Часть вторая
Женщины и лошади, власть и война
1985 год от Рождества Христова
Здесь, где созвездие Медведицы нависло так низко, ночь пронзала холодом до костей. Днем горы скрывали горизонт, заслоняя его скалами, снегом, облаками. Мужчина, задыхаясь, брел по горному кряжу, чувствуя, как осыпаются под сапогами камни, и изнемогая от невозможности вздохнуть полной грудью. Горло его пересыхало все сильнее. Еще страшили пуля или кинжал, которые с наступлением темноты могли лишить его жизни на этой пустынной земле.
Капитан предстал перед Юрием Алексеевичем Гаршиным, подобно ангелу из рая, как его описывала бабушка. Случилось это на третий день после того, как он попал в засаду. Юрий шел на северо-восток, в основном вниз по склону, хотя ему казалось, что каждый шаг уводит его вверх, придавливая тяжестью земли. Где-то там находился лагерь. Спальный мешок дарил Гаршину минуты отдыха, но ужас снова и снова толкал его в путь, полный не менее страшного одиночества. Помня о скудности пайка в вещмешке, он слегка перекусил, и царапающее нутро чувство голода чуть притупилось. Но все равно становилось тяжелее и тяжелее. Воды, чтобы наполнить флягу, вокруг было предостаточно – источники и растопленный снег, – но не на чем было подогреть ее. Самовар в родительском доме казался полузабытой мечтой – колхоз, задорные песни над полями ржи, бесконечный ковер луговых цветов, по которому он гулял рука об руку с Еленой Борисовной. Здесь же скалы украшал только лишайник, колючие худосочные кустики цеплялись за камни, да торчали кое-где пучки бледной травы. Единственным звуком, помимо его шагов, дыхания и биения пульса, был ветер. Высоко в небе в потоке ветра парила неизвестная Гаршину громадная птица. Стервятник, ждущий его смерти? Нет, эти наверняка пируют над его товарищами…
На его пути вырос утес. Гаршин пошел в обход, размышляя, насколько отклонился от верного пути к своим. Неожиданно он увидел за скалой человека.
Враг! Гаршин схватился за калашников, перекинутый через плечо. Но тут же в мозгу мелькнуло: «Нет! Наш! Форма наша!» Его обдало теплой слепящей волной. Колени подогнулись.
Когда Юрий пришел в себя, незнакомец подошел ближе. Мужчина был в чистой аккуратной форме. В лучах горного солнца ослепительно сверкали офицерские знаки различия. На спине висели ранец и скатка спального мешка. Из оружия у него был только пистолет, но офицер шагал смело и бодро. Совершенно очевидно, что это не солдат правительственных войск Афганистана, одетый в форму, поставленную союзниками. Подтянутая крепкая фигура, светлокожее лицо, скуластое, но немного скошенное к вискам, карельские глаза.
«Похоже, он откуда-нибудь с Ладожского озера, – рассеянно подумал Гаршин. – А я тут тяну армейскую лямку, выжидая конца этой несчастной войны, чтобы вернуться домой. Если, конечно, выживу».
Дрожащей рукой он отдал честь.
Офицер остановился примерно в метре от него. Гаршин разглядывал капитанские звездочки.
– Как вы здесь оказались, рядовой?
Взор капитана пронзал, как ветер в пору заката. Тон тем не менее неприязненным не был, говор звучал по-московски, тот самый русский язык, который чаще всего приходилось слышать после призыва в армию, только сейчас на нем говорил более образованный человек.
– Р-р-разрешите, товарищ… – Неожиданное, беспомощное, заикающееся бормотание. – Рядовой Юрий Алексеевич Гаршин!
Запинаясь, он назвал свою часть.
– Итак?
– Мы были… наша группа, товарищ капитан… в разведке на горной тропе. Вдруг взрыв, автоматная пальба, и вокруг стали падать замертво люди…
…Сергею тогда размозжило голову, а самого его отшвырнуло, будто тряпичную куклу, потом грохот, дым и клубы пыли, и ты ползешь по-пластунски, в ушах такой оглушающий шум, что ничего не слышишь, а во рту противный привкус лекарства…
– Я увидел… бандитов… нет, одного, бородатого в тюрбане, он хохотал. Они меня не заметили. Я спрятался за кустом, а они были слишком заняты, добивая штыками раненых.
Несмотря на то что в желудке у Гаршина было пусто, он почувствовал приступ рвоты. Горло саднило.
Капитан стоял над ним, пока не стихли конвульсии и не отпустила боль.
– Попейте немного, – предложил офицер. – Прополощите рот, сплюньте. Теперь глотайте, только чуть-чуть.
– Слушаюсь! – подчинился Гаршин. Ему стало легче. Он попытался встать.
– Посидите пока, – произнес капитан. – Досталось вам, ничего не скажешь. У моджахедов теперь и ракетные установки, и скорострельное оружие. Вы скрылись, когда они убрались восвояси?
– Т-так точно. Но не дезертировал или что-нибудь подобное, а…
– Знаю. В этой ситуации вам не оставалось ничего другого. Более того, ваш долг и состоял в том, чтобы вернуться на базу и доложить о случившемся. Вы не решились идти тем же путем. Слишком рискованно. Вы карабкались вверх. Вы пребывали в состоянии оцепенения. Когда пришли в себя, поняли, что сбились с дороги. Так?
– По-моему, так. – Гаршин поднял глаза на склоненную над ним фигуру. Она темнела на фоне неба, как нечто инородное, как утес.
Гаршин снова начал соображать и почувствовал, как пальцы его сжимаются в кулаки.
– А как здесь очутились вы, товарищ капитан?
– У меня спецзадание. Вы не должны упоминать обо мне без моего на то разрешения. Ясно?
– Так точно. Но… – Он сел, выпрямив спину. – Вы говорите так, словно знаете… о моей группе почти все.
Капитан кивнул:
– Я шел по вашим следам и восстановил события. Мятежники скрылись, но тела остались на поле боя, их мародерски обобрали. Я не смог похоронить погибших.
Он не стал распространяться о «славе и геройских подвигах». Гаршин не мог понять, радует это его или огорчает. Удивительно, что офицер вообще снизошел до таких объяснений перед солдатом.
– Мы можем послать группу за телами убитых, – сказал Гаршин. – Если наши узнают о случившемся.
– Конечно. Я помогу вам. Уже лучше? – Капитан протянул ему руку.
Солдат поднялся на ноги, отметив про себя, насколько тверда рука офицера. Он почувствовал, что довольно прочно держится на ногах.
Гаршин чувствовал, как его ощупывают чужие глаза. Слова падали размеренно, как удары молота в руках опытного мастера.
– Должен отметить, рядовой Гаршин, что наша случайная встреча удачна для нас обоих и для всех остальных. Я могу направить вас к базе. Вы должны будете доставить туда одну чрезвычайно важную вещь, заниматься которой у меня нет времени.
Прямо ангел небесный. Гаршин обратился в слух.
– Так точно, товарищ капитан!
– Прекрасно! – Капитан все еще пристально смотрел на рядового.
Облака, клубившиеся вокруг двух вершин вдалеке, то плотно укрывали, то обнажали горные пики. У подножия клонились под ветром редкие кустики.
– Расскажите мне, молодой человек, о себе. Сколько вам лет? Откуда родом?
– Д-девятнадцать, товарищ капитан. Из колхоза под Шацком. – Затем смелее: – Вряд ли вам это что-нибудь говорит. Ближайший к нам город – Рязань.
Капитан вновь кивнул:
– Понятно. Вы кажетесь мне смышленым, преданным делу и, надеюсь, должным образом отнесетесь к моей просьбе. Нужно лишь передать обнаруженный мною предмет по назначению. Возможно, это очень важная находка. – Офицер продел большие пальцы под лямки вещмешка. – Помогите снять. Вещица там.
Сняв мешок, они опустили его на землю и присели на корточки. Капитан раскрыл мешок и вытащил коробочку. Он по-прежнему был словоохотлив, что совсем не принято у офицеров в отношениях с солдатами, хотя временами Гаршину казалось, что капитан беседует сам с собой, вглядываясь во что-то такое, что ему, Гаршину, не дано видеть.
– Это очень древняя земля. История предала забвению всех людей, которые владели ею, приходили и покидали ее, боролись и умирали, жили здесь из века в век. Последние пришельцы – мы. Наша война непопулярна ни здесь, ни во всем мире. Не давая ни положительной, ни отрицательной оценки этой войне, можно с уверенностью сказать, что она опаляет нас так же, как в свое время обожгла война во Вьетнаме американцев. Вы тогда были еще ребенком. Но если мы сумеем стяжать хотя бы немного славы, приобрести крупицу чести, разве это не послужит нашей родине? Разве это не служба во имя отечества?
