Хронолегион
Работа у Элинор Войт была весьма странной. Восемь часов в день она проводила в офисе, где не велось никаких дел. В ее обязанности входило сидеть за письменным столом и смотреть на дверь чулана. На столе имелась кнопка, которую следовало нажать, если из этой двери кто-то появится. Кроме того, на стене висели большие часы, и раз в смену, ровно в полдень, она подходила к двери и вставляла в скважину специально выданный ключ. Перед ней неизменно открывалась внутренность чулана. Ни потайных панелей, ни люков – она проверяла. Пустота. Чулан, в котором ничего нет.
Согласно инструкциям, Элинор, заметив что-то необычное, должна была вернуться к столу и нажать кнопку.
– Какого рода «необычное»? – допытывалась она, когда ее принимали на работу. – Не понимаю. Чего именно я дожидаюсь?
– Поймете, когда увидите, – коротко ответил мистер Тарблеко, выговаривая слова с сильнейшим акцентом. Мистер Тарблеко был ее нанимателем и, кажется, иностранцем, обладавшим крайне неприятной, если не сказать устрашающей, внешностью: белая рыхлая кожа, ни одного волоска на голове, так что, когда он снимал шляпу, сходство с грибом неизвестного сорта становилось прямо-таки поразительным. Маленькие заостренные ушки, как у зверька. Элли считала, что он, возможно, чем-то болен. Но он платил два доллара в час, что в те времена считалось неплохими деньгами, особенно для женщины ее возраста.
К вечеру ее сменял неухоженный молодой человек, признавшийся однажды, что он поэт. Когда же она входила утром в офис, из-за стола поднималась грузная негритянка, молча брала с вешалки пальто и шляпу и с невероятным достоинством плыла к выходу.
Итак, Элли сидела за столом и ничегошеньки не делала. Ей запрещалось читать книги из опасения, что она слишком увлечется и забудет посматривать на дверь. Разрешались кроссворды, поскольку не считались такими захватывающими. Зато она связала кучу вещей и подумывала заняться плетением кружев.
Со временем дверь занимала в ее воображении все больше места. Элли представляла, как открывает ее в неурочный час и видит… что?!
Но как бы живо она ни представляла себе эту картину, внутри непременно оказывалось нечто самое обыденное. Щетки и тряпки. Спортивное снаряжение. Галоши и поношенная одежда. Ну что еще может быть в чулане? Что еще может там оказаться?!
Иногда, захваченная своими фантазиями, она вдруг оказывалась стоящей у стола. Мало того, временами подходила к двери. Однажды даже положила ладонь на ручку, прежде чем отстраниться. Но мысль о потере работы неизменно ее охлаждала.
Все это ужасно бесило.
Дважды, во время ее смены, в офисе появлялся мистер Тарблеко, в неизменном черном костюме с одним и тем же узким черным галстуком.
– У вас есть часы? – спрашивал он.
– Да, сэр.
В первый раз Элли вытянула руку, но презрительная мина, с которой тот проигнорировал жест, послужила хорошим уроком: во второй его визит она вела себя сдержаннее.
– Уходите. Вернетесь через сорок минут.
Элли отправилась в маленькую чайную по соседству. Утром она принесла с собой пакетик с ланчем: сэндвич с колбасой, политой майонезом, и яблоко, но от растерянности позабыла в столе, а потом побоялась вернуться. Пришлось побаловать себя изысканным «дамским ланчем», который в нынешнем настроении она не смогла оценить по достоинству. Элли вытерла губы, оставила официантке десятицентовик на чай и подошла к зданию офиса ровно через тридцать восемь минут после ухода. Еще через две минуты она потянулась к ручке двери.
Мистер Тарблеко, словно поджидавший ее, вылетел из офиса, надевая на ходу шляпу. Он никак не комментировал ее пунктуальность; мало того, вроде бы даже не заметил присутствия подчиненной. Просто промчался мимо, словно ее вообще не существовало.
Ошеломленная Элинор вошла, закрыла дверь и уселась за стол. Только сейчас ее осенило: мистер Тарблеко был невероятно, сказочно богат. Подобное высокомерие присуще именно людям, которые имеют столько денег, что могут позволить себе роскошь добиваться своего даже в мелочах, поскольку всегда найдутся те, кто готов им услужить. Особи его типа не знают, что такое благодарность, и не дают себе труда быть вежливыми, ибо им даже в голову не приходит, что можно вести себя как-то иначе.
И чем больше Элли думала об этом, тем больше злилась. Она, разумеется, не коммунистка, но все же ей казалось, что у человека должны быть определенные права и одно из них – право на обычную учтивость. Крайне неприятно, когда с тобой обращаются как с предметом мебели. Мало того, это унизительно. Будь она проклята, если еще раз стерпит подобное отношение!
Прошло шесть месяцев.
Дверь открылась, и в комнату ворвался мистер Тарблеко, с таким видом, словно выходил на несколько минут.
– У вас есть часы?
Элли открыла ящик стола, бросила туда вязанье, открыла второй ящик и вынула пакет с ланчем.
– Да.
– Уходите. Вернетесь через сорок минут.
Она вышла на улицу. Стоял месяц май, неподалеку раскинулся Центральный парк, поэтому она поела там, у маленького пруда, где дети пускали игрушечные кораблики. Элли кипела от ярости. Она хороший работник, в самом деле хороший! Сознательная, пунктуальная, никогда не брала отпуск по болезни! Мистеру Тарблеко стоило бы это ценить и уж во всяком случае не обращаться с ней так мерзко.
Ей ужасно хотелось опоздать, но совесть не позволила. Добравшись назад ровно через тридцать девять с половиной минут после ухода, она встала прямо напротив двери, так, чтобы мистеру Тарблеко ничего не оставалось, кроме как заговорить с ней. Если это будет стоить ей работы… что ж, чему бывать, того не миновать.
Вот до чего дошла скромная Элинор Войт!
Через тридцать секунд дверь распахнулась, и на пороге показался мистер Тарблеко. Не останавливаясь и не выказывая ни малейших эмоций, он подхватил Элли под мышки, легко поднял и переставил в сторону. И исчез. Только эхо шагов отдавалось в коридоре.
Какая наглость! Какое бесстыдное, беспардонное нахальство!
Элли вернулась в офис, но не смогла заставить себя сесть за стол: слишком была расстроена. Вместо этого она принялась мерить шагами комнату, споря с собой, выкрикивая вслух то, что должна была сказать – и сказала бы, задержись мистер Тарблеко хоть ненадолго. Чувствовать, что тебя поднимают и переставляют, как… как… Невыносимо!
И особенно неприятно то, что даже излить свое раздражение некому!
Наконец она все же успокоилась настолько, что обрела способность мыслить связно и поняла, что ошибалась. Все же существовало кое-что… кое-что… скорее, правда, чисто символическое, чем существенное или материальное… на которое она готова отважиться!
Она могла открыть эту дверь.
