая изможденное лицо. Поднявшись на ноги, она помахала всем рукой, но рука тут же плетью упала вниз.
– Дараку! – прошептал Арюк. – Ты ли это?
Он никогда прежде не видел ее в стойбище и не смел спросить, что стало с его дочерью. Велел ли Красный Волк держаться ей подальше от людских глаз, чтобы не мешаться под ногами, или она сама спряталась от стыда и позора, а может, уже умерла?
Дараку, спотыкаясь, подошла к отцу. Он обнял ее и всхлипнул.
Красный Волк бросил ей отрывистую команду, и она съежилась в руках Арюка. Высокий Человек нахмурился и резко заговорил. Красный Волк и охотники, находившиеся поблизости, ощетинились. Высокий Человек понизил голос. Мало-помалу Красный Волк успокоился. В конце концов он распростер руки и повернулся спиной к людям, давая понять, что покончил с этим делом.
Арюк смотрел из-за плеча Дараку. Как остро выступали ее кости из-под одежды из оленьей кожи. В нем всколыхнулась надежда. Сквозь затуманенное сознание, сквозь шум ветра он видел и слышал Высокого Человека.
– Девушка, которую они увели с собой, твоя дочь? Я разговаривал с ней, совсем немного, потому что она едва отвечает на вопросы. Охотники хотели научиться от нее вашему языку. Теперь они знают ровно столько, сколько она смогла передать им, пока тоска прочно не завладела ею. Облачным Людям все еще нужен ребенок, которого она носит в чреве, чтобы он стал еще одним добытчиком или будущей матерью для них, но мне удалось уговорить их отпустить ее. Она может вернуться домой вместе с вами.
Арюк, увлекая за собой Дараку, пал ниц перед Высоким Человеком. Ее братья сделали то же самое.
После они поели. Облачные женщины щедро угощали их, но пища была настолько непривычной, что «мы» не смогли съесть много. А потом они спали, снова все вместе, в шатре, поставленном специально для них. После отдыха состоялся разговор. Высокий Человек переводил слова, сказанные Арюком и Красным Волком. Много было говорено о том, что должны делать «мы» в дальнейшем и что будет сделано охотниками взамен. Арюк гадал, сколько времени уйдет на то, чтобы до конца разобраться в предложениях охотников. Ясно было одно: жизнь «мы» изменилась и вышла из-под власти Арюка и его народа.
Арюк с детьми отправился домой на следующее утро, когда ветер разогнал дождевые облака, открыв просвет в небе. Они шли медленно, часто останавливались, потому что Дараку едва волочила ноги. Она незряче смотрела в пространство и изредка отвечала на вопросы, если к ней обращались, да и то односложно. Когда Арюк гладил ее по щеке или брал за руку, Дараку едва заметно улыбалась, а он смотрел на эту слабую улыбку с горечью.
Той ночью у Дараку начались схватки. Хлестал дождь. Арюк, Баракун, Олтас и Дзурян сгрудились вокруг, пытаясь защитить ее от дождя и холода. Она застонала и уже не могла остановиться. Дараку была слишком юной, таз у нее еще не развился. Когда с невидимого востока занялось серое утро, Арюк увидел, что дочь истекает кровью. Дождь смывал кровь в торфяной мох. Лицо дочери подалось вверх, взгляд стал слепым. От Дараку остался лишь прерывистый голос. Последние его звуки дребезжаще нарушили тишину.
– Ребенок мертв, – сказал Баракун.
– Так всегда бывает, – пробормотал Арюк. – Не знаю, что я должен был сделать.
Вдали протопал мамонт. Ветер крепчал. Похоже, что лето наступало холодное.
II
Отряд Патруля прибыл позже, безлунной ночью, чтобы выполнить свою работу по возможности быстро и бесшумно и так же исчезнуть. Местные обитатели вскоре узнают, что произошло еще одно удивительное событие, но лучше, если они не будут его свидетелями. Как всегда, минимальный контакт.
Ванда Тамберли, правда, могла прибыть на место лишь после восхода. Роллер доставил ее непосредственно внутрь специально возведенного жилища. Сердце билось глухо, она слезла с аппарата и огляделась по сторонам. Убежище Ванды, сделанное из прозрачных и полупрозрачных материалов, было светлым. Привычные ей предметы расставлены довольно аккуратно. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы переставить все по своему вкусу.
«Первым делом осмотрим окрестности», – подумала она.
Ванда потеплее оделась, набросила непромокаемый плащ и шагнула через порог. Стояла осень того года, когда она покинула Берингию, проведя всего несколько недель в двадцатом веке до возвращения сюда. Астрономически время года не слишком ушло вперед, но здесь, в субарктических широтах, в ледниковый период, снег мог пойти в любую минуту. Утро сияло холодным светом. Ветер свистел над пожухлой травой. На севере и на юге горизонт обрамляли холмы. Глыба валунной глины, которую оставил после себя отступивший ледник, нависла над ее убежищем и домом Корвина. У основания глыбы пробивался ключ. Ванда скучала по морю и карликовым деревцам, что окружали ее первое жилище в Берингии. Птицы кружили у нее над головой, их было немного, и принадлежали они к другим, внутриматериковым видам. Дома специалистов Патруля почти касались друг друга. Корвин показался на пороге своего дома, одетый в хаки – плащ и высокие ботинки, все с иголочки. Корвин сиял.
– Добро пожаловать! – произнес он, протягивая ей руку. – Как вы себя чувствуете?
– Все в порядке, спасибо, – ответила Тамберли. – Как вы здесь поживаете?
Брови его поднялись.
– Неужели вы не познакомились с моими отчетами? – игриво спросил он. – Я потрясен и опечален. А я-то страдал, сочиняя их.
«Вот именно, сочиняя, – подумала Ванда. – Хотя, спорить трудно, они действительно представляют собой научную ценность, а изящное изложение совсем не вредит им. Глянец наведен везде, где только можно. Я, вероятно, предвзято сужу об отчете».