По спине солдата пробежал холодок.
– Вы говорите, словно профессор, товарищ капитан, – прошептал он.
Офицер пожал плечами. Голос его поскучнел.
– Какая разница, чем я занимался на гражданке? У меня много интересов. Я набрел на место, где вы оказались в засаде, и среди всего того, что я там обнаружил, был вот этот предмет. Афганцы, видимо, не заметили его. Они торопились, да и что взять с темных обитателей этого племени? Вещица, должно быть, долгие годы пролежала в земле, пока осколок ракеты не вырвал ее на поверхность. Рядом с моей находкой лежали еще какие-то предметы – из металла и кости, – но мое внимание привлек только этот. Вот он. Возьмите.
Капитан вложил коробочку в руки Гаршина. Сантиметров тридцать в длину, около десяти в ширину, зеленовато-серого цвета, покрытая окисной пленкой (бронза?), она прекрасно сохранилась благодаря высокогорной сухости воздуха. Крышка была залита пломбой из смолистого вещества, на которой можно было различить следы печатки. На металлической поверхности просматривались очертания каких-то фигур.
– Осторожнее! – предупредил капитан. – Она очень хрупкая. Ни в коем случае не давите на шкатулку. Ее содержимое – я полагаю, это документы – может рассыпаться в прах, если вскрыть коробочку без строгого контроля специалистов. Вам все ясно, рядовой Гаршин?
– Да… Так точно, товарищ капитан.
– Как только вернетесь на базу, немедленно доложите сержанту, что вам необходимо видеть командира полка. Это настолько важное задание, что вы обязаны отчитаться только ему одному.
На лице солдата появилось испуганное выражение.
– Но, товарищ капитан, все, что я могу сказать… это…
– Вы должны вручить шкатулку командиру полка, чтобы она не затерялась где-нибудь у чиновников. Полковник Колтухов, в отличие от большинства его коллег, не безмозглый солдафон. Он во всем разберется и поступит надлежащим образом. Просто расскажите ему правду и отдайте шкатулку. Даю слово, что вы не пострадаете. Колтухов будет спрашивать мое имя и прочие подробности. Скажите, что я не назвал своего имени: мне поручено очень секретное задание, и все, что я вам о себе сказал, неправда. Командир может сообщить обо мне в ГРУ или КГБ, пусть они меня проверяют. Но от вас, рядовой Гаршин, требуется лишь одно: передать Колтухову эту вещь, имеющую исключительно археологическую ценность, – вещь, на которую вы могли наткнуться совершенно случайно, так же как и я. – Капитан засмеялся, хотя взгляд его оставался по-прежнему сосредоточенным.
Гаршин проглотил комок в горле.
– Понятно. Это приказ, товарищ капитан?
– Да. И сейчас нам следует вернуться к своим обязанностям. – Он опустил руку в карман. – Возьмите компас. У меня есть еще один. Чтобы попасть в часть, вам нужно держаться отсюда к северо-востоку, и когда вон та вершина окажется точно на юго-западе… то… У меня есть блокнот, я укажу вам маршрут… Счастливого пути, приятель!
Гаршин начал осторожно спускаться с горы. Шкатулку он засунул в спальную скатку. Вещица почти ничего не весила, но ему казалось, что она давит на спину, что она так же тяжела, как солдатские сапоги, и неподъемна, как бремя горной породы, нависшей над ним. Капитан, скрестив на груди руки, смотрел ему вслед. Когда Гаршин оглянулся в последний раз, он увидел, что вокруг каски капитана сияют лучи солнца, образуя небесный нимб, – выглядел он словно ангел, указующий путь в некое таинственное и запретное место.
209 год до Рождества Христова
Дорога тянулась по правому берегу реки Бактр. Близость воды радовала путников. Приятный бриз, тень от прибрежных ив и шелковиц, любое прикосновение прохлады в летнюю знойную пору воспринималось как целое событие. Поля пшеницы и ячменя, сады с вкраплениями виноградников и даже дикие маки и багряный чертополох казались выбеленными палящими лучами солнца, застывшего в безоблачном небе. Земля эта тем не менее была благодатной. Множество домов – небольших, зато каменных – теснились в селениях или рассыпались хуторками по полям. Мэнс Эверард предпочел бы не знать, что все это скоро изменится.
Караван упорно продвигался на юг. Из-под копыт вздымалась пыль. Гиппоник перегрузил свой товар с мулов на верблюдов, как только спустился с гор. Верблюды, пусть дурно пахнущие и строптивые норовом, могли нести более тяжелую поклажу и были особо выгодны в этом засушливом районе, через который пролегал маршрут каравана. Животные, приспособленные к условиям Центральной Азии, сбросили с себя зимнюю шерсть, обнажив один горб. Двугорбые верблюды еще не достигли этой страны, которая позже даст им свое название. Поскрипывала сбруя, позвякивал металл. Бренчания колокольцев слышно не было, им только предстояло еще появиться в будущем.
Караванщики, ободренные приближением к концу их многонедельного путешествия, болтали, перебрасывались шутками, пели, махали руками пешим путникам, кричали и свистели, когда на глаза попадалась хорошенькая девушка, а некоторые из них адресовали свои восторги симпатичным юношам. Большинство караванщиков были родом из Ирана – темноволосые, стройные, бородатые, одетые в просторные шаровары и свободные рубахи или длинные кафтаны, в высоких головных уборах без полей. Но встречались среди них и левантийцы, эти выделялись туниками, коротко стриженными волосами и выбритыми лицами.
Сам Гиппоник – эллин (в настоящее время они преобладали в среде аристократов и купечества Бактрии) – крупный мужчина с веснушчатым лицом и редкими рыжеватыми волосами, сейчас покрытыми плоским головным убором. Его предки были родом с Пелопоннеса, где в этот период пока проживали немного анатолийцев, которые возьмут верх в Греции в эпоху, когда родится Эверард. Гиппоник ехал верхом на лошади впереди каравана, поэтому он был не так запылен, как его спутники.
– Нет, Меандр, ты должен остановиться у меня, я на этом просто настаиваю, – произнес Гиппоник. – Ты знаешь, я уже послал Клития с наказом жене, чтобы она приготовила комнату для гостя. Не выставишь же ты меня лгуном? Моя Нанно и без того чересчур остра на язык.
– Ты слишком добр, – возразил Эверард. – Посуди сам. Ты вращаешься в обществе важных людей, богатых, образованных, а я всего-навсего неотесанный старый вояка-наемник. Мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение.
Гиппоник искоса взглянул на своего спутника. Такому детине, несомненно, трудно было подыскать подходящего коня, который наверняка обошелся ему в кругленькую сумму. Амуниция Меандра – груба и незатейлива, за исключением меча у бедра. Больше никто в караване не носил оружия с тех пор, как путешественники ступили на безопасную территорию и отпустили нанятых стражей. Но Меандр занимал особое положение.
– Послушай, – сказал Гиппоник, – мое ремесло требует умения разбираться в людях. Скитаясь по миру, тебе тоже поневоле пришлось много повидать. Больше, чем ты показываешь. Я полагаю, ты заинтересуешь и моих компаньонов. И честно говоря, мне это совсем не повредит, когда дойдет до заключения сделок, что я задумал.
Эверард усмехнулся, и черты его сурового лица сразу смягчились. У него были светло-голубые глаза, каштановые волосы, перебитый в каком-то давнем сражении нос – о сражениях Меандр вспоминал скупо, как, впрочем, и обо всем остальном.
– Что ж, я могу славно развлечь твоих дружков, – процедил он.
Гиппоник посерьезнел.
– Я не собираюсь делать из тебя балаганное чудо, Меандр. Пожалуйста, не сомневайся в этом. Мы ведь друзья. Нам ведь столько довелось вместе пережить. Настоящий мужчина всегда распахивает двери дома для своих друзей.
– Хорошо. Спасибо, – после некоторой паузы отозвался Эверард.