Элли не поддалась первому порыву. Она была женщиной аккуратной и даже педантичной. Поэтому сначала хорошенько продумала свои действия. Мистер Тарблеко крайне редко показывался в офисе: всего два раза, пока она здесь работала, а прошло уже больше года. Более того, шансы на его возвращение в третий раз всего несколько минут спустя после ухода совершенно незначительны. Он ничего не оставил в комнате, это видно с первого взгляда: обстановка офиса была почти спартанской. Да и никакой работы для него здесь нет.
Но Элли на всякий случай заперла входную дверь, а для верности сунула в ручку ножку своего стула. Даже если у кого и есть ключ, в комнату все равно не войти. Потом приложилась ухом к замочной скважине и прислушалась, не идет ли кто.
Тишина.
Как ни странно, но теперь, когда она решилась, время, казалось, замедлило бег, а комната увеличилась в размерах. Целая вечность ушла на то, чтобы пересечь огромное пустое пространство между ней и дверью чулана. Рука, тянувшаяся к ручке, проталкивалась сквозь вязкий, как патока, воздух. Пальцы один за другим смыкались вокруг гладкого шарика, и за это время в голове нашлось достаточно места для тысячи сомнений. Откуда-то донесся звук… работающего механизма? Тихое жужжание, похоже, неслось из чулана.
Она вложила ключ в скважину и открыла дверь.
Перед ней стоял мистер Тарблеко.
Элли взвизгнула и отшатнулась. Но оступилась, подвернула щиколотку и едва не упала. Сердце колотилось так отчаянно, что заныла грудь.
Из чулана на нее злобно пялился мистер Тарблеко с белым, как лист бумаги, лицом.
– Единственное правило, – холодно и бесстрастно выговорил он. – Единственное правило, и вы его нарушили.
Еще секунда – и он выступил из чулана.
– Плохая рабыня. Очень непослушная рабыня.
– Я… я… я…
Язык не повиновался Элли: слишком велико оказалось потрясение.
– Я, – выдохнула она наконец, – вовсе не рабыня!
– А вот тут ты ошибаешься, Элинор Войт. Сильно ошибаешься. Открой окно! – велел мистер Тарблеко.
Элли подошла к окну и подняла жалюзи. На подоконнике стоял маленький кактус в горшочке. Элли перенесла его на стол и открыла окно. Оно поддалось не сразу, так что пришлось применить силу. Наконец нижняя рама пошла вверх, сначала медленно, потом чуть быстрее. Легкий свежий ветерок коснулся волос.
– Взбирайся на подоконник.
– Я этого…
«…не сделаю», – хотела сказать она, но, к своему величайшему изумлению, обнаружила, что покорно лезет на подоконник. И при этом не в состоянии справиться с собой. Похоже, собственной воли у нее не осталось.
– Садись, свесив ноги.
Все происходило словно в жутком, уродливом кошмаре из тех, о которых знаешь, что этого не может быть на самом деле, силишься проснуться, но никак не получается… Тело больше ей не повиновалось. Она полностью потеряла над ним контроль.
– Не прыгай, пока я не прикажу.
– А вы хотите, чтобы я прыгнула? – дрожащим голосом пролепетала Элли. – О, пожалуйста, мистер Тарблеко…
– А теперь посмотри вниз.
Офис располагался на девятом этаже. Элли, урожденной жительнице Нью-Йорка, эта высота не казалась такой уж впечатляющей. Но отсюда, с подоконника… Пешеходы были не больше муравьев, автобусы и автомобили – размером со спичечную коробку. До нее доносились гудки, шум автомобильных двигателей, птичье пение – обычные повседневные звуки весеннего дня в большом городе. А земля была ужасно далеко! И между ней и Элли ничего, кроме воздуха! Единственное, что отделяет ее от смерти, – пальцы, судорожно вцепившиеся в раму.
Элли остро ощущала, как земное притяжение манит ее, зовет к серому бетону тротуара. Перед глазами все плыло от головокружения и болезненного, тяжело ворочавшегося в животе стремления разжать руки и совершить хоть и короткий, но полет.
Она зажмурилась и почувствовала, как по щекам катятся горячие слезы.
Судя по голосу, мистер Тарблеко стоял прямо за спиной.
– Если я велю тебе прыгнуть, Элинор Войт, ты это сделаешь?
– Да, – пропищала она.
– Теперь скажи: как назвать человека, способного прыгнуть из окна только потому, что кто-то приказал?
– Э… рабом.
– В таком случае кто же ты есть?
– Рабыня! Рабыня! Я рабыня!
Она рыдала от страха и унижения.
– Не хочу умирать! Я стану вашей рабыней, кем угодно, только не убивайте меня!
– А если так, какой именно рабыней ты должна стать?
– Хо… хорошей. Послушной.
– Слезай с окна.
Элли с облегченным вздохом повернулась и встала на пол. Колени мгновенно подогнулись. Пришлось схватиться за подоконник, чтобы не упасть. Мистер Тарблеко смотрел на нее строгим немигающим взглядом.
– Ты получила первое и единственное предупреждение, – объявил он. – Если снова ослушаешься или попытаешься уволиться, я прикажу тебе прыгнуть из окна.
Он вошел в чулан и закрыл за собой дверь.
До конца смены оставалось два часа: только-только, чтобы успеть взять себя в руки. Дождавшись появления взъерошенного молодого поэта, Элли уронила ключ в сумочку и молча, даже не поздоровавшись, прошла мимо. Потом отправилась в ближайший гостиничный бар и заказала джин с тоником.
Следовало о многом поразмыслить.
Характеру Элинор Войт были присущи находчивость и изобретательность. До встречи с покойным мужем она служила исполнительным секретарем, а всем известно, что любой босс при хорошем исполнительном секретаре чувствует себя как за каменной стеной и может спокойно передоверить ему свой бизнес. До банковского краха она вела довольно богатый дом и железной рукой правила тремя слугами. Принимала гостей. Некоторые ее вечеринки требовали тщательного планирования и долгой подготовки. И если бы не Депрессия, Элли наверняка занимала бы куда более высокое положение, чем сейчас.
Она не желает и не будет рабыней!
Но прежде чем найти выход из переплета, в который она попала, нужно разобраться и понять, что происходит. Во-первых, чулан. Мистер Тарблеко покинул офис, и не успела она оглянуться, как он уже сидит в чулане. Что-то вроде потайного хода… нет, это одновременно и слишком просто, и чересчур сложно. Перед тем как открыть дверь, она слышала шум работающих механизмов. Значит, какое-то устройство для транспортировки! То, в существование которого она еще вчера не поверила бы. Телепортация или машина времени.
Чем больше Элли думала об этом, тем сильнее склонялась к мысли о машине времени. И дело не только в том, что телекинез был темой воскресных развлекалок и сериалов с Баком Роджерсом, а «Машина времени» – известный роман мистера Герберта Уэллса. Хотя, нужно признать, это тоже играет роль. Но устройство для телепортации должно где-то иметь своего двойника, а у мистера Тарблеко не было времени выйти из здания.
А вот теория машины времени многое объясняет! Долгие периоды отсутствия ее нанимателя. Необходимость постоянно наблюдать за аппаратом, когда он бездействует, чтобы кто-то другой им не воспользовался. Неожиданное появление сегодня мистера Тарблеко и его способности к внушению, которыми не обладает ни одно человеческое существо на Земле.