– Конечно, я просмотрела их, – отозвалась она, заставив себя улыбнуться. – Включая и ваши возражения по поводу моего нового назначения сюда.
Корвин держался дружелюбно.
– Я не собирался оказывать на вас давление, агент Тамберли. Надеюсь, вы это понимаете. Я просто думал, что ваши проекты внесут совершенно ненужные осложнения, включая и риск для вашей собственной жизни. Я взял на себя слишком много и, вполне вероятно, ошибся. Видимо, мы отлично сработаемся. Чисто по-человечески, разве могу я быть счастливее, чем сейчас, находясь в таком обществе, как ваше?
Тамберли поспешила обойти этот вопрос стороной.
– Без лишних эмоций, сэр. Мы же не можем реально сотрудничать, вы знаете. Вы изучаете Облачных Людей. А мне необходимо провести зимние наблюдения за животным миром, чтобы получить более или менее полную картину определенных жизненных циклов, которые, похоже, создают критическую ситуацию в экологии. – Она повторяла очевидные факты самым любезным тоном, на какой только была способна. – Так что позвольте мне спокойно заниматься своим делом. Подозреваю, что не окажусь ни у вас под пятой, ни вообще под вами.
Корвин принял ее слова без раздражения.
– Определенно. Имея за плечами такой опыт, мы тщательно проработаем все, чтобы избежать взаимного вмешательства в наши проекты, а также продумаем, чем можем быть полезны друг другу в случае необходимости. А пока что позвольте пригласить вас на завтрак. Вы, несомненно, уже синхронизировались с местным временем. Полагаю, вы не поели перед отбытием сюда?
– Вообще-то, я намеревалась…
– О, не отказывайтесь! Прежде мы должны обсудить дела, и лучше в приятной обстановке. Уверяю, я совсем недурной повар.
Ванда уступила. Корвин обустроил свое жилище аккуратнее и компактнее, чем это когда-либо удавалось ей. Дом изнутри казался более просторным. Он предложил ей стул и налил кофе из уже включенной кофеварки.
– Сегодня особый повод, – заявил он. – Обычно в полевых экспедициях люди просто «заправляются». Что вы скажете о беконе, французских тостах и кленовом сиропе?
– Я бы сказала, дайте все это поскорее, пока я не проглотила вас, – отозвалась Ванда.
– Превосходно!
Корвин захлопотал у крошечной электропечки. Атомный элемент, питавший ее, заодно обогревал и дом. Ванда сбросила плащ, откинулась на спинку стула, глотнула восхитительного кофе и обвела комнату взглядом. Его книги оказались более изысканными, чем у нее, если только он не взял их сюда специально, зная о ее приезде, потому что томики не выглядели зачитанными. Среди них были два его собственных сочинения, изданные еще в академическую пору. На полках покоились некоторые инструменты, подарки и вещицы, которые он выменял у аборигенов, чтобы потом увезти домой на память. Было здесь и копье с наконечником-насадкой, остро заточенный каменный нож с рукояткой из оленьего рога, которая крепилась к лезвию ремешком и клеем. Даже резаки, скребки, резцы без рукояток и другие орудия удивляли прекрасной работой. Тамберли припомнила незатейливые поделки «мы», и слезы навернулись ей на глаза.
– Уверен, вы знаете, – сказал Корвин, не отрываясь от стряпни, – что ванайимо принимают вас за мою жену. Дело в том, что, когда я сообщил им о вашем приезде, у них другой мысли и не возникло. У них не принята свобода и беспорядочность сексуальных отношений, как у тулатов.
– Ванайимо? Ах да! Облачные Люди…
– Не волнуйтесь. Они нормально восприняли то, что у вас отдельный дом, где вы будете творить свою магию. Вы в полной безопасности, особенно после того, как они узнали, что вы принадлежите мне. В противном случае… страх перед вашей чудодейственной силой может и остановить их руки, но вполне может найтись какой-нибудь наглый тип или ретивые молодцы, которые решат испытать свою смелость и мужскую зрелость. Еще я им рассказал – они это и сами непременно выяснили бы – о ваших прежних отношениях с тулатами, которых они не причисляют к роду человеческому.
Тамберли жестко стиснула губы.
– Я выяснила это из ваших отчетов. Откровенно говоря, вам бы следовало уделить им больше внимания. Отношениям между двумя народами, я хотела сказать.
– Моя дорогая, я не в состоянии охватить все. И даже части того, что должен был, как того требует строго антропологический метод. Я провел здесь всего семь месяцев или даже меньше, по их летоисчислению.
Корвин изредка отлучался в будущее на совещания и отдых, но, в отличие от Ванды в пору ее жизни среди «мы», всегда возвращался сюда через день-другой после отъезда. Непрерывность была важна в человеческих отношениях, и сам их характер отличался от контактов человека с дикой природой и ее обитателями.
«Приходится признать, что он проделал значительную работу за очень короткое время, учитывая великое множество разнообразных трудностей, – подумала Ванда. – Он далеко продвинулся в языке, который был близок наречиям племен Восточной Сибири, где Корвин в свое время побывал, и не слишком отличался от языка переселенцев, шедших через Канаду в более поздние времена и бывших когда-то объектом внимания Корвина. Но здесь, на начальном этапе исследования, он находился в одиночестве, и работа эта сказывалась на нервах. Его могли убить. Он сообщал в отчете, что здесь бытует жестокость и буйность нрава».
– И вряд ли у меня много времени впереди, – продолжал Корвин. – В будущем году племя двинется на восток. Пока не знаю, разумно ли кочевать вместе с ним, или стоит присоединиться к Облачным Людям там, где они обоснуются, но в любом случае в этом регионе ожидаются серьезные изменения.
– Как?! – воскликнула Тамберли. – И вы до сих пор не занялись этой проблемой?
