Глава шестнадцатая

Силвест почувствовал, как самолет, вынырнувший из подземного ангара Мантеля, уклонился от песчаникового склона столовой горы и стал набирать высоту. Силвест протер в иллюминаторе окошко, но густая пыльная завеса мешала увидеть что-либо кроме горы, в которой были прорыты туннели базы. Потом и гора ушла куда-то из-под сверкающего плазменным огнем крыла. Силвест знал, что никогда больше не вернется сюда. И не только Мантеля не увидит, но и всей колонии тоже.

Машина была самая маленькая и самая дешевая, которую только удалось найти в Мантеле. Вряд ли она была больше планера, на котором Силвест летал когда-то в Чазм-Сити. Летела она довольно быстро, так что за шесть часов могла оставить между собой и Мантелем весьма приличное расстояние. Самолет брал четырех человек, но сейчас в нем были только Силвест и Паскаль. И все же, несмотря на определенную свободу перемещения, они пока оставались пленниками Слуки. Ее люди составили программу полета задолго до вылета из Мантеля. Самолет мог отклониться от плана полета, только если автопилот решит, что погодные условия требуют изменения курса. Если же условия посадки на месте будут удовлетворительны, то самолет высадит Силвеста и его жену в заранее согласованном месте, о котором будет сообщено Вольевой и ее команде. Если условия посадки будут плохими, в том же районе будет найдено более подходящее место.

Самолет не будет находиться на месте высадки долго. После того как Силвест и Паскаль сойдут с него, имея достаточный запас продовольствия, чтобы выжить в условиях наступающей бури несколько часов, самолет тут же отправится в Мантель, тщательно избегая немногих радарных систем, которые могли бы сообщить в Ресургем-Сити обратную трассу полета. Тогда Силвест свяжется с Вольевой и информирует ее о своем местонахождении. В этом случае он будет вести открытую передачу, и Вольева легко определит точку, где находится Силвест. После этого все перейдет в руки Вольевой. Силвест сам не знает, как именно будут разворачиваться события и каким образом она доставит его на корабль. Это ее проблема, а не его. Он знал одно: операция на ловушку не похожа. Хотя Ультра нуждаются в Кэлвине, но последний совершенно бесполезен им без Дэна Силвеста. Так что пусть заботятся и о нем, да получше. А если та же логика не будет применена к Паскаль, Силвест принял кое-какие меры предосторожности, которые быстро исправят ситуацию.

Самолет спускался. Сейчас он летел чуть ниже невысоких гряд, используя их как укрытия. Каждые несколько секунд он разворачивался и летел сквозь узкие, похожие на каньоны коридоры, которые отделяли друг от друга столовые горы. Видимость была почти нулевая. Силвест надеялся, что топографическая карта, на которой самолет основывал свои маневры, не устарела и учитывает возможность оползней. В противном случае полет может окончиться раньше, чем пройдут отпущенные Вольевой шесть часов.

— Где, черт побери… — Кэлвин, который только что появился в кабине, очумело огляделся. Он, как всегда, покоился в огромном очень мягком кресле. Для таких габаритов фюзеляж был слишком мал, и отдельные части кресла, на удивление всем, скрывались в стенах и в потолке. — Черт побери, да где же это я? Ничего не понимаю! Что случилось, во имя дьявола? Скажите же мне?

Силвест повернулся к жене.

— Проснувшись, Кэлвин первым делом обнюхивает местное кибернетическое пространство, разрешает ему получить данные о себе, устанавливает временные параметры и так далее. Беда в том, что в данном случае кибернетическое пространство отсутствует, поэтому он несколько сбит с толку.

— Перестань болтать обо мне так, будто меня здесь вовсе нет! Где я, черт побери?

— Ты в аэроплане.

— В аэроплане? Вот так новость! — кивнул головой Кэл. К нему явно возвращалось присутствие духа. — В самом деле — новинка! Кажется, я никогда не летал на них. Уверен, что ты не откажешь своему старенькому папочке и сообщишь ему основные факты?

— Именно для этого я тебя и разбудил, — Силвест остановился, чтобы закрыть иллюминаторы ставнями. Теперь в них ничего не было видно. Непрерывные пыльные вихри напоминали ему о том, каково будет на том месте, где их высадят. — И не думай ни на минуту, что я сделал так потому, что соскучился по ссорам, Кэл.

— А ты вроде постарел, сынок?

— Да, видишь ли, некоторым из нас приходится заниматься делами, которые имеют отношение к проблеме, как умудриться выжить в этой энтропийной системе.

— О! Это печально, весьма печально.

Вмешалась Паскаль:

— Прекратите! Сейчас не время подпускать друг другу шпильки!

— Не знаю, не знаю, — отозвался Силвест. — Пять часов кажутся мне весьма долгим временем. А ты как думаешь, Кэл?

— Ты совершенно прав. Да и вообще, что она понимает? — Кэл бросил на Паскаль злобный взгляд. — Это у нас такая традиция, милочка. Мы таким образом… как бы это выразиться… проясняем отношения. Если он проявляет что-то, хоть отдаленно похожее на сердечность, я тут же начинаю бить тревогу. Это означает, что он собирается заставить меня оказать ему очень затруднительную для меня услугу.

— Нет, — возразил Силвест. — Для получения затруднительных одолжений я просто угрожаю стереть твою запись. Я пока не нуждался в получении от тебя ничего столь серьезного, чтобы притворяться приятным, и, надеюсь, такое время никогда не настанет.

Кэлвин подмигнул Паскаль.

— Он, конечно, прав. Глупо с моей стороны.

Он выглядел весьма импозантно в своем фраке цвета пепла, со стоячим воротником, с рукавами, покрытыми переплетающимися золотыми шевронами. Обутая в сапог нога закинута на колено другой, длинная фалда закрывает эту ногу как бы завесой из мягких складок. Его бородка и усы отросли, и их трудно было назвать пушистыми. Они создавали блистательную скульптурную композицию, которая может появиться на свет лишь заботами армии преданных и отлично вышколенных слуг-автоматов. Янтарный монокль-компьютер закрывает одну глазницу (причуда, поскольку Кэлвину сразу же после рождения были сделаны имплантаты для прямой связи с Сетью). Волосы (он носит их сейчас длинными) зачесаны назад и образуют там нечто вроде маслянистой ручки амфоры, соединяясь с черепом вторично вблизи от макушки. Силвест попытался датировать весь этот ансамбль, но не сумел. Вполне возможно, он был результатом воспоминаний Кэла о каком-то определенном моменте тех лет, когда он правил в Йеллоустоне. Но с равным успехом этот облик мог возникнуть из ничего, чтобы убить время и избавиться от скуки, когда все дела давно переделаны.