И тот факт, что Элли больше не могла думать о мистере Тарблеко как о человеке.
Она едва притронулась к джину, но сейчас у нее не хватило терпения допить стакан. Поэтому она бросила на стойку долларовую банкноту и, не дожидаясь сдачи, ушла.
За время, понадобившееся ей, чтобы прошагать полтора квартала до офиса и подняться на лифте на девятый этаж, Элинор успела все продумать. Быстро пройдя по коридору, она без стука открыла дверь.
Взъерошенный молодой человек поднял растерянные глаза от исписанного бумажного листка.
– У вас есть часы?
– Д-да, но мистер Тарблеко…
– Уходите. Вернетесь через сорок минут, – бросила Элли, с мрачным удовлетворением наблюдая, как молодой человек сует ключ в один карман, листок – в другой и направляется к порогу.
«Хороший раб», – подумала она. Может, он уже подвергся тому небольшому испытанию, которое пришлось перенести и ей, и мистер Тарблеко сыграл с ним свой коронный трюк. Скорее всего, каждый служащий проходил через это ритуальное порабощение. Что же, мистер Тарблеко нашел неплохой способ держать их на коротком поводке. Однако проблемой рабовладения во все века было нежелание рабов проявлять инициативу – по крайней мере, идущую на пользу хозяину.
Элли открыла сумочку, вынула ключ и подошла к чулану.
И на секунду замялась. Достаточно ли она уверена, чтобы рискнуть жизнью?
Но логика была безупречной. Ей не дали второго шанса. Знай мистер Тарблеко, что она решит открыть дверь во второй раз, то просто-напросто приказал бы ей прыгнуть вниз при первом нарушении. А значит, он отнюдь не ясновидящий.
Элли набрала в грудь воздуха и открыла дверь.
Внутри оказался целый мир.
Долго… наверное, целую вечность Элли разглядывала огромный унылый город, разительно не похожий на Нью-Йорк. Правда, таких высоких зданий она еще не видела: мили и мили, устремленные в небо. Между домами тянулись паутины воздушных переходов, совсем как в «Метрополисе». Но в фильме красота была невероятной, а здешние сооружения меньше всего претендовали хотя бы на внешнюю презентабельность. Скорее уж были уродливы, как смертный грех: серые, грязные, без окон. Вдоль улиц тянулись ровные линии резкого света, а под их беспощадным сиянием шагали мужчины и женщины в униформах, безжизненные, как роботы. За окном офиса стоял чудесный яркий день. Но за дверью чулана было темно.
И шел снег.
Элли нерешительно ступила в чулан. Едва ее нога коснулась пола, помещение словно стало расширяться во все стороны. Она стояла в центре огромного круга, образованного дверями. Но все они, кроме двери в офис и в зимний мир, были закрыты. Около каждой на вбитых в простенки крючках висели костюмы десятков различных эпох и культур. Элли показалось, что она узнает римские тоги, вечернее платье Викторианской эпохи, кимоно… Остальное она видела впервые.
Около двери в зиму находился длинный плащ. Элли завернулась в него и обнаружила внутри нечто вроде верньера. Повернула вправо – и плащ мгновенно нагрелся. Повернула влево – снова стал холодным. Она теребила верньер, пока не добилась нужной температуры. Потом распрямила плечи, еще раз глубоко вздохнула и шагнула в неприветливый город.
Послышалось легкое шипение, словно загорелась люминесцентная лампа, и она оказалась на улице. И тут же повернулась, желая получше рассмотреть, что у нее за спиной. Там высился прямоугольник из какого-то гладкого черного материала. Она постучала по нему костяшками пальцев. Твердый. Но стоило поднести к поверхности ключ, как прямоугольник замерцал и снова открыл это странное пространство между мирами.
Значит, дорогу домой можно найти в любой момент.
По обе стороны ее прямоугольника на некотором расстоянии, в самом центре большой безликой площади, стояли еще два точно таких же: то ли огромные киоски, то ли очень низкие здания. Элли обошла и их, простукивая каждый своим ключом. Открылся только один.
Первым делом следовало обнаружить, где – или, скорее, когда – она находится. Поэтому она заступила путь одному из сгорбленных, едва бредущих людей.
– Простите, сэр, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Мужчина поднял безнадежное, какое-то стертое лицо. На шее блеснуло серое металлическое кольцо.
– Hawrzat dagtiknut? – в свою очередь, осведомился он.
Элли в ужасе отступила, а незнакомец, словно надувная игрушка, на секунду придавленная чьей-то бесцеремонной ногой, потащился дальше спотыкающейся походкой.
Элли, не выбирая выражений, выругала себя. Ну разумеется! Язык должен был измениться за неизвестно сколько столетий. Что ж, это означает только то, что сбор информации затруднен. Но ей к трудностям не привыкать. В тот вечер, когда Джеймс покончил с собой, именно ей пришлось отмывать стены и пол. После этого она твердо уверилась в том, что способна добиться всего, если задастся целью.
Сейчас самое главное – не заблудиться.
Она еще раз внимательно оглядела площадь, с ее дверями в различные эпохи в самом центре. Придется дать ей название… Таймс-сквер. Вполне подойдет.
Выбрав наугад одну из широких улиц, выходившую на площадь, Элинор решила, что это будет Бродвей.
Она направилась вниз по Бродвею, следя за всем и всеми. Некоторые из людей-зомби тащили сани с какими-то сложными механизмами. Другие сгибались под мягкими полупрозрачными мешками, заполненными мутной жидкостью и неясными формами. В воздухе стоял отвратительный запах, но источник смрада был ей неизвестен.
Она прошла уже квартала три, когда завыли сирены: пронзительные душераздирающие звуки, сверлившие уши и отдававшиеся эхом от стен зданий. Уличные огни гасли и зажигались на счет один-два. Властный голос ревел из невидимых динамиков:
– Akbang! Akbang! Kronzvarbrakar! Zawzawstrag! Akbang! Akbang!
Люди, не торопясь, стали поворачиваться, касаться руками ничем не примечательных серых табличек рядом с неприметными дверями и исчезать в зданиях.
– О дьявол, – пробормотала Элли.
За спиной началась какая-то суматоха. Элли повернулась и увидела нечто совсем уже странное.
Девушка лет восемнадцати-девятнадцати в летней одежде – мужских брюках и цветастой блузке с короткими рукавами – в панике мчалась по улице, хватаясь за безразличных людей-зомби, умоляя о помощи.
– Пожалуйста! – кричала она. – Помогите! Кто-нибудь… мне нужна помощь!
С каждым выдохом из ее рта вырывались клубы пара. Раз-другой она бросалась к зданиям и шлепала ладонью по жирным от тысяч людских рук пластинкам. Ни одна дверь не открылась.
Девушка поравнялась с Элли и, уже совершенно отчаявшись, механически повторила:
– Пожалуйста.
– Я помогу вам, дорогая, – пообещала та.
Девушка взвизгнула и порывисто обняла ее.
– О, спасибо, спасибо, спасибо вам, – повторяла она как заведенная.