– Нет, пока нет. Это новая для меня сфера. В настоящее время они твердо намерены оставаться здесь, поскольку верят, что достигли своей земли обетованной. Для того чтобы разобраться, как они обживаются в этих краях, лучше всего проследить за их отношениями с последующими мигрантами, поэтому я и совершил увеселительную прогулку в ближайшее будущее. Я установил, что регион заброшен. Это произойдет грядущей весной. Нет, я не знаю почему. Может, природные ресурсы покажутся им скудными? Попробуйте разрешить эту загадку. Сомневаюсь, что с запада придет угроза. Я установил, что в ближайшие пятьдесят лет сюда не прибудут новые палеоиндейцы, процесс их миграции протекает вяло и прерывисто.
«Тогда мои „мы“ будут иметь в запасе долгий период мира», – подумала Ванда.
Покой в ее душе царил всего какое-то мгновение. Она вспомнила, что происходит сейчас и что это не прекратится, пока Облачные Люди находятся здесь. Сколько «мы» останется в живых, когда пришельцы уйдут?
Она заставила себя решительно взяться за дело.
– Минуту назад вы сказали, что они не считают тулатов людьми в полном смысле слова, – заявила Ванда. – В ваших отчетах почти нет сведений о том, как они в действительности относятся к тулатам. Вы лишь упомянули о «дани». А в жизни?
В тоне Корвина зазвучало легкое раздражение.
– Я уже сказал, что у меня не было возможности обследовать каждую деталь, и я никогда не стану заниматься этим.
Он разбивал яйца в миску с таким видом, словно они были головами оппонентов, отвергших его отчет.
– Заранее овладев языком тулатов, я разговаривал с некоторыми из них, когда они приходили с подношениями: сезон сбора дани наступил вскоре после моего прибытия сюда. Я облегчил участь двух или трех представителей этого племени, посетил одно из их жалких поселений на берегу моря. Чего еще вы хотите? Нравится вам это или нет, но мои интересы, мои обязанности касаются народов, которым предстоит творить будущее. И разве вам не предписано сосредоточить внимание на объектах природы, играющих важную роль в жизни именно таких народов?
Его раздражительность вдруг испарилась. Он делано улыбнулся Ванде.
– Я не хочу показаться вам бессердечным, – добавил он. – Вы новичок на службе и к тому же происходите из страны, у которой удивительно удачная история. Непреложным фактом является то, что на всем протяжении существования человечества, вплоть до неведомых нам будущих времен, отдельные общины, племена, нации воспринимают остальное человечество как добычу, потенциальную или реальную, если только эта добыча не окажется достаточно сильной, чтобы стать врагом, потенциальным или реальным.
Вы найдете ванайимо не такими уж плохими, совсем непохожими на нацистов или, скажем, на ацтеков. Война была навязана им, потому что Сибирь стала перенаселенной с точки зрения ресурсов, доступных для технологии палеолита. Они хранят память о поражении, но в них не заложена воинственность. Они, несомненно, отчаянны и храбры. Эти качества выработаны самой их жизнью, охотой на крупного и опасного зверя. Для них эксплуатация тулатов так же естественна, как использование оленей для своих нужд. Они неумышленно жестоки и испытывают благоговение перед всем сущим на земле, но берут из мира все, что могут, ради своих жен, детей, стариков и самих себя. Они вынуждены брать.
Тамберли нехотя кивнула. Отчет Корвина описывал, каким подарком судьбы явилась для Облачных Людей случайная встреча с «мы». И пришельцы не преминули воспользоваться удачей. Корвин не предвидел такого поведения Облачных Людей. Прежде они не попадали в подобные ситуации. Среди них нашелся гений, который изобрел взимание дани, что принесло безмерную выгоду его племени, относившемуся к «мы» в общем-то довольно мягко. Позже, в последующих тысячелетиях, это открытие будет использоваться по всему миру, и обычно с большей жестокостью.
Странствия племени оказались продолжительнее и мучительнее, чем мифические сорок лет скитаний евреев по пустыне. С небес падала не манна, а только снег и ледяной дождь. Другие племена уже захватили хорошие охотничьи угодья и в короткое время научились выставлять незваных гостей за пределы своей территории. Когда наконец. Облачные Люди достигли этих краев, удаленных от родной Азии дальше, чем прежде осмеливались уходить мужчины их расы, первая зима была столь же сурова, как и первая зима колонистов в Массачусетсе.
Сейчас Облачные Люди благоденствуют. Дерево, доставляемое «мы», позволило им заменить времянки настоящими домами. Сломанный наконечник копья уже не был бедствием. Пригодные для обработки камень, мясо, рыба, топливо, жир, кожа – теперь в их распоряжении. «Мы» добавили к этому еще и свое наивное бескорыстие. Дань высвободила энергию Облачных Людей для активной охоты, строительства крупных сооружений, для развития искусных ремесел и как никогда прекрасного искусства – песен, танцев, размышлений и мечтаний.
Корвин подчеркнул, что, следуя его советам, Облачные Люди по прагматическим соображениям и в качестве некоторой компенсации передали «мы» крючки для ловли рыбы, гарпуны, ножи, а также научили их обрабатывать камень и пользоваться другими технологическими приемами. Это прогресс, заметил Корвин.
– Держу пари, по вечерам счастливые «мы», усевшись в кружок, распевают благодарственные гимны, – пробормотала Ванда.
Она знала, что первобытные американцы обречены на гибель. Жизнь их оставалась тяжелой, несмотря на старания пришельцев обучить их новым навыкам, но по крайней мере, эти аборигены не будут уничтожены на бойне, какую учинили белые над туземцами Тасмании в девятнадцатом веке, не будут втиснуты правительствами двадцатого века в тесные рамки выживания, как это случилось с украинцами и эфиопами. Их не истребят эпидемии, занесенные из чужих краев; бактериологическая изоляция Нового и Старого Света наступит только тогда, когда Берингия скроется под водой. Пока «мы» будут приносить дань и не мешать Облачным Людям, они смогут вести привычный образ жизни. Случалось, что удалой парень из ванайимо, повстречав на своем пути девушку-тулатку, овладевал ею, но в ее народе такое происшествие не считалось постыдным, как у Облачных Людей, да и вообще, смесь генов была полезна, выводя кровь «мы» из замкнутого круга.