— Итак?

— Аэроплан несет меня на свидание с Вольевой, — сказал Силвест. — Ты ее, конечно, не забыл?

— Как можно забыть? — Кэлвин удалил монокль и задумчиво потер его о рукав. — И как же это у вас получилось?

— Долго рассказывать. Она надавила на колонию. У них не осталось другого выбора, как выдать меня. И уж если по правде, то и тебя тоже.

— Она хочет меня?

— Не стоит, пожалуй, разыгрывать такое удивление.

— А я и не удивлен. Просто разочарован. Ну и, разумеется, уж больно внезапно все это на меня свалилось, — Кэлвин вставил монокль обратно, и увеличенный глаз сверкнул за янтарным стеклом. — Ты думаешь, мы нужны ей оба в качестве гарантии? Или у нее есть более конкретные пожелания?

— Последнее более вероятно. Хотя она и не спешит объявить о своих намерениях.

Кэлвин задумчиво покивал головой.

— Итак, ты имел дело только с Вольевой?

— Тебе это кажется странным?

— Я бы ожидал, что на определенном этапе свой нос должен высунуть наш друг Саджаки.

— Я тоже, но она ни разу не объяснила его отсутствия, — Силвест передернул плечами. — Но имеет ли это значение? Один хуже другого.

— Верно, но, имея дело с Саджаки, лучше понимаешь ситуацию.

— Более примитивен, хочешь сказать?

Кэлвин уклончиво мотнул головой.

— Считай как хочешь, но он по крайней мере держит слово. И он — или кто у них там сейчас главный — имел совесть не беспокоить тебя до сих пор. Сколько времени прошло с тех пор, когда мы в последний раз были на борту этого готического безобразия, которое они именуют «Тоской по Бесконечности»?

— Около ста тридцати лет. И куда меньше для них — всего несколько десятилетий, как я понимаю.

— Я думаю, нам следует ожидать худшего.

— Чего именно?

— Того, — начал Кэлвин с наигранным спокойствием, — что на нас возложат определенную задачу, связанную с неким джентльменом, — он скосил глаза на Силвеста. — Кстати, а многое ли ей известно?

— Гораздо меньше, чем я думала, кажется, — Паскаль вовсе не выглядела довольной.

— Я рассказал ей лишь кое-что, — ответил Силвест, глядя в пространство между женой и записью отца на бета-уровне. — Для ее же блага.

— Ах, большое спасибо!

— Конечно, у меня были собственные сомнения…

— Дэн, чего, собственно, хотят эти люди от тебя и твоего отца?

— Боюсь, это еще одна довольно длинная история.

— У нас с тобой есть пять часов — ты только что сам сказал. Конечно, если вам обоим удастся отвлечься от вашего сеанса взаимного обожания.

— Не слыхал никогда такого названия. Какое-то представление о ситуации у нее есть, сынок?

— Да, — согласился Силвест. — В корне неверное.

— И все-таки тебе стоило бы рассказать ей больше — так сказать, представить картину в целом.

Самолет сделал особенно резкий разворот. Кэлвин был единственным, кто не ощущал физических особенностей полета.

— Ладно, — сказал Силвест, — хотя мне и сейчас кажется, что ей лучше знать меньше, чем больше.

— А почему бы вам не дать мне возможность судить об этом самой? — спросила Паскаль.

Кэлвин усмехнулся.

— Начни рассказ со сведений о милейшем капитане Бреннигене — мне кажется, так будет лучше.

Таким образом, Силвест рассказал жене все. До сих пор он искусно обходил вопрос, почему команда Саджаки так хочет заполучить его. У Паскаль было право знать это, конечно, но сам сюжет был настолько омерзителен для Силвеста, что он изо всех сил старался оставить его в стороне. Он, разумеется, лично не имел ничего против капитана Бреннигена, даже сочувствовал этому человеку, с которым произошла такая жуть. Капитан был уникальной личностью с уникальной и страшной судьбой. И если он (насколько мог судить Силвест) в настоящее время находился без сознания, то в прошлом был вполне энергичен и проницателен и может снова стать таким же в будущем, если, что мало вероятно, его удастся излечить. Ну и что в том, что в туманном прошлом за Капитаном числились даже преступления? Безусловно, этот человек расплатился за прежние грехи своим нынешним положением. Нет, любой человек пожелал бы Капитану удачи, а большинство людей захотели бы одолжить ему свою энергию, чтобы помочь, если, конечно, им бы это ничем плохим не грозило. Да и небольшой риск тоже был бы вполне оправдан.

Но то, чего команда хотела от Силвеста, — было куда большим, нежели просто риск лично собой. Они могут потребовать, чтобы он подчинился Кэлвину, разрешил Кэлвину войти в его мозг и взять на себя контроль над его — Силвеста — моторикой. Даже одна мысль об этом вызывала у Силвеста неодолимое отвращение. Даже взаимодействие с Кэлвином как с имитацией бета-уровня — и то было весьма неприятным. Он чувствовал себя так, будто встречается с привидением отца. Он уничтожил бы эту запись годы назад, если бы она не оказалась несколько раз удивительно полезной, но вообще само сознание, что она существует, заставляет его содрогаться. Кэл был слишком проницателен и хитер в своих… в своих суждениях. Он прекрасно знал, что случилось с его записью на альфа-уровне, хотя никогда не жаловался по этому поводу и даже не заговаривал об этом. Но каждый раз, когда Силвест допускал его в свой мозг, ему казалось, что Кэлвин все глубже запускает в него свои щупальца. Каждый раз Кэлвин узнавал его все лучше и лучше и учился более точно предсказывать поведение Силвеста. Так во что же превращается тогда он сам, если то, что он считал своей свободной волей, так легко копируется обрывком компьютерной программы, теоретически не имеющей собственного сознания? Это было хуже, чем, например, обезличивающий процесс перезаписи сознания. Даже в физическом смысле процедура была отвратительна. Его собственные моторные сигналы блокировались у самого их источника, их блокировала похлебка из лекарственных препаратов, воздействующих на нервную систему. Он был парализован — и все же двигался, как человек, одержимый демоном. Кошмарные переживания, испытывать которые вторично у него не было ни малейшего желания.

Нет, думал Силвест. Капитан может отправляться ко всем чертям. С какой стати он должен жертвовать своей человеческой сущностью, чтобы спасти кого-то, кому следовало помереть уже давным-давно? Сейчас большим преступлением, чем дать Капитану страдать, было стремление его команды заставить Силвеста облегчить эти страдания такой ценой.