«Я тоже привязался к тебе, Гиппоник, – подумал он. – И не потому, что мы прошли через отчаянные испытания. Та жаркая схватка, затем бурный поток, из которого мы чудом спасли трех мулов… да и другие приключения. Но именно в таких путешествиях и познаешь, кто твои попутчики…»
Они следовали вместе из Александрии Эсхата на реке Яксарт, последнего и самого пустынного из тех городов, которые основал и назвал в свою честь великий завоеватель, из того самого города, где Эверард нанялся на службу. Александрия находилась в пределах Бактрианского царства, но лежала на самой его окраине, и кочевники, обитавшие за рекой, повадились в том году совершать на город набеги, пользуясь отсутствием войск гарнизона: их перебросили на тревожную юго-западную границу. Гиппоник радовался, заполучив стража высшего разряда, хотя и вольнонаемного. И не напрасно: в дороге им пришлось отбиваться от разбойного нападения. Дальше путь на юг тянулся через Согдиану – пустынную, дикую и суровую местность. Лишь кое-где попадались там орошенные и возделанные земли. Сейчас караван пересек реку Оке и приближался к самой Бактрии, к дому…
«…Как и должны, по данным наблюдений. Сегодня утром в течение нескольких минут за нами следили оптические приборы с борта беспилотного космического корабля, затем орбита увлекла его прочь до новых встреч. Вот почему я оказался в Александрии, рядом с тобой, Гиппоник. Я получил информацию, что твой караван достигнет Бактрии в подходящий для моих целей день. Кроме того, ты мне понравился, плут, и я молю Бога, чтобы ты пережил все, уготованное твоему народу».
– Прекрасно, – сказал купец. – Ты ведь не жаждешь потратить свой заработок на блошиную подстилку на постоялом дворе? Отдохнешь, насладишься жизнью. Тебе, несомненно, подвернется работа получше этой. Поищи ее сам, без посредников. – Гиппоник вздохнул. – Как бы мне хотелось предложить тебе постоянную службу, но лишь Гермесу ведомо, когда я вновь пущусь в путь. Все эта война проклятая…
В последние дни до них доходили разные новости, путаные, но удручающие. Антиох, правитель Сирии из династии Селевкидов, начал вторжение в Бактрию. Эфидем Бактрийский с войском двинулся ему навстречу. Молва доносила вести об отступлении Эфидема.
Гиппоник отогнал грустные мысли.
– Ха! Знаю, почему ты отпираешься! – воскликнул он. – Боишься упустить случай потаскаться по злачным уголкам Бактрии, если остановишься в гостях в приличном семействе! Неужели та малышка с флейтой не ублажила тебя две ночи назад? – Гиппоник ткнул Эверарда большим пальцем под ребро. – Утром она поковыляла от тебя на полусогнутых. Постарался, ничего не скажешь!
Эверард посуровел.
– А тебе какое дело? – буркнул он. – Твоя, что ли, оказалась хуже?
– Ну ладно, не кипятись! – прищурился Гиппоник. – Похоже, ты раскаиваешься. Может, мальчика попробуешь? Хотя мне почему-то кажется, что это не в твоем вкусе.
– Да, не в моем.
Хотя подобное развлечение подошло бы авантюрной натуре человека, роль которого выбрал для себя Эверард: наполовину – варвара, наполовину – эллина из Северной Македонии.
– Я просто не привык распространяться о своих пристрастиях, только и всего.
– Да уж, это действительно так, – пробормотал Гиппоник.
Как в банальном анекдоте – ничего личного.
Эверард понимал, что ему не следовало так реагировать на шутку Гиппоника.
«Почему я разозлился? Он поддел меня без злого умысла». После долгого воздержания мы вновь оказались в обжитых краях и остановились в караван-сарае, где к услугам путников были девушки. Я отменно провел время с Атоссой. Ничего больше. Может, я совершил ошибку, расставшись с нею? Славная девчонка! Она заслуживает большего, чем дает ей жизнь. Огромные глаза, красивая грудь, узкие бедра, опытные, ласковые руки. А какая тоска прозвучала в ее голосе, когда на утренней заре Атосса спросила, вернется ли он когда-нибудь. А ведь, кроме небольшой платы и щедрых чаевых, он ничего ей не дал – разве что проявил внимание и заботу, как стараются делать большинство мужчин двадцатого века в Америке. Хотя здесь и это редкость.
Как сложится ее судьба? Атоссу могли украсть или убить бандиты, продать в рабство в чужую страну, когда армия Антиоха займет Бактрию. В лучшем случае она увянет к тридцати годам от изнурительной поденщины, к сорока изработается, потеряет зубы и умрет, не дотянув до пятидесяти. «Я никогда не узнаю, что станется с ней».
Эверард одернул себя: «Прекрати сентиментальничать». Он ведь не мягкосердечный и впечатлительный новичок. Ветеран, агент-оперативник на службе Патруля Времени, прекрасно осознающий, что история в буквальном смысле слова выстрадана людьми.
«Может быть, я чувствую себя виноватым? Но с какой стати? Есть ли смысл в угрызениях совести? Кто пострадал?»
Определенно не он сам. Искусственные вирусы, введенные в его организм, уничтожали любую болезнь из тех, что мучили людей долгие века. Он не мог наградить Атоссу ничем, кроме воспоминаний.
«И вообще, для Меандра из Иллирии противоестественно было бы упустить такую возможность. Их у меня за всю жизнь набралось столько, что память не вмещает, и не всегда потому, что того требовала служебная необходимость.
Ладно. Ладно. Да. Незадолго до отъезда в эту командировку я виделся с Вандой Тамберли. Ну и что? Ей тоже нет дела до моей жизни».
До сознания Эверарда дошли слова Гиппоника:
– Прекрасно. Никаких возражений. Не волнуйся, ты будешь предоставлен сам себе, гуляй на здоровье. У меня дел по горло. Расскажу тебе о самых веселых заведениях, а может, и выкрою часок-другой, чтобы развлечься за компанию. Но бо́льшую часть времени тебе придется коротать одному. Жить будешь в моем доме, и точка!
– Спасибо, – отозвался Эверард. – Извини, если я был груб. Усталость, жара, жажда…
«Хорошо, – подумал он. – Получается, мне везет. Я смогу беспрепятственно навестить Чандракумара и, помимо всего прочего, разузнать что-нибудь полезное от приятелей Гиппоника. С другой стороны, я окажусь более заметным, чем предполагал».
Хотя в разноязыкой Бактрии его появление вряд ли станет событием. Ему нечего опасаться, выполняя задание в этом городе…
– Ну, об этом мы скоро позаботимся, – пообещал купец.
Словно бы услышав Гиппоника, дорога резко обогнула рощу, и город – цель путешествия – открылся их взору. Над речным причалом высились массивные коричнево-желтые стены с башнями. Из-за стен, периметр которых составлял около семи миль, курился дым домашних очагов и мастерских, доносился скрип колес и топот копыт. У главных ворот города в обоих направлениях текла людская река: пешие, конные, в повозках. От самой стены начиналась полоса пустого пространства – для обороны города, – а дальше лепились друг к другу жилые дома, постоялые дворы, мастерские, сады.
В основном здесь жили иранцы, которые преобладали и в караване. Их предки заложили этот город, дав ему имя Зариаспа – Город Лошади. Греки называли его Бактра, и выходцев из Греции по мере приближения к городу встречалось все больше. Некоторые из них пришли в эту страну, когда ею владел царь Персии. Переселение зачастую было подневольным – шахи Ахемениды попросту выселяли беспокойных ионийцев. Приток усилился после захвата города Александром, потому что Бактрия превратилась в край новых возможностей и в конце концов добилась статуса независимого государства под властью эллинов. Большинство греков обосновалось в городах. Они состояли на военной службе или ходили торговыми путями, тянувшимися на запад до самого Средиземноморья, на юг – до Индии, а на восток – аж до Китая.
Эверард припомнил лачуги, средневековые руины, нищих земледельцев и скотоводов – в основном тюрко-монгольских узбеков. Но это было в Афганистане 1970 года, неподалеку от советской границы. Много перемен принесут степные ветры в грядущем тысячелетии. Слишком много, черт возьми!
Он пришпорил коня. Лошадь Гиппоника пустилась рысью. Погонщики верблюдов тоже прибавили хода, да и пешие путники зашагали бойче: до дома осталось совсем немного.
«И совсем недолго осталось до войны», – подумал Эверард.
Они въехали через Скифские ворота, которые хотя и были распахнуты, но охранялись отрядом воинов. На солнце блестели их шлемы, щиты, латы, поножи, наконечники пик. Солдаты пристально изучали каждого входящего. Городской гул звучал приглушенно, так как жители здесь разговаривали не так громко и отрывисто, как принято на Востоке. Несколько деревянных повозок, запряженных волами или ослами, были нагружены домашним скарбом. Их сопровождали крестьяне с женами и детьми, искавшие защиты за городскими стенами.
Гиппоник сразу обратил внимание на беженцев. Губы его сжались.
– Плохие новости, – обратился он к Эверарду. – Надеюсь, это только слухи, но в таких случаях правда обычно не заставляет себя ждать. Мы довольно быстро добрались, и мне следует принести жертву Гермесу.