– Идите за мной и не отставайте, – велела Элли и двинулась дальше, почти наступая на пятки одному из безжизненных зомби. Улучив момент, когда он стукнул рукой по табличке, но еще не успел войти, она схватила его за тунику из грубой ткани и дернула. Он обернулся.
– Vamoose, – бросила она непреклонно, ткнув пальцем куда-то себе за плечо.
Зомби отошел. Хотя слово он слышал впервые, тон и жест оказались достаточно красноречивы.
Элли вошла в здание, таща за собой девушку. Дверь за ними закрылась.
– Вот это да! – восхищенно ахнула незнакомка. – Как вам это удалось?
– Мы попали в рабовладельческую культуру. Рабу, для того чтобы выжить, прежде всего необходимо подчиняться всякому, кто ведет себя как хозяин. А теперь назовите ваше имя и объясните, как попали сюда, – велела Элли, одновременно оглядывая помещение. Огромное, тускло освещенное, оно не имело внутренних перегородок. Повсюду виднелись лишь колонны и узкие металлические лестницы без перил.
– Меня зовут Надин Шепард. Я… там была дверь! Я вошла в нее и очутилась здесь! Я…
Бедняжка была на грани истерики.
– Знаю, дорогая. Скажите, откуда вы?
– Чикаго. На Северной стороне, рядом с…
– Не где, дорогая. А когда. Какой у вас год?
– Э… две тысячи четвертый. А разве нет?
– Не здесь. И не сейчас.
Серые люди кишели повсюду, передвигаясь так же неохотно, но строго придерживаясь пространства внутри желтых линий, нарисованных на бетонном полу. Пахло от них едко и малоприятно. Все же…
Элли шагнула вперед и встала прямо перед одним из печальных созданий, на этот раз женщиной. Когда та остановилась, Элли сняла с ее плеч тунику и отступила. Женщина без всякого раздражения и протестов возобновила свою странную прогулку.
– Ну вот и все, – кивнула Элинор, отдавая тунику девушке. – Наденьте, дорогая, вы, должно быть, замерзли. Смотрите, руки у вас совершенно синие.
И действительно, внутри было не многим теплее, чем на улице.
– Я Элинор Войт, миссис Джеймс Войт.
Трясущаяся от холода Надин накинула неуклюже сшитую одежку, но вместо того, чтобы поблагодарить, заявила:
– Ваше лицо мне знакомо.
Элли, в свою очередь, присмотрелась к ней. Довольно хорошенькая, хотя, как ни странно, совсем не пользуется косметикой. Правильные черты лица…
– И мне ваше тоже. Не могу припомнить, где и когда мы могли видеться, но…
– Неважно, – отмахнулась Надин, – лучше скажите, где я и что здесь происходит.
– Честно говоря, сама не знаю, – вздохнула Элли. Даже сквозь стены доносился вой сирен и рычание динамиков. Если бы только здесь было посветлее! Она никак не могла понять плана и назначения здания.
– Но вы должны знать! Вы так уверенно, так спокойно держитесь! Вы…
– Я здесь такой же изгой, как вы, дорогая. Просто стараюсь сообразить, как лучше поступить в каждый конкретный момент. Могу сказать одно: мы в далеком-далеком будущем. Несчастные, деградировавшие создания, которых вы видели на улице, – все они рабы высшей расы: назовем хозяев Послелюдьми. Послелюди очень жестоки и могут путешествовать во времени так же легко, как вы и я на поезде из одного города в другой. И это все, что мне известно. Пока.
Надин приложилась глазом к крошечной щели в двери, которую Элли перед этим не заметила.
– Что это? – воскликнула она.
Элли заняла ее место у щели и увидела, как огромная, громоздкая, заполонившая всю ширину улицы машина остановилась в квартале от здания. Оттуда посыпались похожие на насекомых твари, нечто вроде роботов, а может, просто люди в доспехах, и, заполонив тротуары, принялись исследовать каждую дверь. Сирены и динамики смолкли. Уличные огни снова горели ровно.
– Нам пора уходить, – сообразила Элли.
Громоподобный механический голос сотряс здание:
– Akbang! Akbang! Zawzawksbild! Alzowt! Zawzawksbild! Akbang!
– Скорее!
Элли схватила Надин за руку, и они побежали.
Серый народец без особых эмоций отклонился от заданного курса и неспешно двинулся к выходам.
Элли и Надин попытались держаться подальше от дорожек, но воздух стал вибрировать все с большей силой, по мере того как они отходили в сторону. Кожу жгло и саднило, поэтому им довольно скоро пришлось вернуться на полосу, ограниченную желтыми линиями. Сначала им удавалось протискиваться мимо зомби, а потом и попросту расталкивать их, расчищая путь. Но все новые процессии неумолимым шагом спускались с металлических лестниц. Лифты, низвергавшиеся с самого потолка, выплевывали сотни таких же рабов с застывшими лицами. Откуда-то из тусклых глубин здания выливались потоки одинаковых зомби.
Поход сквозь бастионы становился все труднее. Женщин постоянно относило назад, беспомощных, как винные пробки, смытые дождем в полноводную реку. В конце концов их вытеснили сквозь дверной проем и наружу.
Где уже ждала… полиция?
При виде Элли и Надин – их было нетрудно выделить из бесцветного однообразия толпы – две закованные в латы фигуры выступили вперед и размахнулись длинными палками.
Элли успела поднять руку, отражая удар, и палка тяжело опустилась на ее запястье.
Ужасная, режущая боль, страшнее которой она в жизни не испытывала, почти парализовала ее. На какое-то хмельное, головокружительное мгновение Элли испытала странное, восторженное ощущение бытия и подумала:
«Если я смогу справиться с этим, значит вынесу все».
Но тут мир погас.
Элли очнулась в тюремной камере.
Комнатка была маленькой, квадратной, без окон и дверей. С неопределенного цвета потолка лился убогий ровный свет. По периметру помещения шла скамья. В центре зияла дыра, о назначении которой красноречиво говорил исходивший оттуда смрад.
Элли села.
На скамье напротив, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала Надин.
Итак, ее отважное маленькое приключение закончилось провалом. Она восстала против тирании мистера Тарблеко, и теперь ее постигла судьба большинства мятежников. Во всем виновата ее собственная глупость. Она действовала нерасчетливо, непродуманно, не собрав информацию и не изучив врага. Пошла против силы, способной с легкостью покорять пространство и время, вооруженная всего лишь носовым платком и запасными очками, и эта сила, разумеется, в два счета смела ее, приложив минимум усилий.
Они даже не потрудились отнять ее сумочку.
Элли покопалась в ней, нашла завернутую в целлофан карамельку, сунула в рот и принялась безрадостно сосать. Надежда ее покинула.
И все же, кроме надежды, оставались еще и обязательства.
– Ты в порядке, Надин? – выдавила она. – Чем я могу помочь?
Надин подняла залитое слезами лицо.
– Я всего лишь вошла в дверь. Только вошла. Не сделала ничего дурного, или подлого, или… совсем ничего. И теперь я здесь! – захныкала она и с внезапно полыхнувшей яростью взвизгнула: – Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты!
– Я? – изумленно ахнула Элли.