Кэлвин, конечно, видел все это в другом свете… не столько испытание, сколько возможность…

— Конечно, я был первым, — сказал он. — Давно, когда я еще был материален.

— Первым в чем?

— Первым, кто обнаружил его. Но уже тогда он был в значительной степени химерийцем. Некоторые технологии, примененные для того, чтобы он не рассыпался, датируются временем до эпохи Просвещения. И одному Богу известно, как стара была плоть Капитана, — он погладил бороду и усы, как будто вспоминая весь ужас этой комбинации. — Все это было, разумеется, еще до Восьмидесяти. Но я уже тогда был известен как смелый экспериментатор, работающий на рубежах самых радикальных позиций химерийской науки. Меня не устраивала мысль просто об обновлении той технологии, которая была создана до Просвещения. Мне хотелось пойти дальше того, чего им удалось достигнуть. Я хотел обогнать их, пусть нюхают пыль из-под моих колес. Я хотел двинуть науку так далеко вперед, чтобы дряхлая оболочка Капитана расползлась на нитки, а я бы потом соткал ее наново.

— Ладно, хватит о тебе, Кэл, — сказал Силвест. — Мы ведь обсуждаем положение Бреннигена, помнишь?

— Надо же было обрисовать всю сцену в целом, мой дорогой, — подмигнул Кэлвин. — Так или иначе, Бренниген был уже в большой степени химерийцем, а я — тем, кто был готов применить к нему экстремальные меры. Когда он заболел, его друзьям не оставалось ничего, как купить мои услуги. Конечно, все провели под большим секретом, дело было подсудное даже для меня. Меня все меньше интересовала проблема физиологических модификаций, зато рос интерес к нейронным трансформациям — до одержимости, если тебе угодно. В частности, мне хотелось найти способ наложения нейронной деятельности прямо на… — Кэлвин смолк, прикусив нижнюю губу.

— Бренниген использовал его, — продолжал Силвест, — а в обмен помог Кэлу установить связи с некоторыми богачами из Чазм-Сити. Это были потенциальные клиенты для программы Восьмидесяти. И если бы Кэл как следует вылечил Капитана, то на этом вся история Бреннигена благополучно и закончилась бы. Однако Кэл схалтурил и ограничился минимумом того, что мог сделать. Так, чтобы, так сказать, отделаться от соратников Бреннигена. Если бы он сделал все, как надо, у нас не было бы сегодняшних неприятностей.

— Он хочет сказать, — перебил Кэлвин, — что результат моих ремонтных работ нельзя рассматривать как вечный. Было неизбежно, учитывая особенности химерийской науки, что другие аспекты физиологии в свое время потребуют снова нашего внимания. А тогда — ввиду сложности работы, которую я проделал, — не оставалось буквально ни одного человека, к которому он мог бы обратиться.

— Вот тогда-то они и вернулись, — сказала Паскаль.

— На этот раз он командовал кораблем, на который мы собирались сесть, — Силвест посмотрел на «запись». — Кэл уже умер. История с «Восьмьюдесятью» вызвала к нам всеобщую ненависть. Все, что от Кэла осталось, — запись на бета-уровне. Не стоит говорить, что Саджаки — он уже в это время появился на корабле — находился в крайне дурном расположении духа. Именно он и отыскал выход.

— Выход?

— Как заставить Кэлвина работать на Капитана. Они обнаружили, что могут сделать это через меня. Запись на бета-уровне хранила знания о химерийской хирургии. Я же был мясом, необходимым для того, чтобы двигаться и выполнять работу. Ультра называли этот процесс «каналированием».

— Но тогда этим человеком мог бы быть и не ты, а кто-то другой? — спросила Паскаль. — Если у них была бета-запись Капа, то разве не мог один из них действовать, как — если использовать твое дивное определение — как мясо?

— Нет, хотя они наверняка предпочли бы твой вариант — это сделало бы их независимыми от меня. Дело в том, что каналирование срабатывает только тогда, когда между бета-записью и человеком, с которым она контактирует, существует большое сходство, родство. Ну, как перчатка и рука, на которую она натягивается. Со мной и Кэлвином получалось, так как он — мой отец. Много точек генетического сходства. Если бы произвести «вскрытие» наших генов, их было бы трудно различить.

— А теперь?

— Они опять вернулись.

— Но теперь уже потому, что нахалтурил он сам, — сказал Кэлвин, прикрывая свою ремарку тонкой улыбкой самодовольства.

— Вини себя, поскольку ты сидел в водительском кресле, а я делал только то, что ты приказывал, — вызверился Силвест. — Если по правде, так большую часть времени я вообще был без сознания. Хотя все равно ненавижу каждую минуту того проклятого времени.

— И теперь они снова собираются заставить тебя? — вскричала Паскаль. — И из-за этого произошло то, что произошло? Атака на поселок? Только чтобы заставить тебя помочь их Капитану?

Силвест кивнул.

— На всякий случай повторю, если ты не обратила внимания раньше: люди, с которыми нам приходится иметь дело, на самом деле людьми — в том смысле, который мы вкладываем в это слово, — не являются. Их моральные ценности, как и представления о времени… несколько абстрактны.

— В этом случае я не стала бы называть это делом. Шантаж — вот что это такое.

— Что ж, — сказал Силвест. — Ты и тут ошибаешься. Видишь ли, на этот раз Вольева допустила небольшой просчет. Она предупредила меня о своем прибытии.

Вольева подняла взгляд к сфере, изображавшей Ресургем. В данный момент точное местонахождение Силвеста было ей абсолютно неизвестно, как волновая функция в квантовой механике до измерения. Но через несколько минут в их руках окажутся точные триангуляционные данные, основанные на радиоперехвате, и волновая функция рассыплется мириадами не выбранных пока возможностей.

— Ты поймал его?

— Сигнал очень слабый, — ответил Хегази. — Та буря, которую ты вызвала, порождает множество ионосферных возмущений. Ручаюсь, ты этим гордишься.

— Ты лучше запеленгуй его, паразит.

— Спокойствие и еще раз спокойствие.