Жизнь вокруг, однако, продолжалась. Она никогда не замирает, до тех пор пока не окажется в пасти смерти. Люди сновали по улицам между постройками – в основном без окон, – раскрашенными в яркие тона. Тележки, тягловый скот, носильщики, женщины, ловко несущие на головах кувшины с водой или рыночные корзины, сновали в толпе ремесленников, поденщиков и домашних рабов. Богач в паланкине, офицер верхом на лошади или старый боевой слон с погонщиком шли напролом, вздымая позади себя живые человеческие волны. Скрипели колеса, позвякивала упряжь, сандалии стучали по булыжной мостовой. Слышался смех, скороговорки, гневные возгласы, обрывки песен, журчание флейты или рокот барабана. Воздух был пропитан запахом пота, нечистот, дыма, стряпни, фимиама. В тени харчевен сидели, скрестив ноги, мужчины; они потягивали вино, играли в кости, разглядывали текущую мимо них жизнь.
На Священном пути располагалась библиотека, одеон, гимназия, облицованные с фасада мрамором, украшенные колоннами и фризами. Между зданиями тут и там стояли гермы фаллической формы – каменные столбы, увенчанные бородатыми головами. Эверард знал, что в городе есть школы, общественные бани, стадион, ипподром и царский дворец, скопированный с чертогов Антиоха. Гордостью главной улицы города были пешеходные дорожки с выложенными из камней перекрестками, возвышающиеся над мусором и навозом. Столь далеко от Греции взошли семена ее цивилизации. Это не означало, однако, что греки отождествляли Анаит с Афродитой-Уранией, хотя и воздвигли храм в ее честь в традиционном стиле. Анаит оставалась азиатской богиней, чей культ почитался беспрекословно, и западная часть Бактрии – зарождающееся Парфянское царство – в недалеком будущем создаст новую империю Персии.
Храм Анаит возвышался над крытой колоннадой Никанора, где раскинулся центральный городской базар. На площади теснились палатки, набитые товаром: шелковые, хлопковые, шерстяные ткани, вина, пряности, засахаренные фрукты, лечебные снадобья, драгоценные камни, поделки из меди, серебра, золота, железа, талисманы – всего было в достатке. Торговцы, выкрикивающие цены, торгующиеся покупатели мешались в толпе с лоточниками, плясунами, музыкантами, предсказателями судеб, колдунами, проститутками, попрошайками, зеваками. В этом круговороте мелькали лица и одежды из Китая, Индии, Персии, Аравии, Сирии, Анатолии, Европы, с диких предгорий и северных равнин.
Эверарду такая картина была почти привычна, хотя в глубине души таилось ощущение нереальности происходящего. Он не раз наблюдал подобные сцены в других землях, в других столетиях. Каждая была отмечена печатью своеобразия, но все их роднили кровные узы с доисторической древностью. Сюда он еще ни разу не попадал. К моменту появления на свет Эверарда город превратится в призрак, в жалкую тень Бактры эллинских времен. Однако Эверард прекрасно ориентировался в незнакомом месте. Совершенная электроника запечатлела в его мозгу карту, историю, основные языки и все сведения об этом городе, которые не зафиксированы в хрониках, но были терпеливо собраны по крупицам Чандракумаром.
Столько подготовки, долгой и опасной работы только ради того, чтобы захватить четверых беглецов. Однако эти четверо угрожали существованию его мира.
– Давайте сюда! – закричал Гиппоник и махнул рукой, не вылезая из седла.
Караван свернул в менее оживленный квартал и вскоре остановился у склада. Часа два потратили они на разгрузку, опись и укладку товаров. Гиппоник заплатил каждому из своих людей по пять драхм, распорядился насчет стойла и корма для животных и договорился встретиться с ними на следующий день в банке, где он хранил свои деньги, чтобы рассчитаться окончательно. Караванщикам не терпелось поскорее попасть домой, узнать, что тут без них происходило, и весело отметить возвращение к родному очагу, хотя новости о войне никому не давали покоя.
Эверард ждал. Он скучал по своей трубке и холодному пиву, которые были бы сейчас как нельзя кстати. Но сотрудники Патруля Времени умели справляться со скукой. Краем глаза Эверард наблюдал за происходящим вокруг и думал о чем-то своем. Вскоре он поймал себя на том, что вспоминает день, до которого оставалось еще более двух тысяч лет.
1987 год от Рождества Христова
Через открытое окно проникали солнечный свет, ласкающий ветерок и отголоски городского дыхания. Перед взором Эверарда лежал Пало-Альто, отдыхающий в праздничные дни. Он сидел в квартире студентки Стенфордского университета: удобная, немного обшарпанная мебель, неразбериха на письменном столе, книжная полка, заваленная всякой всячиной, и плакат Национальной федерации дикой природы на противоположной стене. От событий прошлой бурной ночи не осталось и следа. Ванда Тамберли сама все проверила. Она – но другая, на четыре месяца моложе, та, которая еще не знала о существовании Патруля, – не должна была ничего заподозрить, вернувшись из поездки с родителями.
Впрочем, Эверард показывался на улице не чаще, чем того требовала привычная осторожность. Гораздо приятнее было глядеть на хорошенькую калифорнийскую блондинку.
Свет играл на ее волосах и складках голубого махрового халата, подобранного под цвет глаз. Даже притом что она проспала целые сутки, Ванда удивительно быстро оправилась после случившегося. Девушка, похищенная одним из конкистадоров Писарро и спасенная в ходе головокружительной операции, имела полное право на растерянность. Ванда, однако, продолжала задавать вопросы, разделывая при этом большой кусок мяса.
– Но разве путешествия во времени возможны? Я читала, что это абсурд и фантазии.
– С точки зрения современной физики и логики – да. Но в будущем людям откроются более широкие горизонты, – ответил Эверард.
– Ладно. Я, вообще-то, на биологическом, но физику тоже проходила, да и сейчас стараюсь не отставать. «Новости науки» читаю, «Аналог». – Ванда улыбнулась. – Видите, я ничего от вас не скрываю. Иногда просматриваю «Американскую науку», хотя от этого журнала порой в сон клонит. Вот, все как на духу выложила.
Веселье в ее голосе таяло. Эверард подозревал, что это лишь попытка защитить себя от непонятного, может быть даже опасного.
– Вы садитесь на какой-то мотоцикл – словно из комиксов про Бака Роджерса, но без колес, – запускаете систему управления, поднимаетесь в воздух, свободно парите, потом включаете другой пульт и оказываетесь по вашему желанию в любом месте в любое время. Независимо от высоты над уровнем моря или… Откуда берется энергия? Земля сама вращается, движется вокруг Солнца, которое, в свою очередь, движется вместе с Галактикой. Что вы на это скажете?
– E pur si muove, – произнес Эверард, пожав плечами и улыбнувшись.
– Что? Да, конечно. Это Галилей, когда его заставили признать, что Земля неподвижна. «И все-таки она вертится».
– Да. Странно, что представитель вашего поколения знает об этом.
– Ну, для развлечения я не только ныряю и хожу в походы, мистер Эверард. Иногда я еще читаю.
Он уловил оттенок негодования.
– Вы правы. Извините, я…
– Честно говоря, я удивлена, что вы знаете эту историю.
«Действительно, – подумал он, – какими бы безумно-необычными ни были обстоятельства, ты безошибочно угадала во мне заурядного выходца со Среднего Запада, который никогда толком не счистит грязь с башмаков».
Ее голос зазвучал мягче.
– Хотя, конечно, вы живете историей. – Пышная копна волос медового цвета чуть качнулась. – Я пока не понимаю этого до конца. Надо же – путешествия во времени! До сих пор не могу поверить, что это реальность, несмотря на все случившееся. Слишком все неправдоподобно. Наверно, до меня просто плохо доходит, да, мистер Эверард?
– Мне казалось, что мы обращались друг к другу по имени.
«Привычная манера для этого периода Америки, – подумалось Эверарду. – Мне это, черт возьми, должно быть привычно. Я ведь родом отсюда. И совсем не стар, хотя и появился на свет шестьдесят три года назад. За плечами, правда, столько, что хватит на несколько человеческих жизней. Но биологически мне около тридцати…»
Он хотел сказать все это Ванде, но не посмел: двадцатому веку еще неведомо лечение от старости.
«У нас, агентов Патруля, есть свои преимущества. Они просто необходимы, чтобы выдержать то, что выпадает на нашу долю…»
Эверард попытался настроить себя на оптимистичный лад.