– Вы! Вы не должны были позволить им схватить нас! Нужно было отвести меня в укрытие, а потом спокойно вернуть домой! Но вам лишь бы сделать по-своему! Глупая, бесполезная старуха!
Элли едва удержалась, чтобы не влепить оплеуху юной леди. Но сказала себе, что Надин еще совсем ребенок и, похоже, поколение девиц 2004 года растет не слишком смышленым. Вполне возможно, люди двадцать первого века слабы и изнеженны, поскольку все делают за них роботы, а им остается только сидеть и слушать весь день радио. Поэтому она придержала не только руку, но и язык.
– Не волнуйтесь, дорогая, – утешила она. – Мы выберемся отсюда. Как-нибудь.
Надин недоверчиво уставилась на нее потухшими глазами.
– Как?! – выпалила она.
А вот на это у Элли ответа не было.
Время шло. По прикидкам Элли, они сидели здесь не один час. И по мере того, как тянулись эти бесконечные часы, она – больше от скуки, чем в надежде, что из ее выкладок будет хоть какой-то толк, – снова принялась анализировать ситуацию.
Каким образом Послелюди выследили ее?
Должно быть, некое устройство на двери в будущее предупредило их о появлении нежеланной гостьи. Но полиция нашла ее так быстро и уверенно. По-видимому, точно знала, где искать. Машина подъехала прямо к зданию, а потоки нелюдей вынесли ее в руки насекомоподобных существ.
Значит, в ней самой или на ней имеется нечто вроде маячка, оповестившего Послелюдей о ее появлении.
Элли с подозрением посмотрела на сумочку. Может…
Она порывисто вытряхнула содержимое сумки на скамью и принялась лихорадочно рыться в поисках предателя. Так… несколько карамелек, кружевной платочек, полпачки сигарет, авторучка, футляр для очков, пузырек с аспирином, ключ от дома… и еще один ключ, к чулану, – единственная вещь, полученная непосредственно от мистера Тарблеко. Элли схватила ключ.
На вид ничего особенного. Элли потерла его, понюхала, осторожно коснулась языком. Во рту стало кисло. Вкус такой, словно лижешь батарейку.
Язык защипало, словно от слабого электрического тока. Очевидно, ключ все-таки не простой.
Она подняла очки на лоб, поднесла эту штуку к глазам и прищурилась. Не отличишь от обычного ключа, каких она перевидала сотни… и все же не совсем. На нем нет клейма фирмы, а это уже странно, поскольку ключ выглядит совсем новеньким. Верхняя часть была покрыта причудливыми геометрическими рисунками.
Но рисунки ли это?
Она подняла голову и наткнулась на немигающий пристальный взгляд Надин: так обычно смотрят кошки.
– Надин, детка, ваши глаза моложе моих, не присмотритесь ли к этому? Похоже на крохотные переключатели, или я ошибаюсь?
– Что?
Надин взяла протянутый ключ, хорошенько изучила, ткнула в него ногтем.
Шур-р-х!
Словно молния вспыхнула!
Когда Элли проморгалась и снова обрела способность видеть, оказалось, что одна стена камеры исчезла.
Надин подступила к самому краю, вглядываясь в даль.
– Смотрите! – вскрикнула она и, когда Элли, повинуясь призыву, подошла ближе, обхватила ее за талию и шагнула в пропасть.
Элли вскрикнула.
Женщины вели полицейскую машину по Бродвею к Таймс-сквер. Несмотря на множество приборов, окружавших лобовое стекло, управлять ею было проще простого: толкни единственный рычаг вперед, и скорость увеличится, отведи влево или вправо – машина послушно повернет. Очевидно, здешней полиции особенного ума не полагалось: насколько могла видеть Элли, ни на механизме управления, ни на дверях не было замков. По-видимому, зомби были настолько послушны, что ничего запирать не требовалось. Этим и объяснялась легкость их побега.
– Откуда ты узнала, что машина стоит прямо внизу? – удивлялась Элли. – И что мы сможем ее вести? Меня чуть удар не хватил, когда мы свалились едва ли не на сиденья! Как же ты догадалась столкнуть меня? Сама бы я ни за что не решилась.
– Блестящая мысль, верно? Слизала из гонконгского боевика, – ухмыльнулась Надин. – Отныне зовите меня просто Мишель Йо.
– Как скажешь.
Похоже, она слишком поспешно судила о девушке и люди двадцать первого века не совсем уж нежные фиалочки.
Квадратная стеклянная пластинка под лобовым стеклом вспыхнула и ожила. Послышалось тихое жужжание. Белые светящиеся точки заплясали, дрогнули и слились, образуя лицо.
Лицо мистера Тарблеко.
– Хронопреступники Эры Спада! – прогремел его голос из скрытого динамика. – Слушайте и повинуйтесь!
Элли взвизгнула и швырнула сумочку на визи-пластину.
– Не слушай его! – приказала она Надин. – Лучше попробуй найти способ выключить эту штуку.
– Немедленно остановите украденный транспорт!
К своему ужасу, Элли обнаружила, что оттягивает рычаг, снижая скорость машины. Но тут Надин в слепом подчинении неумолимому голосу мистера Тарблеко тоже вцепилась в рычаг, однако рука ее соскользнула, и девушка с тихим воплем навалилась на него всей тяжестью, толкнув вбок.
Машину занесло, ударило о стену здания и перевернуло, но Надин, мгновенно опомнившись, открыла люк на крыше и потащила Элли в образовавшееся отверстие.
– Давай! – завопила она.
Выбравшись из машины, они бросились вперед по улице. Вскоре они добрались до Таймс-сквер и круга дверей в центре. Уличные огни вспыхивали и гасли, динамики вопили: «Akbang! Akbang!», где-то, приближаясь, звучала сирена. Элли постучала ключом по ближайшей двери. Ничего. Следующая. Ничего.
Она бежала по кругу, царапая ключом каждый вход, и наконец… вот оно!
Она сжала руку Надин, и обе ввалились внутрь.
Внутреннее пространство расширялось огромным колесом по всем направлениям. Элли повернулась. Повсюду двери, но все закрыты. Она не имела ни малейшего представления, которая ведет в ее родной Нью-Йорк.
Погодите-ка! У дверей висят костюмы соответствующих эпох! Если обойти каждую, пока не отыщется пиджачная пара…
– О господи! – выдохнула Надин, хватая ее за руку.
Элли повернулась, поискала взглядом и увидела. Вход… тот самый, через который они прошли… снова открыт. И на пороге стоял мистер Тарблеко, вернее, если быть точной, три мистера Тарблеко.
– Сюда! Быстро! – отчаянно завопила Надин, распахивая ближайшую дверь.
Они поспешно нырнули в нее.
– Oolostullatu ashulalumoota, – пропела женщина в спортивном костюме, сунув под нос Элли дощечку с зажимом, которую держала в руке. – Oolostullati utalurin.
– Я… я не понимаю, о чем вы, – заикаясь, пролепетала Элли.
Они стояли на зеленом откосе, спускавшемся прямо к океану. Там, у самого берега, гигантские строительные машины, управляемые мужчинами и женщинами (да-да, именно женщинами: самое поразительное и странное зрелище из всех, что ей пришлось увидеть сегодня), воздвигали исполинское загадочное сооружение, живо напомнившее Элли изображение вавилонской башни из учебников воскресной школы. Легкий тропический ветерок развевал ее волосы.