На самом деле Вольева вовсе не сомневалась, что сигнал от Силвеста в скором времени придет. Тем не менее, когда он появился, она не могла не ощутить чувства облегчения. Он означал, что еще один элемент в хитроумном плане, как залучить Силвеста на борт, уже реализован. Вольева, разумеется, не собиралась предаваться иллюзиям, будто работа окончена. И еще: в требованиях Силвеста содержалось нечто наглое, будто это он отдает приказы о том, как должны развиваться события. А из-за этого ей приходилось гадать, действительно ли она и ее коллеги командуют парадом. Если Силвест поставил себе цель посеять в ее уме сомнения, то ему, безусловно, это удалось. Будь он проклят. Она приготовилась, зная, что Силвест — эксперт в играх такого рода, но, видимо, в подготовке оказались изъяны. Тогда она сделала в игре шаг назад и спросила себя: а как шли дела до сих пор? В конце концов еще немного и Силвест окажется у них в плену. Вряд ли такой исход ему по вкусу, особенно когда он узнает по какой причине они так жаждали его заполучить. Если бы он распоряжался своей судьбой, то сейчас наверняка не находился бы в ситуации, когда его вот-вот поволокут на борт.

— Ага, — сказал Хегази, — мы его зафиксировали. Хочешь послушать, что говорит этот подонок?

— Включай.

Голос Силвеста ворвался в каюту, как это уже происходило шесть часов назад, но сейчас он довольно сильно отличался от прежнего. Каждое слово, которое произносил сейчас Силвест, звучало на фоне завываний песчаной бури, более того, почти заглушалось ею.

— Я уже здесь, а где же вы? Вольева, ты меня слышишь? Я спрашиваю, ты меня слышишь? Мне нужен ответ! Вот мои координаты относительно Кювье, так что прочистите свои грязные уши, — после этого он повторил — для уверенности несколько раз — целую строчку цифр, которые указывали его местоположение с точностью до ста метров. Информация излишняя, так как пеленгация, производимая сейчас с корабля, дает те же самые результаты. — Спускайтесь к нам! Мы не можем ждать долго, мы попали в самое сердце «бритвенной бури», и мы погибнем, если вы не поторопитесь!

— М-м-м, — промычал Хегази. — Думаю, что в подобной ситуации было бы невредно дать этому бедолаге какой-нибудь ответ.

Вольева взяла сигарету и закурила. Она с удовольствием выдохнула струйку дыма, прежде чем ответить.

— Через час, не раньше. Полагаю, ему не вредно будет слегка поволноваться.

Хоури услышала слабый шаркающий звук, когда распахнутый скафандр шагнул к ней. Спиной, задней поверхностью рук, ног и головы, она ощутила мягкое, но настойчивое давление. Периферийный обзор показал ей боковые части шлема, плотно облегающие голову и почему-то оказавшиеся влажными. Затем она ощутила, как руки и ноги скафандра обхватили ее конечности. Вот и пустота грудной клетки захлопнулась с таким звуком, будто кто-то вытащил из кастрюльки последний кусок пудинга.

Периферическое зрение сузилось, но все-таки ей было видно, как смыкаются вдоль разрезов конечности скафандра. Еще секунду-другую виднелись швы, но внезапно исчезли и они, будто затерявшись в ровной белизне «шкуры» скафандра. Шлем закрыл ей лицо, наступила тьма, которая тут же исчезла, когда перед глазами возник светлый овал ее лицевого щитка. Затем темноту сменил свет множества циферблатов и счетчиков. Еще немного, и внутренность скафандра заполнится гель-воздухом, который защитит своего «хозяина» от перегрузок во время полета. Пока же Хоури вдыхала относительно чистую смесь азота и кислорода при обычном давлении.

— Я провел тестирование своих функций и состояния систем безопасности, — проинформировал ее скафандр. — Будьте добры, подтвердите, что вы желаете получить полный контроль над данной боевой единицей.

— Да, я готова.

— В настоящий момент я приостанавливаю действие большинства автономных функций управления. Мои действия ограничиваются ролью советника, если вы не потребуете чего-либо иного. Полная автономность контроля может быть восстановлена путем…

— Все поняла, спасибо. А как дела у других?

— Все остальные единицы рапортуют о готовности.

Раздался голос Вольевой.

— Мы отправляемся, Хоури. Веду отряд я. Спуск треугольником. И ни единого движения без моей команды. Поняла? Все только по приказу.

— Не волнуйся, у меня своих планов нет.

— Я вижу, ты ее держишь под каблуком, — вмешалась по открытому каналу Суджика. — Она и в сортир ходит по команде?

— Заткнись, Суджика. Ты тут только потому, что знакома с другими мирами. Шаг из рядов… — Вольева сделала паузу. — Ладно, скажем так: с нами не будет Саджаки, который мог бы сдержать мой нрав, если я потеряю терпение, а у меня вполне хватит пороху, чтобы потерять часть этого терпения.

— Кстати о порохе, — сказала Хоури. — У меня на приборах нет данных о вооружении.

— А это потому, что тебе не положено, — это опять Суджика. — Илиа не доверяет тебе, а то начнешь палить по первому попавшемуся объекту, который шевельнется. Верно я говорю, Илиа?

— Если мы столкнемся с неприятелем, — сказала Илиа, — я разрешу тебе пользоваться оружием, можешь не сомневаться.

— А почему не сейчас?

— Потому, что сейчас в этом нет нужды, вот почему. Ты тут пятая спица в колеснице! Твое дело помочь, если план не сработает. А этого произойти не должно, — было слышно, как она переводит дыхание. — А если произойдет, получишь свое драгоценное оружие. И тогда будь с ним поосторожнее.

Как только они оказались снаружи, корабельный воздух был изгнан из скафандров и заменен гель-воздухом — жидкостью, пригодной для дыхания. На какой-то момент Хоури показалось, что она тонет, но ей еще на Краю Неба приходилось неоднократно пользоваться скафандрами, так что ощущение дискомфорта скоро прошло. Теперь нормальная речь стала невозможной, но шлем скафандра имел в себе датчики, которые интерпретировали мысленные команды. Микрофоны в шлеме переводили звуки, поступающие снаружи, на соответствующие частоты, благодаря чему голоса, которые слышала Хоури, звучали совершенно нормально. Хотя спуск был труден и переносился тяжелее, чем спуск в шаттле, он все же не причинял больших неприятностей, если не считать изменения давления на глазные яблоки. По показаниям счетчиков Хоури установила, что перегрузки составили шесть g. Их вызвало действие ракетных двигателей, встроенных в спины и каблуки скафандров. Вольева руководила спуском, построив скафандры клином, у которого два «обитаемых» скафандра шли непосредственно за ней, а три подчиненных им пустых составляли арьергард. На первой стадии спуска скафандры сохраняли то положение, которое приняли еще на борту корабля, как бы повторяя в упрощенном варианте конфигурацию человеческого тела. Но когда на них появились первые отблески верхних слоев атмосферы Ресургема, скафандры заметно изменили свою форму. Их корпуса согнулись под углом в 45 градусов. Мембраны, скрепляющие конечности с основным корпусом, сжались, и эти детали жестко срослись с ним. Руки скафандров изменили положение. Теперь они были напряжены и вытянулись вперед. Шлемы вжались и как бы стали более плоскими. Над ними образовалась своего рода пологая арка из соединенных рук. Колонны ног срослись и образовали пылающий хвост. Прозрачные полосы, оставляемые скафандрами, быстро мутнели и гасили свечение, вызванное вхождением в атмосферу. Скафандры принимали столкновение с атмосферой таким образом, что сложный рисунок ударной волны ослаблялся и отражался микрорельефом их «шкуры». Хотя прямое видение в таких условиях не работало, скафандры продолжали воспринимать окружающую обстановку на других частотах и прекрасно справлялись с задачей адаптирования этих данных к человеческим чувствам. Глядя по сторонам и вниз, Хоури видела другие скафандры, каждый из которых был погружен в слегка светящуюся оболочку розовой плазмы.