– На самом деле Галилей ни мысленно, ни вслух никогда не произносил тех слов. Это миф.
«Один из тех, которыми живут люди, предпочитая миф реальным фактам».
– Жаль. – Ванда откинулась на диване и снова улыбнулась. – Ладно, Мэнс. Оставим в покое эти темпороллеры, хопперы, или как вы их там называете. Надо думать, если бы вы попытались объяснить, как они работают, современным ученым, они бы вас просто не поняли.
– Ну, кое-что они уже понимают. Неинерционные системы отсчета, квантовая теория гравитации, энергия из вакуума. Если я не ошибаюсь, теорему Белла опровергли не так давно путем лабораторных опытов. Или это произойдет через год-два? Не помню. Ученые уже ломают голову над пространственными туннелями, метриками Керра, механизмами Типлера и прочими материями, в которых я и сам не разбираюсь. Физика не входила в круг моих достижений в Академии Патруля. Но пройдет еще несколько тысячелетий, прежде чем будут сделаны главные открытия и появятся первые машины для перемещения в пространстве-времени.
Ванда сосредоточенно хмурилась, затем продолжила за него:
– И… начнутся экспедиции. Научные, исторические, культурологические, коммерческие. Так? Даже военные? Надеюсь, последних не будет. Но я могу предвидеть, в каких областях вскоре потребуется полиция, Патруль Времени. Она будет нужна, чтобы помогать, советовать, спасать и… держать путешественников в узде. Чтобы не было грабежей и мошенничества… – Она состроила гримасу. – Чтобы никто не обманывал людей прошлого. Они же просто беспомощны перед знаниями и машинами будущего.
– Не всегда. Вы сами этому доказательство.
Девушка вздрогнула и нервно засмеялась:
– Ну вы скажете тоже! А кстати, много в истории таких крепких и обаятельных парней, как Луис Кастелар?
– Достаточно. Наши предки не обладали такими знаниями, как мы, но они знали то, что неведомо нам, что мы не смогли сберечь, забыли или оставили на пыльных полках наших библиотек. И думать они умели не хуже нас с вами. – Эверард подался немного вперед. – Да, большинство из нас в Патруле – полицейские ищейки, выполняющие ту работу, о которой вы говорили, и попутно ведущие собственные исследования. Как видите, мы не можем защитить историю до тех пор, пока досконально не разберемся в ней. Наша главная миссия – защита. Вот почему данеллиане основали эту организацию.
Брови Ванды взлетели вверх.
– Данеллиане?
– Это английский вариант их названия на темпоральном языке. Язык создан для общения путешественников во времени, чтобы избежать всяких недоразумений. Данеллиане… Они появились… вернее, появятся, когда будет открыт способ перемещения во времени. – Он помолчал, затем снова заговорил, тише и медленнее: – Зрелище, надо полагать, было… будет достаточно впечатляющее. Я однажды виделся с данеллианином, всего несколько минут… Потом несколько недель не мог опомниться. Без всякого сомнения, они способны маскироваться, находиться среди нас в человеческом облике, если им того захочется, хотя я не уверен, что они часто пользуются этой способностью. Данеллиане – это те, кто сменит нас в процессе эволюции спустя миллион лет или больше. Подобно тому, как мы пришли на смену обезьянам. По крайней мере, многие из нас так считают. Точно никто не знает.
Глаза девушки расширились, взгляд устремился куда-то вдаль.
– Что могли знать о нас австралопитеки? – прошептала она.
– Вот именно… – Эверард снова заговорил обычным тоном. – Данеллиане явились и приказали создать Патруль. В противном случае весь мир – и наш, и их – был бы обречен. Разрушить его далеко не так просто. Но умышленно или случайно путешествующие во времени могут изменить прошлое настолько, что их будущее предстанет в абсолютно ином виде, и это может повторяться бесконечно, пока… Пока всеобщий хаос, вымирание рода людского или что-либо подобное не остановит саму цивилизацию, и в первую очередь путешествия во времени.
– Но здесь нет никакой логики, – сказала Ванда, побледнев.
– Нет, если исходить из привычных представлений. Но посудите сами. Когда вы отправляетесь в прошлое, вы остаетесь тем же агентом-оперативником, каким были всегда. Существует ли за пределами настоящего какая-то мистическая сила, которая принуждает вас к действию? Нет. Вы, Ванда Тамберли, можете убить своего отца еще до его женитьбы. Я не думаю, конечно, что вы на это способны. Но представьте, что, блуждая в том году, когда ваши родители были молоды, вы невзначай сделали что-то, в результате чего ваши родители никогда не встретятся.
– И я… прекращу существование?
– Нет. Вы по-прежнему останетесь в том году. Но, к примеру, сестра, о которой вы упоминали, никогда не родится.
– В таком случае откуда возьмусь я – из капусты? – съехидничала она, но тут же посерьезнела.
– Ниоткуда. Из ничего. Причинно-следственные связи здесь неприменимы. Тут вступает в силу нечто вроде квантовой механики, только не на субатомном уровне, а, скажем так, на человеческом.
Напряжение нарастало почти зримо.
– Не беспокойтесь, – сказал Эверард, пытаясь разрядить обстановку. – На практике Вселенная не настолько хрупка. Настоящее не так просто поддается деформации. К примеру, в случае с вами и вашими родителями здравый смысл является запретным фактором. Кандидаты в путешественники во времени тщательно изучаются, прежде чем получают допуск к самостоятельным заданиям. И значительная часть выполняемых ими поручений не вызывает изменений устойчивого характера. Какое значение, к примеру, имеет обстоятельство, посещали ли вы или я театр «Глобус», когда на его подмостках играл Шекспир? Если бы вы отменили свадьбу ваших родителей и появление на свет вашей сестры, то, при всем уважении к вам, не думаю, что мировая история обратила бы на это внимание. Вашему отцу, может быть, пришлось бы жениться на какой-нибудь другой женщине, и кому-нибудь еще выпадет случай стать той персоной, которая через несколько поколений обретет изначальный набор генов. Через несколько веков родится такой же потомок. И так далее. Вы понимаете меня?
– От ваших объяснений голова идет кругом. Я немного знаю теорию относительности. Мировые линии, наши следы в пространстве-времени похожи на переплетение нитей в эластичном бинте. Тянешь, а волокна стараются вернуть его в первоначальное положение.
Эверард присвистнул.
– Быстро вы уловили суть!
Ванда продолжила, не обращая внимания на его реплику:
– Однако существуют события, люди, ситуации, которые могут быть источником… нестабильности. К примеру, если бы какой-нибудь идиот из самых лучших побуждений предотвратил выстрел Бута в Линкольна, то, вероятно, изменился бы ход последующих событий.
Он кивнул в ответ.
Девушка выпрямила спину и, задрожав, обхватила колени руками.
– Дон Луис хотел… хочет заполучить современное оружие, вернуться в Перу шестнадцатого века и захватить там власть, а затем истребить протестантов в Европе и изгнать мусульман из Палестины.
– Вы отлично все поняли. – Эверард наклонился и взял руки девушки в свои. Ладони ее были холодными. – Не бойтесь, Ванда. Да, может произойти непоправимое, может случиться так, что наш сегодняшний разговор никогда не состоится, что и мы, и весь мир вовсе перестанем существовать – исчезнем и никогда не появимся даже в чьих-то ночных видениях. Трудно вообразить подобное и принять его, легче смириться с идеей о полном уничтожении личности после смерти. Я прекрасно это знаю. Но не волнуйтесь, на этот раз все будет в порядке, Ванда. Кастелар – это случайность. Лишь по воле случая он завладел темпороллером и научился управлять им. Ну и что? Испанец действует один, и к тому же он абсолютный невежда. Он едва унес ноги отсюда прошлой ночью. Патруль идет по его следу. Мы поймаем его, Ванда, и восстановим все, что он сумел разрушить. Именно для этого и существует Патруль. И поверьте, мы отлично работаем.
Она проглотила подступивший к горлу комок:
– Я верю вам, Мэнс.
Он чувствовал, как теплеют ее пальцы.
– Спасибо. Вы здорово нам помогли. После вашего рассказа мы можем предсказать его последующие шаги, и я рассчитываю на вас в дальнейшем. Возможно, у вас тоже будут какие-то предложения. Поэтому-то я столь откровенен с вами. Как я уже объяснял, обычно нам запрещено посвящать посторонних в факт существования путешествий во времени. Более чем запрещено – мы, можно сказать, запрограммированы против разглашения тайны и просто не в состоянии выдать ее. Но ситуация сложилась чрезвычайная, а я, будучи агентом-оперативником, уполномочен выходить за рамки правил.