– Эра Спада, Амерлинго, – объявила дощечка. – Точный период неясен. Прошу ответить на несколько вопросов. Газ – для освещения или для автомобилей?
– В основном для автомобилей. Хотя еще есть несколько…
– Яблоки – для еды или вычислений?
– Для еды, – ответила Элли.
– Для того и другого, – выкрикнула Надин.
– Возможности – для мечты или возрождения?
Женщины промолчали.
– Ранний Атомный период, до и после Хиросимы, для каждой – свое. Вы почувствуете легкий дискомфорт. Не волнуйтесь. Это для вашего же блага.
– Пожалуйста…
Элли перевела взгляд с дощечки на женщину и обратно, не зная, к кому обратиться.
– Что происходит? Где мы? У нас так много…
– Сейчас не время, – нетерпеливо бросила женщина. Ее выговор не был похож ни на один из слышанных Элли ранее.
– Вам должны внушить понятие о доктрине, принципах преданности и преподать основы хроновоенной подготовки. Нам отчаянно не хватает хроновоинов. Эта база утром будет уничтожена.
– Что?..
– Дайте мне ваш ключ.
Элли не задумываясь протянула ей ключ, и тут же на нее нахлынула волна черной тошноты. Она покачнулась, стала падать и потеряла сознание еще до того, как ударилась о землю.
– Хочешь героина?
Лицо сидевшего напротив мужчины было покрыто татуировкой, изображавшей темных угрей. Широкая улыбка обнажала сточенные треугольником кинжально-острые зубы.
– Простите? – пролепетала Элли, не понимая, где находится и как сюда попала. Кроме того, и смысл слов этого неприятного типа оставался для нее загадкой.
– Героин, – повторил он, сунув ей под нос открытую металлическую коробочку с белым порошком. – Дать понюшку?
– Нет, спасибо, – осторожно отказалась Элли, боясь оскорбить незнакомца. – У меня на него аллергия.
Мужчина, брезгливо фыркнув, отвернулся.
Какая-то девушка, сидевшая рядом, озадаченно протянула:
– Кажется, мы с вами знакомы?
Элли повернулась. На нее смотрела Надин.
– Ну как же, дорогая! Надеюсь, вы не забыли меня?
– Миссис Войт? – ахнула Надин. – Но вы… вы так помолодели!
Руки Элли сами собой потянулись к лицу. Кожа оказалась упругой и гладкой. Вяло обвисший подбородок подтянулся. Проведя ладонями по волосам, она убедилась, что они снова стали густыми и пышными.
Ей вдруг отчаянно захотелось взглянуть в зеркало.
– Должно быть, они сделали что-то, пока я была в обмороке.
Она легко коснулась висков, кожи вокруг глаз…
– Да на мне нет очков! Я прекрасно вижу!
Она огляделась. Помещение, в котором они находились, было еще более убогим, чем тюремная камера, откуда они бежали. Только две металлические скамьи, стоявшие одна напротив другой, и на них сидела самая разношерстная компания мужчин и женщин, которую когда-либо доводилось видеть Элли. Одна из женщин весила не менее трехсот фунтов. Ни унции жира – сплошные мускулы. Рядом устроился парнишка-альбинос, настолько тщедушный и хрупкий, что казался почти невещественным. Настоящий эльф. Правда, первое впечатление было ошибочным: стоило лишь взглянуть на его умную физиономию и горящие глаза, чтобы безошибочно признать в нем одного из самых опасных типов на свете. Что же до остальных… ни у кого не наблюдалось ни хвоста, ни рогов, зато внешность была достаточно красноречивой.
Эльф подался вперед:
– Вы из Эры Спада, верно? Если сумели пережить такое, значит должны рассказать, как попали сюда.
– Я…
– Они стараются убедить вас, что выхода нет и что вы, в сущности, словно мертвы, но не верьте! Я ни за что не завербовался бы, если бы не нашел способ после всего этого вернуться, – подмигнув, объяснил он, снова усаживаясь. – Ситуация, разумеется, безнадежна. Но я бы не принимал ее всерьез.
Элли ошарашенно моргнула. Здесь что, одни психи?
В этот момент с потолка спустилась и зависла визи-пластина, очень похожая на ту, что была в полицейской машине. В стеклянном квадрате появилось женское лицо.
– Герои! – объявила она. – Я приветствую вас. Как вам уже известно, мы на переднем крае битвы. Империя Послелюдей неотвратимо движется назад, в свое прошлое – наше настоящее, захватывая по году за одну атаку. К нынешнему моменту Оптимизированная Рациональность Истинных Людей потеряла в этой борьбе пять тысяч триста четырнадцать лет.
Ее глаза яростно сверкнули.
– Но их наступление будет остановлено здесь! До сих пор мы проигрывали, поскольку, живя в прошлом Послелюдей, не можем получить техническое превосходство над ними! Каждое изобретенное нами оружие легко и без усилий переходит к ним в руки.
Но мы все равно намереваемся бороться и победить, пусть не военной техникой, но тем качеством, которым они, не будучи людьми, не могут обладать. И это качество – человеческий характер! Наши исследования глубокого прошлого показали, что любая самая прогрессивная технология пасует перед истинной отвагой и превосходящими силами противника. Один человек с санстрокером может пасть жертвой дикарей, вооруженных всего лишь нейтронными бомбами, если таковых достаточно и сами дикари готовы умереть за идею. Армию с бластерами не слишком сложно уничтожить палками, камнями и железной решимостью. Через минуту ваш транспорт вместе с миллионами ему подобных приплывет к пристани в нуль-времени. Вы наденете респираторы и высадитесь на берег, где найдете временны́е шлюпки. Управление каждой требует двух операторов – пилота и стрелка. Пилот подведет шлюпку как можно ближе к дредноутам Послелюдей. Стрелок приведет в действие хроноразрушающую торпеду.
«Безумие! – подумала Элли. – Я не собираюсь делать ничего подобного».
Но одновременно с этой мыслью пришло осознание того факта, что она обладает навыками наведения торпеды. Должно быть, ей внушили эти знания, когда вернули молодость и хорошее зрение.
– Из вас выживет лишь один на тысячу, чтобы добраться до половины пути. Но те немногие, кто сумеет приблизиться к дредноутам, оправдают жертвы остальных. Ибо своей гибелью вы убережете человечество от порабощения и вымирания! Мученики, я приветствую вас! – воскликнула она, потрясая сжатым кулаком. – Мы – ничто! Рациональность – все!
Присутствующие дружно вскочили, повернулись к визи-экрану и воздели сжатые кулаки, скандируя хором:
– Мы – ничто! Рациональность – все!
Элли, ужасаясь и не веря себе, услышала собственный голос, самозабвенно выкрикивавший лозунги в унисон с остальными. Хуже всего была искренняя убежденность, звучавшая в ее голосе.
Женщина, отобравшая ключ, сказала что-то насчет «внушения принципов преданности». Теперь Элли поняла, что означал этот термин.