На высоте двадцати километров скафандры использовали свои ракеты, чтобы замедлить падение до скорости звука, и трансформировали себя в соответствии с условиями уплотнившейся атмосферы в летательные аппараты размером чуть больше человеческого тела. На спинах скафандров возникли плавники-стабилизаторы, лицевые щитки стали прозрачными. Покоясь в «объятиях» скафандра, Хоури почти не ощущала этих изменений, она чувствовала лишь колебания давления стенок скафандра, что заставляло ее немного менять положение тела.

На высоте пятнадцати километров шестой скафандр вышел из общего строя и переключился на сверхзвуковой полет, одновременно придав себе идеальную аэродинамическую форму, которую человеческое тело могло бы обрести лишь с помощью сложнейшей хирургической операции. Используя ракетную тягу, он через несколько секунд исчез за горизонтом, двигаясь быстрее любого искусственного предмета, когда-либо посещавшего атмосферу Ресургема. Хоури знала, что этот скафандр должен подобрать Саджаки, встретившись с ним в заранее определенном месте, откуда тот недавно связывался с кораблем, закончив свои дела на Ресургеме.

На отметке десяти километров — сохраняя молчание, поскольку лазерная связь между скафандрами была полностью заблокирована, — они впервые столкнулись с последствиями песчаной бури, которую пробудили к жизни действия Вольевой. Сверху из космоса буря выглядела черной и непроницаемой, как плато, сложенное из пепла. Внутри, однако, она светилась, чего Хоури никак не ожидала. Свет был цвета сепии, как бывало в Чазм-Сити в непогожий денек. Грязная радуга окружала солнце, но вскоре она исчезла — скафандры окунулись в штормовую пелену. Теперь свет не столько просачивался к ним сверху, сколько с трудом пробивался сквозь слои песка и пыли, подобно пьянице, карабкающемуся со ступеньки на ступеньку. Поскольку в гель-воздухе вес почти не ощущается, Хоури быстро потеряла ощущение верха и низа и инстинктивно доверилась внутренним системам скафандра, передав управление им. То и дело — хотя ракеты и стремились выровнять полет — она ощущала «ямы», в которые проваливался скафандр. Когда скорость упала ниже скорости звука, скафандры снова перестроили себя, став более стройными. Земля была всего лишь в нескольких километрах, а самые крупные вершины столовых гор лежали всего в нескольких сотнях метров внизу. Теперь скафандрам было труднее удерживать строй — то один, то другой скрывался в облаках пыли. Хоури начала волноваться. Она никогда не пользовалась скафандрами в условиях, хотя бы отдаленно напоминающих эти.

— Скафандр, — сказала она, — ты уверен, что сможешь справиться с этой ситуацией? Я не хотела бы, чтобы ты свалился с неба прямо со мной.

— Хозяин, — ответил тот, стараясь изо всех сил выглядеть оскорбленным, — когда пыль станет проблемой, я тебя об этом немедленно информирую.

— Порядок. Я ведь просто так спросила.

Теперь уже вообще ничего не было видно. Похоже было, что плывешь в потоке грязи. Иногда в буре появлялись разрывы, и тогда видны становились высокие стены каньонов и столовые горы, но большую часть времени Хоури окружали лишь бесформенные клубы пыли.

— Ничего не вижу! — сказала она.

— А вот так лучше?

Да, так было лучше. Казалось, она одним движением век смигнула бурю, и та перестала существовать. Теперь Хоури видела на десятки километров, чуть ли не до линии горизонта в тех местах, где ее не закрывали более близкие каменные стены. Похоже было, что она летит солнечным днем, но этому впечатлению противоречило освещение — болезненные тона зеленого цвета.

— Это монтаж, — сказал скафандр. — Он сконструирован из снимков, сделанных в инфракрасном спектре, моментальных замеров пульсатора-радара и гравиметрических данных.

— Весьма мило, но не надо уж так задирать нос. Когда мне надоедают машины, даже самые умные, у меня возникает непреодолимое желание их унизить.

— Понятное дело, — сказал скафандр и заткнулся.

Хоури вызвала на лицевой щиток карту местности. Скафандр и сам знал, куда лететь, и шел на координаты точки, где Силвест выходил в эфир, но проявлять активный интерес казалось Хоури как-то более профессиональным. Три с половиной часа прошло с тех пор, как Вольева разговаривала с Силвестом. За это время он не сможет далеко уйти от места назначенного рандеву, даже если по какой-то причине вдруг захочет избежать визита на корабль. Датчики скафандров без всякого труда обнаружат его, разве что беглецу удастся отыскать удобную и глубокую пещеру. Но и тогда детекторы скафандров найдут тепловые и биохимические следы, оставленные по пути.

— Внимание всем! — сказала Вольева, впервые после вхождения в атмосферу используя общий канал связи. — Через две минуты мы будем в назначенном месте встречи. С орбиты сообщают, что скафандр Триумвира Саджаки только что обнаружил хозяина и принял его в себя. В настоящее время Саджаки направляется к нам, но так как его скафандр двигается медленно, он доберется сюда не ранее чем через десять минут.

— Он встретится с нами? — спросила Хоури. — А почему он не возвращается прямо на корабль? Неужели думает, что нам не справиться, если он не будет дышать нам в затылок?

— Ты что! — вмешалась Суджика. — Саджаки ждал годы, десятки лет, вот этого самого момента! Да ни за что на свете он не согласится пропустить такую триумфальную минуту!

— Но Силвест же не станет драться, не так ли?

— Нет, если, конечно, не спятит от радости, — включилась опять Вольева. — Но верить не следует ничему. Я с ним хорошо знакома. А вы обе — нет.