Она убрала руки – мягко, но решительно.
«Молодец, сохраняет спокойствие, – подумал он. – Нет, не холодна, отнюдь. Но независима… Сила воли, твердость характера, ум – и это в двадцать один год от роду!..»
Ее взгляд прояснился, слегка дрожавший голос вновь зазвучал ровно и уверенно.
– Спасибо. Я вам очень, очень благодарна. Вы совершенно необыкновенный человек.
– Ничего подобного. Просто такая работа выпала. – Он улыбнулся. – Жаль, что вам не подвернулся какой-нибудь герой, сорвиголова из эпохи Перестройки Планеты.
– Откуда? – переспросила она и, не дождавшись ответа, добавила: – Насколько я понимаю, Патруль вербует новобранцев во всех эпохах.
– Не совсем так. До научной революции, примерно до тысяча шестисотого года от Рождества Христова, очень немногие способны воспринять идею. Кастелар – незаурядный тип.
– Как они нашли вас?
– Я откликнулся на объявление, прошел некоторые испытания лет этак… словом, дело давнее.
«Ну да, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, – подумал Эверард. – А что? Она ведь не знает всей моей биографии и не станет считать меня древним стариком… А какая тебе, собственно, разница?.. Ну, Эверард, старый ты повеса!»
– Пополнение находят разными путями. – Он уставился в одну точку. – Понимаю, что у вас в запасе десять миллионов вопросов, я хочу ответить на них и, вероятно, смогу сделать это позже. Но сейчас я предпочел бы заняться делом. Мне нужны более подробные сведения о случившемся. Время не ждет.
– Неужели? – пробормотала она. – А я думала, что вы способны в мгновение ока возвращаться по следам событий.
«Соображает!»
– Разумеется. Но нам тоже отпущен лишь определенный срок жизни. Рано или поздно старуха-смерть приберет каждого. Кроме того, у Патруля слишком широкое поле деятельности по охране истории, а нас не так уж много. И последнее: меня тревожит бездействие, когда операция не завершена. Мне не терпится пройти путь до конца, до той точки, когда дело будет закрыто и я буду уверен, что мы в безопасности.
– Понимаю, – поспешно отозвалась она. – История ведь не начинается и не кончается доном Луисом?
– Вот именно, – подтвердил Эверард. – Ему удалось завладеть темпороллером, потому что несколько бандитов из отдаленного будущего попытались похитить выкуп за Атауальпу как раз в ту самую ночь, когда испанец случайно оказался в хранилище. Эти молодчики представляют серьезную опасность. Короче, нам пора двигаться по следам конкистадора.
209 год до Рождества Христова
Подобно большинству домов зажиточных эллинов, обосновавшихся так далеко на востоке, жилище Гиппоника сочетало восточную роскошь с классической простотой. Стены столовой, обрамленные позолоченными планками, были расписаны яркими фресками с изображениями фантастических птиц, животных и растений. Повсюду стояли причудливой формы бронзовые канделябры, тонкие свечи в которых зажигались с наступлением сумерек. Благовония наполняли воздух сладким ароматом. Сейчас было тепло, и дверь во внутренний дворик, украшенный розами и бассейном с рыбками, оставалась открытой. Мужчины в белых туниках со скромным орнаментом вальяжно расположились на кушетках рядом с двумя изящными столиками. Они пили разбавленное водой вино, а из еды им подали зажаренного барашка, овощи и свежеиспеченный хлеб – пища не изысканная, но здоровая. Мясо, впрочем, появилось на столе по случаю прибытия гостей. На десерт были фрукты.
По традиции, в первый вечер после возвращения купец ужинал в кругу семьи с единственным гостем – другом Меандром. На следующий день, как водится, собиралась мужская вечеринка с девушками, приглашенными для игры на музыкальных инструментах, танцев и прочих развлечений. Но на этот раз сложились иные обстоятельства. Гиппонику не терпелось поскорее узнать новости. В записке, посланной жене гонцом, он велел немедленно созвать нужных людей. Прислуживали им только рабы-мужчины.
В городской иерархии Гиппоник занимал не самое последнее место, поэтому двое из приглашенных сумели выкроить время для визита. Сведения Гиппоника с северной границы тоже могли оказаться полезными. Гости расположились напротив Эверарда, и после обмена любезностями мужчины перешли к обсуждению ситуации. Она оказалась не из приятных…
– Только что прибыл курьер, – ворчливо произнес Креон. – Армия будет здесь послезавтра.
Этот плотного сложения человек со шрамами на лице занимал второй по значению пост в гарнизоне, оставленном в городе после отъезда царя Эфидема.
Гиппоник моргнул:
– Все экспедиционные силы целиком?
– За вычетом мертвых, – отозвался Креон.
– А что будет с остальной частью страны? – спросил потрясенный Гиппоник: он владел землями и в отдаленных районах тоже. – Если большинство наших воинов будут закупорены в одном этом городе, войска Антиоха смогут беспрепятственно грабить и жечь все в любом уголке страны.
«Сначала грабить, потом жечь!» – вспомнил Эверард затасканную шутку двадцатого века. Хотя шутка совсем не казалась веселой, когда до ее воплощения в действительность оставалось полшага, но так устроен человек, что он склонен хвататься за любую спасительную соломинку юмора.
– Не волнуйтесь, – успокоил их Зоил.
Перед встречей Гиппоник объяснил Эверарду, что у этого гостя, главного казначея, связи во всем государстве. Мрачное выражение лица Зоила сменилось хитроватой улыбкой.
– Наш правитель хорошо знает, что делает. Когда его силы сосредоточены здесь, врагу придется оставаться поблизости. Кроме того, мы можем выслать отряды для захвата неприятеля с тыла, по частям. Верно, Креон?
– Не все так просто, особенно если кампания затянется. – Взгляд военачальника, брошенный на соседа, словно бы говорил: «Вы, гражданские, всегда считаете себя великими стратегами». – На самом деле Антиох ведет игру осторожно. В этом легко убедиться. Как бы там ни было, наша армия по-прежнему в состоянии боевой готовности, а Антиох забрался слишком далеко от дома.
Эверард, хранивший в присутствии сановников почтительное молчание, отважился задать вопрос:
– А что случилось, господин? Не могли бы вы обрисовать ситуацию, основываясь на донесениях?
Креон ответил слегка снисходительным, но вполне дружелюбным тоном, – в конце концов, они оба имели военный опыт:
– Сирийцы прошли маршем вдоль южного берега реки Ариус. – Во времена Эверарда, в будущем, эту местность на картах обозначали как Хари-Руд. – Далее на их пути лежала пустыня, которую им пришлось пересечь. Эфидем, конечно, знал о приближении Антиоха. Он давно поджидал его.
«Естественно, – подумал Эверард. – Война зрела на протяжении долгих шести десятилетий, начиная с того момента, когда правитель Бактрии восстал против династии Селевкидов и провозгласил независимость своей провинции, а себя назвал царем».
Примерно тогда же поднялись на борьбу и парфяне. По происхождению они были почти чистокровными иранцами – арийцами в истинном смысле этого понятия – и считали себя наследниками Персидской империи, покоренной Александром, а затем поделенной его военачальниками между собой. После долгого противостояния с соперниками на Западе преемники царя Селевка вдруг обнаружили у себя за спиной новую угрозу.
В настоящее время они правили Киликией (юг Центральной Турции во времена Эверарда) и прилегающей к Средиземному морю частью Латакии. Оттуда их власть распространилась на бо́льшую часть Сирии, Месопотамию (Ирак) и Персию (Иран) – где в форме прямого правления, где в виде вассального подданства. Все перечисленные страны смешались в одно слово – «Сирия», хотя их верховными правителями были греко-македонцы с примесью ближневосточных кровей, а подданные весьма отличались друг от друга. Царь Антиох III сумел воссоединить их после того, как гражданские войны и ряд других военных авантюр едва не разрушили государство. Затем он отправился в Парфию (Северо-Восточный Иран) и на какое-то время обуздал повстанцев. Теперь Антиох двигался к Бактрии и Согдиане. А его честолюбивые планы простирались еще дальше на юг, в Индию…
– Его разведчики и шпионы без дела не сидели, – продолжал Креон. – Он занял прочные позиции у реки, которую, как ему было известно, намеревались использовать сирийцы. И должен заметить, Антиох коварен, бесстрашен и тверд. На вечерней заре он отправил отборный отряд через…
Армия Бактрии, подобно парфянской, преимущественно состояла из кавалерии. Конница не только была ближе азиатским традициям, но и наиболее успешно действовала в этой местности. Правда, такая армия становилась почти беспомощной в ночное время, и конники всегда отступали на безопасное, по их представлению, расстояние от неприятеля.