Ванда отметила пристальный взгляд Корвина. Время шло. Она встряхнулась:
– Извините, отвлеклась немного.
– Мысли ваши, полагаю, не очень приятного свойства. – Голос его звучал дружелюбно. – Но на самом деле положение могло быть гораздо хуже. В исторической перспективе тулатам уготован печальный жребий. А здесь в наших силах слегка подправить дела. Например, я выяснил, что ванайимо увели с собой дочь вашего друга Арюка – Дараку, – кажется, так ее зовут. Вы, наверное, хорошо ее знаете. Не бойтесь, она не подверглась умышленным оскорблениям. Замысел был прост – им требовался человек, от которого они научились бы простейшим элементам языка «мы». Но девушка впала в глубокую депрессию – тоска по дому, шоковое воздействие новой культуры, недостаток общения. Я уговорил их вернуть девушку обратно.
Тамберли вскочила со стула:
– Правда? – Она несколько мгновений слепо смотрела в пространство. Ужас отступил. Его сменила волна теплоты. – Вы… вы поступили прекрасно. Спасибо. – Ванда проглотила подступивший к горлу комок.
Он улыбнулся.
– Будет вам. В конце концов, обычная порядочность, когда обстоятельства позволяют. Не стоит перевозбуждаться, особенно перед завтраком. И он будет готов, как говорится, в один миг.
Запах подрумяненного бекона поднял ее настроение быстрее, чем, как ей казалось, позволяли моральные принципы. За завтраком Корвин поддерживал непринужденную беседу, иногда в шутливом тоне, и оказалось, что он может не только говорить о себе, но даже предоставлять слово Ванде.
– Восхитительный город Сан-Франциско, согласен. Но однажды вы должны побывать там в тридцатые годы, до того как его очарование стало профессиональным. Расскажите мне, кстати, об этом «Эксплораториуме», что вы упоминали. Это звучит как удивительное новшество, но в старомодном и праведном духе…
После завтрака, закурив свою первую в день – как он сказал, невинную сигарету, – Корвин посерьезнел.
– После того как я вымою тарелки… Нет-нет, помогать не надо, во всяком случае в наше первое утро. Пожалуй, вам стоит встретиться с Ворика-Куно.
Она знала имя Красный Волк, оно часто мелькало в отчетах Корвина.
– Это просто учтивость, но среди ванайимо она ценится не меньше, чем у японцев.
– Он здесь главный, правильно? – спросила Тамберли. Ее исследования не выявили его статуса среди Облачных Людей.
– Не в том смысле, что на него официально возложена власть. Племя принимает решения путем достижения согласия между мужчинами и пожилыми женщинами – теми, которые утратили по возрасту способность к деторождению. Молодые женщины взамен совещательного голоса имеют право высказываться по повседневным делам. Тем не менее кому-то одному в силу его явных способностей и личных качеств суждено главенствовать, пользоваться всеобщим уважением и произносить решающее слово во всех делах. Такой человек – Ворика-Куно. Будь с ним на одной стороне – и любая тропа станет для тебя легкой.
– А что вы скажете об этом… лекаре?
– Да, шаман действительно занимает особое положение. Мои встречи с ним весьма эпизодичны. Мне неоднократно приходилось показывать ему, что я не намерен соперничать с ним и посягать на его авторитет. Вам это тоже предстоит. Откровенно говоря, это я посоветовал прислать вас именно сегодня, уже после того, когда было принято решение о вашем возвращении, потому что шаман в ближайшее время занят по горло и в основном пребывает в уединении. Вам дается срок на то, чтобы осмотреться перед знакомством с ним.
– А чем он занят?
– Смертью. Вчера группа мужчин вернулась с охоты, принеся тело товарища. Бизон поднял его на рога. Это не просто утрата соплеменника, а дурной знак, потому что погибший был ловким охотником и хорошим добытчиком. Теперь шаман должен изгнать несчастье с помощью колдовства. К счастью для общественной морали, Ворика-Куно сумел загнать бизона и его спутники прикончили зверя.
Тамберли негромко присвистнула. Она знала плейстоценовых бизонов.
Ванда вместе с Корвином отправилась в селение. Когда они обошли глыбу горной породы, взору ее предстала впечатляющая картина. У Ванды были представления о подобных поселениях, но они не выражали человеческой энергии, воплотившейся в творениях людских рук. Около дюжины прямоугольных домов, обложенных дерном и укрепленных деревом, стояли на глиняных фундаментах вдоль берегов неглубокой протоки. Дым курился над большинством торфяных крыш. За жилой частью селения располагалась площадка для обрядов, обозначенная кругом, выложенным из камней, в центре которого были очаг и пирамида из камней с черепами крупных животных. Одни принадлежали обитателям степи, другие – жителям лесов и долин, раскинувшихся южнее: оленям карибу, американским лосям, бизонам, лошадям, медведям, львам. Сверху помещался череп мамонта. На другом краю селения находилась площадка для хозяйственных работ и занятий ремеслами. Там пылал костер, и женщины в одеждах из оленьей кожи – а самые молодые и усердные в легких тканых одеждах – разделывали последнюю добычу. Несмотря на смерть Преодолевающего Снега, ветер доносил обрывки разговоров и смех. Продолжительная скорбь была для этих людей непозволительной роскошью.