Хоури почувствовала, что ее скафандр возвращается к той конфигурации, которой обладал на корабле. Мембрана, изображавшая спинной плавник, исчезла, а собственные конечности Хоури освободились. Теперь они уже не походили на какие-то крыловидные придатки. Кисти рук скафандра разъединились, образовав что-то вроде отростков, похожих на митенки. Чувствовалось, что если понадобятся более сложные действия, то появятся и гибкие пальцы. Уже можно выпрямить позвоночник, принявший почти вертикальное положение, хотя некоторый наклон вперед еще сохранился. Скафандр удерживал высоту с помощью тяги и был непроницаем для пыли.

— Минута до цели, — сказала Вольева. — Высота двести метров. В любой момент мы можем вступить в зрительный контакт с Силвестом. Помните, нам нужна и его жена. Они вряд ли далеко друг от друга.

Устав от бледно-зеленого изображения, Хоури вернулась к нормальному зрению. Теперь другие скафандры она различала с большим трудом. Находились они на довольно приличном расстоянии от стен каньона, от трещин и скалистых выступов. Поверхность была плоской почти на тысячу метров в любом направлении, если не считать отдельных валунов и канав. Но даже когда в буре открывались разрывы — очажки спокойствия в хаосе, — видеть отчетливо на расстояние больше нескольких десятков метров было невозможно. Поверхность почвы представляла собой сплошное кипение песчаных потоков. В скафандре же было прохладно и тихо, что придавало всей ситуации опасный привкус нереальности. Если бы Хоури попросила, скафандр вернул бы слышимость, но это мало бы что изменило, кроме впечатления, что снаружи дует чертовский ветер. Она вернулась к бледно-зеленому изображению.

— Илиа, — сказала она. — Я все еще безоружна. Чувствую себя очень неуверенно.

— Дай ей чем-нибудь поиграть, — поддержала Суджика. — Жалко тебе, что ли? Пусть убирается и палит по скалам, пока мы с тобой займемся Силвестом.

— Пошла ты…

— Грубишь, Хоури. Ты что, не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь? Или ты надеешься убедить Вольеву в одиночку?

— Ладно, Хоури, — отозвалась Вольева. — Разрешаю минимальный уровень защиты. Хватит с тебя?

Если по правде, то нет. Теперь скафандр Хоури получал автономную привилегию на защиту себя от внешней угрозы и даже — до некоторой степени — право действовать активно, предупреждая возникновение опасной ситуации. Сама же Хоури не могла положить и пальца на спусковой крючок. И это могло представить значительные сложности в том случае, если она решится пристрелить Силвеста, — эта мысль была отброшена не до конца.

— Ага, спасибо. Извините, что я не ору от счастья, — ответила она.

— Всегда пожалуйста…

Секундой или двумя позже они приземлились — мягко, точно пять невесомых перышек. Хоури ощутила дрожь, когда ее скафандр отключил ракетные двигатели, а затем принялся производить целую серию изменений в своей анатомии. Основные счетчики и циферблаты от полетного режима перешли на стандартный. Они сообщили, что, если ей будет угодно, она может передвигаться в своем обычном темпе. Если бы ей захотелось, она вообще могла покинуть скафандр, но вряд ли без его защиты прожила бы хоть недолго в условиях песчаной бури. Хоури чувствовала себя почти счастливой в тишине и уюте скафандра, хотя это мешало ей ощущать себя полноправным участником экспедиции.

— Мы разделимся, — сказала Вольева. — Хоури, я передаю управление двумя пустыми скафандрами твоему. Оба будут следовать за тобой, повторяя каждое движение твоего скафандра. Все мы делаем по сотне шагов вперед. Задействовать все датчики активного поиска, а также вспомогательные частоты. Если Силвест близко, мы эту свинью отыщем.

Оба пустых скафандра уже подошли к Хоури, они жались к ее ногам, как испуганные охотничьи псы. Подчинены они ей, конечно, на короткое время. Вольева поручила ей присматривать за пустыми скафандрами в виде утешительного приза за разоружение самой Хоури. Но брюзжать не стоит. Ее единственный резонный аргумент в пользу желания быть вооруженной состоит в том, что ей нужно убить Силвеста. Вряд ли подобный аргумент смог бы переломить настрой Вольевой. И все же стоило запомнить, что сам скафандр может оказаться смертельно опасным оружием, даже если все его вооружения не работают. На тренировках на Крае Неба ее обучали, как человек в скафандре может нанести поражение врагу просто с помощью грубой силы. Противника буквально разрывали на куски.

Хоури смотрела, как Вольева и Суджика расходятся в заранее оговоренных направлениях, двигаясь в своих скафандрах, переключенных на ходьбу, обманчиво медлительно. Обманчиво — потому что они могли развивать скорость газелей, если это требовалось, но в данных условиях такая быстрота была ни к чему. Хоури переключила бледно-зеленое изображение на нормальное. Суджика и Вольева исчезли, что было плохо. Хотя в буре время от времени появлялись разрывы, но обычно Хоури не видела ничего дальше протянутой руки.

Внезапно Хоури почувствовала, что видит нечто — кого-то или что-то, — двигающееся в пыли. Это длилось одно мгновение, и ей не удалось разглядеть ничего, что можно было бы назвать хотя бы мимолетным впечатлением. Хоури уже было начала думать, не клуб ли это пыли, на мгновение принявший форму человеческой фигуры, как вдруг видение возникло снова.

Но теперь фигура была ближе. А потом выступила из объятий шторма и стала видна во всех деталях.

— Давненько не видались, — сказала Мадемуазель. — Я надеялась, что, увидев меня, ты обрадуешься сильнее.

— И где же ты, черт бы тебя побрал, была?

— Хозяин, — вмешался скафандр, — я не могу понять ваше последнее мысленное утверждение. Не угодно ли вам повторить то, что было сказано, еще раз?

— Скажи ему, чтоб не обращал на тебя внимания, — сказал пылевой призрак Мадемуазель. — У меня мало времени.

Хоури приказала скафандру не обращать внимания на то, что она говорит мысленно, до тех пор, пока она не произнесет кодового слова. Скафандр принял приказ с выражением высочайшего недовольства, будто его еще никогда не просили сделать нечто, столь выходящее за рамки, и ему придется серьезно продумать условия дальнейшего рабочего сотрудничества на будущее.

— Ладно, — сказала Хоури. — Тут только я и ты, Мадемуазель. Хочешь рассказать, где ты ошивалась все это время?