– …И отбросил наши передовые части на исходные позиции. Следом пошли его ударные силы. Эфидем счел разумным отступить, перегруппировался и укрепился здесь. На всем обратном пути он собирал подкрепление. Антиох преследовал наши войска, но не ввязывался в сражения. Борьба сводилась лишь к легким стычкам.
Гиппоник нахмурился:
– Это совсем не похоже на то, что я слышал про Антиоха.
Креон пожал плечами, осушил чашу и протянул рабу, чтобы тот снова наполнил ее.
– По сведениям нашей разведки, он получил ранение, когда форсировал реку. Очевидно, не столь серьезное, чтобы выбить его из строя, но этого оказалось достаточно, чтобы замедлить наступление его армии.
– Тем не менее, – заявил Зоил, – он поступил неблагоразумно, не воспользовавшись своим преимуществом сразу. Бактра хорошо обеспечена провиантом. Ее стены неприступны. И когда сюда придет царь Эфидем…
– …он будет сидеть сложа руки, позволив Антиоху взять город в осаду и заморить нас до смерти, – перебил говорящего Гиппоник. – Хуже не бывает!
Зная последующие события, Эверард осмелился произнести:
– Возможно, он замышляет иное. На месте вашего правителя я обеспечил бы безопасность здесь, затем предпринял бы боевую вылазку, имея в тылу город, куда можно вернуться в случае поражения.
Креон одобрительно кивнул.
– Новая Троянская война? – возразил Гиппоник. – Да ниспошлют нам боги другой исход!
Он наклонил чашу и вылил несколько капель вина на пол.
– Не беспокойтесь, – сказал Зоил. – Наш царь прозорливее Приама. А его старший сын Деметр подает большие надежды и, возможно, станет новым Александром.
Казначей, очевидно, оставался сановником в любой ситуации. Зоил отнюдь не был примитивным льстецом, иначе Гиппоник и не приглашал бы его. На сей раз Зоил говорил правду. Эфидем сам пробился в жизни. Отважный человек из Магнезии, узурпировавший корону Бактрии, он оказался опытным правителем и искусным военачальником. Пройдут годы, Деметр преодолеет Гиндукуш и отхватит себе добрый кусок от разваливающейся империи Маурьев.
Если только экзальтационисты не одержат верх и будущее, из которого пришел Эверард, не исчезнет.
– Что ж, мне следует проверить свои запасы, – мрачно произнес Гиппоник. – В доме, помимо меня, еще трое мужчин, способных держать оружие в руках, мои сыновья… – Он не мог унять дрожи в голосе.
– Прекрасно, – громко отозвался Креон. – У нас произошли кое-какие изменения. Ты будешь под началом Филиппа, сына Ксанта, это у башни Ориона.
Гиппоник бросил взгляд на Эверарда. Их руки соприкоснулись, и агент почувствовал легкую дрожь по всему телу.
Молчание нарушил Зоил, явно решивший испытать Эверарда:
– Если ты, Меандр, не намерен участвовать в нашей войне, уезжай без промедления.
– Но не так же скоро, – ответил Эверард.
– Ты будешь сражаться на нашей стороне? – выдохнул Гиппоник.
– Признаться, это все для меня немного неожиданно… – отозвался Эверард, подумав про себя: «Ври больше…»
Креон усмехнулся:
– О, ты предвкушал веселье? Тогда трать свое жалованье на самое лучшее. Пей доброе вино, пока оно еще есть, и гуляй, пока не пришло войско и шлюхи не подняли цены, как сейчас у Феоны.
– У кого? – переспросил Эверард.
Гиппоник состроил кислую мину:
– Нечего говорить о ней. Нам до нее как до небес.
Зоил покраснел.
– Такая женщина не для какого-нибудь мужлана с мешком золота, – отрезал он. – Феона выбирает любовников по собственному желанию.
«Ого! – подумал Эверард. – И такой высокопоставленной персоне тоже ничто человеческое не чуждо. Однако не стоит ставить сановника в затруднительное положение. И без того не легко будет вернуть разговор в нужное русло».
Но в голове тут же промелькнули строчки из Киплинга:
Великие вещи, две как одна:
Во-первых – Любовь, во-вторых – Война,
Но конец Войны затерялся в крови.
Мое сердце, давай говорить о Любви!
Эверард повернулся к Гиппонику.
– Простите меня, – произнес он. – Мне бы хотелось остаться рядом с вами, но к тому времени, когда меня, чужеземца, зачислят на службу, решающая битва, может быть, уже завершится. В любом случае я не смогу сделать много. Я не обучен воевать в кавалерии.
Купец кивнул.
– К тому же это не твоя война, – добавил он. В голосе его звучала не досада, а скорее деловитость. – Мне очень жаль, однако, что я не могу оказать тебе настоящее гостеприимство в моем городе. Тебе следует двинуться в путь завтра или послезавтра.
– Я поброжу по улицам, потолкусь среди людей, – сказал Эверард. – Может, кому-то понадобится наемный охранник на время путешествия в родные места. Полмира минует Бактру, верно ведь? Неплохо было бы подыскать путника, направляющегося туда, где я никогда еще не был.
Он изо всех сил старался создать в глазах Гиппоника образ человека, скитающегося по миру из любопытства, а не потому только, что его изгнали из родного племени. В эту эпоху такие люди встречались нередко.
– Ты не встретишь никого с Дальнего Востока, – предупредил Зоил. – Торговля с ними почти прекратилась.
«Знаю, – подумал Эверард. – В Китае правит Цинь Шихуанди, этакий предшественник Мао. Полная изоляция от внешнего мира. А сейчас, после смерти императора, в стране царит хаос, который продлится до возникновения династии Хань. Тем временем Хунну и другие разбойники свободно кочуют и за пределами Великой стены…»
– Я бы отправился в Индию, Аравию, Африку или европейский Рим, Ареконию или даже к галлам. Мне все равно, куда идти, – сказал Эверард, пожимая плечами.
Его собеседники удивились.
– Арекония? – переспросил Гиппоник.
В висках Эверарда застучала кровь. Не изменив выражения лица, он спокойно поинтересовался:
– Вы никогда не слышали об этой стране? Быть может, вам известны ареконцы под другим именем? В Парфии до меня доходили слухи о них – правда, через третьи руки. У меня сложилось впечатление, что это случайные торговцы с далекого Северо-Запада. Звучит заманчиво.
– На кого они похожи? – поинтересовался Креон с добродушной улыбкой.
– Со слов они выглядят весьма необычно. Высокие, худощавые, прекрасные как боги, волосы темные, но кожа цвета алебастра и светлые глаза. Мужчины не носят бород, а щеки их по-девичьи нежны.
Гиппоник сдвинул брови, потом встряхнул головой. Зоил напрягся. Креон поскреб ладонью щетинистую скулу и пробормотал:
– Я, кажется, что-то слышал последнее время… Подождите! – воскликнул он. – Это похоже на Феону. Я не имею в виду бороду, конечно. Но с ней были мужчины подобного вида! Кто-нибудь знает точно, откуда Феона родом?
Гиппоник задумался.
– Насколько я понимаю, она занялась своим промыслом около года назад, причем очень тихо, – произнес он. – Ей, как и всем, требовалось разрешение и всякое такое, но ни шумихи, ни сплетен не было. Короче, Феона как-то незаметно взяла да и обосновалась здесь, – хохотнул купец. – Видимо, у нее могущественный покровитель, который сам пользуется ее услугами.
По коже Эверарда пробежал холодок.
«Куртизанка высокого ранга – только таким образом женщина и могла обрести здесь полную свободу действий. Этого следовало ожидать…»
– Как вы полагаете, она снизойдет до беседы с бродягой? – спросил он. – Может, у нее есть родственники, или она сама соберется уехать из города, – так я готов охранять их в пути.
Зоил ударил ладонью по кушетке и воскликнул:
– Нет!
Все оцепенели. Зоил, овладев собой, повернулся к Эверарду:
– Почему ты так интересуешься ею, если почти ничего не знаешь об этих… ареконцах, или как их там? Вот уж не думал, что старый опытный наемник способен поверить в какие-то… небылицы.
«Как проняло! – подумал Эверард. – Пора немного отступить».
Он беззаботно махнул рукой:
– Так, подумал просто… Не стоит из-за этого кипятиться. Завтра поброжу по городу, разузнаю; может, кто меня наймет. Кроме того, я полагаю, у вас есть более важные темы для беседы.
Губы Креона сжались в узкую полоску.
– Несомненно, – ответил он.