Голоса замерли, когда женщины увидели приближающуюся пару. Жители поселка высыпали из домов. Мужчины, отдыхавшие после трудов – охоты или тяжелой физической работы по хозяйству, – вели себя сдержанно, но женщины, занимавшиеся повседневными домашними делами, разглядывали Ванду с плохо скрываемым любопытством. Дети держались в стороне. Корвин упоминал о том, что детей Облачные Люди безмерно любят и даже балуют их, но тем не менее приучают к послушанию.
Ученых сопровождал хор приветствий и ритуальных жестов, на которые Корвин исправно отвечал, но никто не последовал за ними. Кто-то сообщил новость Красному Волку, и он уже поджидал их у своего дома. Два мамонтовых бивня украшали вход в его жилище, а сам хозяин был одет богаче своих соплеменников. Ничем другим Красный Волк не выделялся, но его осанка, уверенность в себе, в которой сквозило что-то от повадки пантеры, внушали уважение. Он поднял руку.
– Ты всегда дорогой гость для нас, Высокий Человек, – степенно произнес он. – Доброй добычи тебе, пусть дом твой будет полной чашей.
– Пусть прекрасная погода и добрые духи всегда сопровождают тебя, Красный Волк, – ответил Корвин. – Я привел ту, о которой говорил тебе, чтобы засвидетельствовать наше уважение.
Тамберли отлично понимала их речь, поскольку Корвин, освоив язык, переписал свои знания в мнемонический блок в будущем. Язык был внедрен в мозг Ванды с той же легкостью, с какой и Корвин овладел словарным запасом и тонкостями языка тулатов. Когда необходимость в знании этих языков отпадет, они будут просто стерты из их мозга, чтобы освободить место для другой информации. Ванда с грустью думала о неизбежном расставании.
Она вернулась мыслями в ледниковый период. Взгляд Красного Волка пронзал ее.
– Мы с тобой встречались прежде, Солнечные Волосы, – пробормотал он.
– Да, встречались. – Ванда постаралась собраться. – Я не принадлежу никакому народу здесь, я брожу среди животных. Хочу подружиться с Облачными Людьми.
– Тебе может понадобиться провожатый, – деловито сказал он.
– Конечно, – согласилась она. – Я умею быть благодарной.
Это выражение на языке Облачных Людей наиболее ясно передавало смысл того, что Ванда щедро вознаградит своего спутника.
«Будем воспринимать это как помощь с его стороны. Я смогу сделать в десять раз больше, чем в первый приезд».
Красный Волк распростер руки:
– Входите и будьте благословенны. Мы сможем побеседовать мирно.
Дом состоял из одной комнаты. Плоские камни в центре служили очагом, в котором постоянно поддерживался огонь, поскольку возжигание нового было трудоемким делом и его по мере возможности избегали. Низкая глиняная лежанка вдоль стен, укрытая множеством шкур, могла служить постелью для двадцати взрослых и детей. Но домочадцы не сидели в эту пору взаперти. Дневной свет, приятная погода влекли людей на свежий воздух. Красный Волк представил гостье прелестную жену, по имени Маленькая Ива. Затем познакомил с другой женщиной. Глаза ее были опухшими от слез, щеки расцарапаны, а волосы не прибраны в знак траура. Это была Лунный Свет На Воде, вдова Преодолевающего Снега.
– Мы как раз думали, как обеспечить ее и малолетних сирот, – объяснил Красный Волк. – Она не хочет сразу впускать в дом нового мужчину. Я думаю, вдова останется здесь, пока не оправится от горя.
Он предложил гостям усесться на шкуры, расстеленные около очага. Маленькая Ива принесла кожаный мешок, похожий на испанский бурдюк для вина, с перебродившим соком морошки. Тамберли отпила немного ради приличия, напиток был приятный на вкус. Она знала, что ей оказывают прием почти как мужчине, потому что ее положение необычно. Маленькая Ива и Лунный Свет На Воде хоть и сидели на женской половине, но в разговор не вступали, только слушали. Женщина говорила здесь лишь в случае необходимости, если могла сообщить что-то действительно важное.
– Я слышала, как вы убили ужасного бизона, – сказала Ванда Красному Волку. – Доблестный поступок, – добавила она, зная, что, по его представлениям, бизоном в тот миг овладел злой дух.
– Мне помогали, – ответил он без ложной скромности, просто констатируя факт. Затем усмехнулся. – Один я не всегда одерживаю победу. Может быть, вы сможете научить меня изготовлять надежные лисьи капканы? Мои никогда не срабатывают. Я, верно, когда-то обидел Отца Лисиц. Может, во младенчестве невзначай побрызгал на его отметину?
Ухмылка обратилась в хохот.
«Он способен шутить над неведомым, – поймала себя на мысли Ванда. – Черт побери, похоже, он начинает мне нравиться. Зря, наверно, но ничего не поделаешь…»
III
Ванда села на темпороллер, вывела на экран карту с сетью координат, установила курс и включила активатор. В то же мгновение купол исчез, и она оказалась на месте своего старого лагеря. Подключив охранную систему – хотя ни человек, ни зверь не приблизились бы к столь чужеродному предмету в течение ближайших двух-трех часов, – она продолжила свое путешествие пешком.
Небо и море, лишенные солнца, окрасились в серо-стальной цвет. Даже на большом удалении и против ветра доносились неистовые удары прибоя о скалы Берингии. Волны терзали берег. Ветер пронзительно свистел над мертвыми травами, темным мхом, голым кустарником, деревьями и одинокими валунами; он срывался с севера, где мрак уже поглотил горизонт. Холод струился по ее лицу, пытаясь проникнуть под одежду. Первая снежная буря новой зимы неслась на юг.
Ноги привычно нащупали знакомую тропу. Она вывела Ванду в узкое глубокое ущелье. Теснина защищала от ветра, но река, напоенная приливной водой, неслась грязновато-белым потоком. Ванда достигла утеса, теперь едва возвышавшегося над стремниной, где у ключа лепились три хижины.