— Немного погодя, — сказала женщина. Она уже стабилизировалась, но все еще не обрела былой четкости. Выглядела она скорее как грубый набросок самой себя. Или как фотография не в фокусе, которую можно рассматривать и так, и эдак. — Сначала я сделаю все, что смогу, для тебя, а то ты можешь наделать глупостей вроде попытки забодать Силвеста… Так. Поглядим… Задействовать главную систему скафандра… Обойти запреты, наложенные Вольевой… все очень просто. Я просто разочарована тем, как легкомысленно она смотрит на дело, особенно если учесть, что это последний раз, когда я могу…

— О чем ты болтаешь?

— О том, как снабдить тебя оружием, девочка. — пока она говорила, один из счетчиков изменил конфигурацию, показывая, что некоторые до того выключенные вооружения снова включились. Хоури ощупала кончиками пальцев этот арсенал, хотя лишь частично верила, что видимое ею — реальность, — Вот и все, — сказала Мадемуазель. — Еще что-нибудь поцеловать, пока я здесь?

— Полагаю, мне нужно поблагодарить…

— Можешь не беспокоиться, Хоури. Благодарность — это последнее, чего я ожидаю от тебя.

— Разумеется, теперь у меня нет иного выхода, как прихлопнуть того подонка. И ты думаешь, я еще должна благодарить тебя за это?

— Тебе же показали… хм… доказательства. Улики, так сказать.

Хоури кивнула, и ее затылок прижался к внутренней отделке скафандра. Этот костюм для жестов не приспособлен.

— А, насчет Подавляющих? Конечно, я еще до сих пор не знаю, есть ли в этой истории правда…

— В таком случае рассмотри альтернативу. Ты воздержишься от убийства Силвеста, а все это окажется правдой. Вообрази, как скверно ты себя почувствуешь, особенно если Силвест… — пылевой образ выдавил мрачную улыбку, — выполнит свое предназначение.

— Но моя-то совесть будет чиста?

— Без сомнения. И я надеюсь, что это будет весьма утешительным соображением, когда весь ваш человеческий род будет уничтожен системой Подавляющих. Конечно, тебя, по всей видимости, уже не будет, чтобы пожалеть о своей ошибке. Подавляющие работают эффективно. Но это сама узнаешь в свое время.

— Ладно, спасибо за совет.

— Это еще не все, Хоури. Тебе не приходило в голову, что мое отсутствие до сего времени имело весьма весомую причину?

— И в чем же она?

— Я умираю, — Мадемуазель дала этому слову улететь с порывом пыльной бури, а затем продолжила: — После инцидента с орудием из Тайника Похититель Солнц умудрился ввести еще основательную порцию самого себя в твой мозг. Это ты уже, конечно, знаешь. Ты же ощутила, как он вошел в тебя, верно? Я помню твои крики. Они были выразительны. Какое это, должно быть, странное ощущение. Такое проникновение, как изнасилование…

— Но с тех пор он не сделал ни единой попытки повлиять на меня.

— А тебе не приходило в голову хотя бы спросить: а почему?

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, моя милая, что все это время я изо всех сил пыталась задержать его размножение в тебе. Вот почему ты меня не видела и не слышала. Я была слишком занята, сдерживая его. И без того было тяжело иметь с ним дело… даже с той небольшой частью, которую я впустила в тебя вместе с моими «гончими». Но тогда мы с ним достигли какого-то соглашения или равенства. На этот же раз все было иначе. Похититель Солнц стал сильнее, а я, наоборот, ослабеваю с каждой его атакой.

— Ты хочешь сказать, что он еще здесь?

— Еще как! И единственная причина, почему ты этого не чувствовала, заключается в том, что он тоже был занят войной, которую мы оба вели в твоей черепной коробке. Разница в том, что он все время побеждал, что он разрушал меня, он захватывал мои системы, использовал против меня мою же оборону. О, он ловкач, запомни мои слова.

— И что же будет?

— По-видимому, произойдет то, что я проиграю. Я могу сказать это с уверенностью. Это математическая аксиома, основанная на его недавних победах надо мной, — Мадемуазель опять улыбнулась, будто она испытывала извращенное чувство гордости за свой точный строго математический отчет. — Я могу еще несколько дней сдерживать его продвижение, но затем со мной будет покончено. А может, и раньше. Я значительно ослабила себя тем, что вот сейчас появилась перед тобой. Но у меня нет выбора. Я должна принести в жертву время, чтобы восстановить твою способность пользоваться оружием.

— Но когда он победит…

— Не знаю, Хоури. Будь готова ко всему. Он может оказаться для тебя гораздо более плохим жильцом, чем была я. Ты же знаешь, что он в конце концов сделал с твоим предшественником. Превратил бедолагу в безумца, — тут Мадемуазель отступила, будто, натянув плащ из пыли, она готовилась покинуть сцену прямо сквозь занавес. — Сомнительно, чтобы мы встретились еще раз, Хоури. Мне кажется, я должна пожелать тебе удачи. Но сейчас я прошу у тебя одного: сделай то, ради чего ты тут находишься. И сделай это как следует, — она отступила еще дальше, ее тело переломилось, будто рисунок углем, разорванный пополам порывом ветра. — У тебя есть для этого необходимые средства.

Мадемуазель пропала. Хоури какое-то время выжидала, не столько собираясь с мыслями, сколько пинками сгоняя их в кучу, чтобы хоть секунду помолчали. Затем она назвала кодовое слово, которое восстановило связь между ней и скафандром. Вооружение, как она отметила с огромным чувством облегчения, функционировало, как и обещала Мадемуазель.

— Сожалею, что вмешиваюсь, — сказал скафандр. — Но если вы пожелаете восстановить полную видимость, то, надо полагать, заметите, что наша компания выросла.

— Компания?

— Я только что призвал к вниманию другие скафандры. Но вы — самый близкий объект.

— Надеюсь, это не Саджаки?

— Это не Триумвир Саджаки, нет, — возможно, это было лишь воображение Хоури, но скафандр, как ей показалось, обиделся, что она сомневается в его опытности в делах подобного рода. — Даже если будут нарушены правила безопасности, скафандр Триумвира не прибудет сюда раньше, чем через три минуты.

— Тогда это Силвест.

К этому времени Хоури уже была переключена на рекомендованный сенсорный канал. Она увидела приближающуюся фигуру, вернее, фигуры — их было две — и они хорошо различались. Еще два «обитаемых» скафандра приближались к Хоури тем же самым неторопливым шагом, которым они недавно уходили на поиски.

— Силвест, я надеюсь, вы нас слышите, — раздался голос Вольевой. — Оставайтесь там, где находитесь. Мы взяли вас на прицел с трех сторон.