Тем не менее Зоил весь вечер бросал на Меандра из Иллирии косые взгляды.
976 год до Рождества Христова
После атаки на экзальтационистов отряд Патруля перелетел на необитаемый остров в Эгейском море – отдохнуть, подлечить раненых и проанализировать операцию. Как и рассчитывал Эверард, она прошла успешно: четыре вражеских темпороллера сбиты, семеро бандитов захвачены в плен прямо с тонущего корабля, на котором они покинули Финикию. Однако три темпороллера увернулись от энергетических лучей и скрылись в неизвестном пространстве-времени. Сердце Эверарда не могло обрести покой до тех пор, пока последнего экзальтациониста не схватят или не убьют. На свободе их осталось не так много, и сегодня – наконец-то! – они поймали главаря.
Меро Вараган отошел от группы к краю утеса и остановился там, устремив взгляд на море. Охранники из числа патрульных не возражали. На каждого экзальтациониста надели нейроиндукционный ошейник, который приводился в действие дистанционным управлением, и при первом подозрительном движении пленника легко можно было парализовать. Поддавшись внезапному порыву, Эверард последовал за Вараганом.
Вода сияла голубизной, лишь кое-где нарушаемой белыми клочьями пены, и искрилась в солнечных лучах. Дикий бадьян под ногами источал от жары едкий запах. Морской бриз растрепал волосы Варагана, отливавшие чернотой обсидиана. Он сбросил промокший до нитки плащ и застыл словно мраморная статуя, только что изваянная рукой Фидия. Лицо его тоже могло бы считаться идеальным у будущих эллинов, еще не родившихся на свет, – хотя черты были мелковаты, а огромным зеленым глазам и кроваво-красным губам недоставало благородства Аполлона. Дионис, пожалуй, ближе…
– Чудесный вид, – кивнув, произнес Вараган на американском английском, который в его устах звучал как музыка. Голос спокойный, почти беспечный. – Надеюсь, мне не запрещено наслаждаться им, пока мы здесь?
– Нет, конечно, – согласился патрульный, – хотя мы отбываем довольно скоро.
– Найдется что-либо подобное на планете, куда меня сошлют?
– Не знаю. Нам об этом не сообщают.
– Чтобы страха нагнать? Неведомая страна, откуда никто из странствующих не возвращается… – Затем – с ухмылкой: – Вам нет нужды уговаривать меня, чтобы я не сбежал, бросившись со скалы, хотя кое-кто из ваших коллег, возможно, испытал бы чувство облегчения.
– Этого только не хватало! Вы доставили бы нам столько хлопот: выуживать вас, оживлять еще…
– Без сомнения, чтобы допросить меня под воздействием кирадекса.
– Да. Вы просто кладезь необходимой нам информации.
– Боюсь, вас ждет разочарование. Дело у нас поставлено так, что никто не посвящен в подробности или в планы своих коллег.
– Ха-ха! Этакий союз прирожденных одиночек!
«А инженеры-генетики тридцать первого столетия бьются над созданием расы суперменов для исследования дальнего космоса! Шалтен сказал однажды: „Надо же – они породили Люцифера“».
– Хорошо. Я буду сохранять достоинство, насколько это возможно, – сказал Вараган. – Кто знает, – улыбнулся он, – что может случиться на той планете.
Физическая и душевная усталость после всего пережитого лишили Эверарда хладнокровия.
– Почему вы ввязались в это? – не выдержал он. – Вы ведь и без того живете как боги…
Вараган кивнул:
– Действительно как боги. Но вы когда-нибудь задумывались над тем, что это предполагает жизнь статичную, без перемен, сплошной самообман и полную бессмысленность существования? Наша цивилизация еще старше для нас, чем ваша для вас. В конце концов это просто невозможно стало терпеть.
«Поэтому вы попытались низвергнуть ее, – подумал Эверард, – но провалились, и лишь некоторым из вас удалось похитить темпороллеры и ускользнуть в прошлое».
– Вы могли бы мирно удалиться из приевшегося вам бытия. Патруль, например, был бы счастлив заполучить в свои ряды людей с такими способностями, и, клянусь, скучать вам было бы некогда.
– Да, но для этого нам пришлось бы совершить над собой насилие… Это все равно что надругаться над собственной природой. Ведь Патруль существует для сохранения единственной версии истории.
– А вы настойчиво пытаетесь разрушить ее. Ради бога, почему?
– Столь примитивный вопрос недостоин вас. Вы прекрасно знаете ответ. Мы пытались преобразовать время так, чтобы править всем ходом истории, и это необходимо нам для достижения полной свободы воли. Вот и все. – Его надменный тон сменился сарказмом. – Похоже, вновь торжествует посредственность. Поздравляю! Вы проделали отменную работу, выслеживая нас. Не откроете секрет, как вам удалось напасть на наш след? Мне это чрезвычайно интересно.
– Это займет слишком много времени, – ответил Эверард, а про себя добавил: «И слишком глубоко ранят некоторые воспоминания».
Меро Вараган удивленно поднял брови:
– У вас изменилось настроение? Минутой раньше вы вели себя вполне дружелюбно. Однако я по-прежнему испытываю к вам расположение. Вы оказались весьма достойным противником, Эверард.
Патрульный вспомнил Колумбию, где Вараган едва не свалил правительство Симона Боливара; Перу, где его банда пыталась украсть у Писарро выкуп за Атауальпу, изменив ход испанского завоевания; события последних дней в Тире, который экзальтационисты собирались взорвать, если им не передадут секреты технологии, способной сделать их буквально всемогущими…
– Неплохая получилась игра, – продолжал Вараган. – Может быть, мы пересекались где-то еще, не столь явно?
Эверарда охватила ярость.
– Для меня это не игра, – отрезал он, – но в любом случае вы из нее выбыли навсегда!
– Как вам будет угодно, – с раздражением ответил Вараган. – Сделайте милость, оставьте меня наедине с моими мыслями! Одна из них подсказывает мне, что вы пока еще не выловили всех экзальтационистов. В некотором смысле вы не схватили даже меня!
Эверард сжал кулаки:
– В смысле?
Вараган вновь обрел самоуверенность.
– Я могу и объяснить. Так или иначе вам станет это известно после допроса. Раор все еще остается на свободе. Она не участвовала в операции, потому что женщинам в Финикии действовать труднее, но она участвовала во многих других. И Раор – не просто моя спутница, она – мой клон. У нее свои методы, и она узнает, что здесь пошло не так. Она будет столь же мстительна, сколь и честолюбива. Об этом очень приятно думать. – Вараган улыбнулся и повернулся к Эверарду спиной, устремив взор к морю.
Патрульный отошел на несколько шагов, ощущая в душе беспокойство. Он направился на противоположный край утеса, сел на камень, достал трубку, табак и закурил.
«Задним умом, как говорится, все крепки, – отругал он себя. – Следовало бы дать ему отпор, сказать что-нибудь, например: „Ну справится она с этим делом, уничтожит будущее. И что тогда? Не забывайте, вы тоже в этом будущем и тоже исчезнете…“ За исключением, конечно, тех фрагментов пространства-времени в прошлом, где он действовал. Следовало бы отметить этот факт с этакой ехидной усмешечкой. А может, и нет. В любом случае он вряд ли боится уничтожения. Неисправимый нигилист…
К черту все это! Находчивостью я никогда не блистал… Сейчас надо бы вернуться в Тир и закончить там все дела.
Бронвен… Нет. Надо обеспечить ей безбедное существование, но это лишь элементарная порядочность… Осталось только научиться, как не скучать друг без друга. Самое подходящее место для меня – старая добрая Америка двадцатого века, где я смогу на какое-то время расслабиться».
Эверард часто ловил себя на мысли, что право агента-оперативника самому устанавливать себе задания вполне компенсирует риск и ответственность, которые возлагает на него этот статус.
«Быть может, после хорошего отдыха мне захочется продолжить дело, связанное с экзальтационистами… Не исключено. – Он поерзал на камне. – Нет, для отдыха, пожалуй, рановато. Надо бы еще подвигаться и поразвлечься. Та девушка, которая попалась в ловушку перуанских событий, Ванда Тамберли… – Сквозь месяцы его собственной жизни и три тысячелетия истории пробилось и вспыхнуло воспоминание. – Почему бы и нет? Проще простого. Она приняла предложение Патруля вступить в его ряды. Можно перехватить Ванду в промежуток между тем обедом, на который я пригласил ее, и днем отъезда в Академию… Прямо похищение какое-то… Нет, к черту! Просто устрою ей приятные проводы, а уж после займусь веселой частью отпуска…»