Элли с трудом пробиралась к хроноторпеде в сером внепространстве нулевого времени. На достаточно умудренный опытом и критический взгляд, которым она уже обладала, эта штука казалась довольно примитивной: наномеханизм весом пятнадцать граммов, приделанный к разборному корпусу из коллапстали, снабженному неинерционным двигателем и нагруженному пятью тоннами чего-то такого, что ее мысленный переводчик определил как «аннигиляциум». Элли всеми фибрами своего существа чувствовала, что это вещество огромной разрушительной силы.
Надин втиснулась рядом с ней.
– Давай я поведу шлюпку, – попросила она. – Я часами просиживала за игрушками еще с тех пор, как Марио был злодеем в «Донки Конг».
– Надин, дорогая, я хотела кое о чем спросить, – пропыхтела Элли, втискиваясь в щель, предназначенную для стрелка. Для приведения в действие аннигиляциума следовало проделать двадцать три операции, одна сложнее другой, и при любом неверном движении взрывное устройство не срабатывало. Но у Элли не было ни малейших сомнений, что она сделает все быстро, четко и правильно.
– Что именно?
– Скажи, этот твой футуристический жаргон действительно что-то означает?
Смех Надин был прерван щелчком визи-пластины. Снова появилась женщина, чуть раньше произносившая перед ними пафосные речи. На этот раз вид у нее был суровым.
– Вылет через двадцать три секунды. За Рациональность!
– За Рациональность! – истово ответила Элли в один голос с Надин, думая, однако, при этом: «Во что это я впуталась? И каким образом? Ах, нет никого глупее старой дуры!»
Она с сожалением вздохнула, краем уха прислушиваясь к отсчету:
– Одиннадцать секунд… семь секунд… три секунды… одна секунда…
Надин отвела рычаг управления.
Вне времени и пространства не может быть ни плана, ни последовательности, ни распределения попаданий. Битва между дредноутами Послелюдей и флотом Рациональности, при всех перемещениях, уклонениях от встречи с противником, увертках и отвлекающих ударах, может быть сведена сначала к единственной вспышке одномоментного действия, а потом к такому же единственному двоичному победа/поражение.
Рациональность потерпела поражение. Хронодредноуты Послелюдей захватили еще один год прошлого.
Но где-то в самом сердце этого не слишком важного сражения две шлюпки, одну из которых вела Надин, по-прежнему мчались к горячей точке того руководящего сознания, которое вело и управляло флагманом временной армады Послелюдей. Два толкателя привели в действие взрывные устройства. Две взрывные волны пошли навстречу друг другу, столкнулись, смешались и слились с поднявшейся вверх третьей, противоударной взрывной волной, посланной сработавшим охранным механизмом дредноута.
Произошло нечто невероятно сложное и недоступное пониманию.
Элли вдруг очутилась за столом в баре отеля «Алгонкуин» в Нью-Йорке. Напротив устроилась Надин. Соседями по столу оказались пройдоха-альбинос и мужчина с татуированным лицом и сточенными зубами. Альбинос широко улыбнулся:
– А! Примитивы! Из всех, кто мог уцелеть – исключая меня, разумеется, – всего приятнее видеть именно вас!
Его татуированный приятель нахмурился.
– Пожалуйста, Сед, веди себя хоть немного тактичнее! Сами себя они примитивами не считают!
– Ты, как всегда, прав, Дан Джал. Позвольте представиться: Седьмой Клон дома Орпен, лорд Экстратемпорал веков с три тысячи сто девяносто седьмого по три тысячи девятьсот двадцать второй, Резервный Потенциальный Наследник Неопределенного Трона, сокращенно Сед.
– Дан Джал. Наемник, с первых дней Рациональности и до того, как она стала разлагаться.
– Элинор Войт, Надин Шепард. Я из тысяча девятьсот тридцать шестого, а она – из две тысячи четвертого. Где… если это верное слово… где мы?
– Ни «где» и ни «когда», прелестная аборигенка. Нас, очевидно, забросило в гипервремя, это псевдотеоретическое состояние, информирующее и поддерживающее семь временны́х земных измерений, с которыми вы, несомненно, знакомы. Обладай мы разумом, способным проникнуть в них прямо и непосредственно, не сойдя при этом с ума, кто знает, что смогли бы увидеть. А это, – он небрежно взмахнул рукой, – слишком похоже на клонаториум моего Единого Отца, в котором так много моих «я» провели детство.
– А я вижу мастерскую, – возразил Дан Джал.
– Вот я вижу… – начала Надин.
Дан Джал внезапно побледнел.
– Тарблек-нуль! – вскрикнул он, вскакивая и инстинктивно потянувшись к оружию, которого в их нынешнем состоянии просто не существовало.
– Мистер Тарблеко! – ахнула Элли. Она впервые вспомнила о нем с момента внедрения в память технического обучения во временнóй крепости Рациональности, и его имя, произнесенное вслух, вызвало в памяти целые потоки связанной с ним информации. Оказывается, существовало семь классов Послелюдей, или Тарблеков, как они себя называли. Самый низший, Тарблеки-шесть, был классом жестоких и требовательных владетелей. Самый старший, Тарблеки-нуль, властвовал над миллионами покорных подданных. Максимальная мощность, которую могли в одно мгновение собрать Тарблеки-нуль, равнялась четырем куодам в секунду. То есть физическое выражение этой мощности было так велико, что, знай Элли это раньше, в жизни не подошла бы к двери в чулан.
Сед гостеприимно показал на пустое кресло.
– Да, я так и думал, что тебе давно пора показаться.
Зловещий серый Послечеловек придвинул стул и уселся.
– Этот малыш знает, почему я здесь, – начал он. – Остальные – нет. Для меня слишком унизительно объясняться с такими, как вы, так что придется говорить ему.
– Верно. В числе моих привилегий – возможность изучить наиболее таинственные процессы времени.
Маленький человечек сложил пальцы домиком и улыбнулся неземной, хитрой улыбочкой поверх их кончиков.
– Поэтому я знаю, что физическая сила здесь бесполезна. Победить можно только логическими аргументами. Следовательно, поведем разбирательство методами убеждения. Я начну первым.
Сед встал.
– Мои аргументы просты. Как я уже говорил нашим дорогим свирепым друзьям, жизнь Потенциального Наследника Неопределенного Трона имеет слишком большую ценность, чтобы рисковать ею в сомнительных авантюрах. Прежде чем мне было позволено завербоваться наемником в войска Рациональности, моя старшая ипостась была вынуждена засвидетельствовать, что я вернусь из испытания живым и невредимым. Я вернулся. Следовательно, вернусь снова.
Он сел. Наступило минутное молчание.
– Это все, что ты можешь сказать? – спросил Дан Джал.
– По-моему, вполне достаточно.
– Что же, – буркнул Дан Джал и, откашлявшись, тоже поднялся.