Ее голос врезался в слуховой канал, как нож.

— Я решил, что вы бросили нас умирать. Приятно знать, что вы все-таки соизволили прибыть…

— Не в моих правилах нарушать слово, — ответила Вольева. — Как вам, без сомнения, хорошо известно.

Хоури же начала готовиться к убийству Силвеста, хотя до сих пор еще не решила, будет ли она его совершать. Она вызвала систему наведения на цель, взяла фигуру Силвеста в перекрестье прицела, после чего выбрала наименее смертоносное из орудий скафандра. Это был средний лазер, встроенный в голову скафандра. Он был очень мал в сравнении с прочими видами оружия и фактически предназначался для того, чтобы предупреждать потенциального противника, заставляя его отступать и искать себе другую цель. Но против безоружного человека, да еще на столь близком расстоянии, его бы мало не показалось.

Теперь Силвест должен был мгновенно умереть в полном соответствии с пожеланием Мадемуазель.

Суджика резко ускорила шаг и приближалась к Вольевой значительно быстрее Силвеста. Именно в это мгновение Хоури заметила некую странность в скафандре Суджики. В одной из его похожих на птичью лапу рук торчало нечто аленькое и поблескивающее металлом. Нечто, похожее на оружие, а именно — на легкий пистолет-бозер. Суджика поднимала руку спокойно, неторопливо, как это и должен делать профессионал. На мгновение Хоури обрела странное ощущение невероятности всего происходящего. Как будто она видела себя со стороны, извне, не из собственного тела, наблюдая, как поднимает свое оружие, чтобы прикончить Силвеста.

Что-то тут было не так!

Суджика поднимала оружие на Вольеву!

— Я так понимаю, что у вас есть план… — говорил Силвест.

— Илиа! — завопила Хоури. — Ложись! Она…

Оружие Суджики было куда мощнее, чем казалось по виду. Возникла яркая вспышка горизонтально направленного пучка света. Лазерный луч пронесся мимо Хоури и вонзился в скафандр Вольевой. Прозвучали сигналы тревоги, предупреждая об огромном разряде энергии в местности сравнительно малого радиуса. Хоури машинально переключилась на высокий уровень боевой готовности, индексы на дисплее запрыгали, указывая, что подчиненные им системы вооружений готовы разрядиться без разрешения Хоури, если ее скафандру будет угрожать опасность.

Скафандр Вольевой сильно пострадал. Был вырван большой кусок из его груди, обнажая тесно уложенные гидротермальные слои брони и оборванные концы проводов и кабелей. Суджика снова прицелилась и выстрелила.

Теперь взрыв произошел глубже, врезавшись в рану, которую открыл раньше. Раздался крик Вольевой, но он был слаб и звучал как бы издалека. Хоури показалось, что она услышала нечто вроде стона, но с вопросительной интонацией. Скорее шок, чем боль.

— Это тебе за Бориса! — выкрикнула Суджика, и голос ее был неприлично громок. — За то, что ты сделала с ним во время своих экспериментов! — она опустила пистолет так спокойно, будто была художником, готовым положить последний мазок на свой шедевр. — А вот это тебе за то, что ты убила его!

— Суджика! Не надо! — кричала Хоури.

Скафандр женщины даже не обернулся.

— Почему не надо, Хоури? Разве я не говорила, что затаила на нее злобу?

— Саджаки будет здесь через минуту-другую!

— И к этому времени все будет выглядеть так, будто ее убил Силвест! — Суджика фыркнула. — Ты что, думала, что я этого не учла? Я вовсе не собиралась позволить набить из себя чучело только за то, что отомстила этой старой тряпке. Она того не стоит.

— Я не позволю тебе убить ее!

— Не позволишь? Как это остроумно, Хоури. А как ты думаешь остановить меня? Я что-то не помню, чтобы она восстановила твой контроль над вооружением скафандра, и не думаю, чтобы она сейчас была в состоянии это сделать.

Суджика была права.

Вольева была искалечена, ее скафандр потерял непроницаемость. Может быть, ранение было очень серьезным. И если Вольева и издавала какие-нибудь звуки, то скафандр был слишком поврежден, чтобы их воспроизвести.

Суджика опустила свой бозер, целясь ниже.

— Один заряд на то, чтобы прикончить тебя, Вольева, а затем я подброшу пистолет Силвесту. Он, конечно, будет все отрицать, но свидетелем у нас будет Хоури, а я не думаю, что она подтвердит его версию. Я права ведь, верно? Признайся, Хоури, я собираюсь оказать тебе услугу. Ты бы убила эту суку сама, будь у тебя такая возможность.

— Вот тут ты ошиблась. Ошиблась в двух пунктах.

— Что?

— У меня есть возможность ее убить, но я не стану этого делать, несмотря на все то, что сделала она, — Хоури хорошо выбрала момент: хватило доли секунды, чтобы нацелить лазер. — Прощай, Суджика. Не скажу, что мне это приятно.

Она выстрелила.

Когда несколько минут спустя прибыл Саджаки, то от Суджики уже не осталось ничего, что заслуживало бы погребения.

Собственный скафандр Суджики заметно изменил форму, перейдя на высший уровень защиты. Он выбрасывал из себя заряды плазмы, вылетавшие из направляющих, которые он вырастил по обеим сторонам головы. Однако скафандр Хоури тоже успел перестроиться, ожидая чего-то в этом духе, и, в дополнение к изменению внешнего вида своей брони, что позволило ему отражать попадания плазмы (он перестроил текстуру своей брони и приложил к своей «шкуре» мощные электрические токи, которые гасили молнии плазмы), он приготовился использовать значительно более страшные виды оружия, отказавшись от детских игрушек вроде плазмы и лучей элементарных частиц, перейдя на куда более эффективные пульсаторы, выпускающие крохотные нанодробинки из собственного антилитиевого резервуара. Каждая дробинка была одета в оболочку из обычной материи и разгонялась до скорости, составлявшей значительную часть световой.

У Хоури не было времени даже перевести дыхание. После того как скафандр получил разрешение на применение оружия, все остальное он делал сам.

— У нас были… кое-какие трудности, — сказала она, когда спустившийся Триумвир коснулся ногами земли.

— Ну, ты уж скажешь, — отозвался тот, оглядывая поле боя: израненный обрубок скафандра, внутри которого находилась Вольева, раскиданные повсюду радиоактивные лохмотья, когда-то бывшие Суджикой, а в центре всего этого — нетронутые взрывом, но слишком ошеломленные, чтобы говорить или бежать, — Силвест и его жена.