Кто-то, видимо, следил за Вандой из-за низкорослых зарослей ольхи, потому что при ее появлении Арюк, откинув в сторону связку хвороста, служившую дверью в хижину, выполз на четвереньках на улицу и поднялся на ноги. Он сжимал в руке топор. Плечи его ссутулились под накинутой шкурой. Изнуренность, которую не могли скрыть грива волос и борода, сразила Ванду.
– Ар-рюк, мой друг… – пробормотала она, заикаясь.
Он долго разглядывал ее, словно пытаясь что-то припомнить или понять, кто стоит перед ним. Затем заговорил, и Ванда едва смогла уловить смысл его слов в рокоте реки и прибоя.
– Мы слышали, что ты вернулась. Но не к нам.
– Нет. Я… – Она протянула к Арюку руки.
Тот отпрянул, потом застыл на месте. Ванда опустила руку.
– Арюк, да, я сейчас живу у Убийц Мамонта, но только в силу необходимости. Я не принадлежу им. Я хочу помочь тебе.
Он слегка обмяк – не от облегчения, как показалось Ванде, а просто от изнурения.
– Это правда. Улунгу сказал, что ты по-доброму отнеслась к нему и его сыновьям, когда они были у вас. Ты угостила их прекрасной сладостью.
Арюк говорил о шоколаде. Раньше Ванда очень редко раздавала его. Иначе им никаких грузовых темпороллеров не хватило бы.
Она вспомнила понурую благодарность тех, кто потерял все надежды.
«Черт побери, лишь бы не расплакаться!»
– Я принесла прекрасную сладость тебе и всем твоим родным, – продолжала она, видя, что Арюк не собирается приглашать ее в дом, куда ее, впрочем, совсем не тянуло. – Кстати, почему ты не пришел в эту луну?
Наступил последний месяц сезона приношения дани, который прерывался до следующей весны. После неожиданной встречи с семейством из долины Кипящих Ключей она порадовалась, что находилась в поле, когда появились другие мужчины «мы», приносившие дань. Она мало чем могла помочь им или их утешить, и Ванда всю ту ночь не сомкнула глаз. Тем не менее она попросила Корвина сообщить о приходе Арюка. Ванда не могла не повидаться с ним. Если понадобится, она даже собиралась сделать скачок на несколько дней в прошлое. Но Арюк так и не появился.
– Убийцы Мамонта очень сердятся, – предупредила она. – Я сказала, что выясню причину недоразумения. Ты намерен в ближайшие дни отправиться в путь? Боюсь, надвигается буря.
Косматая голова поникла.
– Мы не можем. Нам нечего нести.
– Почему? – насторожилась Ванда.
– В осенний сбор я сказал всем, что «мы» не будут носить подарки, – ответил Арюк с присущей языку тулатов отрывистостью, но без свойственной ему живости. – Улунгу – настоящий друг. После того как он с сыновьями вернулся из путешествия, он пришел сюда посмотреть, чем может нам помочь. Тогда я и узнал, что ты присоединилась к Высокому Человеку.
«О боже, он переживает мое предательство!»
– Они не смогли ничем помочь, потому что мы сами ничего не сделали, – продолжал Арюк. – Я сказал, чтобы они отправлялись домой и позаботились о своих женщинах и детях. Лето было трудное. Рыбы, моллюсков, мелкой живности очень мало. Мы ходили голодными, потому что должны были тратить время на сбор подарков для Убийц Мамонта и походов в их поселок. Другим тоже пришлось несладко, но немного помогли новые крючки и копья. Только здесь ими не очень попользуешься, ведь рыба и тюлени появляются теперь редко.
«Обмелело устье реки, течение или что-нибудь в этом роде», – догадалась Ванда.
– Мы должны приготовиться к зиме. Нас ждет голод, если мы будем работать на Убийц Мамонта.
Арюк поднял голову и встретился глазами с Вандой. В его взоре светилось чувство собственного достоинства.
– Быть может, мы дадим им больше на следующее лето, – заверил он. – Скажи им, что я сам, в одиночку, так решил.
– Я передам. – Ванда облизнула губы. – Нет, я сделаю иначе и лучше. Не волнуйся. Они не такие… – (В языке тулатов отсутствовали слова «жестокий» или «беспощадный». Да это и несправедливо по отношению к Облачным Людям.) – Они совсем не такие, как ты думаешь.
Костяшки пальцев на ручке топора побелели.
– Они берут все, что хотят. Они убивают любого, кто стоит на их пути.
– Действительно, у вас была с ними схватка. А разве «мы» не убивают друг друга?
Его взгляд стал леденящим, как ветер.
– С той поры еще двое из народа «мы» умерли от их рук.
«Я не знала этого! А Корвин не позаботился проверить».
– И ты заступаешься за Убийц Мамонта? Ну что ж, ты услышала то, что я должен был рассказать.
– Нет, я… я только… только пытаюсь… сделать вас более счастливыми.
«Дать вам силы перезимовать. Весной по каким-то причинам захватчики снимутся с места. Но мне запрещено предсказывать события. А ты, несомненно, все равно не поверишь моим словам».
– Арюк, мне кажется, что Облачные Люди удовлетворены. Они не захотят ничего с Ольховой реки до той поры, пока снег не сойдет с земли.
Арюк устало посмотрел на нее:
– Кто может быть в этом уверен? И даже ты…
– Я могу. Они прислушиваются ко мне. Ведь Высокий Человек заставил их вернуть тебе Дараку?
Внезапно под темнеющим небом стоящий пред нею человек превратился в старика.
– Ну и что? Она умерла по дороге домой. Ребенок, которого делали множество мужчин, унес ее жизнь.
– О нет! Нет! – Тамберли вдруг осознала, что говорит по-английски. – А почему ты не рассказал это Высокому Человеку?