– Значит, моя очередь. Империя Послелюдей в основе своей нестабильна, причем во всех отношениях. Возможно, когда-то она была природным феноменом, повторяю: когда-то. Вполне вероятно, Послелюди возникли как следствие обычных эволюционных процессов и в какой-то период времени могли претендовать на свое естественное место в этом континууме. Но все изменилось, когда они стали расширять Империю в свое же собственное прошлое. Для осуществления завоеваний в глубине прошедших веков они должны посылать агентов во все предыдущие тысячелетия, чтобы воздействовать на людей, подкупая их, разлагая, превращая поток истории в нечто ужасное и ужасающее, из которого когда-нибудь смогут возникнуть они. Так продолжалось довольно долго. Массовые убийства, лагеря смерти, геноцид, мировые войны… – В его речи были и другие непереводимые термины, понятия настолько ужасные, что у Элли просто не было для них слов. – Надеюсь, вы не думаете, что все это дело рук человеческих? – продолжал он. – Мы слишком разумная раса для подобного рода вещей… при условии, что нас оставят в покое. Нет, худшие из наших бед затеяны и вызваны Послелюдьми. Мы далеки от совершенства, и ярчайшим примером этому служит жестокое ведение войны в последние годы Оптимизированной Рациональности Истинных Людей, когда наши вожди стали почти такими же гнусными тварями, как и Послелюди, что неудивительно, поскольку последние зародятся именно в их рядах. Но кем могли бы стать мы? Разве без вмешательства Послелюдей мы не могли бы превратиться в нечто достойное восхищения? И тогда бы нас называли не Последними Людьми, но Первыми, воистину достойными этого имени!
Он сел.
Сед лениво, иронически поаплодировал.
– Следующий?
Тарблек-нуль тяжело положил руки на стол и, подавшись вперед, медленно встал.
– Неужели пристало тигру объяснять свои поступки овцам? И нужно ли объяснять? Овцы и без того понимают, что Смерть бродит среди них, чтобы съесть, кого пожелает, и пощадить остальных, но только потому, что она не голодна! Так и люди понимают, когда пришел их хозяин. Я не порабощаю людей, пользуясь доводом, что это правильно или прилично, а просто потому, что могу и хочу этого. Сила не нуждается в оправдании. Она либо существует, либо нет. Кто из сидящих здесь имеет право сказать, что я не ваш господин? Кто станет отрицать, что Смерть бродит среди вас? Естественный отбор выделяет среди людей наилучших и самых приспособленных, чтобы вывести новую расу. Эволюция поставила мою ногу на ваши шеи, и я не уберу ее.
Он сел под общее молчание и едва заметно скосил глаза в сторону Элли, словно подначивая опровергнуть его. Но она была не в состоянии собраться с мыслями, а непослушный язык словно скрутило узлом. Она сознавала его неправоту… нет, была уверена, что он лжет, и все же не могла найти никаких аргументов, словно разом лишилась всякой способности мыслить связно.
Надин коротко засмеялась.
– Бедный супермен! – воскликнула она. – Эволюция не линейна, как и не надо нам совать под нос таблицу, на одном конце которой – выползающая из воды рыба, а на другом – мужчина в деловом костюме. Все виды постоянно стараются эволюционировать в разных направлениях одновременно: немного выше, немного ниже, немного быстрее, немного медленнее. Когда то или иное различие доказывает свои преимущества, оно закрепляется. Послелюди ничем не умнее людей, а во многом и глупее. Менее гибки, менее изобретательны: взгляните, какой застойный, загнивающий мир они создали! Просто они более властны по натуре.
– Властны? – растерянно повторила Элли. – И это все?
– Довольно и этого. Вспомни, сколько несчастий принесли такие люди, как Гитлер, Муссолини, Калигула, Пол Пот… все, что у них имелось, – сила личности, способность воздействовать на толпу, заставить ее подчиняться их приказам. И что же? Послелюди – потомки именно таких тиранов, только с удвоенной или утроенной силой воли. Помните тот день, когда Тарблек заставил вас лезть на подоконник? Для него это было легче легкого. Так же просто, как дышать. Поэтому Рациональность не может победить. О, все было бы по-другому, сумей они с корнем вырвать из своих душ эту страсть к принуждению. Но они ведут войну, а во время войны каждый пользуется тем оружием, которое имеет. Возможность потребовать от миллионов солдат пожертвовать собой ради общего блага – слишком действенный метод, чтобы от него отказаться. Но пока они борются с внешним врагом, в их рядах зарождаются и эволюционируют Послелюди.
– Вы сами это признаете, – бросил Тарблек.
– Помолчите хоть немного! Вы, глупое маленькое существо, понятия не имеете, против чего пошли! Спросили ли вы хотя бы раз Послелюдей из правящего класса вашей империи, почему ваша экспансия распространяется назад, в прошлое, а не вперед, в будущее? Очевидно, потому, что впереди ждут создания куда огромнее и ужаснее, с которыми вы не смеете столкнуться лицом к лицу. Боитесь идти туда, опасаетесь, что найдете меня! – договорила она, вынимая что-то из кармана. – А теперь убирайтесь, все и сразу!
Щелк!
Вспышка.
Ничего не изменилось. Изменилось все.
Элли по-прежнему сидела в баре «Алгонкуина» вместе с Надин. Но Сед, Дан Джал и Тарблек-нуль исчезли. Более того, бар казался настоящим, каким не был всего мгновение назад. Она вернулась домой, в свое собственное «сейчас» и «когда».
Элли полезла в сумочку, вытащила смятую пачку «Лаки страйк», выудила сигарету и спички. Глубоко затянулась и выпустила дым.
– Ладно, – сказала она, – так кто же ты?
Глаза девушки весело сверкнули.
– Как, Элли, дорогая, разве не знаешь? Я – это ты!
Вот так Элинор Войт была завербована в самую эксклюзивную организацию всех времен и народов: организацию, полностью и исключительно состоящую из сотен тысяч ипостасей ее самой. На протяжении миллионов лет она, разумеется, росла и эволюционировала, так что ее конечное, вселяющее ужас и великолепное «я» не имело даже отдаленного сходства с человеком. Но нужно же с чего-то начинать, а Элли по необходимости приходилось начинать с малого.
Послелюди были одними из наиболее простых врагов того будущего, которое, как она считала, заслуживает человечество. Тем не менее им нужно было противостоять, желательно ненасильственным путем, что крайне усложняло задачу.
После четырнадцати месяцев тренировки и восстановления всех ее сброшенных ранее лет Элли вернулась в Нью-Йорк, в то самое утро, когда впервые ответила на странное объявление в «Таймс» об открывшейся вакансии помощницы. Ее первое «я» уклонилось от ситуации, чтобы, если понадобится, завербоваться позднее.
– Какого рода «необычное»? – допытывалась она. – Не понимаю. Чего я дожидаюсь?
– Поймете, когда увидите, – ответил Тарблек, вручая ей ключ.
Она взяла ключ. В ее теле были скрыты приборы, мощь которых легко подавляла возможности этого примитивного устройства хронопереноса. Но шифрованная информация, скрытая в ключе, позволяла следить за делами и событиями в империи Послелюдей. Работая прямо у них под носом, она сумеет разрушить их замыслы, ослабить мощь и, возможно, воспрепятствовать возникновению.
Правда, Элли имела самое смутное представление о том, как сможет всего этого добиться. Но она была уверена, что со временем найдет выход. А время у нее было.
Сколько угодно времени.