– После того случая я ни разу не встретился с ним в поселке, – услышала она безразличный голос. – Я видел его два раза издалека, но он не искал встречи со мной. С какой стати мне к нему идти? Разве он может вернуть мертвых? А ты можешь?
Она вспомнила своего отца, которого могла осчастливить одним телефонным звонком и привести в полный восторг своим появлением на пороге родительского дома…
– Думаю, тебе хотелось бы поскорее остаться одному, – сказала Ванда, чувствуя пустоту в душе.
– Нет, заходи.
В темноте сгрудились домашние Арюка, напуганные и подавленные.
– Мне стыдно, у нас так мало еды, но все равно – проходи в дом.
«Что я могу сделать, что сказать? Если бы я росла рядом с Мэнсом или в более раннюю эпоху, я знала бы – что. Но там, где я появилась на свет, люди посылают друг другу типографские карточки с соболезнованием и говорят, что горе проходит со временем само».
– Я… Я не могу. Не сегодня. Тебе нужно… подумать обо мне, и ты поймешь, что я – твой друг… всегда. Тогда мы сможем быть вместе. Сначала подумай обо мне. Я буду охранять тебя, буду заботиться о тебе.
«Это мудрость или слабость?»
– Я люблю тебя, – выпалила она. – Всех вас.
Ванда достала из кармана несколько плиток шоколада. Они упали к ногам Арюка. Она кое-как выдавила из себя улыбку, прежде чем уйти. Арюк не задержал ее, он просто стоял на месте, глядя вслед.
«И все-таки я поступаю правильно».
Порыв ветра захрустел ломкими веточками кустарника. Ванда ускорила шаг. Арюк не должен видеть ее плачущей.
IV
Совет – взрослые мужчины и пожилые женщины племени – заполнил дом: священный огонь не мог гореть на открытом воздухе, где несколько дней подряд бушевала буря. Завывания ветра, проникая сквозь толстые стены, звучали фоном людским голосам. Языки пламени на камнях очага присмирели. Они выхватывали из темноты старуху, сидевшую на корточках у огня, чтобы поддерживать в нем жизнь. Длинная комната заполнилась мраком, чадом и запахом сгрудившихся тел в кожаных одеждах. Было жарко. Когда пламя на секунду взметнулось вверх, капельки пота блеснули на лицах Красного Волка, Солнечных Волос, Ответствующего и тех, кто стоял неподалеку от очага.
Тот же свет скользил по стальному лезвию, которое Тамберли подняла над головой.
– Вы слышали, вы поняли, вы знаете, – произнесла нараспев Ванда.
В торжественных случаях Облачные Люди изъяснялись утомительными повторами, которые казались ей похожими на библейские речитативы.
– За то, о чем я вас прошу, за то, что вы выполните мою просьбу, я дам вам этот нож. Прими его от меня, Красный Волк, попробуй его, убедись, что он хорош.
Мужчина взял нож. Резкие черты лица Красного Волка разгладились. Он был похож на ребенка, получающего подарки в рождественское утро. Молчание сковало собравшихся, а потом толпа издала выдох, громкий, как порыв бури, и тяжелый, как удар прибоя. Красный Волк прикинул вес ножа, ловко удерживая его на ладони. Он наклонился и поднял с пола палку. Первая попытка разрубить ее не удалась. Кремень и обсидиан затачивались не хуже любого металла, но из-за хрупкости они не брали задубевшую древесину, и ими невозможно было строгать. Острота, рукоятка ножа были непривычны Красному Волку. Но он быстро приноровился к новому приспособлению.
– Он оживает в моих руках! – восхищенно прошептал Красный Волк.
– Нож умеет делать много вещей, – сказала Тамберли. – Я покажу, как пользоваться им и как заботиться о лезвии.
Когда камень затупляется, его надо обтесывать заново, пока он совсем не истончится. Заточка стали – это искусство, но она чувствовала, что Красный Волк овладеет им.
– Вы получите нож, если исполните мое желание, о люди!
Красный Волк огляделся по сторонам.
– Есть ли на то наша воля? – звучно спросил он. – Я принимаю нож от имени всех нас, а нашим ответным даром будет прощение дани, которую не доставил Арюк из рода Полевых Мышей.
Рой голосов зажужжал между тенями. Пронзительный голос Ответствующего оборвал их:
– Нет, этого нельзя делать!
«Черт! Я-то думала, что дело будет простой формальностью. Что беспокоит этого негодяя?»
Жужжание переросло в негромкий гул и замерло. Глаза сверкали. Красный Волк не сводил тяжелого взгляда с шамана.
– Мы видели, что умеет Блестящий Камень, – медленно произнес Красный Волк. – И ты видел. Разве он не стоит нескольких вязанок дров, связок рыбы и шкурок зайца?
Морщинистое лицо шамана скривилось.
– Почему высокие бледнокожие чужеземцы благоволят народу Полевых Мышей? Какие у них общие тайны?
Гнев закипел в Тамберли.
– Все знают, что я жила среди них, до того как вы ступили на эту землю, – резко бросила Ванда. – Они мои друзья. Разве вы не защищаете своих друзей, Облачные Люди?
– А нам вы друзья? – взвизгнул Ответствующий.
– Если вы позволите мне стать вашим другом.
Красный Волк опустил руку между Вандой и шаманом.
– Хватит, – сказал он. – Неужели мы будем браниться из-за жалких подношений, которые единственный раз не принесла нам какая-то семья? Мы же не чайки над трупом зверя. Ты боишься народа Полевых Мышей, Ответствующий?
«Молодец!» Тамберли воспряла духом. Шаману оставалось только бросить свирепый взгляд и ответить угрюмо:
– Мы не ведаем, какое колдовство подвластно им, мы не знаем их коварных уловок.
Она вспомнила, как Мэнс Эверард однажды заметил, что первобытные частенько наделяли сверхъестественной силой тех, кем помыкали: древние скандинавы – финнов, средневековые христиане – евреев, белые американцы – чернокожих…
Красный Волк сухо сказал:
– Я не слышал об этом. Кто-нибудь слышал? – Он поднял нож над головой.
«Прирожденный лидер, никаких сомнений. Осанка просто царственная, и до чего хорош собой!»
Не последовало ни дебатов, ни голосования. Ванайимо не признавали подобных обычаев, в них просто не было нужды. Они зависели от шамана во всем, что касалось сверхъестественного или заговоров против болезней, но в то же время они не баловали его излишним почтением и поглядывали на него искоса – холостой, малоподвижный, странный человек. Тамберли иногда припоминала знакомых католиков, которые хоть и уважали своих пастырей, но никогда не раболепствовали перед ними и часто возражали своим духовным наставникам.
Ее предложение прошло как тихая волна, его приняли душой, не облекая согласия в слова. Ответствующий сидел на полу, скрестив ноги, надвинув на голову капюшон из оленьей кожи и всем своим видом выражая недовольство. Мужчины столпились вокруг Красного Волка, чтобы полюбоваться обретенной им диковинкой. Теперь Тамберли могла уйти.
Корвин догнал ее у выхода. Он молча простоял в дальнем углу комнаты, словно случайно забредший на совет посторонний человек, вежливо дожидающийся конца собрания. Даже в тусклом свете костра она видела, как сурово его лицо.
– Зайдите ко мне! – приказал он.
Ванда сдержала возмущение. Впрочем, она предполагала что-то в этом духе.
Дверь была без петель, но тщательно подогнанная к входному проему. Материалом для нее послужили палки, шкура, ивовая лоза, мох. Корвин отодвинул дверь, но ветер рвал ее из рук. Они с Вандой вышли на улицу, и он вставил дверь на место. Накинув капюшоны и поплотнее запахнув куртки, они двинулись в сторону лагеря. Ветер неистовствовал, бил, царапал, оглушающе ревел. Снег затмевал все вокруг. Чтобы не сбиться с пути, Корвину потребовался похожий на компас индикатор направления.
Когда они добрались до своего приюта, оба закоченели. Непогода бушевала, сотрясая стены дома. Все предметы содрогались и выглядели хрупкими и невесомыми.
Когда Корвин заговорил, они по-прежнему стояли друг против друга.
– Ну что же, – сказал он, – я оказался прав. Патруль должен был держать вас дома.
Тамберли собралась с мыслями.
«Никакой дерзости, своеволия, только твердость. Он выше по положению, но он не мой начальник. И Мэнс говорил мне, что Патруль ценит независимость, когда она подкреплена профессионализмом».
– Что я сделала неправильно… сэр? – произнесла она как можно мягче в неистовом шуме бурана.
– Вы сами прекрасно знаете! – отрезал Корвин. – Недозволенное вмешательство.
– Не думаю, что я его совершила, сэр. Ничего, что могло бы оказать более значительное влияние на события, чем это делает само наше присутствие здесь.
«И все это уже в прошлом. Мы „всегда“ были лишь маленьким фрагментом предыстории».
– В таком случае почему вы предварительно не согласовали этот вопрос со мной?
«Потому, что ты, конечно, запретил бы мне и я ничего не смогла бы сделать».
– Простите, если я обидела вас. Честное слово, у меня не было такого намерения.
«Ха!» – воскликнула про себя Ванда.
– Хорошо, положим, я поступила неправильно. Какая в том беда? Мы общаемся с этими людьми. Говорим с ними, бываем среди них, пользуемся их проводниками, сами ходим с ними, а в знак признательности дарим им безделушки из будущих времен. Так ведь? Живя среди тулатов, я делала для них гораздо больше и на протяжении более долгого времени. Штаб-квартира никогда не возражала. Подумаешь, всего один нож. Они не смогут изготовить нечто подобное. Он сломается, сточится, заржавеет или затеряется уже через два поколения, и никто о нем не вспомнит.
– Вы – новый, начинающий агент… – У Корвина перехватило дыхание. Он продолжил менее официальным тоном: – Да, вам тоже предоставлена определенная свобода действий. С этим ничего не поделаешь. Но каковы ваши побудительные мотивы? У вас нет убедительного довода в пользу совершенного поступка, кроме детской чувствительности. Мы не можем потворствовать такому своеволию.
«А я не могу допустить, чтобы Арюка, Тсешу, их детей и внуков истязали или убивали. Я… не хочу, чтобы Красный Волк был причастен к зверствам».
– Мне неизвестны инструкции, запрещающие нам делать добро, когда предоставляется такая возможность. – Она изобразила улыбку. – Не могу себе представить, что вы никогда не были добры к дорогим вам людям.
Несколько мгновений он стоял с бесстрастным лицом. Затем улыбка смыла его безразличие.
– Туше́! Сдаюсь! – И мрачно: – Вы взяли на себя слишком много. Я не намерен усугублять случившееся, но для вас это должно стать уроком и предостережением. – И вновь добродушно: – Вопрос улажен, давайте восстановим дипломатические отношения. Садитесь, пожалуйста. Я сварю кофе, выпьем бренди, и вообще мы так давно не трапезничали вместе.
– Я провожу много времени в поле, – напомнила Ванда.
– Да-да. Теперь мы, однако, в плену у непогоды.
– Я планирую отправиться на время в будущее, пока погода не установится.
– Гм, действительно, моя милая, ваше усердие похвально, но внемлите голосу опыта. Периодический отдых, восстановление сил, праздная нега чрезвычайно полезны. Одна работа без развлечений, вы знаете, до добра не доводит.
«Ну да, я-то знаю, что у тебя на уме, когда ты говоришь об отдыхе и восстановлении сил». Ванда не обиделась. Естественное побуждение в подобной ситуации, и, возможно, он вообразил, что делает ей одолжение. «Нет, увольте! И надо как-то поделикатнее выйти из этого щекотливого положения».